Имитация или модернизация? Опыт неорганичной модернизации

Мухамеджанова Нурия Мансуровна ORCID: 0000-0002-6847-2173 доктор культурологии профессор; кафедра философии, культурологии и социологии; Оренбургский государственный университет 460018, Россия, Оренбургская область, г. Оренбург, ул. Проспект Победы, 18, оф. 20806 Mukhamedzhanova Nuriya Mansurovna Doctor of Cultural Studies Professor; Department of Philosophy, Culturology and Sociology; Orenburg State University 460018, Russia, Orenburg region, Orenburg, Prospekt Pobedy str., 18, office 20806 nuriyam@yandex.ru Другие публикации этого автора

Орлова Елена Валентиновна кандидат философских наук доцент; кафедра философии, культурологии и социологии; Оренбургский государственный университет 460018, Россия, Оренбургская область, г. Оренбург, ул. Пр. Победы, 18, оф. 20806 Orlova Elena Valentinovna PhD in Philosophy Associate Professor; Department of Philosophy, Cultural Studies and Sociology; Orenburg State University 460018, Russia, Orenburg region, Orenburg, Pobedy Ave., 18, office 20806 orle-@mail.ru

Введение

В философской, научной литературе, анализирующей специфику российской модернизации, все чаще подчеркивается имитационный характер российской модернизации, в частности такого ее важнейшего аспекта, как демократизация. При этом само понятие «имитация» имеет сугубо негативные коннотации, рассматривается как подделка, симулякр и т. п. ^{[1; 2]}. Обратимся к содержанию данного понятия, как оно толкуется в разных источниках. Так, в Словаре русского языка С. И. Ожегова понятие «имитировать» трактуется как «воспроизводить с возможной точностью, подражать кому-чему-нибудь», а «имитация» – «подделка подо что-нибудь» ^{[3, с. 213]}. Однако даже эти словарные определения указывают на неоднозначность самого понятия «имитация»: во-первых, под ним имеется в виду лишенное всякого негативного смысла точное воспроизведение чего-либо, т. е. копирование какого-либо объекта,чьей-либо деятельности и т. д.; во-вторых, оно может означать прямой, откровенный обман, т. е. подделку. В последнем случае понятие приобретает сугубо негативный смысл.

Обратимся к первому, позитивному значению понятия «имитация». В традиционном обществе имитация рассматривалась как способ овладения какой-либо деятельностью. М. К. Петров называет такой способ овладения навыками профессиональной деятельности профессионально-именным социокодом, благодаря которому традиционное общество могло накапливать огромные массивы социально полезного знания. Это способ социального кодирования, при котором основную функцию трансляции знания несла семья или приемные родители, позволял молодежи усваивать знание по принципу «делай, как я» ^[4]. Главную роль в работе ученика играло подражание: он учился, повторяя за мастером. Однако, по мнению Р. Сеннета, такой опыт бесконечного повтора – это не рутина, отупляющая ум, он позволяет мастеру совершенствоваться, так как «развитие любого навыка идет от примитивного воспроизведения процедуры к цельному пониманию, как пользоваться усвоенными навыками» ^{[5, с. 68; 6, p. 152-153; 7, p. 127]}. В мастерской под руководством мастера происходило усвоение учеником прикладного неявного знания и превращение его в привычку. Это знание состояло из тысяч незаметных повседневных движений, из которых, в конечном счете, складывалась практика. Когда такой мастер умирал, все его приемы, решения и прозрения умирали вместе с ним, поскольку он уже не мог сделать неявное знание явным, сформулированным и записанным. Вот почему уже более трехсот лет изготовители музыкальных инструментов пытаются безуспешно узнать секреты скрипок Страдивари или Гварнери, которые умерли вместе с мастерами, их изготовившими ^{[5, с. 88-89; 8, p. 50-66; 9; 10, p. 15]}.

Необходимо отметить, что мыслители эпохи Ренессанса различали понятия «копирование» и «имитация». Так, слово «imitatio» означало творческое воспроизведение, а «relatio» – копирование ^{[11, с. 22]}. Известный итальянский мыслитель К. Салутати в одном из своих писем, объясняя свое обращение к слогу Цицерона, пишет своему адресату: «Ты знаешь, что мне ведом обычай нашего прославленного Цицерона и что я люблю пользоваться своими словами. Но одно дело повторять и другое – подражать. Ибо в подражании есть нечто свойственное самому подражающему, а не все от того, кому мы подражаем; повторение же обыкновенно копирует полностью того, кого мы повторяем» ^{[11, с. 232]}. Подражание означало умение перевоплотиться в оригинал, усвоить его дух и стиль, передать индивидуальные особенности. Именно в таком жанре подражания созданы стихотворные произведения многих русских поэтов: Пушкина, Лермонтова и др. Таким образом, понятие «имитация» означало не просто копирование, а творческое переосмысление чьей-либо деятельности.

В этом позитивном значении используется сегодня понятие «имитация» в различных сферах жизнедеятельности общества: в образовании, в искусстве, в сфере прикладного технологического знания, в экономике, медицине и т. п. Так, в педагогике и психологии имитация – это распространенное и активно используемое в образовательной деятельности средство обучения, а также способ групповой идентификации ^[12]; в технологической сфере – это создание модели некоего объекта или процесса в целях обучения, исследования, прогнозирования. В теории коммуникации имитация, подражание – один из видов коммуникативной деятельности, объект-субъектное отношение, когда индивид, выступающий как объект деятельности, повторяет, копирует особенности речи, стиль одежды, поведения другого человека ^{[13; 14; 15]}. Таким образом, имитация – это необходимый аспект общественной жизни, способствующий развитию и использованию социально полезного знания.

Имитация в современных модернизационных процессах

Однако в большинстве современных исследований, посвященных процессам модернизации российского общества, понятие «имитация», используется, как правило, в его негативном значении, когда оно трактуется как симулякр, подделка, виртуальная реальность, обман и т. п. Например, А. А. Зиновьев так определяет данное понятие: «Имитация есть сознательное действие людей по созданию объектов-имитантов, которые по замыслу этих людей должны восприниматься какими-то людьми как объекты-подлинники. Это делается как подражание, как подделка, для обмана, для показухи, для создания видимости и т.п. В человеческой истории это широко распространенное, привычное, обычное явление. Оно есть неотъемлемый элемент театрального аспекта человеческой жизни. Можно говорить о степени имитационности того или иного человеческого объединения в целом, его отдельных событий, действий властей, партий и т.д.» ^{[1, с. 322]}. Как считает философ, имитационность в высшей степени была характерна для советской России с ее показухой, созданием видимости успехов, демонстрированием достижений социалистического образа жизни и т. д. В постсоветский период имитационность становится глубинным свойством социальной организации России, как всего общества, так и отдельных его элементов.

Анализируя данное определение, необходимо отметить следующие особенности трактовки данного понятия: 1) имитация – это сознательное действие людей (применительно к обществу – его элиты, власти); 2) это действие осуществляется с целью обмана населения, общества, группы, т. е. любого человеческого объединения в той или иной стране. В данном случае имитация является подделкой, симулякром, видимостью, «маскировкой» реальной общественной деградации; 3) одной из ярких особенностей модернизационных процессов в России и других постсоветских государствах является имитационная демократия, сохраняющая в своей основе базовые черты авторитарного режима.

Также негативно трактуется понятие «имитация» в работе Т. А. Шалюгиной: «Имитация выступает как набор социокультурных практик, социальных технологий и коммуникативно-риторических стратегий субъектов социального действия, направленных на символизацию и подмену социальной реальности ее упрощенным подобием – имитационной (симулятивной) реальностью посредством насыщения социальности симулятивными (иллюзорными) образами» ^{[2, с. 89-90]}. Данным автором также подчеркивается, что 1) имитация – это целенаправленное, сознательное воздействие политической элиты общества на массовое сознание и поведение; 2) степень имитационности общества определяется, прежде всего, интересами господствующей власти, а также степенью социально-политической неопределенности общества и конкретной социокультурной средой ^{[2, с. 90]}; 3) основной целью социальной имитации является символическая легитимация господствующей в обществе власти, поддержание социального порядка за счет манипулирования сознанием масс.

С позиций автора, современная постсоветская Россия характеризуется избыточной имитационностью, которая проявляется на всех уровнях социальной системы: имитация демократии, конституционного строя, партийно-политической конкуренции, модернизации и т. д. ^{[2, с. 219-233]}. Современная же модернизация в России – это симулякр, который при внешнем сходстве с реальным явлением ничего общего с ним не имеет ^{[2, с. 235]}. Очевидно, что под «реальным явлением» автор имеет в виду западные общества, которые в течение последних трех веков выступали как образец для незападных стран, вставших на путь модернизации.

Хотя автор утверждает, что имитационные стратегии обусловлены культурно-историческим контекстом, конкретной социокультурной средой ^{[2, с. 49, 90]}, на вопрос о природе имитации дается однозначный ответ: имитация представляет собой сознательное и целенаправленное воздействие на массы властвующей элиты, осуществляемое в интересах самой власти. Закономерно возникает вопрос: Почему имитационные практики оказались так широко распространенными именно в пространстве постсоветских государств, в том числе в России? Можно ли постсоветскую модернизацию считать сознательным обманом населения России действующей властью? Является ли Россия в этом смысле уникальным явлением истории модернизации в мировом масштабе? Каковы причины активного распространения имитационных практик в современных модернизирующихся обществах? Чтобы ответить на эти вопросы, обратимся к опыту модернизаций в других, преимущественно незападных, странах мира.

Одной из главных проблем современного мира, начиная с XVI века, является проблема асинхронности развития разных стран, связанная с активным развитием Запада, выдвижением его в лидеры мирового развития и формированием однополярного мира. Истоки западного типа культуры, который носит уникальный характер, ученые трактуют по-разному: если М. Вебер называет в качестве источника западной модернизации протестантскую этику, которая привела к рационализации всех сфер общественной жизни, то современные авторы, такие как А. С. Панарин, В. С. Степин, В. И. Толстых и др., связывают развитие Запада прежде всего с античным наследием, а именно с развитием рационального логического мышления; с возникновением иудео-христианского монотеизма, создавшего социокультурные предпосылки инструментального отношения к миру; с формированием на этой основе автономной личности, свободной от диктата коллектива ^{[16, с. 75-77]}.

Такой тип модернизации, основанный на внутренних источниках развития, в теории модернизации получил название органичной, эндогенной модернизации. Активное развитие и экспансия Запада во всем мире становится вызовом незападным странам, в которых отсутствовали культурные предпосылки подобного развития. В условиях «дефицита времени» незападные общества были вынуждены модернизироваться, чтобы преодолеть отставание и защитить свою независимость. В этом случае модернизация носила неорганичный характер, а главной проблемой модернизации стала адаптация инокультурных новаций к исконной традиции собственной культуры. Однако в разных странах этот процесс проходил по-разному в зависимости как от методов модернизации, используемых руководством страны, так и от социокультурной специфики населения.

В современной социально-философской науке существует множество типологий модернизаций, разработанных по разным основаниям ^[17]. Рассмотрим данную проблему в контексте тех значений понятия «имитация», которые были выделены выше. На ранних этапах истории модернизация понималась как копирование опыта западных стран, которые выступали как образец для подражания тем странам, которые встали на путь модернизации. В таком случае модернизация понималась как вестернизация (европеизация, западнизация, по А. А. Зиновьеву), то есть полное и последовательное копирование всего западного общества: его политической системы, экономической модели, культуры и персональности. А ключевым показателем модернизированности общества объявлялась свобода, которая рассматривалась как главная предпосылка социального развития. Поэтому элиты обществ, стремящихся догнать Запад, начинают реформы в стране с изменения отношения к свободе, с демократизации общества. Однако, как правило, такие изменения ложатся на неподготовленную почву и порождают массу проблем.

Одной из главных проблем такой модернизации является проблема асинхронности развития различных сфер общественной жизни, «когда общество "снимается с якорей" и устремляется навстречу желанному, но … малопредсказуемому будущему» ^{[16, с. 78]}. Как показывает исторический опыт неорганичных модернизаций, наиболее высокие темпы и ритмы развития характерны для политической сферы, которая в период реформ в первую очередь становится объектом социальной инженерии и которая опережает преобразования в других сферах общественной жизни: институциально-управленческой, социально-экономической, научно-технической и т. д. Но наиболее медленными темпами происходит изменения глубинных, «ядерных» элементов культуры, связанных с устойчивыми представлениями, архетипами и образами массового сознания, с национальным менталитетом. Поэтому заимствование чуждых исконной традиции форм организации общественно-политической жизни зачастую приводит к тому, что в них вкладывается прежнее, привычное народу, традиционное содержание. Так, например, на Востоке высшие посты в государстве, как и сотни лет назад, замещаются по принципу традиционного наследования, как это происходило в Индии, Ливане, Пакистане, а также в современных постсоветских странах. Именно такое наполнение новых форм старым содержанием воспринимается обществом как имитация социальной модернизации, а значит, может вести к дискредитации самой идеи модернизации общества и ослаблению ее социальной базы. И должен пройти не один десяток лет, прежде чем «форма» подчинит себе содержание, наполнится новым смыслом, как это происходит сегодня в мусульманской Турции.

На наш взгляд, именно таким был опыт модернизации и в имперской России, начиная с эпохи Петра I. Поэтому сложно согласиться с позицией Т. А. Шалюгиной, доказывающей, что уже тогда имитации в Российской империи «проявлялись в следующих инвариантах: а) самодержавие как «отеческая забота»; б) имитация продвижения по европейскому пути; в) индоктринация; г) символически-церемониальная политика самодержавия; д) презентация власти посредством формирования ее положительного образа» ^{[2, с. 90]}. С данной позицией сложно согласиться, потому что 1) инварианты, названные автором, представляют собой черты, характерные в целом для всех традиционных обществ с их сакрализацией власти, сосредоточенностью на религиозно-мифологических ценностях, коллективизмом и отсутствием выделенной персональности, жестким мировоззренческим контролем и т. д. ^{[17, с. 11]}; 2) все эти «инварианты» относятся к сфере культуры, которая сохраняется даже в период активной модернизации в связи с инерционностью культуры, невозможностью быстрой адаптации культурной традиции к изменениям в других сферах общественной жизни, то есть вызваны они асинхронностью развития разных сфер общества.

Именно асинхронность развития разных сфер общественной жизни порождает «откаты» в осуществлении реформ, которые дают необходимый временной лаг для синхронизации процессов в различных сферах общественной жизни. Как пишут отечественные исследователи В. И. Пантин и В. В. Лапкин, эволюция различных «подсистем общества не может быть линейно-поступательной, поскольку она сопряжена с внутренними противоречиями, конфликтами, политическим исчерпанием и новым накоплением сил и ресурсов для дальнейшего поступательного развития. Поэтому эволюция общества в целом носит ярко выраженный нелинейный, пульсирующий, циклически-волновой характер» ^{[18, с. 121-122]}. В данном случае возникновение «откатов» и «контрреформ», является не аномалией, присущей только российскому обществу, а механизмом развития всех социокультурных систем.

Кроме того, как отмечают В. И. Пантин и В. В. Лапкин, демократический режим в модернизирующейся стране не может быть стабильным и долговечным при низком уровне ее экономического развития. Ссылаясь на работы западных исследователей, авторы пишут, что, если в стране «доход на душу населения не превышает 1500 долларов (по современному курсу), демократический режим в среднем имел ожидаемую "продолжительность жизни" не более восьми лет. При доходе от 1500 до 3000 долларов он мог просуществовать в среднем 18 лет. Только при среднедушевом доходе свыше 6000 долларов демократия становится по-настоящему жизнеспособной» ^{[18, с. 121]}. Таким образом, для утверждения и стабильного функционирования демократических институтов в модернизирующейся стране необходимо наличие серьезного ресурсного обеспечения, а именно: достаточно высокого уровня развития экономики и устойчивой демократической традиции ^{[19, с. 173]}.

Стремление элит в условиях отсутствия социокультурных предпосылок демократического развития ускорить процесс модернизации за счет демократизации, во-первых, ведет к опасной дестабилизация общественной жизни вследствие разрушения традиционных механизмов обеспечения социального порядка. Во-вторых, стремление элит преодолеть эти хаотические, энтропийные процессы, необходимость выбирать между свободой и порядком ^{[20, p. 173-174; 21]} вызывает возрождение в обществе авторитарных тенденций и «откат» от демократических реформ ^{[22, с. 12]}. И наконец, невозможность реальной демократизации в обществе приводит к имитации демократических институтов при сохранении их традиционной сути, о чем было сказано выше.

Поэтому внедрение демократических институтов в традиционное по своей сути общество может осуществляться только постепенно по мере формирования экономических, социальных, культурных и пр. предпосылок в обществе, как это происходило в Японии, Южной Корее, Тайване и других странах Юго-Восточной Азии. Нельзя за десяток лет создать то, что в европейских культурах создавалось веками. Стремление политических элит в условиях «дефицита времени» ускорить данный процесс ведет или к имитации западноевропейских «образцов», или к серьезной дестабилизации всей общественной жизни.

Примечательно, что и А. А. Зиновьев, который считает имитацию сознательным обманом правящей властью населения страны, опосредованно называет причины неуспеха постсоветской модернизации, которые философ видит в нарушении «закона соответствия социальной организации человеческому материалу страны, ее историческому наследию, ее природным и геополитическим условиям. Они стали навязывать стране чуждую ей западнистскую организацию. Последняя не является пригодной для любых народов и любых условий их существования. Опыт истории показал, что для большинства незападных народов она несет закабаление и гибель» ^{[1, с. 321]}.

Таким образом, причиной возникновения имитации не всегда является злая воля или глупость правящей элиты общества, а игнорирование закона соответствия вводимых новаций культурным особенностям страны, ее «человеческому материалу», а также стремление элит ускорить процесс модернизации за счет форсирования демократизации общества.

Поэтому правящие элиты, понимающие сложность процессов модернизации в традиционной культуре и контролирующие процесс модернизации, стремятся притормозить время политических нововведений, чтобы дать обществу и экономике адаптироваться к происходящим изменениям. Именно по такому пути творческой интерпретации чужого опыта пошли реформаторы социалистического Китая в конце XX века. Понимая, что в условиях низкого уровня экономического развития и отсутствия демократической традиции западная модель демократии для страны недостижима, они ориентировались не на западный «образец», а на результат, единственно возможный в данных условиях. Процесс модернизации в Китае был начат с изменения экономических отношений, реформ в сельском хозяйстве и промышленности, благодаря которым значительно улучшилось благосостояние китайских граждан и, как следствие, поддержка реформ населением страны. Демократические свободы на тот период были невозможны в стране с миллиардным населением, большая часть которого была безграмотна, а политическая культура большинства была очень низкой. Таким образом, политическая реформа носила ограниченный характер, была подчинена реформе экономической. Ограничение демократических свобод было условием сохранения политической стабильности в стране, без которой была невозможна экономическая реформа. Однако сегодняшние успехи в развитии Китая позволяют предполагать, что, в конечном счете, страна придет к стабильной демократии, когда для этого будут созданы необходимые социокультурные предпосылки ^{[22, с. 13]}.

Именно поэтому сегодня вряд ли кто-то из исследователей скажет, что в Китае, демонстрирующем значительные достижения в различных сферах общественной жизни, модернизация носит имитационный характер. Избежать этих проблем руководству Китая позволила стратегия модернизации, избранная с учетом реального состояния экономики и культурно-исторической специфики своей страны.

Заключение

Таким образом, анализ заявленной проблемы позволяет сделать некоторые выводы относительно как процессов имитации в общественной жизни, так и стратегий модернизации разных стран мира на современном этапе.

Имитация – далеко не всегда является сознательным, целенаправленным обманом государственной властью доверчивого населения страны. Она возникает в силу асинхронности развития различных сфер общественной жизни: политической, экономической, социокультурной. В условиях отсутствия демократических традиций формирование культуры современного типа – не одномоментный процесс перехода от одной системы ценностей к другой, но сложный противоречивый процесс, сопряженный с различными, конфликтами, «откатами» в развитии. Поэтому неорганичная модернизация должна носить постепенный, «догоняющий» характер, так как она должна учитывать особенности культуры модернизирующегося общества, ритмы и темпы динамики различных сфер социокультурной системы и корректировать стратегии модернизации по мере изменения свойств данной среды.

В результате творческой интерпретации стратегий модернизации в Китае и других странах Юго-Восточной Азии, Запад теряет свой статус культурного «образца», статус объекта подражания, которому в течение нескольких веков следовали незападные страны. Каждая страна выбирает свой путь модернизации, учитывая особенности собственной культуры и социально-экономических условий существования. Разнообразие стратегий социального развития на рубеже веков приводит к тому, что понятие «модернизация» и «современное общество» теряют свою концептуальную определенность и сводятся к одной неоспоримой истине: каждая страна выбирает свой путь развития, используя достижения других стран и опираясь на собственную культурную традицию.

Кроме того, на современном этапе сама западноевропейская цивилизация, управляемая «глубинным государством» финансовых элит, постепенно становится имитацией «идеальной модели демократии». Сегодня западная цивилизация переживает системный кризис, который охватывает различные сферы общественной жизни, но наиболее ярким его проявлением, на наш взгляд, являются кризисные процессы в духовно-нравственной сфере общества, которые все больше дискредитируют Запад в качестве образца в глазах всего мирового сообщества.