Информатика и информационное видение мира с позиции принципа материалистического монизма

1. Введение

Понятия информатики и информационного видения мира вошли в науку во второй половине ХХ века. А вместе с ними в науке появилась и неявно выраженная проблема, которую вкратце можно назвать проблемой информации и которая находит своё выражение в безуспешности многолетних попыток научного сообщества придти к единому пониманию того, что же именно может представлять собой информация как нечто кодируемое в материальные структуры и перемещаемое вместе с ними. Несмотря на то, что философскому осмыслению центрального понятия информационного видения мира посвящены много книг и статей, единого мнения о том, какова сущность лежащего в основе такого видения мира явления, так и не сложилось. И это при том, что живём мы, как принято считать, в эпоху информации. А в результате проблема информации с каждым днём становится всё более и более актуальной и требует скорейшего её решения. Приведём красноречивую цитату: «...Будущее информационного общества видится некоторым футурологам как мир, наполненный интеллектуальными устройствами самого различного назначения, которые прочно войдут в нашу жизнь и станут атрибутами новой, информационной культуры человечества... Однако при этом возникает также и принципиально новая глобальная проблема. Она связана с тем, что мы ещё очень мало знаем о сущности той «субстанции», которая циркулирует во всех этих «умных» устройствах и системах и является для них своего рода «рабочим телом». Анализ показывает, что современный уровень развития науки об информации существенно отстаёт от уровня развития информационной техники и технологий. И этот разрыв представляет собой стратегическую угрозу для будущего цивилизации» ^{[1, с. 52 - 53]}.

На выявление сущности той «субстанции», которая якобы циркулирует во всех «умных» устройствах, и направлено данное философское исследование. А поскольку, как подсказывает более чем полувековой коллективный опыт таких исследований, задача эта не простая, то начнём мы это исследование с уточнения тех мировоззренческих позиций, отталкиваясь от которых и будем двигаться к решению поставленной задачи.

2. О мировоззренческих представлениях, лежащих в основе данного исследования.

В основе методологии проведения данного философского исследования лежит последовательное проведение принципа материалистического монизма. Но не того, в котором опрометчиво требуется признать, что «в мире нет ничего, кроме движущейся материи...» ^{[2, с. 171]}, а несколько уточнённого – того, который требует признать, что в основе мира нет ничего, кроме движущейся материи, и тем самым позволяет открыто признать существование всего того, что производно от её существования и движения, включая всё живое, одухотворённое и идеальное. А для достижения максимальной последовательности в проведении этого принципа материализма нам придётся уточнить и ещё кое-какие из сложившихся представлений об основах этого учения. И прежде всего речь идёт о понимании того, что такое материя.

Известное ленинское определение материи, внесшее существенный вклад в развитие философских представлений о материи, гласит: «материя есть то, что, действуя на наши органы чувств, производит ощущение» [там же, с. 141].

Но, во-первых, почему свойство материальности привязывается к воздействию только на органы чувств? Разве не материально и то, что, воздействуя на своё окружение, по каким-то причинам не действует на наши органы чувств (как, например, электрические или магнитные поля)? Ответ тут достаточно очевиден. Отличительная черта материальности – воздействие, влияние, взаимное. А потому в своём исследовании мы будем исходить из того, что материально всё то, что проявляет своё существование путём взаимодействия со своим окружением; путём взаимодействия и тем самым взаимоизменения.

А во-вторых, разве может действовать на органы чувств непосредственно сама материя? Ведь за понятием материи скрывается результат абстрагирования, а потому, как невозможно ощутить абстрактного человека, точно так невозможно ощутить и абстрактную материю. Лежащий на дороге и действующий на наши органы чувств камень материален, но не есть материя. Материей – т.е. тем, что воздействует - он всего лишь является, выступает, оказывается. Причём является он ею только в человеческом восприятии, «игнорирующем» при этом конкретную форму его воздействия, его конкретные свойства. Говоря иначе, с помощью понятия материи и слова «является» выражается всего лишь статус всего того, что проявляет себя, свои свойства во взаимодействии. Как выявлено автором в ^[3] и ^[4], существует целый класс понятий, специально предназначенных для указания того, чем или кем что-то или кто-то является. Общей же особенностью объективного содержания понятий-статусов является как раз то, что оно не выходит за рамки человеческого сознания, т.е. за этими понятиями скрываются идеальные явления, получившие словесную форму выражения (что в данном случае полностью «стыкуется», совмещается с абстрактностью содержания понятия материи).

Следовательно, ленинское определение материи требует уточнения и со стороны учёта различия между «есть» и «является». Материя - это не какая-то особая субстанция, из которой якобы состоит всё чувственно доступное (как это часто можно услышать), а абстрактный носитель характеристики «то, что воздействует». А потому и привычное выражение «движущаяся материя» следует понимать отнюдь не в прямом смысле, поскольку и двигается не материя, а нечто материальное. А с другой стороны, при этом необходимо иметь в виду, что материальность как свойство воздействовать на своё окружение является самым общим свойством всех элементов познаваемого человеком мира, поскольку любое их свойство проявляется только во взаимодействии.

Но хотелось бы достичь большей ясности и в вопросе о ленинской теории отражения, в которой отражение представлено как некое фундаментальное свойство материи: «...Логично предположить, что вся материя обладает свойством, по существу родственным с ощущением, свойством отражения» ^{[2, с. 90]}. Что же это за свойство, положенное в основу материалистической теории познания и на которое так или иначе пытаются опереться создатели самых разных концепций информации?

Для ответа же на этот вопрос обратим внимание на тот факт, что об отражении чего-то в чём-то люди говорят тогда, когда обнаруживают соответствие результата какого-либо воздействия тем или иным свойствам воздействующего фактора. А это значит, что за словами о «свойстве отражения» как раз и скрывается указанная закономерность взаимного изменения при взаимных воздействиях. В таком соответствии и находит выражение суть свойства отражения. Но важно и то, что возникает такое соответствие при любом материальном взаимодействии. Все взаимоизменения в материальном мире происходят в полном соответствии с оказанным воздействием, т.е. путём взаимного учёта свойств всех участников взаимодействия. Такова фундаментальная закономерность мира всеобщего взаимодействия, в которой проявляется своеобразная «чувствительность», «отзывчивость» всего материального по отношению друг к другу, как раз и позволяющая говорить о наличии в нём свойства, родственного с ощущением. А это значит, что уточнённое понимание того, что такое материя и в чём суть «свойства отражения» превращает ленинское предположение о наличии в мире свойства, родственного с ощущением, в строгий и естественный вывод из признания его материальности. Как оказалось, свойство отражения производно от свойства материальности. А в результате мы приходим к выводу, что познаваемый человеком мир своей познаваемостью обязан своей материальности, которая находит выражение во всеобщем взаимодействии и взаимоизменении в соответствии с оказанным воздействием и представляет собой самое общее свойство всего того, из чего он состоит.

Напоследок же проясним для себя и вопрос о материалистическом монизме. Принято считать, что диалектический материализм является последовательным проводником этого принципа. Однако посмотрим на продолжение вышеприведённой цитаты. А оно гласит: «...и движущаяся материя не может двигаться иначе, как в пространстве и во времени» ^{[2, с. 171]}. Но если допускается, что наряду с движущейся материей в фундаменте Мироздания лежат и такие явления, как пространство и время (в качестве необходимого условия движения материи), то на каком основании следует отрицать существование каких-либо других «фундаментальных сущностей», не обладающих никакой материальностью? Налицо непоследовательность в проведении принципа материалистического монизма, заложенная в сам фундамент материалистического учения (о чём подробней в ^[3]. Там же показана и производность пространства и времени от существования и движения материи).

Но отметим в этой связи и ещё один интересный момент. Речь идёт о том, что, поскольку материалистичность мировоззрения определяется исходя из того или иного ответа на основной вопрос философии, то имеется возможность быть материалистом и при этом не следовать принципу материалистического монизма. И ею в полной мере пользуются все те, кого можно назвать «осторожными» или «номинальными» материалистами. Подталкивает же их к такой осторожности, с одной стороны, как раз господствующее ошибочное представление, будто принцип материалистического монизма и в самом деле требует признать, что в мире нет ничего, кроме движущейся («в пространстве и во времени») материи. Представление, проникшее и в философские словари, на страницах которых можно встретить утверждения, будто материалистический монизм исходит из того, что «...все явления в мире представляют собой различные виды движущейся материи» ^{[6, с. 406]} (из чего следует нелепый вывод, что и идеальные явления следует рассматривать как всего лишь некое движение материи). А с другой стороны, к такой осторожности подталкивает и кажущаяся несовместимость идеального с материальной основой Мироздания. Всё это, по-видимому, и удерживает основную массу материалистов от следования по пути признания принципа материалистического монизма, т.е. мешает переходу от «номинального» материализма (связанного с признанием первичности материи по отношению к сознанию) к полноценному (связанному с признанием первичности материи по отношению к абсолютно всем явлениям познаваемого человеком мира). А в результате у материалистов повсеместно господствует именно «осторожная», «начальная» форма материализма.

Но ведь на самом деле материя первична по отношению не только к сознанию. Достаточно очевидно, что нет никакого другого способа заявить о своём присутствии, кроме как путём взаимодействия со своим окружением, т.е. путём проявления свойства материальности. Из чего следует, что материя первична по отношению вообще ко всему, что способно заявить о своём существовании. Говоря иначе, в основе познаваемого человеком мира может лежать только то, что материально; его познаваемость неотделима от его материальности, невозможна без неё (что и было выше отмечено). А это значит, что абсолютно все процессы и явления познаваемого человеком мира материально обусловлены. Никакой другой основы всех явлений в существующем независимо от человека мире быть не может. Т.е. «осторожной» формой материализма не учитывается важнейшая закономерность существования познаваемого человеком мира.

Из принципа же материалистического монизма неумолимо следует, что совместимость содержания понятий и суждений с его материальной обусловленностью является необходимым условием объективности этого их содержания. И этот вывод мы тоже возьмём на вооружение в качестве общего ориентира в поисках решения проблемы информации.

3. О природном механизме управления и познания. Или о происхождении идеального в материальном мире.

Приступая непосредственно к выявлению природных механизмов управления и познания, мы вынуждены, прежде всего, указать на отсутствие однозначного понимания того, что такое знание. «...Если существуют, по крайней мере, три серьёзные концепции истины, имеется обширная литература, посвящённая рассмотрению разнообразных проблем, встающих в связи с истолкованием понятия истины, то понятие знания чаще всего употребляется в некотором расплывчатом, близком к обыденному смысле» ^{[5, с. 61]}. При этом в одних философских словарях знание преподносится в качестве всего лишь социального феномена ^{[6, с. 225]}, а в других при этом допускается, что «элементарные знания свойственны и животным» ^{[7, с. 192]}. Что же касается теории познания, то она, если судить по философским словарям, на сегодняшний день представляет собой «...раздел философии, изучающий возможности познания мира человеком, структуру его познавательной деятельности, типы и формы знания в его отношении к действительности, критерии истинности и достоверности знания» ^{[6, с. 667]}. А потому не удивительно, что абсолютное большинство деятелей науки под знанием понимает лишь то, что имеет некую словесную форму выражения, «...то, что выражается обоснованным, общезначимым, интерсубъективным предложением или системой таких предложений» ^{[5, с. 63]}.

Но разве познавательная деятельность присуща только человеку? Для чего природа дала всем живым существам разнообразные органы чувств, если не для того, чтобы с их помощью они получали некое представление о среде их обитания, т.е. если не для познания мира с целью приспособления к нему? Однако превалирует именно антропоцентристское понимание природы знания, которое отнюдь не способствует выявлению глубинных корней этого явления. А в результате вопрос о происхождении знания как некого природного явления никем фактически даже не ставился. Нам же, ввиду очевидной взаимосвязи управления и познания, придётся не только поставить этот вопрос, но и дать на него ответ.

В чём мало кто сомневается, так это в идеальности знания. Но, поскольку знание общепризнанно считается идеальным явлением, то очевидно, что никакие материальные взаимодействия породить такое явление не способны. Т.е. одной лишь материальности познаваемого человеком мира для появления в нём каких-либо идеальных явлений не достаточно.

А с другой стороны, говорить о присутствии знания в чьём-либо поведении позволяет то же, что и о проявлении всеобщего свойства отражения, - соответствие поведения материальных систем внешним факторам. Разница лишь в том, что в данном случае речь идёт о таком соответствии, которое обеспечивается не столько внешним воздействием, сколько «изнутри», внутренним устройством материальной системы, детерминирующим её поведение с учётом внешних факторов и внутренних «интересов». А потому речь при этом идёт о самоуправляемых системах, о системах, обладающих органами самоуправления («мозгом») и набором способностей к тому или иному поведению, диктуемому их органами самоуправления. Т.е. главным в этом случае оказывается уже не материальность этих систем, а уровень их организации и способ функционирования. Если самоопределяемое поведение такой системы соответствует некому событию, значит в её поведении (точнее, в деятельности её мозга) присутствует знание о появлении этого события как то, что позволяет это событие учесть. Там, где такое соответствие – там и знание.

А в результате мы приходим к следующим выводам. Во-первых, появление знания тесно связано с поведением самоуправляемых материальных систем и деятельностью их органов самоуправления. А во-вторых, знание – это то, что позволяет мозгу самоуправляемой системы в своей управленческой деятельности учитывать внешние для этой системы факторы; это средство самоуправления.

Но выявленная связь знаний с поведением самоуправляемых систем и деятельностью их органов самоуправления тут же порождает следующие вопросы: почему оно там появляется? Неизбежно ли его присутствие в этом их свободном, самоуправляемом поведении? И главное – каков механизм его появления и какова форма его присутствия в их поведении?

В поисках же ответа на них мы учтём то обстоятельство, что к числу самоуправляемых материальных систем относятся не только все живые существа, а вообще все те системы, в которых присутствуют элементы самоуправления, автоматизации, независимо от степени сложности этих систем. Обратимся, например, к работе такой простой и всем известной самоуправляемой системы, как автоматически открывающаяся дверь. Спрашивается, как она «узнаёт» о приближении человека? Почему она открывается всегда вовремя, демонстрируя этим свою полную осведомлённость об интересующих её машинный мозг событиях?

А открывается она вовремя благодаря «подсказкам» импульсов от датчика движения, являющегося составной частью этой автоматизированной системы. Реагируя на эти импульсы включением механизма открывания двери, мозг двери тем самым и обеспечивает своевременность её открывания. Причём такую реакцию мозга поступающие к нему импульсы вызывают благодаря его внутреннему устройству, в котором учтена неразрывная связь появления импульсов от датчика движения с появлением человека в зоне обслуживания двери. Т.е. «умная» реакция мозга на импульсы предопределена его устройством и способностями управляемой им системы. И это очень важный момент в понимании общего принципа работы природного механизма управления и познания, а значит и механизма появления всего идеального в материальном мире.

Дело в том, что, реагируя на импульсы от датчика движения включением механизма открывания двери, мозг двери тем самым проявляет способность реагировать на поступающие к нему импульсы как на то, что позволяет ему учитывать появление определённого события (т.е. обеспечивать соответствие поведения двери появлению этого события). Но в таком отношении мозга к импульсам как к тому, что позволяет учитывать внешние факторы, как раз и проявляет своё присутствие знание как то, что позволяет ему учитывать эти факторы. Говоря иначе, благодаря такому реагированию на импульсы мозг наделяет их ролью «то, что позволяет учитывать внешние факторы», т.е. ролью (функцией) знания. При этом импульсы нужны мозгу прежде всего в качестве средства управления. Они нужны ему не для того, чтобы привносить в свою деятельность знание о внешних факторах, а для учёта этих факторов путём реагирования на импульсы «как на то...». Но, реагируя на них таким образом, мозг тем самым и привносит в свою деятельность знание как то, чем при этом оказываются в ней эти импульсы. И никакого другого знания, чем то, которым, благодаря такой его реакции, оказываются для него эти импульсы, в его управленческой деятельности и нет.

А с другой стороны, из того, что поступающие в мозг импульсы позволяют ему учитывать внешние факторы, вовсе не следует, что эти импульсы и есть то знание, которое присутствует в его деятельности. Знание – это не импульсы, а то, чем они оказываются (выступают, являются) в деятельности мозга, реагирующего на них как на то, что позволяет ему учитывать внешние факторы. С помощью понятия «знание» выражается всего лишь статус импульсов, указывающий на их нагруженность в деятельности мозга соответствующей ролью. Т.е. и тут тоже мы сталкиваемся с понятием-статусом и идеальным явлением, скрывающимся за таким понятием (что полностью соответствует идеальности любого знания). И подобно тому, как ложка не есть то, что человек держит в руке во время еды (поскольку в том предмете, который он держит, отличительная характерстика ложки «то, чем едят» не имеет никакого выражения), так знание не есть те импульсы, на которые мозг опирается в своей управленческой деятельности. Знанием они оказываются только в его отношении к ним, выражаемом его реакцией на них «как на то...». Только в форме такого отношения к поступающим «извне» импульсам знание о чём-либо и присутствует в деятельности мозга. Но отличительной чертой идеальных явлений как раз и является то, что их присутствие проявляется лишь в соответствующем их присутствию поведении самоуправляемых материальных систем (о чём подробней в ^[3] и ^[4]).

Причём «патент» на изобретение механизма самоуправления, «одаривающего» материальный мир идеальными явлениями, принадлежит именно природе (сумевшей при создании самоуправляемых систем, с одной стороны, нащупать возможность использования незначительных по силе импульсов от внешнего воздействия в качестве средства самоуправления, средства учёта внешних для таких систем факторов, а с другой стороны, воспользоваться вытекающим из материальности мира бесконечным разнообразием различного стечения обстоятельств). Человек в конструировании «умных» устройств идёт лишь по её стопам, тогда как всё живое обязано своим существованием именно её изобретению, в котором знание представляет собой нечто производное от способности мозга самоуправляемой системы к нефизическому реагированию на поступающие к нему «извне» импульсы. Так, заяц убегает от хищника не потому, будто обнаружил в своей голове знание об опасности такой встречи, а потому, что именно такая реакция на образ хищника (возникший в голове зайца в ответ на импульсы от органов чувств) предопределена устройством заячьего мозга. Но в такой его реакции как раз и проявляется присутствие соответствующего знания как некого идеального компонента его материально обусловленной управленческой деятельности.

Таким образом, природный механизм познания является неотъемлемой стороной природного механизма управления. В основе же природного механизма управления и познания лежит материально обусловленная способность органов управления самоуправляемых систем реагировать на поступающие к ним от рецепторов импульсы как на то, что позволяет им учитывать определённые внешние факторы. При этом достаточно очевидно, что осуществлять управленческую деятельность, не обладая указанной способностью к нефизическому реагированию, невозможно. А это значит, что способность мозга к такому реагированию является атрибутивной, прирождённой способностью мозга любой самоуправляемой системы. Что же касается мозга живых существ, достигших в своём развитии достаточно высокого уровня, то он способен реагировать с привнесением определённого знания о внешнем мире не только на импульсы от рецепторов, но и на другие доступные ему факторы (такие, как ощущения, образы и представления), о чём пойдёт речь в следующей части статьи.

Но из сказанного следует и то, что идеальные явления в форме того или иного знания являются неотъемлемой стороной управленческой деятельности мозга любой самоуправляемой материальной системы.Любой акт проявления мозгом способностиреагировать на поступающие к нему импульсы «как на то...» является и актом проявления соответствующего идеального явления. При этом управленческая деятельность мозга наполняется неким знанием не потому, что он его откуда-то «черпает» с помощью поступающих к нему импульсов, а потому, что в ответ на их поступление он проявляет такую свою способность, проявление которой и является формой присутствия определённого знания в его деятельности.

А ведь это значит, что сложившееся на данный момент в материалистической теории познания представление, будто источником наших знаний являются ощущения, источником которых, в свою очередь, является объективная реальность ^{[2, с. 122]}, даёт несколько искажённую картину о природе наших знаний, не учитывающую то обстоятельство, что ощущения возникают вовсе не без помощи мозга. Забегая несколько вперёд, отметим, что ощущениями мозг живых существ всего лишь обозначает то знание, в роли которого выступают в его деятельности поступающие к нему импульсы. Живые существа испытывают те или иные ощущения только потому, что их мозг порождает для себя эти ощущения в ответ на поступающие от рецепторов импульсы. Он порождает различные ощущения в соответствии с принадлежностью импульсов тому или иному рецептору и с целью создания относительно цельного образа породивших эти импульсы внешних факторов.

Результаты данного исследования указывают на то, что знание своим присутствием в деятельности мозга обязано не ощущениям (которых нет у машинного мозга, но что, однако, нисколько не мешает ему управлять с учётом внешних факторов), а проявлению им его атрибутивной способности к нефизическому реагированию на доступные ему факторы. При этом, проявляя указанную способность, мозг выступает источником не знаний, а материально обусловленной формы их бестелесного присутствия в его управленческой деятельности. Такого их присутствия, которое проявляется лишь в соответствующем их присутствию поведении управляемой им материальной системы. Чем и обеспечивается присутствие идеального в материальном мире. Что же касается внешнего мира, то он при этом выступает для мозга источником всего лишь тех импульсов, которые к нему поступают от внешних рецепторов и являются для него необходимым условием осуществления им его управленческой деятельности.

Но следует отметить ещё и то, что в онтологическом плане, т.е. по своей сути способность реагировать «как на то...» представляет собой способность к отражательной активности! Говоря иными словами, в форме проявления указанной способности и находит выражение отражательная активность. Следовательно, в материальном мире имеется не только пассивная форма отражения, которая является неотъемлемой стороной любого материального взаимодействия, но и активная форма отражения, присущая управленческой деятельности органов управления самоуправляемых систем в качестве необходимого условия функционирования этих систем. Наличие в материальном мире активной формы отражения и не было учтено ленинской теорией отражения и тем самым материалистической теорией познания.

Теперь же, с выявлением этого недостающего звена материалистической теории познания, становится очевидным, что сводить процесс познания к «общественно-историческому процессу творческой деятельности людей» ^{[6, с. 511]} - значит подходить к рассмотрению этого процесса крайне однобоко и поверхностно. Словесная форма выражения знания – это лишь верхушка того айсберга, с которым человек столкнулся при выработке теории познания. Там, где есть самоуправляемые системы, там обязательно есть и процесс познания. Самостоятельную же ценность процесс познания приобретает для мозга только при достижении им понятийного уровня управления, или, иначе, уровня мозга разумного существа. При этом, естественно, и все идеальные явления, в форме которых и предстаёт то или иное знание, тоже возникают отнюдь не «в недрах социальной практики» как некие общественно-исторические по происхождению явления [там же, с. 235], а в недрах управленческой деятельности органов управления самоуправляемых материальных систем в качестве неотъемлемой стороны осуществления этой деятельности. Т.е. идеальные явления распространены намного шире, чем предполагалось. Однако главным для нас является всё же обнаружение природного механизма управления, оказавшегося «по совместительству» ещё и механизмом познания. От него мы и будем отталкиваться в наших дальнейших рассуждениях.

4. О распространённости выявленного механизма управления и познания и его роли в существовании таких явлений, как сигналы и знаки.

Способность к нефизическому реагированию на доступные факторы, лежащая в основе изобретённого природой в ходе создания самоуправляемых систем механизма управления-познания, и распространена, прежде всего, в самой природе в качестве общей основы целесообразного поведения всех живых существ. Именно её проявляют вирусы, реагируя на чужой организм как на то, что пригодно для их обитания. Её же проявляют и растения, реагируя на сезонные изменения погоды как на то, что требует некой смены цикла их развития. Причём именно на её основе происходит и развитие всех природных форм самоуправляемости.

Например, в деле ориентирования во внешнем мире появление в деятельности мозга высокоорганизованных существ целого набора различных ощущений ничуть не умаляет значения его способности реагировать на поступающие от чувствительных рецепторов (органов чувств) импульсы как на то, с чем связаны определённые внешние факторы. Дело в том, что различными ощущениями мозг выражает для себя не что иное, как принадлежность поступающих к нему от органов чувств импульсов, которую он учитывает в своей реакции на эти импульсы. А поскольку различные органы чувств настроены на восприятие качественно различных свойств, то тем самым он обозначает для себя качественную специфику породивших эти импульсы внешних факторов. Иными словами, обозначая ощущениями импульсы в соответствии с их принадлежностью, мозг тем самым обозначает содержание того знания, которое появляется в его деятельности в форме проявления им способности к реагированию на эти импульсы с учётом их происхождения.

При этом на связь ощущений с качественной спецификой внешних факторов обращал внимание ещё В. И. Ленин, отмечая в «Философских тетрадях», что «...самым первоначальным является ощущение, а в нем неизбежно и качество...» ^{[8, с. 301]}. Однако «первоначальными» для мозга являются всё же не ощущения, а импульсы от органов чувств, принадлежность которых он обозначает различными ощущениями и тем самым получает чувственно данные образы внешнего мира, в которых как раз и представлено всё то знание, которое оказывается в его деятельности в ходе его реагирования на поступающие к нему от органов чувств импульсы с учётом их неразрывной связи с породившими их факторами.

Но ведь на основе способности своего мозга реагировать на доступные ему факторы как на то, что связано ещё с чем-то, все живые существа и общаются друг с другом, проявляя её в реагировании на различные звуки, запахи и телодвижения как на то, чем у этих существ обозначены «для окружающих» некоторые их желания или угрозы. Именно на ней держится и человеческий способ общения - речь, письменность, а значит, мышление и сознание как общение с самим собой. Только реагируя на произносимые человеком звуки как на то, чем что-то обозначено (т.е. осмысливая эти звуки), человек и может ими воспользоваться в качестве средства общения и мышления. И только благодаря способности реагировать на письменные послания как на то, чем обозначены произносимые человеком звуки, можно было создать и развить письменность. При этом, с одной стороны, знание, получившее словесную форму выражения, выступило основой сознания, а с другой стороны, мозг научился приобретать знания ещё и путём логических умозаключений (что нашло выражение в прогнозировании возможного хода событий и выявлении сущности загадочных явлений). И только тогда процесс познания вышел на уровень его социальной обусловленности и выделился в область особой – научной – деятельности.

Но без указанной способности мозга не обходится не только всё живое, а вообще всё самоуправляемое, автоматизированное, включая все системы связи. Например, работа телеграфа основана на использовании электрических импульсов в качестве средства обозначения букв и цифр согласно азбуке Морзе. А потому системой связи, системой передачи сообщений (а не просто электрических импульсов, которые на самом деле только и передаются) телеграф выступает только тогда, когда человек смотрит на отправляемые и получаемые импульсы как на то, чем нечто обозначено. Только соответствующее отношение к этим импульсам и «превращает» их (для тех, кто так к ним относится) в средство общения.

А с появлением проводного телефона изменилось лишь то, что с помощью электрических импульсов стали передавать на расстояние отражённые, скопированные в свойствах этих импульсовхарактеристики произносимых собеседниками звуковых колебаний, используемых в человеческой речи в качестве средства для обозначения и потому требующих реагирования «как на то...». При этом мобильная телефонная связь отличается от проводной лишь тем, что отражаются, копируются произносимые звуковые колебания в свойствах не электрических, а электромагнитных импульсов.

Но с помощью импульсов и их свойств человек имеет возможность передавать и получать не только те сведения, которые уже приобрели субъективную, словесную форму выражения. Ничто не мешает с их помощью получать и совершенно новые сведения, например, с поверхности Луны о составе лунного грунта. Просто для этого исследующий лунную поверхность «луноход» должен отправлять на Землю импульсы, свойства которых должны выступать для человека элементами придуманной им системы обозначений всевозможных свойств грунта. Относясь к характеристикам полученных импульсов как к тому, чем обозначены соответствующие свойства грунта, получатели этих импульсов могут без особого труда узнать о составе и свойствах лунного грунта с помощью импульсов от «лунохода», проводящего соответствующие исследования.

Причём с помощью импульсов связи осуществляется и дистанционное управление всякого рода автоматами, возможность которого обеспечивается способностью машинного мозга реагировать на поступающие к нему «извне» импульсы как на то, что требует определённой коррекции его управленческой деятельности. И оттого, что все свои управленческие команды человек вынужден представлять для машинного мозга с помощью нулей и единичек (переходя при этом на машинный язык), суть дела не меняется: в любом случае реакция мозга на импульсы предопределена не столько их свойствами, сколько его внутренним устройством, обеспечивающим тот или иной вариант его «умного» реагирования на носителей тех или иных свойств.

Но ведь то же самое, в принципе, происходит и в работе компьютера. И его мозг тоже реагирует на поступающие к нему импульсы, прежде всего, с учётом их нефизической характеристики. Он реагирует на них как на то, чем обозначены нули и единички и что требует от него заранее запланированную реакцию (зависящую от конкретного набора полученного им «пакета» импульсов в роли обозначителей нулей и единичек).

А разве не такой же способностью своего мозга человек пользуется для того, чтобы с помощью обнаруженной вмятины тела А узнать о свойствах тела В, породившего эту вмятину? Разве он при этом не относится к вмятине тела А, ставшей свойством этого тела, как к тому, в чём нашли отражения свойства тела В? Более того, только такое отношение и «превращает» (в восприятии соответствующего человека) вмятину тела А в отражение свойств тела В.

А куда уходят корни таких интересных явлений, как сигналы и знаки? Заглянув в имеющуюся на эту тему литературу, мы обнаружим, что в основе современных теорий сигналов лежит представление о том, будто «общим свойством всех сигналов является способность к переносу информации» ^{[9, с. 2]}, а знак при этом чаще всего определяется как «материальный, чувственно воспринимаемый предмет, событие или действие, выступающее в познании в качестве указания, обозначения или представителя другого предмета, события или действия...» ^{[6, с. 225]}. А ведь в обоих случая мы имеем дело с ошибочными представлениями. И вот почему.

Как известно, понятия сигнала и знака возникли задолго до появления информационного видения мира. Причём используются эти понятия, как подсказывает опыт их употребления, для указания того, чем является (выступает, оказывается) для человека всё то, что принято использовать взамен тех или иных словесных требований, указаний или пожеланий. А это значит, что и тут мы сталкиваемся с понятиями-статусами. И следовательно – с идеальными явлениями, скрывающимися за этими понятиями. Т.е. доступно органам чувств только то, что является каким-то знаком или сигналом, а не то, чем (каким знаком или сигналом) это является. И тут тоже следует учитывать разницу между «есть» и «является».

Люди в повседневной жизни просто не осознают идеальности очень многого из того, с чем имеют дело. Ведь на самом деле человек, что-то читая, не видит букв, а кого-то слушая, не слышит слов (он видит и слышит при этом лишь то, что буквами и словами оказывается только в его восприятии, в его сознании). И буквы, и слова, и инструменты, и продукты питания, и одежду и вообще всё то, чем или кем что-то или кто-то является, выступает или оказывается, человек «видит» только своим разумом, на уровне которого человеческий мозг проявляет всё ту же свою способность учитывать и чувственно недоступные характеристики того, что доступно органам чувств. А присутствие в человеческой речи таких слов, как «является», «выступает» или «оказывается» как раз и свидетельствует о проявлении человеческим мозгом своей атрибутивной способности на понятийном уровне осуществления управленческой деятельности.

Таким образом, и такие распространённые явления, как сигналы и знаки, никакого отношения к информации как чему-то «кодируемому» не имеет. Зато их происхождение имеет прямое отношение к способности мозга самоуправляемых систем реагировать на нечто чувственно доступное с учётом и такой его характеристики, как «то, на что требуется некая наперёд заданная реакция». Без проявления управленческим органом такой способности ничто в мире не оказывается ни знаком, ни сигналом. К тому же тем или другим что-то может оказаться только в восприятии органов управления самоуправляемых систем, в котором воспринимаемое и наделяется соответствующей (указанной характеристике) ролью, функцией. Никакие импульсы сами по себе (т.е. вне деятельности мозга самоуправляемой системы, проявляющего в отношении них свою способность реагировать «как на то...») сигналами или знаками не являются. При этом поступающие в мозг самоуправляемой системы импульсы вызывают в нём «не совсем физическую» реакцию не потому, что якобы несут в себе что-то, кроме собственных свойств и особенностей, а потому, что именно такая реакция на их появление предопределена его устройством. Ничем иным, кроме собственных свойств и роли «то, на что требуется определённая реакция», они в его деятельности не «нагружены».

А в результате мы приходим к важному для решения проблемы информации выводу: для успешной работы всех систем управления и связи нет совершенно никакой необходимости в том, чтобы импульсы связи и управления несли в себе что-то, кроме собственных свойств и особенностей.Возможность использования материальных импульсов и вообще чего-то чувственно доступного в качестве средства связи, управления, познания и хранения каких-либо сведений обеспечивается соответствующими способностями органов управления самоуправляемых систем, в рамках функционирования которых и осуществляется указанное использование. И всё указывает на то, что именно вопрос о том, что же делает нечто материальное пригодным для такого использования, оказался для теоретиков связи и управления камнем преткновения, причём не преодолённым.

5. С чего началась проблема информации и в чём её суть и решение.

А подойдя к рассмотрению непосредственно проблемы информации, сразу же отметим, что возникла она вовсе не с появлением самого понятия информации. До тех пор, пока это понятие использовалось в качестве синонима понятий «сведение» и «сообщение», никаких проблем не было. Всё изменилось с середины ХХ века в связи с широким развитием и интенсивным внедрением в повседневную жизнь разнообразных систем сязи и управления. При этом практика оказалась далеко впереди теории. Возникла острая потребность в объяснении общего принципа работы этих систем. И прежде всего требовалось объяснить, благодаря чему людям удаётся передавать всякого рода информацию - сообщения, сведения и управленческие команды – с помощью импульсов связи и управления.

Тут-то и появилась чисто механистическая по своему характеру идея, объясняющая возможность использования импульсов для передачи информации тем, что эта информация якобы «кодируется» в структуру передаваемых импульсов и таким образом перемещается вместе с ними. Идея, по своей сути являющаяся продолжением и «развитием» иллюзии, распространённой на бытовом уровне человеческого сознания и состоящей в том, что людям кажется, будто при общении они получают некие сведения вместе с теми письмами, которые они получают, и вместе с теми звуками, которые они слышат при разговоре друг с другом. А поскольку никакого другого объяснения не было, то ею и стали объяснять всё, что связано с управлением, получением, передачей и хранением всякого рода знаний. Причём то обстоятельство, что в конечном счёте идея кодирования оказалась привязанной прежде всего к понятию информации (а не к понятиям «сведение» или «сообщение») никакого принципиального значения не имеет. Важно то, что при этом сложился довольно устойчивый образ информации как некого «всадника», оседлавшего того или иного «носителя информации». А ещё то, что появление в головах людей этого образа, возникшего на основе бытовой иллюзии, возведённой появлением идеи кодирования информации в ранг научной теории, было воспринято деятелями науки как результат обнаружения ранее не известного «феномена информации» (смотрите, например, ^[15]). Сам же этот образ стал олицетворением нового, «информационного» видения мира.

Но дело-то в том, что никакого реального объяснения работы систем связи и управления с появлением идеи кодирования информации не произошло, поскольку тут же возник вопрос о том, а что же такое информация как нечто кодируемое в материальные структуры и вместе с ними перемещаемое и хранимое. Эта идея, построенная на иллюзии, и породила лишь иллюзию некого объяснения их работы. При этом разрыв между практикой и теорией остался фактически неизменным. Да и как он мог сократиться, если практики, занятые созданием «умных» устройств, не осознают того, что наделяют они эти устройства «умом» путём обеспечения их способностью к реагированию «как на то...», а теоретики таких устройств разглагольствуют при этом об «обработке информации» как основе работы этих устройств, не замечая того, что на практике за словами о кодировании и декодировании информации скрывается всего лишь переход от одной системы обозначений передаваемых сведений к другой и ничего более. А в результате указанный разрыв дополнился ещё и другими негативными для науки явлениями.

Прежде всего, идея кодирования информации привела к неафишируемой трансформации содержания понятия информации: она сделала это понятие как минимум двусмысленным (говоря, например, о правдивости или ценности информации, речь идёт об информации как синониме сведений, а говоря о её кодировании и декодировании, речь идёт уже о чём-то ином). При этом нельзя не согласиться с тем, что «важнейшей задачей при определении информации является поиск того критерия, который позволяет отличать информацию от всех других явлений» ^{[10, с. 215]}. Так вот надуманное «свойство» кодироваться в материальные структуры для совместного перемещения и стало отличительной чертой качественно нового содержания понятия информации с момента появления указанной идеи. Но главное в том, что именно с её появлением и распространением наука ступила на путь заблуждения, на котором и столкнулась с проблемой информации в своих безуспешных попытках понять природу того, что, по замыслу теоретиков, должно кодироваться в материальные структуры для совместного перемещения. Наука оказалась в тупике, и тупик этот был неизбежен, поскольку такими свойствами, которые были приписаны информации идеей её кодирования и совместного с чем-то материальным перемещения, ничто из объективно существующего обладать не может. И вот почему.

Во-первых, носителем таких свойств не может быть что-то материальное или материально обусловленное. Предположение о материальности информации противоречит самой идее её кодирования ради её перемещения, поскольку всё материальное способно перемещаться совершенно самостоятельно, без чьей-либо помощи.

А во-вторых, носителем таких свойств объективно не может быть и что-то идеальное. Дело в том, что идеальные явления по самой своей природе не имеют никакой пространственной локализации (о чём подробней в ^[3] и ^[4]). А потому говорить о каком-то их внедрении во что-то пространственно локализованное и их совместном перемещении в пространстве – значит противоречить самой сути этих явлений.

Получается, что информация, понимаемая как нечто кодируемое в материальную структуру и перемещаемое вместе с ней, по своей главной отличительной черте не совместима ни с материальностью, ни с идеальностью своего происхождения. Но, как было показано в первой части статьи, объективно в познаваемом человеком мире существует только то, что материально или, как идеальные явления, материально обусловлено. Всё остальное существует только в человеческом сознании, имея лишь субъективную форму своего выражения. А это значит, что никакого объективного содержания за понятием информации в его «обновлённом» (идеей кодирования информации) понимании не скрывается. То новое содержание, которое было навязано понятию информации основоположниками информационного видения мира, с какой-либоматериальной обусловленностью этого содержания не совместимо. А это значит, что, в связи с изменившимся смысловым наполнением, понятие информации оказалось в одном ряду с такими печально известными понятиями, как флогистон и теплород. В этом вынужденном признании и содержится решение проблемы информации.

Таким образом, колосс информационного видения мира оказался на глиняных ногах. И тем не менее остаётся фактом, что именно идея кодирования информации породила волну эйфории от якобы обнаруженного феномена кодирования информации и открывшихся этим его обнаружением новых и неограниченных возможностях познания мира. Выплеснулась она и на страницы философских изданий. «Развитие обобщённых представлений об информации имело мировоззренческие следствия. Картина Вселенной, основанная на физикалистском, масс-энергетическом видении мира, была дополнена третьим фундаментальным параметром – организованностью объектов. Детерминизм дополнился идеей информационного причинения, т.е. энергетически маломощного взаимодействия объектов, обеспечивающего обмен информацией. В картине мира, учитывающей такое причинение, уже фиксируется, что в природе имеются не только “кони”, но и “всадники”» ^{[6, с. 256]}.

Но тут сразу же хочется спросить, а в чём, собственно, проявилось это «развитие обобщённых представлений об информации»? Разве было выработано какое-то общепринятое понимание того, что представляет собой информация как нечто кодируемое? Ведь сами философы признают, что «история науки, пожалуй, не знает столь разноречивых толкований, какие приходятся на долю этой категории» ^{[10, с. 56]}. Или это развитие проявляется в широте противоречащих друг другу и самой идее кодирования информации представлений об информации, в которых она ещё не причислена разве что к лику святых? Или оно в её произвольном провозглашении одной из основ Мироздания без каких-либо попыток разобраться в том, а удовлетворяет ли эта «основа» необходимому условию объективности её существования, т.е. совместима ли она с какой-либо собственной формой выражения, проявления?

И как тут не вспомнить судьбоносные для развития теории систем связи и управления слова, произнесённые отцом кибернетики Н. Винером в середине прошлого века. «...Механический мозг не секретирует мысль, “как печень выделяет желчь” ...и не выделяет её в виде энергии, подобно мышцам. Информация есть информация, не материя и не энергия. Тот материализм, который не признаёт этого, не может быть жизнеспособным в настоящее время» ^{[11, с. 166]}. Так вот спрашивается, насколько эти его слова оказались пророческими, прозорливыми?

И тут приходится констатировать, что никаких новых зёрен истины в них нет, а есть лишь зёрна заблуждения, связанные с представлением о том, что же лежит в основе работы любого мозга и чем обеспечивается жизнеспособность материализма.

Да, машинный мозг (как, впрочем, и всякий другой) и в самом деле не секретирует мысль, т.е. некое знание, как печень выделяет желчь, и не выделяет её в виде энергии, подобно мышцам. Но об этом было известно и до «информационного видения мира». А в данном исследовании выявлено, что не вырабатывает, не выделяет он её и ни в каком ином виде. Знание в деятельности мозга появляется не как нечто порождаемое им и выделяемое, а как то, чем оказываются в его деятельности поступающие к нему «извне» импульсы благодаря его нефизической реакции на их появление, учитывающей их связь с породившими их внешними факторами. И присутствует оно в его деятельности лишь в качестве идеального явления (проявляя своё присутствие лишь в соответствующем его присутствию реагировании мозга на поступающие к нему импульсы). А потому, отводя центральную роль в своём представлении о «мыслительном» процессе машинного мозга чему-то кодируемому (т.е. заменяя «секретируется» на «кодируется»), Н. Винер заблуждался. Так же, как заблуждался и в своём выводе о нежизнеспособности материализма, не признающего «секретирования мысли» в форме какой-либо закодированной информации. Он просто не мог заметить того, что на самом деле нежизнеспособна идея, своим содержанием несовместимая с признанием материальной обусловленности всех явлений познаваемого человеком мира (включая и те явления, которые лежат в основе работы систем связи и управления) и тем самым с каким-либо объективным наполнением этого своего содержания; идея, несущая в себе скрытую и неразрешимую в рамках этой идеи проблему, по своей сути являющуюся родимым пятном этой идеи.

Как отмечал известный физик-теоретик Р. Фейнман, «нельзя туки объяснять всякими нуками». Но именно с подобным типом квазинаучных объяснений и связано зарождение проблемы информации. Ведь реально было обнаружено лишь то, что в системах связи и управления присутствует нечто, позволяющее использовать импульсы связи и управления в качестве средства связи и управления. Идея же, объясняющая возможность такого их использования кодированием информации, привела к тому, что вместо вопроса о том, что представляет собой «то, что позволяет использовать импульсы...» философы и естественники стали исследовать вопрос о том, что представляет собой «то, что кодируется в материальные структуры и перемещается вместе с ними». Т.е. предметом размышлений стало не то, что было обнаружено, а то, что было придумано в связи с обнаруженным, но преподносится при этом как нечто обнаруженное. Иными словами, вместо выявления сущности обнаруженного «тука» исследователи стали выявлять сущность рождённого человеческим разумом «нука» с его мнимыми свойствами, заранее обрекающими этот поиск на неудачу ввиду скрытой несовместимости этих свойств с какой-либо их материальной обусловленностью, т.е. занялись мифотворчеством.

Таким образом, мы выявили, что за проблемой информации скрывается ошибочный ответ на вопрос о том, чем обеспечивается возможность использования импульсов связи и управления в качестве средства связи и управления. Но уделим некоторое внимание и тому, что обычно преподносится как чуть ли не прямое доказательство существования кодируемой информации. И прежде всего, речь идёт о том, что принято называть «измерением информации», в чём-либо содержащейся.

Как известно, человеку при общении с «умными» устройствами приходится переходить на машинный язык, в котором все наши буквы, цифры и выражаемые с их помощью требования к поведению этих устройств представляются в виде того или иного набора нулей и единиц, называемых «битами», единицами измерения информации, а по своей сути представляющими собой элементы двоичного алфавита, двоичной системы обозначений. При этом процедура измерении объёма информации, якобы содержащейся в каком-либо сообщении, сводится, фактически, к выявлению того, какое количество нулей и единичек требуется для «перевода» этого сообщения с обычного для человека алфавита на «машинный» алфавит. Но тут-то информационное видение мира и наталкивается на подводный камень, поскольку нули и единицы (как то, чем для человека являются определённые по форме письменные фигурки) представляют собой нечто чувственно доступное, чем информация не является. А потому называть нули и единицы битами (т.е. элементарными частицами) информации – неправомерно.

К тому же необходимо учитывать и такое обстоятельство, что нули и единицы по проводам не передаются, а потому непосредственно для самого машинного мозга роль нулей и единиц играют поступающие к нему импульсы (вызывая у него предопределённую реакцию «как на то...», соответствующую появлению этих цифр, чем и обеспечивается указанная роль этих импульсов). При этом количество необходимых для передачи сообщения импульсов соответствует количеству необходимых для перевода этого сообщения на машинный язык нулей и единиц. Но в целом всё это означает, что процедура, преподносимая как «измерение информации», на самом деле такой не является и потому не является и никаким доказательством объективного присутствия в чём-либо какой-либо информации.

Но не является аргументом в пользу информационного видения мира и то, что принято называть «информационным воздействием», «информационной причиной», которую, как считают сторонники такого видения мира, «...следует уже сравнивать с мифическим существом – с человеко-лошадью, или кентавром» ^{[12, с. 86]}.

Во-первых, предположение об информационном воздействии неявно противоречит идее кодирования информации, поскольку взаимодействие со своим окружением является отличительной чертой всего материального, а то, что само материально, не требует для своего пространственного перемещения никакого кодирования во что-то материальное.

А во-вторых, на самом деле за словами о воздействии информации на чьё-либо поведение скрывается то воздействие, влияние, которое оказывается на поведение самоуправляемой системы деятельностью её органа самоуправления, в ответ на поступающие к нему импульсы «включающего» (в соответствии с программой самоуправления) её способность к тому или иному поведению. А потому рассуждения о так называемом «информационном влиянии» на поведение материальных систем - не более чем пример мифотворчества в благодатном для такого творчества тумане информационного видения мира.

6. О философии информации и её основных концепциях.

Основоположником российской философии информации принято считать А. Д. Урсула, в 1968 году опубликовавшего философский очерк о природе информации ^[13], в котором говорится о необходимости создания некой научной базы для процесса информационного развития общества и дальнейшего перехода на ноосферную ступень развития цивилизации. При этом автор очерка категорию информации неразрывно связывает с категориями отражения и различия, разнообразия, а процесс познания представляет в информационном аспекте – как процесс передачи объективно существующего разнообразия к познающему субъекту. По его мнению, информация, якобы заключённая в объектах, является как бы информацией «в себе», потенциальной, которая в результате познания превращается в информацию актуальную – в информацию образов, информацию «для нас». И на этом основании делается вывод, что «...в объективном мире и в сознании существуют различные виды информации. Первая в результате отражения, познания перекодируется во вторую, один тип информации переходит в другой» [там же, с. 200]. Что же касается определения информации, то он считает, что её «можно определить в самом общем случае как отражённое разнообразие. Информация – это разнообразие, которое один объект содержит о другом объекте в процессе их взаимодействия» [там же, с. 228].

Но, спрашивается, насколько весомы для науки рассуждения о различных типах информации «в объективном мире», если в этих рассуждениях она отождествляется с разнообразием? Не проще ли было бы рассуждать сразу о типах разнообразия? Но недоумённые вопросы вызывает и указанное определение информации, поскольку очень трудно себе представить и тем самым понять, как это один объект может «содержать в себе разнообразие о другом объекте». А можно ли согласиться с утверждением, будто «в научном плане понятие “информация” охватывает как те сведения, которыми люди обмениваются между собой, так и сведения, существующие независимо от людей» [там же, с. 68]. Неужели кто-то готов поверить, что сведения о чём-либо, т.е. знания могут существовать и сами по себе, т.е. вне деятельности чьего-либо мозга?

Но именно в таком русле произвольных утверждений и определений, часто противоречащих друг другу, и стали развиваться (если тут применимо это слово) те общие представления об информации, которые нашли своё выражение в философии информации, приложившей немалые усилия для того, чтобы понятие информации приобрело статус философской категории, и выступившей при этом главным идеологом и пропагандистом информационного видения мира. Именно её представители не упускают возможности заявить, что «сегодня уже опубликовано достаточно большое число научных работ, где справедливо отмечается, что осмысление определяющей роли информации во всех без исключения информационных процессах природы и общества открывает совершенно новую, информационную Картину Мира, которая существенным образом отличается от традиционной вещественно-энергетической Картины мироздания, доминировавшей в науке ещё со времён Декарта и Ньютона практически до конца ХХ века» ^{[14, с. 5]}.

Ну что ж, действительно предлагаемая философией информации картина мира существенным образом отличается от традиционной для науки сугубо материалистической. Однако откуда у носителей информационного взгляда на мир уверенность в том, будто информационная картина мира является шагом вперёд, а не назад по сравнению с традиционной, доинформационной?

А вытекает она не в последнюю очередь из широко распространённого ошибочного представления, будто «с точки зрения сторонников материализма, в реальном мире не существует ничего, кроме материи и энергии... Таким образом, материальный мир – это мир, наполненный движущейся материей и энергией, а иного мира (иной реальности) просто не существует. Именно такая материально-энергетическая картина мира и доминировала в науке ещё со времён Декарта и Ньютона. В ней нет места для другого вида реальности – идеальной реальности, хотя вся жизненная практика убеждает нас в том, что такая реальность тоже существует» ^{[15, с. 63]}. Только такое искажённое, примитивное представление о материализме и позволяет говорить о нём как о каком-то устарелом, изжившем себя взгляде на мир.

Нет спора о том, что невозможно объяснить очевидную всем возможность передачи и хранения каких-либо сведений с помощью материальных тел и процессов свойствами самих этих тел и процессов, т.е. одной лишь материальностью «носителей и хранителей» сведений. Но этого и не требует материализм в таком его понимании, в котором речь идёт о материальной обусловленности всех явлений познаваемого человеком мира, в том числе и таких явлений, как существование, передача и хранение сведений, знаний. А занявшись выявлением материальной обусловленности этих явлений, обнаруживается, что связаны они не столько с материальными свойствами тел и процессов, сколько с материально обусловленной способностью определённых систем, достигших в своём развитии уровня самоуправления. И прежде всего – со способностью их органов самоуправления учитывать в своей управленческой деятельности и такие характеристики поступающих к ним «извне» импульсов, которые не имеют никакого выражения в самих этих импульсах. Обнаруживается то, осознание чего и позволяет теории связи и управления догнать, наконец, практику.

Ошибочное представление о материализме и стало благодатной почвой для культивирования и распространения информационного видения мира, якобы как раз и позволяющего преодолеть «узкие рамки материализма». Более того, оно же мешало обнаружению того, что «восторжествование качественно нового видения мира» привело всего лишь к коллективному мифотворчеству на тему такого видения мира. И что примечательно, философия информации оказалась при этом всего лишь инструментом такого творчества, а вовсе не судьёй, как этого требует её статус науки о самых общих свойствах и закономерностях всего того, что способно заявить о своём существовании. В своих же фантазиях это мифотворчество, начавшееся с вознесения понятия информации в ранг философской категории, оказалось весьма разнообразным.

Так, одни считают, что «информация является свойством всей материи, поскольку свойством всей материи, всех уровней её развития является отражение» ^{[16, с. 138]}. Это сторонники атрибутивной концепции информации, они смотрят на неё как на некий атрибут материи. При этом, как, например, в монографии академика Б. Б. Кадомцева ^[17], весь окружающий нас мир преподносится как совокупность информационно открытых систем, непрерывно взаимодействующих между собой путём информационного влияния. Информация якобы пронизывает все уровни организации материи и определяет направление развития всех эволюционных процессов во Вселенной, является той главной первопричиной, под воздействием которой и осуществляется эволюция. При этом целесообразность и возможность свободного выбора преподносятся как результат развития сложных систем с «информационным» поведением, «волевое начало» ставится в заслугу «информационному развитию», при котором информационные аспекты поведения систем «выступают на первый план, а динамика создаёт лишь основу для информационного развития» [там же, с. 346].

Другие считают, что «информация не является материальным объектом или процессом. Она, по их мнению, является феноменом идеальной реальности» ^{[1, с. 56]}. Это сторонники функциональной концепции информации, согласно которой информация является результатом (функцией) деятельности человеческого сознания и поэтому в неживой природе она существовать не может. «Правда, при этом допускается существование информации и в биологических объектах, которое трудно отрицать» ^{[18, с. 44]}.

Третьи считают, что «природа информации не идеальна, и не материальна, а амбивалентна», т.е. представляет собой некую единую субстанцию, но с двумя противоположными ликами, несводимыми один к другому» ^{[19, с. 177]}.

Четвёртые же видят это её «двуличие», её двойственную природу в другом: «...С одной стороны, информация всегда существует в материальном воплощении какого-то процесса, безразличного её содержанию. С другой стороны, содержанием информации является структура как таковая, представляющая структуру оригинала, сведения о котором она несёт. Как объективное явление информация есть наложение структуры оригинала на структуру процесса в информационной системе» ^{[12, с. 81]}.

А в монографии Гухмана В. Б. ^[20], тоже посвящённой «феномену информации», речь идёт об атрибутивной и функциональной информации как о взаимодополняющих формах её бытия. Более того, в ней говорится о некой физике информации, о неких законах сохранения информации, что при этом нисколько не мешает уравнивать её в качественном отношении со знанием, преподнося последнее как некую высшую форму информации.

И как видно из всего процитированного, никаких сомнений в самом обнаружении «феномена информации» ни у кого не возникает. Хотя некоторые исследователи при этом и утверждают, что «существование информации в неживой природе продолжает оставаться не доказанным ^{[21, с. 215]}.

А в результате вместо того, чтобы заняться глубокой и всесторонней оценкой идеи, наполнившей понятие информации качественно новым содержанием, философия занялась всесторонним исследованием якобы обнаруженного феномена информации и тем самым пошла на поводу идеи, наукообразно «развивающей» бытовую иллюзию передачи сведений вместе с письмами или произносимыми человеком звуками. Она стала добровольной служанкой этой идеи, несовместимой с каким-либо объективным наполнением её содержания. А потому в конечном счёте абсолютно все концепции информации, выдвигаемые философией информации, ошибочны: они противоречат либо самой идее кодирования информации, либо выявленному нами необходимому условию объективности содержания понятий и суждений.

Так, представление об информации как о каком-то атрибуте материи в корне противоречит лежащему в основе информационного видения мира представлению об информации как о чём-то кодируемом в материальные структуры и совместно с ними перемещаемом и хранимом, поскольку, будучи атрибутом материи, она для своего перемещения ни в чьей «посторонней» помощи и тем самым ни в каком кодировании во что-то материальное совершенно не нуждалась бы. С другой стороны, представление о ней как о каком-то идеальном явлении, т.е. как о продукте или функции чьего-либо сознания, противоречит требованию её локализации в некой материальной структуре для совместного перемещения. По тем же причинам ошибочна и амбивалентная концепция информации, представляющая собой некий конгломерат материального с идеальным. Предположение о материально-идеальной двуликости информации не учитывает несовместимость основополагающих для информационного видения мира свойств информации ни с одной из этих гипотетических лик информации.

А что касается якобы неразрывной связи информации со всеобщим свойством отражения, то, как следует из выявленной нами сущности свойства отражения, ничего общего с этим фундаментальным свойством материального мира гипотетическое свойство «кодироваться» не имеет.

Но не может быть информация и некой самостоятельной сущностью, поскольку приписываемые ей информационным видением мира свойства несовместимы с наличием у неё какой-либо собственной формы выражения, без чего все разговоры об информации как о какой-то самостоятельной сущности – пустой звук. При этом не выдерживают критики и такие концепции информации, в которых она объявляется особой сущностью с помощью понятия реальности. Так, в философии информации К. Колина материальный мир преподносится в качестве некой составной части рассматриваемой им «реальности» и выдвигается идея о наличии в такой реальности ещё и «мира отражения» как своеобразного канала информационного взаимодействия между физическим миром и миром сознания ^[22]. А на основе таких представлений он предлагает перейти к новому пониманию научной картины мира и содержания основного вопроса философии, формулируя его как «отношение материи к информации» ^[23]. Но разве может материальный мир быть составной частью ещё чего-то, как бы это ни называлось? Говорить о материи как о составной части некой реальности – значит иметь очень расплывчатые представления и о том, что такое материя, и о том, что такое реальность.

А ведь реальность, как и всякое другое явление познаваемого человеком мира, составной частью которого является и сам человек, производна от материальности этого мира. При этом реальностью человека является содержание его ощущений, переживаний, образов и представлений (как о себе, так и о внешнем мире). Но тут важно не запутаться: всё это является реальностью человека, но не есть его реальность, поскольку реальностью всё это оказывается только в восприятии человеческого мозга, только в его отношении ко всему этому как к тому, что позволяет ему управлять «со знанием дела», т.е. с учётом внутренних потребностей человека и внешних для него обстоятельств. Это такие же разные вещи, как, например, предмет, лежащий на столе и являющийся ложкой, и то, чем он является для человека и что присутствует только в человеческой голове в словесном образе «то, чем едят». При этом объективной реальностью человека выступает такая сторона его ощущений, образов и представлений, которая не зависит от породившей эти субъективные копии материального мира деятельности человеческого мозга и которую принято называть содержанием результата отражения, а субъективной реальностью – такая сторона результата его отражательной деятельности, которая зависит от самого мозга, являясь формой и способом осуществления им этой деятельности.

Как видим, в любом случае реальность человека представляет собой явление, не выходящее за рамки отражательной деятельности человеческого мозга. А потому считать материальный мир составной частью реальности крайне опрометчиво. Тут, по-видимому, вводит в заблуждение то обстоятельство, что объём содержания понятия «реальность» шире, чем объём содержания понятия «материальный мир». Однако на самом деле такое соотношение объёмов их содержания указывает лишь на то, что содержанием понятия реальности выступают образы не только того, что доступно органам чувств, но и того, что присутствует только в человеческих головах.

Но, затронув тему реальности, нам придётся вернуться к исходным принципам материализма с целью ещё одного уточнения. Речь идёт о таких ленинских словах, как: «...единственное «свойство» материии, с признанием которого связан философский материализм, есть свойство быть объективной реальностью, существовать вне нашего сознания» ^{[2, с. 255]}, и «...материя есть объективная реальность, данная нам в ощущении» [там же, с. 142]. Полностью соглашаясь с тем, что материалистическое учение неразрывно связано с признанием объективной реальности, всё же нельзя согласиться с неявным отождествлением материи (понимая под ней всё материальное) с объективной реальностью, равносильным отождествлению того, что существует совершенно независимо от человеческого мозга, с тем, чем в его деятельности выступает независимое от него содержание рождённых им образов, продуктов его отражательной деятельности (и что присутствует в его деятельности как идеальное явление). На недопустимость такого отождествления указывает и то важное обстоятельство, что объективной реальностью для человека является и всё то идеальное, что присутствует в деятельности органов управления самоуправляемых систем совершенно независимо от деятельности человеческого мозга.

Таким образом, только туманное представление о взаимоотношениях материального мира и реальности позволяет выдвигать информацию на роль некой основы мироздания, утверждая что «информация представляет собой всеобщее фундаментальное свойство реальности» ^{[15, с. 75]}. И как тут не вспомнить слова, сказанные когда-то Ф. Энгельсом: «от того, что сапожную щётку мы зачислим в единую категорию с млекопитающими, - от этого у неё ещё не вырастут молочные железы» ^{[24, с. 41]}.

Но нельзя согласиться и с такими утверждениями представителей философии информации, будто «вокруг понимания природы информации в философии идёт борьба между материалистами и идеалистами. Последние пытаются оторвать информацию от материи, превратить её в некую духовную субстанцию или же представить в виде комплекса ощущений, переживаний субъекта... Вполне понятно, что аргументированная критика идеалистических (а также метафизических) интерпретаций понятия информации предполагает раскрытие его действительного содержания. Его ведущим принципом служит связанное с материалистическим решением основного вопроса философии положение о том, что информация является свойством материи» ^{[13, с. 16 - 17]}.

На самом деле, спор вокруг понимания природы информации - это вовсе не «баталия материалистов и идеалистов, которую давно пора объявить ничьей, поскольку аргументы повторяются» ^{[25, с. 177]}. Дело в том, что практически все участники этого спора совершенно материалистически отвечают на основной вопрос философии. А относить то или иное загадочное явление к разряду идеальных не возбраняется и материалистам. А потому это спор, в основном, между материалистами, но такими, чей материализм находит выражение лишь в форме признания первичности материи относительно сознания и потому не стал для них «нюхом объективной истины», не заставил их усомниться в самой идее кодирования информации. И только не имея ясного и достаточно глубокого представления о критериях материальности, идеальности и объективности можно утверждать, будто «представленные в рамках метафизического проекта науки концепции и подходы, раскрывающие природу информации как с идеалистических, так и с материалистических позиций, являются полностью обоснованными и непротиворечивыми, а следовательно, имеют право на существование» ^{[26, с. 247]}.

7. Заключение.

Как выяснилось в ходе данного исследования, непосредственной причиной проблемы информации является механистическая идея кодирования информации, родившаяся в головах теоретиков связи и управления на основе бытовой иллюзии. Идея, получившая широкое распространение в различных областях науки и техники и с воодушевлением подхваченная философами, усмотревшими в ней некие заманчивые очертания качественно новой Картины мироздания. «Анализ философских диссертаций и публикаций после 2000 года показывает, что философия пошла на поводу естественнонаучных представлений, порождая симулякры информации на основе различных дисциплинарных концепций и их комбинаций» ^{[27, с. 14]}.

Однако в ходе данного исследования было обнаружено и то, что в конечном счёте корень проблемы информации всё же не в естественно-научном материализме, не в его «методологической недостаточности, “недодуманности”, нестрогости, непоследовательности, несистематичности проведения материалистического ответа на основной вопрос философии, в особенности применительно к вопросам, выходящим за рамки компетенции естествознания» ^{[6, с. 378]}, а в имевшейся незавершённости материалистической теории познания и тем самым в отсутствии ясного представления о механизме появления и «перемещения» идеального в материальном мире. Того механизма, без которого не обходится ни один процесс управления. При этом мешало «достроить» теорию познания прежде всего то обстоятельство, что материализм в головах материалистов был представлен, как правило, лишь на уровне соответствующего ответа на основной вопрос философии, т.е. лишь «начальной», лишь «осторожной» формой его выражения.

А в результате получилось, что в плане практического использования материализма в качестве инструмента познания материалистически мыслящие представители естественных наук мало чем отличаются от материалистов-философов, поскольку материализм и тех и других находит выражение только в форме признания независимой от человека реальности. Что, по мнению автора, для философского материализма является серьёзным упущением. Та «осторожная» форма материализма, которой они придерживаются, не решаясь следовать принципу материалистического монизма, вне рамок взаимоотношения материи и сознания крайне малоэффективна, импотентна. Она не позволяет воспользоваться в полную меру практически неистощимым эвристическим потенциалом материалистического учения. В ней не находит прямого выражения такая важнейшая закономерность существования познаваемого человеком мира, отражённая в принципе материалистического монизма, как материальная обусловленность абсолютно всех его явлений. В такой форме материализма нет осознания того, что чем-то объективным может быть только то, что материально обусловлено, и, следовательно, что для признания объективности явления мало провозгласить его независимость от человеческого сознания; для этого, прежде всего, необходимо показать его материальную обусловленность. Именно такой - «номинальный», «формальный» - материализм и позволяет считать объективной реальностью, во-первых, такие явления, которые хотя и не являются продуктом человеческого сознания, но без его активной поддержки невозможны: это и случайности, и возможности, и «точки бифуркации» (о чём подробней в ^[4]), и время (о чём подробней в ^[3]), и знаки с сигналами, и вообще всё то, чем или кем что-то или кто-то для кого-либо является (выступает, оказывается). А во-вторых, - ещё и некоторые продукты самого сознания, выдаваемые за феномены природы, т.е. на которые навешивается ярлык «существует объективно» (как это произошло с информацией, понимаемой как «нечто кодируемое»).

Острым дефицитом распространённости полноценной формы материализма, представленной принципом материалистического монизма, как раз и объясняется, по мнению автора, тот факт, что материалистически мыслящие философы безропотно «проглотили» идею кодирования информации и тем самым оказались на поводу у тех, кто направил науку о связи и управлении на путь заблуждения. Не имея в головах надёжного ориентира для движения к истине, они просто пошли туда, куда пошло большинство «естественников». А в конечном счёте и возглавили это массовое движение в тупик проблемы информации, всемерно подгоняя представление об общем устройстве мироздания под вымысел о существовании чего-то кодируемого во всё материальное. Из чего следует, что в недостаточной приверженности к последовательному проведению принципа материалистического монизма содержится значительно большая «стратегическая угроза для будущего цивилизации», чем та, о которой шла речь в самом начале данной статьи и которая связана с недопониманием общего принципа работы всех «умных» устройств.

А потому очень важно осознать, во-первых, что материалистический ответ на основной вопрос философии, по линии которого проходит водораздел между идеалистами и материалистами, является лишь первым шагом к пониманию самого общего устройства познаваемого человеком с помощью органов чувств и понятий мира. Во-вторых, что важнейшим следующим шагом на этом пути является признание того, что первична материя по отношению к абсолютно всем явлениям отражаемого человеком мира. А в-третьих (и на сегодняшний день это главное) - что этот принцип материалистического монизма необходимо взять на вооружение, неуклонно следуя ему во всех научно-теоретических изысканиях, видя в нём отражение основ всего мироустройства и тем самым надёжный ориентир к познанию сущности абсолютно всех загадочных явлений.

Только придя к такому осознанию и можно было обнаружить природный механизм управления и познания, в котором автор видит, с одной стороны, недостающее звено материалистической теории познания, а с другой – заветный ключ к решению проблемы информации, своим появлением неразрывно связанной как раз с отсутствием указанного звена.