Вред здоровью, причиненный в результате неблагоприятного экологического воздействия: цивилистические механизмы компенсации

Колесниченко Ольга Викторовна ORCID: 0000-0003-3645-2861 кандидат юридических наук доцент кафедры государственных и гражданско-правовых дисциплин, Рязанский филиал Московского университета МВД России имени В.Я. Кикотя, доцент кафедры гражданско-правовых дисциплин Тюменского государственного университета 390043, Россия, Рязанская область, г. Рязань, ул. 1-Ая красная, 18, каб. 508 Kolesnichenko Ol'ga Viktorovna PhD in Law Associate Professor at Moscow University of the Ministry of Internal Affairs of Russia named after V.Ya. Kikot, Associate Professor at Tyumen State University 390043, Russia, Ryazan, 1st Krasnaya str., 18, room 508 olja_korn@mail.ru Другие публикации этого автора

Действующее специальное законодательство (ст. 79 Федерального закона от 10 января 2002 г. № 7-ФЗ «Об охране окружающей среды», далее также – Закон об охране окружающей среды), формулируя правила возмещения вреда, причиненного здоровью граждан в результате неблагоприятного воздействия на окружающую среду, никак не конкретизирует специфику условий возникновения деликтных обязательств данного рода, ограничиваясь указанием на обязательность осуществления необходимого возмещения «в полном объеме». В то же время, особой характеристикой повреждения здоровья в экологических отношениях служит его экогенность, выражающаяся в происхождении от экологически обусловленных факторов, но не самой преобразующей и (или) хозяйственной деятельности физических лиц и организаций ^{[1, с. 18; 2, с. 261; 3, с. 20]}.

Данная характеристика, с формальных позиций, не препятствует применению общих норм ст. 1064 ГК РФ о возмещении вреда, а также правил определения размера юридически значимого вреда здоровью, содержащихся в § 2 гл. 59 ГК РФ, - разумеется, при условии установления факта совершения гражданского правонарушения, повлекшего за собой заболевание или иное расстройство здоровья граждан. В то же время, в отсутствие специальных стандартов (доказательственных презумпций) наличия причинной связи между ухудшением здоровья и экологическим правонарушением, методик оценки экогенного вреда здоровью реально востребованными на практике остаются лишь нормы социального законодательства о гарантиях и компенсациях пострадавшим в результате техногенных аварий и иных происшествий с неблагоприятными экологическими последствиями. Стабильно высокий уровень требований о реализации социальных гарантий в связи с нарушением экологического законодательства (количество дел данной категории за 2013-2023 гг. по данным платформы "Судебные и нормативные акты РФ" сопоставимо с 32 % от общего числа дел о возмещении вреда здоровью) позволяет ставить вопрос о необходимости распространения на такие отношения цивилистических возместительных механизмов. В целом сказанное подтверждает актуальность попыток обнаружения теоретических и правовых предпосылок для модификации конструкции деликтной ответственности с учетом особенностей причиняемого вреда и обусловливающего его наступление противоправного поведения, развития иных (альтернативных деликтной ответственности) гражданско-правовых средств компенсации в экологической сфере.

Примечательно, в доктринальных источниках в настоящее время чаще используется термин «имущественная», но не «гражданско-правовая» ответственность за неблагоприятное воздействие на окружающую среду ^{[4, с. 97; 5, с. 25; 6, с. 145; 7, с. 37]}. Представляется, что такой подход призван почеркнуть реализацию с ее помощью публичного интереса, выраженного в сохранении природных ресурсов, обеспечении соблюдения природоохранных требований ^{[8, с. 32; 9, р. 53]}. Весьма показательно, что обращение к проблеме экологического (экогенного, экологически обусловленного и т.п.) вреда в цивилистике так или иначе подчеркивает второстепенность защищаемого интереса частных лиц по отношению к публичному интересу, выраженному в обеспечении сохранности окружающей природной среды ^{[10, с. 1931]}. Область применения института гражданско-правовой ответственности предлагается определять посредством выделения из объема «публичного вреда» конкретных потерь природопользователя (частного лица), возникающих в результате неблагоприятного экологического воздействия ^{[11, с. 1202]}. Относительно детально разработанными в доктрине гражданского права являются критерии оценки нравственных и физических страданий, причиняемых гражданам на фоне такого воздействия ^{[12, с. 813; 13, с. 7; 14, с. 148]}. Следует полагать, что в действительности речь идет о существовании смешанного режима ответственности в экологической сфере, в котором обособляются специальная экологическая ответственность и деликтная ответственность за неблагоприятные последствия экологических нарушений, которым подвержены частные лица (граждане и организации). Устанавливая специфику порядка наступления и условий деликтной ответственности за вред здоровью в данной сфере, нельзя обойти вниманием исследование конструкции специальной ответственности, поскольку в ее толковании заложен весьма специфичный подход к определению правовых последствий неблагоприятного экологического воздействия.

Приведенная трактовка при первом прочтении позволяет заключить, что имущественная ответственность за вред окружающей среде, а за ней и деликтная ответственность за экогенный вред здоровью граждан наступают при применении опровержимых презумпций вины и противоправности, действие которых распространяется на ситуации обнаружения неблагоприятных изменений природных ресурсов или объектов животного (растительного) мира в процессе определенной экономической деятельности. Однако этот тезис опровергается последующими разъяснениями высшей судебной инстанции. В особенности, п. 7 рассматриваемого Постановления Пленума ВС РФ непосредственно касается определения причинной связи, наличие которой предполагается только для ситуаций, когда хозяйствующим субъектом превышены установленные нормативы допустимого воздействия на окружающую среду. В свою очередь, п. 8 документа непосредственно касается условия о вине, и в данной части освобождение истца от обязанности по доказыванию связывается исключительно с наличием у ответчика статуса владельца источника повышенной опасности (владельцы нефтепроводов, радиационно- опасных и ядерно-опасных производств и т.п.).

Тем временем, при причинении вреда здоровью в экологической сфере значительные сложности составляет не только установление факта правонарушения, но и определение связи между таким нарушением и вредом конкретного характера и размера, поскольку, как известно, одни и те же заболевания (бронхиальная астма, острые инфекции верхних и нижних дыхательных путей, ишемическая болезнь сердца и др.) могут происходить как от экологических, так и иных, не связанных с ними факторов. Нельзя исключать происхождение повреждения здоровья и от так называемого «накопленного» неблагоприятного влияния ^{[15, с. 190; 16, с. 48; 17, р. 101]}, выражающегося не в конкретном нарушении природоохранных норм (превышении допустимых выбросов, неиспользовании или ненадлежащем использовании очистных сооружений и т.п.), но в постепенном ухудшении состояния экосистем, климата, отдельных природных ресурсов в условиях регулярного осуществления определенных видов хозяйственной деятельности. Такой вред не лишается качества возместимости, поскольку в силу п. 2 ст. 77 Закона об охране окружающей среды выплата компенсаций в пользу третьих лиц, во-первых, производится обособленно от применения мер специальной экологической ответственности, а, во-вторых, не исключается при получении положительного заключения государственной экологической экспертизы. Последнее позволяет предполагать, что соблюдение установленных нормативов воздействия на окружающую среду не является препятствием для возникновения деликтной возместительной обязанности.

На то чтобы разрешить проблему возмещения вреда потерпевшим, в принципе не прибегая к институту деликтных обязательств, на первый взгляд, направлены альтернативные компенсационные механизмы, основанные на соглашениях о распределении потерь или договорах о параметрическом страховании ^{[18, р. 180; 19, р. 135]}. Показательным примером реализации таких механизмов являются так называемые «асбестовые схемы», распространяемые на заболевания, вызванные неблагоприятным влиянием асбеста, не связанным с профессиональной деятельностью потерпевшего ^{[20, р. 15]}. Такие схемы построены по принципу бесспорного осуществления выплат из специально созданного фонда или фонда страхования от несчастных случаев на производстве в пользу лиц, повреждение здоровья которых выражено в определенном заболевании, с характерными для воздействия асбеста проявлениями и необходимой степенью тяжестью симптомов (медицинский критерий), и, кроме того, может считаться причинно связанным с таким воздействием по данным эпидемиологического расследования (критерий воздействия, или юридический критерий).

Так, к примеру, в Японии и Корее медицинские критерии вводятся отдельно для таких диагнозов, как рак легких, асбестоз, плеврит (диагноз «мезотелиома» также упоминается, но не требует конкретизации, поскольку само это состояние свидетельствует о воздействии асбеста), и предусматриваютразличные требования к количеству определяемых асбестовых тел, визуальной характеристике плевральной бляшки и др. Примечательно при этом, что если в Корее факт заболевания с заданными характеристиками одновременно является подтверждением вредного воздействия, в Японии обязательным является соблюдение юридического критерия, предполагающего предоставление доказательств такового в виде данных о профессиональной деятельности и (или) месте жительства потерпевшего, а также интенсивности воздействия асбеста на определенных должностях или в заданных условиях. В отличие от такого подхода, в Бельгии отсутствуют специфические требования к медицинской картине заболевания, поскольку диагностирование заболевания из обязательного перечня является лишь первым шагом на пути к определению построенного на аналогичных принципах юридического критерия, а во Франции в принципе отсутствует перечень заболеваний, вызванных асбестом, т.е. любое повреждение здоровья может приниматься как основание для выплаты из специального фонда при соблюдении критериев влияния.

Японский опыт в экологической сфере заслуживает более подробного рассмотрения, поскольку развитие специальных компенсационных механизмов здесь не предполагает отказа от института деликтных обязательств, но обеспечивает сбалансированность модификации конструкции деликтной ответственности. Правовая основа для применения таких механизмов впервые была сформирована в 1973 г., когда специальным законом была учреждена система сертификации пострадавших от неблагоприятных экологических факторов. Выдачей особого документа (сертификата) подтверждался факт происхождения повреждения здоровья от неблагоприятного экологического влияния, при этом изначально для прохождения процедуры сертификации достаточно было подтвердить факт проживания на экологически неблагополучной территории, относящейся к I или II классу.

Класс I присваивался местам проживания по признаку значительного превышения средних показателей общей заболеваемости по стране (в части заболеваний, предположительно вызванных загрязнением атмосферного воздуха, - астмы, хронического бронхита и др.). Статусом территорий класса II наделялись участки местности в границах префектур, для которых в судебном порядке уже устанавливалась причинная связь между загрязнением и специфической заболеваемостью населения (включая случаи болезни Минамата, вызванной отравлением ртутью, болезни итай-итай, возникающей при отравлении солями кадмия, и т.п.) ^{[21, р. 105]}.

В процессе практического применения схема претерпела существенные изменения, связанные как с корректировкой содержания медицинского критерия, так и с определением правовых средств компенсации. В частности, с 1988 г. в Японии не осуществляется сертификация новых пострадавших по I классу экологически неблагополучных территорий, поскольку считается нашедшим свое научное обоснование факт отсутствия причинной связи между загрязнением атмосферного воздуха и большинством общих заболеваний. Субъекты хозяйственной деятельности не производят выплат напрямую потерпевшим, но лишь участвуют в формировании специального фонда, уплачивая дополнительный сбор за неблагоприятное воздействие на окружающую среду (при условии осуществления ими потенциально опасной экологической деятельности – этот признак по-прежнему устанавливается по юридическому критерию) ^{[22, р. 400]}.

Несмотря на эти изменения, опору используемой схемы по-прежнему составляет предположение об экологической опасности отдельных видов деятельности вкупе с неопровержимой презумпцией происхождения вреда здоровью от загрязнения, основывающейся на доступных знаниях о причинах возникновения и симптомах экологически обусловленных заболеваний (медицинский критерий), широком толкуемом свойстве преюдициальности решений по ранее рассмотренным экологическим спорам (юридический критерий). И здесь нельзя не заметить, что в отечественной доктрине обнаруживается точка зрения, согласно которой схожесть клинической картины течения и признаков заболеваний потерпевших, подвергшихся однородному экологическому воздействию (по сравнению с требованиями, ранее удовлетворявшимися в судах), считается поводом для упрощенного урегулирования новых претензий ^[23]. В то же время, такое понимание преюдициальности явно противоречит действующему процессуальному законодательству (ст. 61 ГПК РФ), не предусматривающему освобождения от доказывания отдельных юридических значимых обстоятельств по признаку «схожести» или «однородности» описательной характеристики правовой ситуации и представленных доказательств ^{[24, с. 84; 25, с. 38]}.

Представляется, что для определения специфики условий наступления деликтной ответственности за вред здоровью в экологической сфере целесообразно воспользоваться телеологическим методом определения пределов такой ответственности, позволяющим устранить характеристику «опосредованности» тех или иных потерь путем ценностно-ориентированного толкования конкретной защитной нормы, дачи комплексной характеристики данного института через совокупность прав и законных интересов субъекта, которые ею защищаются. С таких позиций экогенный вред здоровью следует считать прямым, если риск его причинения является характерным для определенного вида деятельности (экологически опасной деятельности), поскольку такой риск изначально принимается субъектом экономической деятельности «на себя», считается находящимся в зоне его непосредственного влияния.

Сказанное в свой совокупности позволяет заключить, что для обеспечения реальной компенсируемости вреда здоровью в экологической сфере презумпцию экологической опасности отдельных видов хозяйственной деятельности следует сопровождать правовым закреплением неопровержимой презумпции происхождения вреда здоровью от неблагоприятного экологического воздействия, основывающейся на доступных знаниях о причинах возникновения и симптомах экологически обусловленных заболеваний (медицинский критерий), принадлежности потерпевшего к группе риска по признаку проживания или работы на зараженной территории (юридический критерий). Внедрение дополнительной презумпции необходимо сопровождать установлением обязательства хозяйствующих субъектов по созданию условий для реализации внеделиктных форм компенсации, альтернативных страховому возмещению в рамках страхования ответственности. В особенности, речь может идти о заключении соглашений о распределении рисков, условиями которых будет предусматриваться создание квазистрахового общественно-полезного фонда, выплатами из которого будут погашаться обязательства перед потерпевшими в объеме, позволяющем учесть утрату способности к оплачиваемому труду, потребности в постороннем уходе, оказании медицинской помощи и т.п., а также появление специфических нужд, обусловленных характером экологического воздействия (потребности в переезде в другую местность во избежание обострения симптомов, в освоении новой профессии, обусловленной наличием медицинских противопоказаний к работе с определенными веществами и субстанциями).