Под защитой 108 псалма. («Маленький человек» в романах Леонида Леонова)

Петишева Виктория Анатольевна доктор филологических наук профессор, кафедра русской литературы, Башкирский государственный педагогический университет им. М. Акмуллы 452451, Россия, Республика Башкортостан область, г. Бирск, ул. Российская, 7 Petisheva Viktoriia Doctor of Philology Professor, Department of Russian Literature, Bashkir State Pedagogical University named after M. Akmulla 452451, Russia, Respublika Bashkortostan oblast', g. Birsk, ul. Rossiiskaya, 7 kira-02@mail.ru

Начиная с А. Пушкина и Н. Гоголя, в русской литературе последовательно утверждалась мысль о том, что жизнь «маленького человека» может и должна стать предметом художественного творчества. Появление такого героя в искусстве – факт исключительный, поскольку в лице представителя социальных низов художники увидели не только экзотический феномен, но и создателя и хранителя материальных и культурных ценностей нации.

Существуют разные подходы к изображению жизни социально униженных персонажей. Ф. Достоевский, например, так определил одну из важнейших сторон своей творческой манеры: «Я действую Анализом, а не Синтезом <···> Гоголь же берет прямо целое <···>» ^{[3, с. 86-87]}. Автора «Бедных людей» помимо внешних атрибутов и коллизий интересовала не в меньшей мере и внутренняя сторона – душевный микроклимат героя, состояние его психики. Действительно, творческие принципы Н. Гоголя иные. После выхода в свет повести Ф. Достоевского Н. Гоголь писал: «Бедные люди» я только начал, прочел страницы три и заглянул в середину, чтобы видеть склад и замашку речи нового писателя <···> В авторе «Бедных людей» виден талант, выбор предметов говорит в пользу его качеств душевных, но видно также, что он еще молод. Много еще говорливости и мало сосредоточенности в себе: все бы оказалось гораздо живей и сильней, если бы было более сжато» ^{[2, с. 236]}.

Л. Леонов (1899-1994) в процессе литературной деятельности опирался на творческие достижения классиков прошлого столетия, на художественные принципы Н. Гоголя при изображении «маленьких» людей. Например, в романе «Барсуки» (1924) показано много «безгеройных» персонажей – эпизодических и второстепенных. Особое место среди них принадлежит Степану Катушину.

В зачине небольшой главы «У Катушина» писатель представил читателю своего героя и уже в начале повествования предопределил его судьбу. Сюжетная линия «Катушин – Зарядье» движется неторопливо и сдержанно. Началу рассказа о житье-бытье героя предпослана скупая, но выразительная характеристика одного из районов Москвы – Зарядья: «Всех приходящих лукаво и нелукаво, и слепых и зрячих, и уродов и умников, принимало Зарядье и платило им не поровну, а по тихости или по буести их» ^{[4, с. 21]}. Непросто человеку определиться в Зарядье, переполненном домами с набитыми в них горожанами, еще труднее выйти в люди. «Жизнь здесь течет крутая и суровая. В безвыходных каменных щелях дома в обрез набилось разного народу, всех видов и ремесел: копеечное бессловесное племя, мелкая муравьиная родня» ^{[4, с. 17]}.

Катушин был отроду добрым, робким и тихим, задумчивым и немногословным, потому, может быть, ему сложнее было найти свою стезю в шумливой беспокойности города. «Тринадцатилетним <···> привела нужда Степушку Катушина в Зарядье, – повествовал автор. – И Зарядье в лице шапошника Галунова Степушку не отринуло, а приняло и вынянчило, кинуло ему хлебца, чтоб жил, выделило койку, чтоб спал... И сказало Зарядье Катушину: «Будь шапошником, Степан». И с тех пор, повинуясь строгому веленью, стал он быстрой, нестареющей рукой простегивать картузы и меховые шапки для покрытия чужих голов. Сам же так и пробегал всю жизнь чуть ли не в той же самой ушанке, в которой выбросила его деревня» ^{[4, с. 21]}.

На новом месте жизнь потекла размеренно и тихо, повинуясь неведомым человеку силам. Однообразно шли годы, Катушин изо дня в день простегивал картузы, шил меховые шапки, получая за свой труд небольшие гроши: на них нельзя было купить приличную одежду, их хватало только на хлеб, да хозяину за угол. Повседневный труд к концу жизни иссушил тело ремесленника, почти отнял зрение и силу из его рук. «Он напоминал собою горошинку, – продолжил рассказ автор, – тоже и глаза его, улыбчато бегающие поверх разбитых и бумажкой проклеенных очков. Сорок три года, неустанно тачая галуновский товар, на машине ли, на руках ли, глядит он из крохотного каменного оконца на нетеплые светы предутреннего городского неба, на черные облачные тени, приглушающие день. Кажется, он и не изменился нисколько, только глаза слезиться стали да колени отказываются держать. Только в том и разница, что раньше выжидал себе Степан Леонтьич кусочек счастьица, а теперь ждет, когда вынесут его отсюда ногами вперед в последний приют, за Калужскую заставу» ^{[4, с. 21]}.

Приведем еще один отрывок из начального текста главы «У Катушина», который завершает нешумную историю рабочего-труженика, подводит ее к логическому концу: «За всю жизнь, – сообщил автор, – только и нажито было Катушиным добра: зеленоватый сундучок, одному унести, да корзиночка. В сундучке покоилось ветхое белье, еще часы с продавленной крышкой, завод ключом, еще пиджачок матерчатый, еще заново подшитые сапожки. А поверх всего, чтоб не искать чужому, обиходные лежали вещи на его смертный обряд: фунт тощих панихидных свечей, миткалю и сарпинки два равных отреза, ладан в аптечной коробочке и деньги, семнадцать с полтиной, чистая прибыль катушинской жизни в рублях» ^{[4, 21-22]}.

На этом развернутое повествование в романе о жизни «маленького» героя почти завершилось. Судьбу «копеечного» человека автор изложил кратко, скупо и образно. Можно было бы поставить точку: персонаж удался, его жизнеописание не лишено реального смысла. Но Л. Леонов продолжил художественное исследование литературного типа. Перед писателем стояли задачи: всесторонне оценить поступки героя и его взаимоотношения с другими персонажами, выявить их роль в образной структуре книги. Сцен из жизни Катушина в романе больше нет (кроме похорон), лишь изредка в произведении проскальзывают все новые и новые скупые сведения о герое, углубляющие литературный образ, помогающие художнику завершить создание впечатляющей фигуры «маленького человека».

Катушин трудолюбив. Это его главное достоинство. («<···> По картузу в день – считай, сколько я их за всю жизнь наделал <···>» ^{[4, с. 78]}, так по-мужицки просто оценил свой нелегкий труд умирающий). Все остальные качества любого человека, утверждал Л. Леонов, – производные от трудолюбия. Важные поступки шапошника – неназойливо учить окружающих доброте и смирению («Человеку, если помнить про каждый день, сгореть от напрасной злобы» ^{[4, с. 23]}; «Перхаешь, а нет того, чтоб смириться... Все ищешь чего-то! Нетерянного не найдешь» ^{[4, с. 24]}. Он – антипод Дудина, убежденного, что человек не должен терпеть, «терпенье человеку в насмешку дадено. Воюй, не поддавайся! Человек солдатом родится, на то и зубы даны...» ^{[4, с. 25]}. Степан Леонтьич общался с людьми открыто, помогая им советами выстоять, преодолеть жизненные невзгоды; в нем жило «<···> почти детское смирение перед судьбой, неколебимая вера в предопределенность событий» ^{[10, с. 175]}. Чувством неподдельной любви отмечено его отношение к умирающей Катерине Ивановне, к начинающему свой путь Семену Рахлееву, ко всем окружающим – сильным и слабым, говорливым и молчунам, злым и добрым. Катушин – тип праведника, соответствующий христианской морали. Праведничество Степана Леонтьича – это не только честная и справедливая жизнь, но и христианское благочестие.

Понятие «праведник» семантически многозначное. В основе одного – превалирует «<…> социально-правовая коннотация – человек-правдоискатель; человек, ищущий справедливость и законность. Второе, в отличие от первого, – лишено конкретно-бытовой направленности и трактуется как святой, носитель идей святости» ^{[9, с. 85]}. Религиозно-философская мотивация характерологии праведника определена христианской антропологией – необходимостью покаяния для спасения души.

В участливом сердце Катушина с первой встречи нашел приют Сеня Рахлеев, оторванный против воли от родной деревни. Сеня часто бывал в каморке мастера, нередко находил в разговоре с ним то заветное словцо, которое смягчало душу, делало ее лучше. Не жалел сил и времени «ссохшийся калужский старичок», обучая мальца грамоте. «Вряд ли бывало у Катушина, – заметил автор, – за всю жизнь большее оживление, чем в тот вечер, когда написал Сеня первые четыре неграмотных слова» ^{[4, с. 22]}.

В душе Катушин – поэт. Временнáя жизнь его состояла из двух половинок: первую (прозаическую) составляло шитье картузов и шапок; вторую (поэтическую) – чтение книг и сочинение стихотворений. Вторая половина для героя была не менее важной, чем первая, поскольку она не давала умереть катушинской мечте. «Маленький человек» Л. Леонова наделен чувством веры в лучшее завтра. Живя и «действуя» в десакрализованной плоскости, будучи оптимистом, он необходим был в первую очередь окружавшим его людям; только потом герой думал о себе и своем благополучии.

Степан Леонтьич во многом схож с Акакием Акакиевичем. Жизнь Башмачкина, как и Катушина, внешне непритязательна, скучна и однообразна. Это вовсе не жизнь, а тягучее существование неприметного чиновника, тратившего себя сполна на службе в канцелярии и дома. Но это внешняя сторона жизни героя. Для персонажа она менее значима, чем внутренняя – мечта о шинели. Мечта Башмачкина удивительна и по-своему величественна, поскольку она сделала из слабого и беззащитного героя обыкновенного человека, которому стали присущи, как и всем людям, достоинство и пороки, желание жить и любить. Шинель в восприятии героя – не вещь, а целый мир радостных надежд, согревающих его душу в минуты разочарований и отчаяния, в часы беспрестанного скучного переписывания казенных бумаг под ранящие насмешки сослуживцев. Когда мечта о шинели стала реальностью, Башмачкин переродился: он иначе стал воспринимать мир, предметы и людей; у него появились иные внутренние потребности. Но стоило шинели стать добычей грабителей, как исчезло желание жить. Таков и Катушин в «Барсуках»: с приходом немощной старости исчезают цель в жизни и ее мечты. Но даже в последние часы перед смертью герой остается верен своим гуманным принципам, не забывая о самом близком человеке – Сене. (Так уж устроен Катушин!): «<···> Я тебе тут бельишко оставлю, – сказал умирающий Рахлееву, – не отказывайся. Подшить, так и поносишь! <···>» ^{[4, с. 78]}. В момент смерти Катушин напоминает крестьянина из рассказа Л. Толстого «Три смерти».

Тема «безгеройных» типов развита в «Воре» (1927), в структуре которого лежит антитеза: Векшин – «маленький человек». Главный герой романа Векшин – фигура трагическая, он – авторский символ: там, где Дмитрий, разбиваются людские судьбы. Погибла Ксения, проклиная за бессердечность вора; морально гибнет сломленная Маша Доломанова; Митька стал виновником смерти сестры; нанес сердечную рану Бабкину; от него пострадали другие обитатели Благуши. «Цинизм, жестокость и неверие, – писала В. Матушкина, – ведущие к гибели духовной и физической – такова реальность<∙∙∙> романа «Вор». Очерствевший, бесчеловечный мир окружает героев романа, вытравляя из них человеческое, духовное. Все попытки героев слиться с эпохой – утопия. Идеалы – призрачны. Люди становятся жертвами избранных ими идеалов» ^{[7, с. 142]}.

Пухов (Пчхов) – праведник и мечтатель – противопоставлен Векшину. «Маленький» герой несет в романе сложную концептуальную нагрузку. «<···> Внутри себя он был спокоен, – сказано в романе, – как спокойны люди, видящие далеко <···> Украдкой верил он в край, где произрастают золотые вербы и среброгорлые птицы круглый день свиристят» ^{[5, с. 18]}. Очень многие «<···> бессловеснейшие и бесталаннейшие из земноногих, находили у Пчхова ласку <···>» ^{[5, с. 18]} – он не оттолкнул Митьку; сочувствовал Агею; он приютил Пугля; часто одаривал добром своей души других персонажей, обездоленных и потерявших себя. Старый мастеровой напоминает Катушина. Он так же, как и шапошник, жил на свете под защитой 108-го псалма, не забывая о ближнем, всегда готовый помочь страдающим. И смерть его напоминает катушинскую: за гробом Пухова по последней тропе усопшего шел только один человек – старый циркач, одичалый и сникший от нового сиротства.

В галерее «маленьких» героев Л. Леонова особое место занимает Калина Глухов из «Русского леса» (1953) – наставник Ивана Вихрова. Его мировоззрение сложилось под влиянием разных факторов, при этом особую роль сыграли общение и беседы подростка Вани с Калиной, который в мальчишеских пересудах представлялся то добрым и озорным лешим, то грозным и справедливым подручным Стеньки Разина. Лесник Глухов охотно объяснял свою веру, ставшей впоследствии верой и самого Ивана Матвеича. И если бы пригладить незамысловатые слова старца, отметил повествователь, то «<···> получилось бы, что нет бога на земле, а только никогда не остывающий хмель жизни, да радости пресветлого разума, да еще желтая могильная ямина в придачу – для переплава их в еще более совершенные ценности всеобщего бытия…» ^{[6, с. 89]}. Голубой отсвет немногословной дружбы солдата бессрочной царской службы и малого крестьянского паренька сохранился в сердце Вихрова на всю жизнь. Лесной владыка щедро делился с Ваней секретами людской мудрости, «<···> учил своего питомца узнавать по росам погоду, а урожай по корешкам лесных трав – и прочей тайной грамоте леса, в которой скопился тысячелетний опыт народа» ^{[6, с. 88]}. Калина – новый тип леоновского праведника. В основе праведничества Глухова лежит жизнь в гармонии с окружающей природой, сакральный смысл человеческой жизни с ее неотвратимым концом – переплавом в иные, еще более совершенные формы бытия. Такие качества Калины, как «<···> его светлое веселие духа и чувство красоты («благообразие»), его деятельная любовь к ближним, смирение, жизнерадостность <···>» ^{[8, с. 145-146]}, напоминают душевные свойства толстовского Платона Каратаева.

Калина – «главный» герой среди эпизодических персонажей книги, широко представляющих социальные низы и авторский символ народного духа и бессмертия. (С годами именно таким казался Ивану Матвеичу сказочный хранитель бора). Другие «безгеройные» характеры – зеркальное отражение литературного символа. В числе эпизодических персонажей – правдолюб Матвей Вихров. «Величие русского крестьянства сквозило в его спокойной напевной речи, в степенной, чуть тронутой проседью бороде, в медлительности тяжких рук, годных хоть на былинные подвиги» ^{[6, с. 63]}. Примечательны типы трудолюбивого карела Анания – «древесного» человека, мастера «древяных творений», смешливого колодезника Ефрема; острослова – полунищего мужика Нефеда; мудрых старух (эпизодический образ старой женщины, которая, будто священнодействуя, мыла во время бомбежки девочку в древнем корыте) и детей (арестованный безымянный паренек, срамивший Гитлера на оккупированной Енге). Нужно отметить, что архетип «мудрых стариков (старух)», символизирующий вечно живой дух, скрытый за хаосом земного мироздания, встречается во всех романах Л. Леонова.

При создании эпизодических характеров писателя привлекало «<···> сознательное начало народной жизни, причем не то, как оно эпически разворачивается, а как оно выдерживает испытание на прочность при «сжатии» времени, и пространства и внутренних сил» ^{[1, с. 15]}. Индивидуальные представители народной массы воссозданы в романах в традициях устного народного творчества, проявившиеся не только в обрисовке мифических черт характеров или поступков героев, напоминавших былинные образы, но и речи персонажей – в назидательных языковых оборотах, типа «С мешком ходишь, купец будешь, в одиночку век свой проживешь: нужда-то роднит людей, а богатство их разъединяет!» ^{[6, с. 79]}, или в пословичных выражениях: «На чужом пожаре всегда теплей», «Чужая душа – лес дремучий», «Лучшие сорта лжи готовятся из полуправды» и др. Назидательный тон повествования «<···> побуждает вспомнить, как на вопрос анкеты: «У кого вы учились писать?», наш автор признавался: «По языку, поэтическому темпераменту для меня имел большое значение замечательный памятник «Житие Аввакума» ^{[11, с. 160-161]}.

Итак, проблема «маленького человека» в отечественной литературе была и остается сложным и многообразным явлением. Несмотря на индивидуальность каждого из типов «маленького человека», созданных разными авторами, в них, как в зеркале, отражается современная действительность. Каждый писатель по-своему подходил к осмыслению бед «маленького человека»: одни, подобно социальным утопистам, видели «выход» в развитии его характера, в пробуждении чувства собственного достоинства, наконец, в исправлении общества, виновного в положении социально обездоленного героя, другие, – в христианском смирении, в нравственном перерождении общества. Однако, несмотря на разное отношение авторов к своим героям, в творчестве писателей прослеживается общая тенденция к сочувствию «бедному человеку», к прощению и оправданию его ошибок.

Таким образом, можно говорить не только о некой типологии «маленького человека», созданной писателями разных веков, но и о преемственности (в смысле решения образа) темы «маленького человека» от А. Пушкина, Н. Гоголя и Ф. Достоевского до Л. Леонова и других писателей XX и XXI веков.