Обман как элемент повседневной культуры купечества (на материале ранней драматургии А. Н. Островского): источниковедческий аспект

Брыкина Юлия Яковлевна кандидат исторических наук доцент, Национальный исследовательский университет «Московский институт электронной техники» 124498, Россия, г. Москва, площадь Шокина, 1 Brykina Yulia PhD in History Docent, the department of Russian History, State and Law, National Research University of Electronic Technology 124498, Russia, Moscow, Ploshad Shokina 1 juliab868@gmail.com Другие публикации этого автора

А. Н. Островский как бытописатель купечества, по признанию современников ^{[1, 2]}, затрагивал в своем творчестве различные стороны деловой и частной жизни этого сословия. Сатирический взгляд драматурга проявился в обнажении человеческих пороков, присущих и купечеству.

Предметом исследования стала тема обмана в делах и быту в купеческой среде, описанной в ранних произведениях А. Н. Островского^{[3, 4]}. Цель работы – выяснить, насколько справедлив был драматург, концентрируя внимание на формах и способах обмана и мошенничества; принимало ли это явление такой широкий масштаб, как это отражено в пьесах писателя. Для достижения этой цели были использованы историко-сравнительный, источниковедческий методы.

Творчество А. Н. Островского детально изучено исследователями ^[5]. Однако, в основном, эти труды носят литературоведческий и биографический характер^{[6, 7, 8, 9, 10]}. Философии обмана посвящен ряд исследований ^{[11, 12]}. Некоторые аспекты психологии купечества и мещанства ^{[13, 14]}. Новизна исследования состоит в привлечении произведений драматургии как исторического источника для изучения роли и места обмана в деловой и частной жизни купечества. Распространенность мошенничества в купеческой среде, изображенная А. Н. Островским, возможно подтвердить сопоставлением с источниками личного происхождения представителей купечества ^{[15, 16]}.

Тема обмана поднимается в ранних пьесах А. Н. Островского в двух аспектах: в деловых отношениях и в быту.

В одной из своих самых ярких пьес «Свои люди – сочтемся!»^{[3, с.85-162]} драматург поднимает тему мнимого банкротства (первое название пьесы «Банкрут»). «Московские ведомости» 1840-х гг. пестрели объявлениями о несостоятельности, о конкурсных управлениях, мировых сделках. Банкротство принимало форму стихийного бедствия. А. Н. Островский откликнулся на общественный интерес к этой теме и раскрыл одну из форм мошенничества – мнимое банкротство. Мелкий обман, которым занимается один из главных персонажей пьесы приказчик Подхалюзин, не устраивает его хозяина, Самсона Силыча Большова. Самсон Силыч мечтает о крупном и рискованном деле и решается на мнимое банкротство. Схема этого обмана была проста и получила широкое распространение: «нешто мне в первый раз! – признается стряпчий Сысой Псоич Рисположенский.- Уж еще этого-то не знать! <…> Да такие ли я дела делал… да с рук сходило.» Интересно, что пойти на обман Самсона Силыча заставляет не нужда: «Самсон Силыч – купец богатейший, - говорит Подхалюзин, - и теперича все это дело можно сказать, так, для препровождения времени затеял.» Идею о банкротстве Большов обдумывал давно и готовил его по-своему тщательно. «Провернув» это дело, он предполагал: «Отдохнуть пора; проклаждались бы мы, лежа на боку, и торговлю всю эту к черту!» Страсть к обману, надувательству в крови Большова. Выводя подобного персонажа, А. Н. Островский показывает, что обман в купеческой среде – привычная форма жизни. Обманывают все, и поэтому Самсон Силыч не чувствует угрызения совести: «А где ты его найдешь нынче? – рассуждает Большов о честном человеке.- Нынче всякий норовит, как тебя за ворот ухватить.» В купеческой среде действует круговая порука. Для купца непростительно одно – если обман выйдет наружу, станет достоянием гласности. Сам Большов негодует, читая в газетах о чужих банкротствах: «На все купечество мораль эдакая.» Самсона Силыча обижает «незаслуженная» слава торгового сословия: «То-то вот, все они кругом мошенники, а на нас слава.» Но тут же он раскрывает и темные стороны купеческого мира: «Ты, брат, степенству-то этому не верь! Этот народ одной рукой крестится, а другой в чужую пазуху лезет!»

Вера Большова в свою власть нал людьми не позволяет ему разглядеть еще более циничного купца «нового поколения», Подхалюзина, хотя Самсон Силыч знает, что тот «не чист на руку». Мелкое ежедневное мошенничество в лавках Большова – дело привычное. Лазарь Елизарыч отчитывается перед Большовым о своих наставлениях продавцам в лавках: «Вы, говорю, ребята, не зевайте: видишь, чуть дело подходящее, покупатель, что ли тумак какой подвернулся, али цвет с узором какой барышне понравился, взял, говорю, да и накинул рубль али два на аршин <…> И мерять-то, говорю, надо тоже поестественнее: тяни, да потягивай, только, только чтоб боже сохрани, как не лопнуло; ведь не нам, говорю, после носить. Ну, а зазеваются, так никто не виноват, можно, говорю и просто через руку лишний раз аршин шмыгнуть.» Большов поддерживает своего приказчика, он уверен, что в этом большого греха нет: «Чай, брат, знаешь, как немцы в магазинах наших бар обирают. Положим, мы не немцы, а христиане православные, да тоже пироги-то с начинкой едим», «все естественно: ведь портной украдет же.» В свои помыслах Подхалюзин идет дальше. Он не верит никому. Большова подвело доверие. Лазарь Елизарыч, зная слабости Самсона Силыча, использует их в своих интересах. Угодничая, заискивая, льстя, Подхалюзин уверен, что хозяин не заметит подвоха. В конце концов, Подхалюзину удается получить от своего хозяина не только дочь, но и все состояние. Купец II гильдии, Подхалюзин не брезгует никакими способами, чтобы получить выгоду. Понимая суть Лазаря Елизарыча, его последняя фраза звучит, как насмешка: «А вот мы магазинчик открываем, милости просим! Малого ребенка пришлете – в луковице не обочтем.»

В пьесе «Семейная картина» ^{[3, с.65-84]} Антип Антипыч хвастается матери своими успехами: «А я нынче, матушка, Брюкова-то рублев на тысячу оплел <…>, немца Карла Ивановича рубликов на 300 нагрел.» Но как и Большов, Пузатов находит оправдание своим действиям: «Отчего не надуть приятеля, коли рука подойдет <…>, если и обманет кого, так что за беда! Не он первый, не он последний, человек коммерческий. Тем и торговля-то держится. Не помимо пословица-то говорится: «Не обмануть – не продать». Однако иногда Пузатова и «совесть зазрит», и он расскажет о своем обмане пострадавшему. Но и после честнее не становится. Степанида Трофимовна сомневается в «коммерческих» успехах сына: «Уж где тебе … Самого-то, чай, кругом обманывают. За приказчиками ты не смотришь, торговлей не занимаешься. Уж какая это, Антипушка, торговля! С утра до вечера в трактире сидите, брюхо наливаете.» Но если в пьесе «Свои люди – сочтемся!» молодой купец перещеголял своего хозяина, то в «Семейной картине» Ширялов в лавке сам «показывал разиням своим, как торговать-то следует.» Приказчики Ширялова тоже не без греха, но до хозяина им далеко. Недаром про Ширялова ходила слава, что он и «отца родного обманет».

Стремление к наживе толкало большинство персонажей А. Н. Островского на обман. К деньгам у купечества было особое отношение. Для Самсона Силыча Большова («Свои люди – сочтемся!») ^{[3, с.85-162]} прибыль – самое главное, и не важно, каким способом она получена: «Что так без барыша-то, небо коптить?» Однако зарабатывали и тратили свои капиталы купцы по-разному.

Гордей Карпыч Торцов («Бедность не порок») ^{[3, с.328-378]} не пожалел бы своего капитала, чтобы «уж себя б не уронить» в Петербурге, то есть не ударить лицом в грязь перед столичным «благородным» обществом. Тит Титыч Брусков («В чужом пиру похмелье») ^{[4, с.7-38]} не жалеет средств за причиненные оскорбления: «Я обижу, я и помилую, а то деньгами заплачу. Я за это много денег заплатил на своем веку.»

Особое отношение к деньгам отмечает и Кулигин («Гроза») ^{[4, с.209-266]}: «Честным трудом никогда не заработать нам больше насущного хлеба. А у кого деньги, сударь, тот старается бедного закабалить, чтоб на его труды даровые еще больше денег наживать.» И продолжает далее: «А между собой-то сударь, как живут! Торговлю друг у друга подрывают, и не столько из корысти, сколько из зависти. Враждуют друг на друга <…>. Судятся-судятся здесь, да в губернию поедут, а там уж их ждут да от радости руками плещут… водят их, водят, волочат их, волочат, а они еще и рады этому волочению, того только им и надобно: «Я, говорит, потрачусь, да уж и ему станет в копейку.» У Дикого ни одного расчета без брани не обходится: «Другой рад от своего отступиться, только бы он унялся.» Сам Савел Прокофьевич признается: «Ведь уж знаю, что надо отдать, а все добром не могу. Друг ты мне, и я должен отдать, а приди ты у меня просить – обругаю. Я отдам, отдам, а обругаю. Потому только заикнись мне о деньгах, у меня всю нутреннюю разжигать станет; всю нутреннюю вот разжигает, да и только; и в те поры ни за что обругаю человека.»

Точнее всего отношение купечества к деньгам передали Серафима Карповна («Не сошлись характерами») ^{[4, с.141-168]} и Нил Борисович («Праздничный сон – до обеда») ^{[4, с.111-140]}. Неуденов рассуждает: «А в нашем, купеческом деле деньги – важная вещь<…> Зачем же жить-то прилично такому человеку, который не имеет способов деньги достать? <…> А по-моему, такому человеку, который не умеет достать ничего, не то что в богатстве жить, а и вовсе жить незачем. <…> Хороший-то купец, с большим капиталом, и себе пользу делает, да и обществу вдвое.»

Серафима Карповна, живущая на проценты, так думает о деньгах: «В нашем купеческом кругу не принято отдавать деньги». Деньги, судя по рассуждениям Серафимы Карповны, являются для купечества одной из социальных ценностей: «что ж я буду тогда без капиталу, я ничего не буду значить.»

Бытовой обман А. Н. Островский изображает почти в каждой пьесе, кроме так называемых «славянофильских».

В пьесе «Свои люди – сочтемся!» ^{[3, с.85-162]} Подхалюзин обманывает стряпчего и сваху, чтобы жениться на дочери хозяина, Липочке, а заодно прихватить и состояние Большова. Липочка выходит замуж за Лазаря Елизарыча по расчету, быстро поняв свою выгоду и забыв о прежних мечтах.

В «Семейной картине» ^{[3, с.65-84]} Матрена Савишна, купчиха I-ой гильдии, изменяет мужу. А ее золовка, Марья Антиповна, обманывает брата, покрывая его жену.

Поль Прежнев («Не сошлись характерами») ^{[4, с.141-168]} женится на Серафиме Карповне из-за денег, ради собственной благополучной жизни.

Девиз купечества в Калинове («Гроза») ^{[4, с.209-266]} – «делай, что хочешь, только бы шито до крыто было.» Варвара наставляет Катерину: «Ну, а ведь без этого нельзя; ты вспомни, где ты живешь! У нас ведь дом на том держится. И я не обманщица была, да выучилась, когда нужно стало.»

Таким образом, в основе сюжетов почти всех ранних пьес А. Н. Островского лежит обман. Откликаясь на требования времени, драматург в литературной форме обличал пороки купеческого сословия. «Из произведений г. Островского оказывается, что у всего этого мира есть своего рода обширная и весьма сложная цивилизация, которую надо знать даже для того, чтобы бороться с нею. Темным сторонам ее быта у г. Островского спуска нет. Нравственное безобразие остается у г. Островского всегда безобразием и в этом отношении мудрено даже сыскать в русской литературе человека, который бы сильнее и неутомимее бичевал дикие явления выводимого им общества.» ^{[17, с.5-10]}

Вряд ли это означало, что драматург не знал за купечеством положительных черт. Однако читатель и зритель ждал «правды жизни». Острота и актуальность произведений А. Н. Островского привела к сложными отношениями с цензурой. Театральная судьба его ранних пьес так же была непроста: они с огромным трудом пробивались на сцену.

Действительно ли купечество жило только обманом? Насколько распространенным было мошенничество в торговой среде? На эти вопросы помогли бы ответить воспоминания представителей этого сословия. Однако эту тему мемуаристы подробно не затрагивают. Неблаговидные поступки купцов часто объясняются вынужденной реакцией на произвол чиновничества: «они могли отдать под суд кого и когда хотели, если с ними не жить в ладу, а быть честным.» ^{[15, с.297]} Н. П. Вишняков пишет: «у меня сложилось убеждение, что для успешной борьбы с этим злым началом (чиновничеством – прим. Ю. Б.) нужны хитрость и деньги, а пуще всего деньги <…> Слово «взятка» стало мне очень рано известным. Нужно откупаться, платить, чтобы не выбрали в какие-то должности <…> опасно служить, потому что чиновники требуют взяток, а если их не давать, то они будут, как пиявки, сосать, вытягивать деньги, и тоже разорят. Не служить – куда лучше; это трудно, но не невозможно. Нужно только с кем-то тайком повидаться, кого-то пригласить, умаслить, угостить, кому-то «сунуть», и этот кто-то власть имущий, может устранить действии всяких законов и правил настолько, что потом беспокоить и не будут и на службу не возьмут. Смутно осознавал, что тут идет дело о каком-то обмане, но обмане нужном, неизбежным и извинительном, если не хочешь рисковать шкурой, подставлять лоб, при том таком обмане, который еще не всякому удастся может, а лишь людям таким, хитрым и богатым.

Таково было отвращение и ужас перед общественными должностями, на которые, по тогдашним законам, должны были выбираться лица купеческого сословия.»^{[15, с.296-297]}

Помимо общественных должностей еще одним поводом для взяточничества была опека, навязываемая чиновниками Сиротского суда состоятельным купцам. Некоторые из них предпочитали откупаться. Однако среди купечества действительно находились и весьма циничные мошенники. Н. П. Вишняков писал: «Но был особенный разряд дельцов в купечестве, которые не только чурались подобных опек, но еще разыскивали их и на них основывали собственное благополучие. Это были такие опеки, при которых опекунам необходимо было получать на руки крупные суммы для расходования. Умело распределивши их по собственным и чиновничьим карманам, такие опекуны достигали полного благополучия. Нужно было только уметь делиться с чиновниками по совести. Нередко такие опеки кончались тем, что от большого и хорошего состояния не оставалось ничего, и опекуемые пусклись по миру. Но это уже не входило в работу опекунов: им нужно было только уметь отписаться и заручиться оправдательными документами. А суд? Боже мой, а на что же чиновники, при тогдашнем-то судопроизводстве?! Страшен сон, до милостив бог.» ^{[15, с.298-299]}

В воспоминаниях Н. А. Найденова ^[16] встречается еще один повод для обмана. Этот повод связан с именем генерал-губернатора Москвы А. А. Закревского, в годы правления которого для того, чтобы открыть фабрику или получить разрешение на продолжение работ на уже действующей фабрике нужно было давать взятки. Это находит подтверждение и в воспоминаниях Н. П. Вишнякова.

Таким образом, обман, как одна из темных сторон деловой и частной жизни купечества выведен А. Н. Островским в ранних произведениях очень рельефно. Мемуаристы, не отрицая фактов обмана и мошенничества в делах, поясняют причины, часто побуждавшие к этому. Факты обмана в частной жизни мемуаристами не упоминаются. Сопоставление отобранных для работы произведений А. Н. Островского с источниками личного происхождения подтверждает достоверность явлений обмана и мошенничества, описанных в пьесах драматурга, что позволяет причислить раннюю драматургию Александра Николаевича к историческим источникам для изучения предпринимательской деятельности и частной жизни купеческого сословия. Как отмечал А. Ф. Кони: «Излишне говорить о заслугах Островского в истории русского драматического искусства. Они уже давно всеми признаны. Но у него есть и другая заслуга перед русской историей вообще: ученому исследователю нашей прошлой бытовой жизни он дал в своих драмах и комедиях драгоценный и содержательный материал для освещения одной из сторон целого периода именно этой жизни.»^{[18, с.195]}