О конституционности запрета на использование сети «Интернет» подозреваемым или обвиняемым

Федеральным законом от 18.04.2018 N 72-ФЗ «О внесении изменений в Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации в части избрания и применения мер пресечения в виде запрета определенных действий, залога и домашнего ареста» в Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации и применительно к заявленной теме внесены изменения – введены статья 105.1 (Запрет определённых действий), часть 8.1 ст. 106 (Залог) и изложена в новой редакции часть 7 ст. 107 (Домашний арест).

Во всех случаях и с учётом обстоятельств дела названные меры пресечения предусматривают право суда возложить на подозреваемого или обвиняемого ряд обязанностей, включая соблюдение запрета на использование информационно-телекоммуникационной сети «Интернет».

Данный вид запрета и (или) ограничения ранее применялся лишь при избрании домашнего ареста в качестве меры пресечения и известен отечественному уголовно-процессуальному законодательству уже более 10 лет – с момента, когда Федеральным законом от 07.12.2011 N 420-ФЗ «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и отдельные законодательные акты Российской Федерации» статья 107 УПК РФ была изложена в новой редакции [см. также 1; 2; 3].

По действующему же закону, и как верно подметила Ларкина Е.В., на подозреваемого или обвиняемого возлагаются не «ограничения и запреты», а только «запреты», предусмотренные п. п. 3 - 5 ч. 6 ст. 105.1 УПК РФ (общаться с определенными лицами, отправлять и получать почтово-телеграфные отправления, использовать средства связи и сеть Интернет)^{[4, с. 116]}.

Сформировавшаяся за столь внушительный период времени следственно-судебная практика в интересующей части, некоторые изменения последних лет, оказавшие серьёзное влияние на системы коммуникаций, жизнедеятельности и обеспечения безопасности населения, стремительные технологизация, цифровизация и развитие нашего общества позволяют вновь обратиться к вопросу об оправданности применения запрета на использование информационно-телекоммуникационной сети «Интернет» подозреваемым или обвиняемым при избрании меры пресечения в виде запрета определённых действий, залога или домашнего ареста применительно к новым социально-экономическим условиям.

Основания для избрания всякой меры пресечения предусмотрены в ст. 97 УПК РФ. По замыслу законодателя налагаемые при их избрании запреты и (или) ограничения должны исключить либо снизить насколько это возможно вероятность того, что подозреваемый, обвиняемый скроется от дознания, предварительного следствия или суда, продолжит заниматься преступной деятельностью, будет угрожать свидетелю, иным участникам уголовного судопроизводства, уничтожит доказательства либо иным путём воспрепятствует производству по уголовному делу. Иными словами, наличие достаточных данных о возможности наступления перечисленных рисков выступает в качестве основания меры пресечения, а их недопущение – целью.

Изучение следственно-судебной практики показало, что в большинстве случаев запрет на использование информационно-телекоммуникационной сети «Интернет» возлагался на подозреваемого или обвиняемого без каких-либо изъятий или допущений. В своих решениях правоприменительные органы последовательно уклонялись от вычленения возможности использования сети «Интернет» в безрисковой для интересов правосудия области, хотя встречаются и достаточно взвешенные подходы.

К примеру, избрав меру пресечения в виде домашнего ареста, Тверской районный суд г. Москвы запретил обвиняемому:

- покидать и менять без письменного разрешения следователя место жительства, за исключением случаев явки в следственные и правоохранительные органы по вызову следователя;

- общаться с участниками уголовного судопроизводства по делу, за исключением родственников, защитников, следователей следственной группы, без письменного разрешения следователя;

- получать и отправлять корреспонденцию, в том числе письма телеграммы, посылки и электронные послания;

- вести переговоры без письменного разрешения следователя с использованием любых средств связи, включая радио, телефон, телевидение и «Интернет».

Как можно заметить, запрет на использование сети «Интернет» первоначально был установлен лишь в части коммуникаций обвиняемого с участниками уголовного судопроизводства по делу (общение, получение и отправка электронных писем, ведение переговоров).

Однако в дальнейшем, изменив меру пресечения в виде домашнего ареста на меру пресечения в виде запрета определённых действий, этот же суд, помимо прочего, запретил обвиняемому использовать без письменного разрешения следователя средства связи и сеть «Интернет», за исключением телефонной связи для вызова неотложной скорой медицинской помощи, сотрудников правоохранительных органов, аварийно-спасательных служб в случае возникновения чрезвычайных ситуаций, а также для общения со следователем, защитниками и сотрудниками контролирующего органа.

В этом случае запрет уже распространялся на использование обвиняемым всей сети «Интернет» без письменного разрешения следователя, то есть приобрёл более строгую форму процессуального принуждения.

По другому материалу, избрав меру пресечения в виде домашнего ареста, Кировский районный суд Санкт-Петербурга, помимо прочих характерных ограничений, запретил подозреваемому отправку и получение почтово-телеграфных отправлений и использование информационно-телекоммуникационной сети «Интернет» без каких-либо изъятий или допущений, разрешив при этом ежедневные трёхчасовые прогулки.

Здесь стоит напомнить, что ст. 107 УПК РФ не предусматривает какие-либо прогулки, коль скоро суть домашнего ареста и состоит в изоляции от общества, поэтому в случае готовности суда их разрешить без рисков для интересов уголовного судопроизводства правильнее было бы избрать в отношении подозреваемого или обвиняемого меру пресечения в виде запрета определённых действий. В противном случае такие решения подлежат отмене или изменению (См. Апелляционное постановление Московского городского суда от 26 декабря 2018 г. по материалу №10-23220/2018).

Анализируя изменения в конструкции домашнего ареста, Стельмах В.Ю. справедливо отмечает, что «в новой редакции эта мера пресечения заключается в изоляции лица в жилом помещении или медицинской организации (ч. 1 ст. 107 УПК РФ), т.е. в запрете покидать его пределы, и дополнительно к этому могут вводиться запреты, предусмотренные п. 3 - 5 ч. 6 ст. 105.1 УПК РФ (ч. 7 ст. 105.1 УПК РФ). Таким образом, при избрании домашнего ареста исключается выход обвиняемого из жилого помещения. Если такая цель изначально не ставится и выходы в определенное время предполагаются, должен быть избран запрет определенных действий. Новая конструкция закона вызывает вопросы. Очевидно, что обвиняемый в любом случае должен иметь возможность посещать магазины (хотя бы для приобретения товаров первой необходимости, продуктов питания), медицинские организации и т.п. Принятые поправки исключают возможность избрания домашнего ареста в отношении одиноких людей, инвалидов и подобных категорий граждан, поскольку для них изоляция без права выхода из жилого помещения физически невозможна» ^{[5, с. 22-23]}.

Вряд ли и по вопросу использования данной категорией граждан сети «Интернет» в аналогичных случаях может сформироваться сколько-нибудь иная точка зрения [см. также 6; 7; 8].

В своей статье Деришев Ю.В. и Земляницин Е.И. приводят замечание В.Т. Томина по этому поводу, с которым трудно не согласиться, о том, что законные интересы личностей, вовлекаемых в уголовное судопроизводство, не должны ущемляться ни на йоту больше, чем это необходимо для достижения цели уголовного процесса ^{[9, с. 33-34]}.

Являясь своего рода структурными элементами меры пресечения, предусмотренные ч. 6 ст. 105.1 УПК РФ запреты соотносятся с ней как часть и целое, а раз это так, то предъявляемые к мере пресечения требования в равной степени распространяются и на те запреты, из которых она состоит.

По мнению Калиновского К.Б., с точки зрения теории принуждения в уголовном процессе «эта мера имеет смешанный характер, так как сочетает в себе признаки как психолого-принудительных, так и физически-принудительных мер пресечения» ^{[10, с. 9]}.

Согласимся с этим утверждением, но при этом напомним, что определения суда, постановления судьи, прокурора, следователя…должны быть законными, обоснованными и мотивированными (ч. 4 ст. 7 УПК РФ).

Сопоставив запрет на использование сети «Интернет» в качестве одного из структурных элементов меры пресечения с положениями ст. 97 и ч. 4 ст. 7 УПК РФ (Законность при производстве по делу), можно заключить, что определение суда, постановление судьи, прокурора, следователя, будучи законными, обоснованными и мотивированными, должны содержать конкретные данные, свидетельствующие о необходимости запрета на использование подозреваемым или обвиняемым именно всей сети «Интернет» со свойственным ей многообразием социальных отношений [см. также 11; 12].

Подобное едва ли осуществимо. Ни один правоприменитель не в состоянии разглядеть и уж тем более обосновать здесь действительные интересы правосудия. Сама же норма представляется нам юридической фикцией, охраняющей мнимые риски.

По этой причине безоговорочный запрет на использование сети «Интернет» подозреваемым или обвиняемым всегда будет оставаться незаконным в какой-то части.

В качестве законотворческого ориентира здесь может выступить запрет на нахождение в определённых местах, а также ближе установленного расстояния до определённых объектов, посещение определённых мероприятий и участие в них (п. 2 ч. 6 ст. 105.1 УПК РФ).

Указанный подход вполне применим и в части запрета на использование сети «Интернет» подозреваемым или обвиняемым.

Внедрение практики описания конкретных действий, от совершения которых в сети «Интернет» подозреваемый или обвиняемый обязан воздерживаться, конечно же потребует от правоприменителя большего усердия, однако само по себе это обстоятельство не должно останавливать законодателя.

В настоящее время практические работники обладают достаточной компетенцией, позволяющей оформлять следственно-судебные материалы в интересующей части, не прибегая к помощи специалиста.

Данная область знаний стала общедоступной хотя бы только в силу существенного омоложения кадрового состава следственно-судебных органов, приобретшего опыт работы теперь уже в абсолютно новых условиях, связанных с раскрытием, расследованием и рассмотрением уголовных дел на современном (цифровом) этапе развития нашего общества.

О безрисковом для интересов правосудия переходе к практике избирательного ограничения использования сети «Интернет» подозреваемым или обвиняемым свидетельствуют и некоторые иные запреты, предусмотренные ч. 6 ст. 105.1 УПК РФ. Своей правовой направленностью они как бы «вымывают» содержание рассматриваемого запрета.

К примеру, выступая по своему направлению в качестве общей нормы, запрет на общение подозреваемого или обвиняемого с определёнными лицами (п. 3 ч. 6 ст. 105.1 УПК РФ) в полной мере распространяется и на использование сети «Интернет», а потому не требует повторного применения, в том числе наряду с иными запретами, предусмотренными ч. 6 ст. 105.1 УПК РФ.

Достаточно интересным и вполне пригодным для целей использования в контексте заявленной темы нам видится подход, предложенный законодателем в п. 6 ч. 6 ст. 105.1 УПК РФ, суть которого состоит в запрете подозреваемому или обвиняемому управлять автомобилем или иным транспортным средством, если совершённое преступление связано с нарушением правил дорожного движения и эксплуатации транспортных средств.

Таким запретом подозреваемый или обвиняемый, по сути, адресно выводится из той области общественных отношений, в которой повысились риски совершения повторного преступления.

Аналогичным образом следует определять и пределы использования сети «Интернет» при возложении на подозреваемого или обвиняемого соответствующего запрета, разумеется, принимая во внимание и то обстоятельство, что даже в этом случае под него не должна попадать та часть социального поведения, представленная в сети «Интернет», которая никак не связана с совершением предполагаемого преступления.

Следует отметить, что собственно информационно-телекоммуникационная сеть «Интернет» является технологической инфраструктурой, объединяющей огромное количество взаимодействующих между собой компьютеров, работающих по техническому протоколу TCP/IP, и фактически ставшей во второй половине 2010-х годов полномасштабной заменой всем классическим инструментам получения информации, связи и коммуникации.

Между тем, под сетью «Интернет» законодатель естественно и однозначно имеет в виду не инфраструктуру, а предоставляемые ею сервисы (Интернет-ресурсы, приложения), а их сейчас великое множество: социальные сети, мессенджеры, видеохостинги, интернет-магазины, онлайн-кинотеатры и многое другое.

Касаясь в самом общем виде роли сети «Интернет» в современной жизни общества и человека нельзя не заметить произошедшее буквально в последние пять с небольшим лет массовое внедрение информационных технологий практически во все сферы социальных отношений, включая конечно же и систему государственного управления.

Наблюдаемые изменения условно можно отнести к первой волне «цифровизации», наиболее значимыми результатами которой, пожалуй, следует признать построенные и постоянно развивающиеся цифровые сервисы, взявшие на себя достаточно внушительную часть социальных потребностей общества и человека.

Не ограничиваясь сказанным, здесь всё же стоит особо выделить появившиеся возможности по дистанционному получению государственных услуг, банковскому обслуживанию, обучению, проведению досуга, в том числе посредством онлайн-кинотеатров, имея также в виду состоявшийся практически на всей территории нашей страны переход к цифровому формату телевещания, дистанционному электронному голосованию (ДЭГ), получению электронных документов, удостоверяющих личность и состояние здоровья (COVID-паспорта), обеспечению системы безопасности, например по линии МЧС или МВД, контролю за имуществом, удалённой уплате налогов и штрафов, чтению электронных книг и газет, удалённому режиму работы, включая проведение судебных заседаний, совещаний и других мероприятий с использованием видео-конференц-связи.

Деятельность таких сервисов, по сути, повлияла и на формирование абсолютно новой правовой системы, наделяющей своих пользователей «цифровой правосубъектностью» по самому широкому кругу вопросов.

Технологической основой и транспортной средой здесь выступают сеть «Интернет» с присущей только ей одной «кровеносной системой» в виде проводных (оптоволоконных) и мобильных сетей широкополосного доступа, дотянувшихся до самых отдалённых уголков нашей страны, и ставшие популярными у населения стационарные и мобильные абонентские устройства с возможностью подключения к сети «Интернет» – персональные компьютеры, ноутбуки, планшеты, ну и конечно же смартфоны.

Как и всякая социальная среда информационно-телекоммуникационная сеть «Интернет» несвободна от тех же рисков и (или) угроз, обусловленных фактическим либо возможным девиантным поведением, а потому требует контроля прежде всего со стороны общества и государства [см. также 13; 14; 15; 16].

Для целей создания, внедрения и реализации эффективного механизма социальной регуляции государственным аппаратом развёрнуты и успешно используются на протяжении последних нескольких лет мощные системы оперативно-розыскных мероприятий (СОРМ), представленные теперь уже несколькими поколениями и позволяющие практически полностью контролировать «цифровое поведение», устанавливать участников информационного обмена в коммуникативных системах, выявлять связи между абонентами, содержание и характер как передаваемой информации, так и самих переговоров, географическое местоположение (геолокацию), просматриваемый (интересующий) и рецензируемый контент и т.д. [см. также 17; 18]

Вторая волна «цифровизации» пройдёт в ближайшие 5–7 лет, а её характерными признаками станут внедрение искусственного интеллекта, технологии блокчейна, криптовалют, ВР (ВР, virtual reality, VR, искусственная реальность), NFT (NFT, non-fungible token – невзаимозаменяемый токен), 5G (fifth generation — «пятое поколение») как основы Интернета 2.0 (Web 2.0), спутникового Интернета с доступом в любой точке мира, квантовых вычислений с передачей данных.

На её завершающем этапе появятся действующие на постоянной основе, использующие разнообразие цифровых технологий и создающие внутри себя отдельные законы и экономику, а, по сути, единое государство, «Метавселенные», разработкой и созданием которых в настоящее время активно занимаются крупнейшие мировые корпорации и наиболее развитые в IT-индустрии государства.

Сказанное взывает к необходимости сопоставить на предмет анахроничности запрет на использование сети «Интернет» (предоставляемых сервисов), не находящимся под стражей подозреваемым или обвиняемым с масштабом происходящего в IT-индустрии на современном этапе развития общества.

Сложно отрицать существенно возросшую роль IT-индустрии в жизни общества и человека с момента введения такого запрета, могущего возникнуть только в других, «упрощённых» социально-экономических условиях, тогда как в настоящее время сформировалась своего рода объективная зависимость от цифровых сервисов, во власть которых государство само же и передало большинство социальных потребностей.

Вторая волна «цифровизации» потянула за собой и развитие специальных возможностей, сводящих к минимуму риски, предусмотренные ч. 1 ст. 97 УПК РФ и учитываемые при избрании меры пресечения.

В частности, действующая в настоящее время система оперативно-розыскных мероприятий (СОРМ) нового поколения радикально отличается по возросшим вычислительным мощностям, искусственному интеллекту, квантовым вычислениям, не оставляющим места сколько-нибудь любой конфиденциальности личности в виртуальном пространстве, при этом применение электронных браслетов с целью дистанционной идентификации и отслеживания местонахождения подконтрольного лица не только теряет всякий смысл с технической точки зрения, но и приводит к необоснованному расходованию бюджетных средств. В ближайшие несколько лет квантовые вычисления скомпрометируют и оставят в прошлом традиционную криптографию, используемую в самых «надежных» по сегодняшним меркам мессенджерах, что тем не менее не мешает спецслужбам криптографически развитых стран, включая Российскую Федерацию, уже сейчас иметь в них свои так называемые «бэкдоры» (черный ход). Решение же задач контроля вполне осуществимо за счёт предоставленной подозреваемому или обвиняемому возможности либо даже возложенной на него обязанности пользоваться собственным мобильным устройством на законных основаниях.

Законотворческий процесс по адаптации потребностей общества и человека в соответствии с реалиями первой и ожиданиями второй волны «цифровизации» должен осуществляться на постоянной основе, с последовательным избавлением закона, в том числе уголовно-процессуального, от всякой косности и очевидной закоренелости, и используя при этом свой собственный положительный опыт 2000-х, когда создаваемые с «чистого листа» отечественные информационные системы превосходили по уровню современности свои аналоги в развитых странах.

Ошибкой было бы и другое – отождествлять запрет на использование сети «Интернет» подозреваемым или обвиняемым при избрании меры пресечения в виде запрета определённых действий, залога или домашнего ареста лишь как с неудобством, обусловленным отсутствием доступа к цифровым сервисам.

Проблема несколько шире и состоит она в следующем.

В преамбуле Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 19.12.2013 N 41 (ред. от 11.06.2020) «О практике применения судами законодательства о мерах пресечения в виде заключения под стражу, домашнего ареста, залога и запрета определенных действий» говорится, что «ограничения прав и свобод могут быть оправданы публичными интересами, если такие ограничения отвечают требованиям справедливости, являются пропорциональными, соразмерными и необходимыми для целей защиты конституционно значимых ценностей. При разрешении вопросов, связанных с применением законодательства о мерах пресечения, судам исходя из презумпции невиновности следует соблюдать баланс между публичными интересами, связанными с применением мер процессуального принуждения, и важностью права на свободу личности».

По действующему уголовно-процессуальному закону применение запрета определённых действий возможно в двух формах – в качестве самостоятельной меры пресечения и в субсидиарном порядке во взаимосвязи с залогом и домашним арестом. При этом их разный принудительный потенциал и возможность сочетания между собой позволяют придать процедуре избрания меры пресечения большую вариативность [см. также 19; 20].

Между тем, какими бы они ни были по своей правовой природе, следует признать, что развитие информационных технологий требует абсолютно нового прочтения уголовно-процессуального закона.

Наиболее строгой из них выступает домашний арест, состоящий в нахождении подозреваемого или обвиняемого в изоляции от общества в жилом помещении, в котором он проживает на законных основаниях, с возложением запретов и осуществлением за ним контроля либо лечебном учреждении.

Согласно п. 3 Постановления Конституционного Суда РФ от 22.03.2018 N 12-П «По делу о проверке конституционности частей первой и третьей статьи 107 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с жалобой гражданина С.А. Костромина», применение меры пресечения в виде домашнего ареста на основе уголовно-процессуальных норм, как действовавших до 1 января 2012 года, так и действующих в настоящее время, связано с принудительным пребыванием подозреваемого, обвиняемого в ограниченном пространстве, с изоляцией от общества, прекращением выполнения трудовых (служебных) обязанностей, невозможностью свободного передвижения и общения с широким кругом лиц, т.е. с ограничением самого конституционного права на свободу и личную неприкосновенность.

Как можно заметить, прекращение выполнения трудовых (служебных) обязанностей и пр. Конституционный Суд РФ связывает исключительно с изоляцией от общества, что вполне логично и объяснимо, но только при условии, что такая трудовая деятельность предполагает выход подозреваемого или обвиняемого за пределы ограниченного пространства по месту исполнения домашнего ареста.

В этом и состоит ментальность существующих длительное время правовых стереотипов, могущих сформироваться лишь в «доцифровом» обществе, когда, помимо ограничения конституционного права на свободу, помещение под домашний арест факультативно подразумевало и другие ограничения конституционных прав, хотя бы даже прямо и не указанные в законе.

Как было показано выше, сущность изоляции от общества применительно к домашнему аресту состоит в физическом пребывании подозреваемого или обвиняемого в определённом помещении и соблюдении запретов, возложенных на него в порядке, предусмотренном ч. 7 ст. 107 УПК РФ.

Иными словами, подозреваемый или обвиняемый выводится из групповой формы жизнедеятельности людей, составляющей основу всякого общества, но лишь в оговорённых судом пределах.

В остальном же за подозреваемым или обвиняемым должны сохраняться такие права и свободы, осуществление которых вполне возможно в условиях изоляции от общества и возложенных запретов, например выполнение трудовых (служебных) обязанностей, поиск и получение информации, различные виды творческой деятельности (литература, живопись, наука, техника и пр.).

В соответствии с ч. 7 ст. 107 УПК РФ, при избрании домашнего ареста в качестве меры пресечения суд может установить запреты, предусмотренные п. 3–5 части шестой ст. 105.1 УПК РФ (общаться с определёнными лицами, отправлять и получать почтово-телеграфные отправления, использовать средства связи и информационно-телекоммуникационную сеть «Интернет»).

Перечисленные запреты, как и нахождение под домашним арестом в условиях изоляции от общества, не только не отменяют возможность осуществлять отдельные права и свободы в ограниченном пространстве с позиции закона, но и позволяют подозреваемому или обвиняемому пользоваться ими с организационной точки зрения.

Далее перейдём к вопросу о возможности использования сети «Интернет» в тех же условиях и целях.

Как было показано выше, являясь структурным элементом меры пресечения, возлагаемые запреты направлены на предупреждение рисков, предусмотренных ст. 97 УПК РФ.

Если сами по себе названные права и свободы вполне осуществимы, а их реализация в условиях ограниченного пространства не запрещена законом, поскольку никак не затрагивает интересы правосудия, в чём же тогда проявляется законодательный дух цифрового запрета, к примеру на выполнение аналогичных трудовых (служебных) обязанностей, но только теперь уже с использованием сети «Интернет»?

Как видно, проблема неизбирательного запрета на использование сети «Интернет» легко себя обнаруживает даже применительно к такой мере пресечения как домашний арест, но становится ещё более очевидной, когда речь заходит о его применении при залоге и запрете определённых действий.

На законодательном уровне рассматриваемую проблему можно представить следующим образом.

Применение запрета на использование информационно-телекоммуникационной сети «Интернет» изначально предполагает исключение всякого доступа к ней со стороны подозреваемого или обвиняемого.

Если, к примеру, при возложении обязанности по соблюдению запрета на использование средств связи законодатель специально оговаривает в ч. 8 ст. 105.1. и ч. 8 ст. 107 УПК РФ, что подозреваемый или обвиняемый не может быть ограничен в праве использования телефонной связи для вызова скорой медицинской помощи, сотрудников правоохранительных органов, аварийно-спасательных служб в случае возникновения чрезвычайной ситуации, а также для общения со следователем, с дознавателем и контролирующим органом, то в аналогичных случаях, но уже применительно к запрету на использование информационно-телекоммуникационной сети «Интернет», подобные действия видимо представляются ему недопустимыми.

Однако больший дефект всё же кроется в законодательной конструкции ст. 105.1 УПК РФ, положения которой также используются при избрании залога или домашнего ареста в качестве меры пресечения, и состоит в том, что запрет на использование информационно-телекоммуникационной сети «Интернет» как бы «на всякий случай» и совершенно безосновательно затрагивает весь круг общественных отношений, в которых ранее участвовал или был представлен подозреваемый или обвиняемый.

Иными словами, в настоящее время действует формула – подозреваемому или обвиняемому запрещены абсолютно все действия в сети «Интернет», включая те из них, которые прямо или косвенно не имеют никакого отношения к расследуемому событию.

Более предпочтительным нам всё же видится обратный подход, при котором использование информационно-телекоммуникационной сети «Интернет» изначально (по умолчанию) не должно находиться под запретом, однако в случае необходимости на подозреваемого или обвиняемого избирательно возлагаются определённые ограничения, так или иначе связанные с интересами правосудия.

По этой причине в законе правильнее говорить не о запрете, а об ограничении определённых действий, в том числе для получения ряда сервисов при использовании информационно-телекоммуникационной сети «Интернет».

Примечательно, что схожая правовая конструкция уже использовалась законодателем при описании диспозиции ч. 7 ст. 107 УПК РФ (в ред. Федерального закона от 07.12.2011 N 420-ФЗ), в соответствии с которой, суд с учетом данных о личности подозреваемого или обвиняемого и фактических обстоятельств при избрании домашнего ареста в качестве меры пресечения может ему запретить и (или) ограничить: … использование средств связи и информационно-телекоммуникационной сети «Интернет».

К сожалению, законодатель исключил из закона слово «ограничить», а действующая в настоящее время его редакция знает лишь запрет на использование информационно-телекоммуникационной сети «Интернет».

Неоднозначным в этой связи выглядит разъяснение, содержащееся в п. 40 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 19.12.2013 N 41 (в ред. от 11.06.2020) «О практике применения судами законодательства о мерах пресечения в виде заключения под стражу, домашнего ареста, залога и запрета определенных действий».

Несмотря на казалось бы очевидную категоричность диспозиции п. 5 ч. 6 ст. 105.1 УПК РФ, не оставившую место сколько-нибудь любым допущениям или изъятиям в вопросе применения рассматриваемого запрета, коль скоро именно о нём всё-таки и идёт речь в законе, Пленум ВС РФ (в ред. Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 11.06.2020 N 7) тем не менее указал, что при возложении на подозреваемого или обвиняемого запрета использовать информационно-телекоммуникационную сеть "Интернет" суду следует указать случаи, в которых лицу разрешено использование этой сети (например, для обмена информацией между лицом и учебным заведением - если подозреваемый или обвиняемый является учащимся этого заведения).

По нашему мнению, Пленум ВС РФ, хотя и компенсировал отчасти законодательный пробел, но руководствовался при этом скорее здравым смыслом, нежели буквой закона.

Более того, такая позиция, по сути, была механически перенесена из вышеупомянутого Постановления Пленума ВС РФ в ред. от 24.05.2016, но тогда она смотрелась вполне логичной, поскольку касалась именно ограничения, а не запрета, то есть формировалась применительно к прежней редакции закона.

Так, разъясняя положения ч. 7 ст. 107 УПК РФ (в ред. Федерального закона от 07.12.2011 N 420-ФЗ), Пленум ВС РФ указал, что при ограничении подозреваемого или обвиняемого в использовании информационно-телекоммуникационной сети «Интернет» суду следует указать случаи, в которых лицу разрешено использование этой сети (например, для обмена информацией между лицом и учебным заведением - если подозреваемый или обвиняемый является учащимся этого заведения).

Как можно заметить, изменения в законодательстве нисколько не повлияли на позицию Пленума ВС РФ, состоящую в том, что в обоих случаях – идёт ли речь об ограничении или о запрете – у подозреваемого или обвиняемого при необходимости должна сохраняться возможность использования сервисов информационно-телекоммуникационной сети «Интернет», что едва ли соотносится с этимологией запрета.

На законодательном уровне решение проблемы мы видим путём внесения соответствующих изменений в ст. ст. 105.1, 106 и 107 УПК РФ, включая название ст. 105.1 УПК РФ, изложить которое предлагаем в следующей редакции: «Запрет и (или) ограничение определённых действий».

Изменение следственно-судебной практики применения названных норм возможно путём включения в вышеупомянутое Постановление Пленума ВС РФ разъяснений относительно обязанности суда указывать на конкретные действия подозреваемого или обвиняемого, от совершения которых ему надлежит воздержаться при использовании информационно-телекоммуникационной сети «Интернет».