Мрачное двадцатилетие китайской пушкинистики (1957 – 1976)

Чжу Янь аспирант, кафедра истории русской литературы филологического факультета, Университет МГУ-ППИ в Шэньчжэне, Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова 518100, Китай, провинция Гуандун, г. Шэньчжэнь, ул. Гоцзидасюеюань, 1, оф. 827 Zhu Yan Postgraduate student, Department of History of Russian Literature, Faculty of Philology, University of Moscow State University-SPI in Shenzhen, Lomonosov Moscow State University 518100, Kitai, provintsiya Guandun, g. Shen'chzhen', ul. Gotszidasyueyuan', 1, of. 827 zhuyan5148@yandex.ru Другие публикации этого автора

Исследование выполнено при финансовой поддержке стипендии Правительства Шэньчжэня и Университета МГУ-ППИ в Шэньчжэне.

11 февраля 1937 года, в разгар торжеств, приуроченных к столетию со дня смерти А.С. Пушкина, в Шанхае, на территории французской концессии (месте компактного проживания русских эмигрантов) при большом стечении народа торжественно был открыт памятник. Он представлял собой высокую стелу, на которой был установлен бронзовый бюст великого русского поэта. На памятнике, созданном творческой группой под руководством скульптора М.Н. Павловского, была высечена надпись на русском, китайском и французском языках: «1837–1937, Пушкин — в сотую годовщину смерти». Решение о постановке памятника принадлежало специально организованному Пушкинскому комитету, в который, помимо представителей русской общины Шанхая, входили английские, французские и китайские интеллигенты — почитатели Пушкина. Сквер, на котором был воздвигнут памятник, стал популярным местом отдыха многочисленной эмигрантской и китайской публики, и вскоре получил неофициальное название «уголок поэта». «В годы оккупации японскими войсками Шанхая многие памятники китайской культуры и искусства были разрушены. Поэтому не только для русских, но и для многих патриотов-китайцев уцелевший от бомбежек и погромов памятник Пушкину стал местом паломничества и даже своего рода демонстрацией независимости, символом свободы и непокорности оккупационному режиму» ^[2].

Неудивительно, что в ноябре 1944 г. памятник был скрытно снесен японцами, а бронзовый бюст был отправлен на переплавку. После изгнания японских захватчиков в Шанхае поднялась кампания по восстановлению памятника, в которой приняли живое участие и русские эмигранты, и китайские любители Пушкина; в 1947 г. при содействии китайского отделения ТАСС и специалистов Государственной Третьяковской галереи в Москве был отлит новый бюст Пушкина, который привезли в Шанхай и водрузили на новый пьедестал. Однако и этот монумент, объединивший усилия лучших представителей советской, эмигрантской и китайской общественности, ждала печальная судьба: в августе 1966 года, в разгар «Культурной революции», он был варварски разрушен хунвейбинами. В 1986 году по инициативе горожан началась реставрация «уголка поэта»: в августе 1987 года в третий раз там был воздвигнут памятник А.С. Пушкину (на сей раз — работы китайского скульптора Гао Юн Лонга).

Можно сказать, что история шанхайского памятника Пушкину — своего рода метафора, точнее — символический образ, отразивший сложный процесс восприятия Пушкина в Китае, а также многострадальную судьбу китайских пушкинистов, подвергнутых гонениям в мрачное двадцатилетие, вобравшее в себя яростную борьбу партийных группировок и катастрофические процессы в социальной и культурной жизни Китая.

***

Изучение русской литературы в Китае началось в конце XIX и начале XX веков, причем первым русским произведением, вышедшим на китайском языке, был любовный роман «История Смита и Мэри, или Сон бабочки в сердце цветка» (т. е. «Капитанская дочка» А. С. Пушкина), изданный в 1903 г. шанхайским издательством «Да Сюань» ^[3]. Потом с 1906 года до 1916 года были переведены ряд повестей Пушкина, но не с языка оригинала, а с японского языка. После «Движения 4 мая»（Массовое антиимпериалистическое, преимущественно антияпонское, движение в Китае в мае–июне 1919 года, возникшее под влиянием Октябрьской революции в России) в течение долгого времени по-прежнему преобладали переводы прозаических произведений Пушкина, но китайские переводчики начали переводить прямо с русского языка. С середины 1920-х годов начали переводиться и лирические произведения Пушкина, в первую очередь его вольнолюбивые стихи, такие как «Во глубине сибирских руд…» и «К Чадаеву»: именно они пользовались широкой популярностью, поскольку их тематика соответствовала тогдашним политическим чаяниям китайских читателей. В 1930–1940-е гг. количество переводов стихотворений Пушкина резко увеличилось. Пушкин превратился из прозаика в «революционного поэта». В послевоенном Китае лозунг «Учиться у СССР, равняться на СССР!» стал весьма популярным. С этого момента наблюдался беспрецедентный бум в изучении русского языка и освоении русской классической литературы. Всё больше и больше переводчиков, обладавших высоким культурным уровнем и хорошим знанием русского языка, занимались переводами и «перепереводами» пушкинских произведений. С 1949 по 1957 год было опубликовано более 30 переводов произведений Пушкина, включая поэмы, романы, сказки, драмы и т.д. Одновременно появилось много серьезных научных статей, посвященных анализу творческого наследия Пушкина. Можно сказать, с первых дней основания Нового Китая (1949 г.) до 1957 года стараниями китайских пушкинистов, переводчиков и издателей круг читателей и почитателей Пушкина был беспрецедентно расширен.

Развитие китайского пушкиноведения неотделимо от активной и самоотверженной деятельности старшего поколения ученых (Гэ Баоцюань, Люй Ин, Ча Лянчжэн, Лу Юнфу, Гао Ман, Ван Чжилиан, Фэн Чунь и др.). Эти пушкинисты, как и другие учёные-гуманитарии, попали в жернова идеологической борьбы, которая особенно обострилась в 1957 г., после публикации «Указания о движении за упорядочение стиля» и последовавшего затем «Указания об организации сил для контрнаступления против правых элементов», ознаменовавшего начало репрессий против идеологических противников Мао Цзэдуна, в том числе и университетской профессуры, выступавшей с критикой коммунистических порядков. В это жестокое время под каток репрессий попадали не только явные антикоммунисты, но и вполне лояльные властям деятели культуры и даже вполне аполитичные ученые-гуманитарии, чьи интересы лежали в области академической науки. Они подверглись гонениям, замолчали из-за страха репрессий, но всё равно были заклеймены как «правые элементы», пособники буржуазии и антикоммунизма ^[1].

Трагические ошибки КПК усилились и былидоведены до крайности во время «культурной революции» (1966–1976), когда почти вся иностранная литература была отвергнута как «буржуазная». С точки зрения идеологов «культурной революции» всё зарубежное искусство должно быть «полностью сломано, полностью раскритиковано, полностью сметено» ^{[11, c. 83]}. Соответственно Пушкин превратился из «культурного героя» в ненавистного «представителя буржуазии», память о котором должна быть искоренена. В это тяжелое время представители литературных и академических кругов подвергались неоправданно суровой критике, теряли минимальные условия для академических исследований и даже личную свободу. Среди жертв политических репрессий оказались и китайские пушкинисты. Поэтому в период репрессий и «культурной революции» пушкиноведение в Китае переживало период застоя, если не полного упадка.

Это проявлялось главным образом в резком сокращении количества переводов произведенийПушкина. С 1958 по 1966 г. вышло в свет лишь небольшое количество работ, таких как «Сборник лирических стихотворений Пушкина» (переведён Чжа Лянчжэном, переиздан Шанхайским издательством в 1958 году), «Альманах Пушкина» (с комментариями Би Цзялу, издан коммерческим издательством в 1964 году).

Кроме того, в тот период даже на лекциях для студентов-филологов нельзя было слишком много рассказывать о Пушкине — в противном случае преподаватель мог быть заклеймен как пропагандист эксплуататорского образа жизни и буржуазного гуманизма. Педагог Сюй Юйцинь в мемуарной статье «Я преподаю “Евгения Онегина” в университете» вспоминает, что в конце 1950-х годов до начала 1960-х годов она и её коллеги в процессе обучения были очень осторожны при представлении и толковании произведений Пушкина. Все вдалбливали в голову руководящую идеологию того времени: «Не позволять буржуазной литературе и искусству заражать студентов, не позволять невидимым рукам конкурировать с пролетариатом за молодежь» ^{[9, c. 250]}. Сюй Юйцинь так вспоминает об опыте толкования «Евгения Онегина»: преподаватели только «представляли студентам традиционный взгляд, … упрощая произведение до одной сюжетной линии, одного героя и одной героини. К похвалам романа в стихах обычно добавляли критику героев поскольку те были “ограничены своим временем и классом”, указывали, что студенты не должны восхищаться цинизмом героев или подражать их поступкам, считая, будто любовь превыше всего» ^{[9, c. 250]}. Безусловно, такой способ обучения делал занятия рутинными, обесцвечивал и упрощал изучаемые произведения русских писателей.

Сюй также рассказывает о так называемой «педагогической ошибке», допущенной в 1963 году: одна студентка написала курсовую работу под названием «Татьяна — мой идеал», в которой выражала чувство восхищения и признательности по отношению к Татьяне Лариной. Во время движения «четырех очищений» (социалистическое воспитательное движение, осуществляемое Центральным комитетом Коммунистической партии Китая по всей стране с 1963 по первую половину 1966 года) эта работа использовалась в качестве примера «отравления молодежи капиталистической литературой» и примера «слабого контроля» за умами студентов. Такая ситуация напрямую привела к резкому сокращению количества читателей Пушкина.

Научное изучение Пушкина также остановилось. Литературоведческих монографий о Пушкине с 1958 по 1966 год практически нет. За указанный период о Пушкине вышли только немногие ознакомительные статьи, причем все были чрезвычайно короткими и не слишком содержательными.

Во многом этот упадок был обусловлен репрессиями, обрушившимися на лучших представителей китайской русистики, чья вина заключалась едва ли не в самом предмете их профессиональной деятельности.

Одним из таких мучеников китайской пушкинистики был литературовед и переводчик Гэ Баоцюань (1913–2000). До «культурной революции» Гэ Баоцюань уже пользовался репутацией солидного учёного в Китае и за рубежом, но это не спасло его от нападок и преследований. Он и многие другие представители интеллигенции были ошельмованы как «реакционные академические авторитеты», «ревизионисты» и даже «классовые враги» (по-китайски этот советизм звучит изысканно — «ню гуй шэ шэнь» — и в буквальном переводе означает «бычий демон и змеиный дух»). Их буквально каждый день подвергали безжалостной критике, унижали на публичных собраниях, допрашивали и держали под арестом, оскорбляли, мучили физически и психологически. Чэн Эньбо, ученик Гэ Баоцюаня, вспоминал о несчастьях своего учителя в 1967 году: «Зайдя во двор академии философии и социальных наук (сегодня это академия общественных наук), сразу видишь, что под рядом софор несколько стариков (среди стариков был Гэ Баоцюань), лохматых, одетых в одежду дворника, с трудом волокут большие метлы...Это была группа “ню гуй шэ шэнь”, которые потеряли свободу и были помещены в “нюпэн” (помещения, использовавшиеся для наказания классовых врагов)» ^{[12, c. 142]}. Как вспоминал Чжэн Эньбо, в этой суровой политической обстановке никто не смел разговаривать с «ню гуй шэ шэнь»: даже кивок или улыбка в адрес этих людей расценивались бы как «отсутствие сознания классовой борьбы и неверность к революционной линии великого лидера… Он (Гэ Баоцюань) убирал двор днём, а вечером в одиночку в библиотеке разбирал более 20 тысяч книг, сосредоточено читал и изучал русскую литературу» ^{[12, c. 142]}.

Потом Гэ Баоцюань был сослан в «школу кадров 7 мая» («школы кадров 7 мая» создавались в сельских местностях в соответствии с директивой Мао Цзэдуна от 7 мая 1966 г. о ликвидации различий между умственным и физическим трудом) в провинции Хэнань, чтобы пройти перевоспитание у крестьян и «трансформировать свою буржуазную идеологию». Там Гэ Баоцюань был назначен почтальоном, ответственным за отправку писем между местом нахождения «школы кадров 7 мая» и посёлком Дуньюэ. Каждый день ему нужно пройти всего 5 километров туда и обратно. Для человека в возрасте почти 60 лет это был тяжкий труд. Но он сам рад был получить эту работу, потому что он мог спрятаться полчаса по дороге в роще или на меже между полями, чтобы прочитать несколько страниц или переводить несколько строк из тайно принесенной книги. А затем быстро идти, чтобы наверстать упущенное время.

Гэ Баоцюань с юности подвергался суровым испытанием, но всегда был оптимистом, твердо уверенным в будущем страны и развитии ее культуры. Он наконец пережил суровые времена «культурной революции» и возобновил свою любимую литературную работу. Во второй половине 1980-х годов как выдающийся международный деятель культуры он пользовался широкой международной репутацией и получил ряд международных и отечественных почетных званий. В день 150-летия со дня смерти Пушкина, в 1987 году, он был удостоен «Пушкинской премии в области литературы» на поэтическом фестивале в СССР, посвящённом Пушкину, став первым человеком в Китае, получившим эту награду. В том же году вышел составленный Гэ Баоцюанем «Сборник стихов А. С. Пушкина». В него были включены переводы Гэ Баоцюаня пушкинских сказок, пятидесяти лирических стихотворений, а также краткая биография А. С. Пушкина. В 1988 году эта книга была удостоена Национальной книжной премии «Золотой ключ». В 1993 году за этот сборник он добился награды Китайской академии общественных наук за выдающиеся достижения в области научных исследований с 1977–1991 года.

После тяжелых лет гонений Гэ Баоцюань застал хорошие времена «реформ и открытости», наконец мог свободно заниматься переводческой и научной деятельностью. Но другому пушкинисту, Люй Ину (1915–1969), не так повезло.

Его наивысшее достижения как переводчика — переводы произведений Пушкина и статей о Пушкине. В 1946 году вышел сборник «О Пушкине», составленный и переведённый Люй Ином. Сборник содержит статьи русских писателей, посвященные разным аспектам пушкинского наследия: работы о биографии Пушкина и значении его творчества, разборы пушкинской поэзии и художественной прозы, исследования на такие темы, как Пушкин и современный ему Запад, Пушкин и народная музыка и танец, и т.д. Перевод этих статей дал ему полное представление о русском классике, что в значительной степени способствовало его обращению к переводу произведений Пушкина, в первую очередь — «Евгения Онегина». Его «Оугэнь Аонецзинь» стал первым китайским переводом романа в стихах, сделанным с языка оригинала, а не с языков-посредников, японского, английского или эсперанто. Его перевод представляет собой верлибр, хотя и сохраняет деление на строфы в четырнадцать строк. Несмотря на свои недостатки он до сих пор оказывает влияние на других переводчиков и используется при изучении пушкинского шедевра.

Начиная с 1941 года Люй Ин активно сотрудничал с журналом «Июль», главным редактором которого был поэт и переводчик Ху Фэн (1902–1985). В 1954 году Ху Фэн опубликовал «Доклад о практике и состоянии искусства и литературы в последние годы», также известный как «Письмо из трехсот тысяч слов», в котором открыто выступил против идей Мао Цзэдуна о литературе и искусстве, за что подвергся политической проработке, а в 1955 году и вовсе был арестован как глава «контрреволюционной группы».

Люй Ин был единственным, кто принялся защищать Ху Фэна на совместном расширенном заседании, проведённом президиумом литературных кружков Китая и президиумом ассоциации писателей Китая. Этот поступок стал началом конца трагической жизни Люй Ина. После заседания он был объявлен «элементом Ху Фэна», отстранен от должности и в конце концов заключен под стражу. Через год, в мае 1956 года выяснилось, что Люй Ин не участвовал в заговоре контрреволюционной группы Ху Фэна, и только тогда он был освобожден. Но после начала «культурной революции» Люй Ина опять обвинили в нанесении «вреда общественному порядку» и послали на принудительные работы на ферму Цинхэ под Пекином. Люй Ин, страдавший от холода и голода, был искалечен тяжелым трудом и в конце концов умер от болезней в 1969 году. Только после смерти Мао Цзэдуна в1979 году он был реабилитирован ^[6].

Чжао Хунтай, студент Люй Ина в Шаньдунском университете, в 2019 году вспоминая 50-ю годовщину смерти Люй Ина, пишет: «Господин Люй — человек верный и честный, искренний в отношениях с другими, очень талантливый. Он был слаб здоровьем, но обладал твердым характером и принципиальностью…К сожалению, он умер молодым и не смог сделать больше для своей страны» ^[10].

Кроме Люй Ина другой выдающий пушкинист Чжа Лянчжэн, внесший большой вклад в китайское пушкиноведение, также не избег горькой участи «классового врага».

Чжа Лянчжэн (1918–1977), поэт-модернист и переводчик, вошедший в историю китайской литературы под псевдоним Му Дань. Он достиг больших успехов в переводческой деятельности, особенно в области перевода русской литературы. В 1954 году издательство «Пинмин» опубликовало подряд четыре сборника стихотворений Пушкина, переведенных Чжа Лянчжэном: в апреле были опубликованы его переводы поэм «Кавказский пленник», «Полтава» и «Медный всадник»; в октябре вышел в свет рифмованный перевод романа в стихах «Евгений Онегин». В мае 1955 года Му Дань издал «Сборник лирических стихотворений Пушкина», включавший переводы 150 стихотворений. Тираж первого издания составил 25000 экземпляров. С тех пор этот сборник переиздавался непрерывно. Стоит отметить, что в процессе перевода Чжа Лянчжэн всегда придерживался принципа «поэтического перевода», чтобы достичь эстетического эффекта оригинала. Профессор факультета иностранного языка Нанькайского университета Ван Хунъинь высоко оценивает перевод Чжа Лянчжэна:«Своими свежими, простыми и изящными переводами Чжа Лянчжэн познакомил китайских читателей с Пушкиным и, более того, вызвал интерес к Пушкину в Китае. Наслаждаясь стихами Пушкина, читатели также запомнили имя переводчика — Чжа Лянчжэн» ^[4].

Но с конца 1955 года благоприятная ситуация закончилась. Во время движения за искоренение контрреволюции Чжа Лянчжэн стал предметом политической проверки из-за того, что он в 1941 году был членом Китайской экспедиционной армии, работал переводчиком для начальника штаба Гоминьдана Ло Юлуня. В 1958 году он был отдан под суд за «исторические контрреволюционные преступления» и на три годазаключен под стражу. В 9 января 1959 Чжа пишет в своем дневнике: «С 5-го числа я чищу коридоры и туалеты в библиотеке, выхожу каждое утро на полчаса раньше (в 7:30 утра). Этот труд полезен для моего здоровья» ^{[7, c. 255]}. Несмотря на сложные жизненные обстоятельства, Чжа не покидал переводческую деятельность. За пять лет с 1954 по 1958 год он перевел семнадцать книг, причем одиннадцать — с русского языка: четыре книги по теории литературы и семь сборников поэзии Пушкина.

С началом «культурной революции» Чжа Лянчжэн оказался в ещё худшем положении. В 1968 году вся его семья из шести человек была изгнана из своего дома и сослана в сельскую местность. Там Чжа и его домочадцы жили в крохотной комнате площадью 17 м², в которой были только две постели и единственный стол — не самое удобно место для занятий переводами Пушкина. В 1971 году Чжа Лянчжэн был направлен в «школу кадров 7 мая» при Нанькайском университете для участия в трудовом перевоспитании. Год спустя он вернулся в Нанькайский университет и устроился там на должность библиотекаря. Помимо расстановки книг и составления каталожных карточек, в его обязанности входила чистка библиотечных туалетов. Правда, революционный комитет университета предоставил ему комнатку в студенческом общежитии — наконец-то у него появилось место, где он мог уединиться и без помех заниматься своими переводами.

В 1976 году Чжа Лянчжэн сломал ногу. Страдая от раны, он продолжал работать: редактировал тексты лирических стихов Пушкина, которые он переводил раньше. В последние годы жизни Чжа тщательно переработал свой перевод «Евгения Онегина». Под его постоянной редакцией появилась новые версии перевода «Евгения Онегина»: сначала — в издательстве «Пинминь» (1954), затем — в издательстве «Новая литература и художество» (1957) и наконец — в Народном издательстве Сычуани (1983). Переводчик непрерывно шлифовал свой перевод романа в стихах: корректировал рифмы, делая схему рифмы более гармонической, улучшал язык, чтобы стихи были более сжатыми и выразительными. К сожалению, эта задача была выполнена не до конца. В 26 февраля 1977 года в возрасте 59 лет Чжа Лянчжэн умер сердечного приступа.

В 1979 году, через два года после его смерти, переводчик был оправдан: с него сняли обвинение в «исторических контрреволюционных преступлениях».

Не менее трагично в «мрачное двадцатилетие» сложилась и судьба переводчика Ван Чжиляна (р. 1928), который ещё студентом Пекинского университета так увлекся творчеством Пушкина, что выучил его роман в стихах наизусть, а затем взялся за его перевод — что в итоге привело его к катастрофе. Весной 1958 года, когда Ван Чжилян переводил вторую главу «Евгения Онегина», он был осужден как «правый элемент». Одним из пунктов обвинения был сформулирован так: «Погруженность в профессию и аполитичность». Начатый им перевод «Евгения Онегина» стал главным доказательством его вины. В результате начинающий переводчик потерял работу, и от него ушли жена и дети. Жизнь рухнула, его доброе имя погибло. Он был вынужден оставить свою переводческую работу и больше не осмеливался к ней прикоснуться. Но под влиянием поэта Хэ Цифана Ван Чжилян всё же тайно продолжил переводить «Евгения Онегина» во время трудового перевоспитания в горном районе Тайхан провинции Хэбэй.

«Перевоспитываясь», Ван Чжилян занимался самыми простыми и скучными работами на ферме, например, высадкой семян и рыхлением почвы. В тоже время он упорно продолжал думать о переводе «Евгения Онегина»: «...целый день утрамбовывая землю, я думал о рифмах. Таким образам я не чувствовал усталости после работы и одновременно хорошо переводил стихи» ^[8]. В этот период из-за материальной бедности Ван Чжилян не мог найти бумагу для записи своих переводов — ему пришлось писать на краях газеты, на обертках, на туалетной бумаге и даже на сигаретных коробках. Спустя несколько лет именно такая куча обрывков бумаг стала первым черновиком его перевода «Евгения Онегина». Первое, что он сделал после возвращении в Шанхай, — разобрал и переписал свой перевод «Евгения Онегина». В конце 1962 года Ван Чжилян снова встретился со своим наставником Юй Чжэнем (переводчиком русской литературы) в Шанхае. Под его руководством он читал и изучал произведения Пушкина и связанные с ними материалы, а также постоянно редактировал свой перевод романа в стихах.

В 1962 Ван отправил завершённый перевод в издательство «Народная литература». Но из-за инициированной Мао Цзэдуном кампании, направленной против «ревизионизма» в сфере литературы, его предложение издать перевод осталось без ответа. А после начала «Культурной революции» шансы издать новый перевод «Евгения Онегина» долгое время и вовсе были равны нулю.

В 1982 году перевод «Евгения Онегина» Ван Чжиляна был наконец опубликован издательством «Народная литература». С тех пор эта версия перевода много раз переиздавалась и включалась в такие авторитетные издания, как «Антология Пушкина» (1985), «Собрание сочинений Пушкина» (1995) издательства «Народная литература» и в «Полное собрание сочинений Пушкина» (1997) Чжэцзянского издательства литературы и искусства. Перевод Ван Чжиляна также стал классической версией перевода на китайском языке, представленным во многих мемориальных музеях Пушкина в России. Хотя в Китае существует более десяти переводов «Евгения Онегина», Ван Чжилян был первым из китайских переводчиков, кто точно воспроизвёл онегинскую строфу. Благодаря ему китайские читатели впервые ощутили очарование онегинской строфы.

В интервью 2011 года Ван Чжилян вспоминал о трудностях, испытанных при переводе «Евгения Онегина»: «Я начал читать эту книгу шестьдесят один год назад (1950), начал переводить ее пятьдесят пять лет назад (1956) и закончил первый черновик перевода сорок девять лет назад (1962). После этого много лет пересматривал и исправлял перевод. Прошло целых двадцать лет — и вот в 1982 году он наконец был опубликован… Это самая важная книга в моей жизни за 50 лет работы; она также стала свидетелем самых важных изменений за 50 лет с момента основания Нового Китая. Я никогда не забуду всё, что с ней связано» ^{[5, c. 52]}.

Помимо упомянутых выше пушкинистов, большое количество других китайских русистов и переводчиков второй половины ХХ века подверглось несправедливому гонению. Среди них — Гао Ман, Лу Юнфу, Юй Чжэнь, Тянь Гуобинь и т. д.

Многие испытали огромные трудности в своей переводческой и научной деятельности до и особенно во время «культурной революции». Однако они по-прежнему сохраняли свою любовь к русской литературе, к творчеству Пушкина и внесли выдающийся вклад в китайское пушкиноведение. Большинство современных китайских пушкинистов, стоя на плечах этих гигантов,продолжают развивать китайское пушкиноведение, углубляя понимание пушкинских произведений. Оглядываясь на историю переводов и рецепции Пушкина в эти смутные времена, вспоминая трагические судьбы выдающихся китайских учёных и переводчиков, можно смело утверждать, что творчество Пушкина долгие годы поддерживало и вдохновляло лучших представителей китайской интеллигенции, несмотря на жестокий цензурный гнет и репрессии приобщавших своих соотечественников к высшим достижениям мировой культуры и отстаивавших свое право на свободное творчество.