Параметры антропологического кризиса и современного глобального поколения

Особенностью современной действительности является антропологический кризис, проблема которого начала зарождаться в интеллектуальном пространстве на стыке XIX-XX веков. Антропологический кризис – проявление глубокого мировоззренческого кризиса, охватившего современные общества в XX столетии, обострившегося в его второй половине и продолжающегося в реалиях XXI века. Причиной такого явления стал переход человечества на новый мировоззренческий этап постиндустриального (информационного) развития, повлёкший глобализацию и гуманитарную революцию.

Процессы глобализации с одной стороны и фрагментации (мира) с другой размывают контуры человека, которые всегда определялись через его национальную, этническую, культурную и другие идентичности. Однако системные перемены и потрясения XXI века вводят человека в ситуацию неопределённости, безопорности и бесперспективности.

Антропологический кризис стал центральной темой достаточно нового философского направления – «философии кризиса». Этой темой обеспокоены многие зарубежные учёные: Белл Д., Бодрийяр Ж., Генон Р., Маркузе Г., Мертон Р., Мид Дж., Парсонс Т., Печчеи А., Тоффлер Э., Шюц А. и др., а также российские исследователи: Берулава М., Горбань А., Дугин Е., Иноземцев В., Карпухин О., Коробко Е., Красноярова О., Куприянов О., Макаревич Э., Мамардашвили М., Подорога В., Проховник О., Смирнов К., Хорьков М. и др. Философы, социологи, культурологи, филологи, психологи в своих работах поднимают проблемы кризиса человека, его причины, а также перспективы дальнейшего развития человечества.

Тема трансформации ценностных ориентаций, изменение приоритетов молодёжи, формирование новых мировоззренческих, психологических, культурных характеристик современного глобального сетевого поколения – миллениалов и центениалов, технологическое изменение их разума освещается в работах зарубежных авторов: Дженкинса Р., Пренски М., Тэпскотта Д., а также российских ученых: Безбоговой М., Ионцевой М., Исаевой М., Никитиной Н. и др.

Несмотря на достаточно ёмкую проработку темы антропологического кризиса общества, в целом изучение его специфики в XXI – информационном веке находится в стадии раскрутки, ждёт системного анализа, что и повлияло на выбор темы исследования.

Целью работы является философско-антропологическое, культурологическое осмысление причин антропологического кризиса, его параметров; определение характеристик современных поколений миллениалов и центениалов, анализ виртуализации их общения в ущерб контактной – реальной коммуникации.

Гипотеза настоящего исследования: одной из причин продолжающегося в XXI столетии антропологического кризиса является деидентификация человека, т.е. потеря жизненных ориентиров, его дезориентация, уход в сторону потребительского и гедонистического существования.

Методологической основой данного исследования послужила концепция постиндустриального общества Д. Белла, которая отмечает изменения в трёх основных, относительно автономных сферах общества – социальной структуре, политической системе и сфере культуры; информационная теория М. Кастельса, осмысляющая новейшие тенденции в развитии общества, связанные с информационно-технологической революцией, глобализацией и экономическими движениями.

В работе применялся весь спектр методов, которые используются в философско-антропологических исследованиях, а именно методы социально-исторического и историко-философского анализа, системного анализа социальных институтов и культурных форм.

Современное общество характеризуется такими маркерами, как активная технологизация, рост значения информации и знания. Знание, с одной стороны, становится продуктом, инструментом, а с другой – товаром и производительной силой. Изменяются традиционные способы производства, умственного труда и общения. Проявляется повышенный интерес к проблеме человека. Происходит единообразие социальных и политических структур, разрушаются формы идентификации человека. Доминирующей является массовая культура, формируется общество потребления, в том числе развлечения и соблазна. Общественная, политическая, социальная жизнь трансформируется в процесс демонстрации картинок, которые просматриваются аудиторией более или менее безучастно. Прослеживаются особенности существования поколений миллениалов и центениалов, которые, с одной стороны, отличаются более высоким уровнем и темпом психического развития, однако, с другой стороны, имеют пониженные способности к адаптации. Социальные связи претерпевают трансформацию: реальные, личные коммуникации заменяются виртуальными. Сетевые поколения с естественной средой обитания в виртуальной реальности и Net-технологиях трансформируется в глобальное поколение. Наблюдаются негативные последствия воздействия массовых коммуникаций на существование человека массы. Происходит глобальная информатизация общества. Популярной формой подачи информации, а также воздействия на аудиторию становится игра.

Кроме этого, создаются киберкоммуникативные сообщества – социальные сети. Индивид вынужден принимать соответствующую культурную идентичность, становиться носителем логики поведения, которая формируется вне той социальной общности, в которой он развивался и живёт. Возникают угрозы информационной безопасности личности.

Активная технологизация, рост значения информации и знания, согласно концепции постиндустриального общества Д. Белла, являются особенностями современного общества. В свою очередь, изменяются традиционные способы производства, умственного труда и общения ^[4].

Уже как следствие этого явления, и в частности причиной антропологического кризиса, становится перекос духовно-нравственного развития человечества от научно-технического прогресса ^[18].В свою очередь, В. Иноземцев утверждает не о перекосе, а об отставании одного процесса от другого ^[11].Тогда закономерным выходом из кризисного положения станет качественное личностное соответствие человека технологизированного общества и стремительно изменяющейся действительности.

Следовательно, можно предположить, что зерно антропологической проблемы прорастало и в лоне культурных процессов, так как «культура завладела инициативой в деле инициации перемен» ^{[4, с.34]}.Как следствие, современная культура не взращивает гуманистически ориентированных личностей, оптимистично ощущающих мир. Одно из понятий, которым сегодня характеризуют современное культурное положение вещей, – «антикультура, с её культами насилия, похоти, звериной стаи, наркокайфа» в противовес культуре «подлинной», основанной на признанных всеми мировыми религиями базовых ценностях и культах милосердия, любви, семьи, разума, добра ^{[5, с.26]}.

Исследователи находят объяснение происходящих сегодня цивилизационных процессов в фундаментальном сдвиге в культуре, результатом которого становится установление нового культурного пространства с его особенностями универсального, глобального, технократического, виртуального характера ^{[19, с.45]}. И для обозначения нового образования, которое заняло место традиционной культуры, используется термин «квазикультура».

Одно из определений антропологического кризиса как кризиса культуры основано на разрыве с традицией. Так, Р. Генон в своей работе «Кризис современного мира» подчёркивает причину подобных антропологических последствий, а именно утверждает поворот от традиционной культуры сакрального характера к современной профанной культуре. Автор считает, что эта трансформация произошла естественно, т.к. современный мир достиг критической точки и изменения ориентаций неизбежны ^{[7, с.153]}. Согласно его теории человеческий мир находится в «тёмном веке», когда циклическое развитие совершается сверху вниз, в нисходящем направлении, и объясняется тем, что развитие каждого проявления предполагает каждый раз большее отдаление от принципа, из которого оно исходит: «Развитие современного человечества поистине напоминает движение тела, брошенного по склону и продвигающегося тем быстрее, чем ближе оно к низу» ^{[8, с.45]}.

Одна из характеристик сегодняшнего времени – гедонизм, т.е. процесс активной материализации как установка сознания, когда человек более или менее осознанно отдаёт предпочтение вещам материального порядка и связанной с ними деятельностью. Формируется общество потребления с доминирующей массовой культурой,навязавшей человечеству некий псевдоидеал человека, когда есть возможность потреблять и развлекаться больше других и обладать большим множеством вещей. При этом личностный пониженный морально-нравственный порог, серость и посредственность не имеют никакой значимости в контексте человека потребителя-гедониста.

Особенностью современности, которую отмечают исследователи, является и прогрессивное сжатие времени. Например, скорость, по Р. Генону, обладает характеристикой постоянного увеличения, причём это будет происходить до завершения цикла. «Здесь происходит как бы прогрессивное “сжатие” длительности» ^{[8, с.44]}. Французский философ говорит о том, что время в некотором смысле «истощает» пространство ^{[8, с.170]}.

Знание сегодня – инструмент, и продукт, и товар, и производительная сила. Тут можно проследить зависимость государств от эффективности использования технологичного знания. Поэтому создаётся ситуация, когда знание, не способное приносить «пользу» (философское или эстетическое), оказывается не у дел, невостребованным обществом. В свою очередь, такое понимание знания становится определяющим в формировании образовательной парадигмы общества, которая является основой создания культурного мировоззренческого пространства будущего общества.

Вследствие технологий глобализации и идеологии постмодернизма происходит единообразие социальных и политических структур, разрушаются формы идентификации человека – культурная, историческая и духовная, происходит разрушение мировоззренческих оснований самоопределения человека.

Постмодернизм, устанавливая эпоху роста культурного и социального многообразия, утверждает, что абсолютно всё в этом мире относительно. Можно верить в одно или в другое, можно отстаивать такие ценности, а можно утверждать противоположные. Все критерии и границы лежат в контексте договора между людьми.

Исследователи выделяют следующие специфические черты культуры общества постмодерна: отсутствие глубины, поверхностный взгляд на мир; ослабление эмоций; феномен отчуждения; неопределённость направлений общественного прогресса; разделённость социума и активного субъекта; трансформация мотивов и стимулов человека; повышение роли индивидуального сознания и поведения; преобладание воспроизводящих, а не производящих технологий. Воспроизводящие технологии создают совершенно новые условия для существования культуры, приводят к огромному разнообразию «культурной продукции» – образов, знаков, символов, в которых человек зачастую не в силах разобраться ^{[1, с.444],[9, с.126]}.

Проблема человека в новых условиях существования и размытого будущего становится одной из актуальных, центральных проблем современного философского дискурса. Профессор В. Подорога одним из проявлений современности считает явление, называемое «конкуренцией будущего», «рациональными пожеланиями» о будущем человека, которое непосредственно связывает с различными попытками спроектировать интеллектуалами модели эволюции и трансформации современного общества ^[17].

По мнению исследователей, повышенный интерес к проблеме человека проявляется на определённых этапах развития общества. Так, М. Бубер отмечал, что в определённые эпохи, когда окружающий мир представляется обжитым и благополучным, размышления о том, что такое человек, может вообще не возникнуть. Только крайне обострённое чувство одиночества и неустроенности рождает желание обратиться к теме человека ^{[23, с.23]}. Кроме того, М. Шелер подчёркивал, что в узловых пунктах истории рост человеческого самосознания повышается, и тогда в развитии антропологических идей наблюдаем скачок [цит. по 22, с.9].

Особенностью социальной рефлексии стало то, что он был зафиксирован не только в философских кругах, но и представителями общественной мысли различных направлений, а именно: Г. Маркузе, А. Печчеи, Э. Тоффлер и др. Был сделан вывод о том, что главным источником антропологического кризиса является сам человек ^{[15],[16],[20]}.

Так, А. Печчеи утверждает, что «нынешний глобальный кризис – где все элементы человеческой системы оказались неуравновешенными друг с другом – является прямым следствием неспособности человека подняться до уровня, соответствующего его новой могущественной роли в мире, осознать свои новые обязанности и ответственность в нём. Проблема в самом человеке, а не вне его, поэтому и возможное решение её связано с ним; и отныне квинтэссенцией всего, что имеет значение для самого человека, являются именно качества и способности всех людей» ^{[16, с.73]}.

При этом Э. Тоффлер суть антропологического кризиса видит в утрате адаптации человека к общественным изменениям. Выходом из сложившихся кризисных реалий видится выработка человеком способности к адаптации в быстро изменяющихся социальных реалиях ^{[21, с.641]}.

Жан Бодрийяр, французский исследователь, сторонник идеи радикального разрыва между современностью и постсовременностью, считает, что в контексте постмодернизма вообще не имеет смысла говорить о различиях «реального» и «нереального» – оно исчезает ^[6].

Человек видит только знаки, за которыми не стоит ничего. Знаки обозначают сами себя, а не какие-то объекты, скрывающиеся за ними. Такую реальность философ называет «гиперреальностью», важнейшую роль в формировании которой играют средства массовой информации. То, что демонстрируется телевидением, реально. То, что не попадает в «телевизионную картинку», как бы вообще не существует. Но в то же время то, что демонстрирует телевидение, не отражает того, что «есть на самом деле». Господство «массы», по Ж. Бодрийяру, – знак исчезновения «социального» как пространства устойчивых связей между людьми. И это ещё одна черта постсовременности ^[6].

Опираясь на характеристики человека массы, данные испанским философом и социологом Х. Ортегой-и-Гассетом в работах «Восстание масс» и «Дегуманизация искусства», российская исследовательница О. Красноярова выделяет главные черты коммуникации массового общества:

– стереотипизация, когда в передаче, выборе и получении информации главным становится её соответствие распространённым усреднённым представлениям. При этом, коммуникация приобретает отрицательный аспект, поскольку у человека ориентация на стереотип вытесняет творческий и духовный поиски в коммуникативной стратегии поведения;

– постоянное повторение, когда у человека уже есть готовые клишированные ответы на все вопросы и сутью коммуникации становится не открытие нового, расширение информационного мира, а постоянное повторение и утверждение адаптированного старого;

– ситуативная ценность, когда в коммуникации при использовании информации преобладает прагматичность, которая определяется не культурной полезностью и духовным статусом информации, а её выгодностью для достижения какой-либо прагматической цели, поэтому информация как продукт культуры в подобной коммуникации обесценивается и теряет статус знания. В произведении искусства человек воспринимает только то, что удовлетворяет его как развлечение и подходит под его стереотипные ожидания. Если же произведение искусства начинает беспокоить человека, он агрессивно отвергает его как угрозу своему устойчивому существованию. Таким образом, создаётся «утилитарная информация – по сути своей, одноразовая, но бесконечно повторяющая и утверждающая то, что необходимо для комфортного существования массового человека, отвечающая его ожиданиям» ^{[14, с.190-191]}.

К 2020 г. информационное общество сформировало и воспитало два особых сетевых поколения, основу сознания которых составляют в своей доминанте Net-технологии. Одно из них появилось одновременно с зарождением этих самых технологий – «поколение Y», названное миллениалами (им от 18 до 35 лет). Представители другого родились во время активного развития Net-технологий – «поколение Z», названное центениалами (им до 17 лет).

Первые исследователи, заговорившие о серьёзном влиянии интернета на человека ещё в 1990 г., были Д. Тэпскотт и М. Пренски. Д. Тэпскотт в категориальный аппарат социальных наук ввёл понятие «сетевое поколение» – «Nет-Generation», или «N-Generation», сформулировал его характеристики ^[25]. Сегодня, в реалиях 2020 г., исследователь Р. Дженкинс определяет 8 отличий между двумя сетевыми поколениями: миллениалами –Y и центениалами – Z. «Поколение Y» – убеждённые оптимисты, коллективисты, цифровые пионеры, открытые, в общении с коллегами предпочитают онлайн-общение, идеальным считают формальное образование, при необходимости выбирают смену работы, представляют собой всемирных обозревателей. «Поколение Z» – реалисты, индивидуалисты, цифровые аборигены, замкнутые, во взаимодействии с коллегами предпочитают личное общение, идеальным считают обучение по требованию – on-demand learning или обучение точно в срок – just-in-time learning, при необходимости выбирают смену ролей на одной работе, представляют собой граждан мира ^[24].

В интересах настоящего исследования считаем необходимым определить не только отличия между Y и Z, но и проанализировать их общие черты. Представители этих сетевых поколений отличны между собой в расовой принадлежности, религиозном вероисповедании, ценностных ориентациях и пространством проживании, однако в целом их Net-культуры идентичны.

Так, они одинаково быстро вникают и ориентируются в программном обеспечении, видеоиграх и в целом во всей сети интернет. Сочетание технических знаний и творческих навыков позволяет им придумывать и создавать свои программы, различные креативные авторские Net-продукты.

Стоит отметить их огромную тягу к Net-играм. В основном эти игры выстроены по линейной структуре, имеют схему взаимосвязи действий, возможности сохранения, поощрений или наказаний. Такие же механизмы игры они неосознанно переносят и в реальную жизнь, поэтому их поведение характеризуется неумением действовать без конкретных указаний и контроля, нежеланием вообще что-либо делать без явной выгоды, нацеленностью на сам процесс действия, а не на его результат, а также склонностью отступать, если что-то не получается.

Эти два поколения просто зависимы от современной техники. Лёгкий, постоянный доступ к достаточно систематизированной информации позволяет не анализировать её и, как правило, не думать. Это одна из причин, влияющих на неспособность Y и Z воспринимать в больших объёмах сложную информацию ^[13]. Миллениалы и центениалы предпочитают получать информацию через упрощённые форматы: клипы, таблоиды, рекламу, кино, аудио, видео файлы.

Глобальное развитие интернет-среды повлекло за собой изменение формата социальных связей, которые стали виртуальными. Такое общение – наиболее упрощённое, доступное и быстрое. Оно не требует умственных и физических затрат, а потому обычно выбирается вместо общения реального. Привычка коммуницировать в социальных сетях переносит их механизмы в реальное общение, упрощая и уменьшая вообще процессы социальных взаимодействий. Всё это в дальнейшем может сформировать боязнь личного контакта, проблемность общения с реальными людьми ^[3]. Происходит дихотомическое противоречие: миллениалам и центениалам необходимо постоянное общение, но при этом они не умеют этого делать, не умеют правильно формулировать и выражать свои мысли, контактировать с людьми в реальном мире.

Несмотря на все возможности, которые обеспечивает сеть, когнитивные способности N-Generation снизились. Мир сузился лишь до их социального круга и их самих, несмотря на то, что интернет делает мир более доступным для взаимодействия и исследования. Из-за доступности информации в сети они утрачивают необходимость «выходить в мир». Социальными навыками N-Generation является их активная виртуальная деятельность в ущерб реальной действительности, обильное обсуждение событий в сети вместо личного участия. Для N-Generation компьютер выступает лучшим средством влияния, так как интернет-среда обеспечивает самый обширный охват населения, своими множественными форматами воздействует и формирует общественное мнение.

Сетевые поколения – первые в мире, для которых реальной, естественной средой обитания становятся виртуальная реальность и Net-технологии. Для N-Generation априори свойственно понимание этих самых Net-технологий, и поэтому, в принципе, они могут трансформировать общество. Постоянная жизнь в сети и возможность быть на связи с людьми, проживающими в самых отдалённых точках планеты, превратило N-Generation в глобальное поколение.

Перейдя в плоскость аксиологии, можно установить единые признаки и в ценностных ориентациях этих двух сетевых поколений: амбивалентность, единство противоположных позиций, ярко выраженная эклектичность, исповедование элементов противоположных ценностей, аполитичность, отсутствие авторитетов, примитивность идеалов, меркантильность и прагматизм, доминирование гедонистических устремлений ^[12].

Ссылаясь на результаты исследования «Томская инициатива», назовём доминирующие жизненные стратегии миллениалов и центениалов: 77% участников опроса, принадлежащих к сетевым поколениям, отметили, что относятся к будущему с оптимизмом и считают, что жизнь впереди будет лучше. Самое основное для них (82,7%) – инициатива, находчивость, новизна. Возможность остаться в меньшинстве, увеличение рисков во время достижения целей не особо волнуют это поколение. Они хотят жить по своим собственным параметрам (79,3%), не принимая во внимание приоритеты большинства (20,7%). Почти половина из них (44,8%) полагает, что в нестабильных и кризисных условиях страны они смогли достичь желаемого результата исключительно собственными усилиями. Центральной ценностью становится свобода (82,8%), именно на ней основывается их оптимизм и вера в завтрашний день ^[2].

Эта стремление к свободе провоцирует поколение центениалов сегодня проявить и другие свои характеристики – рискованность, смелость, решительность принимать на себя функции тех сфер и дел, для выполнения которых у них нет ещё ни опыта, ни знаний, ни профессионализма. Но при этом, обладая перечисленными выше «достоинствами» и реальными цифровыми компетенциями современного Net-пространства, они получают большой вотум доверия, массово и стремительно взлетают по карьерной лестнице и занимают сразу высокие руководящие должности. Их «смысложизненной ценностью сегодня становится борьба за власть, связанной с современной чертой – рационализмом», – определяют учёные Института социально-политических исследований РАН Зубок Ю. А., Чупров В. И., Любутов А. С. ^{[10, с.73]}.

Таким образом, Net-технологии, являясь ключевым фактором преобразования современного пространства, изменяют формы социокультурного взаимодействия, способы производства, трансформации и передачи информации, а также требуют выработки специальных форм духовно-практического освоения реальности, форм саморефлексии индивидов.

Таким образом, обретённая человеком свобода в современном социокультурном пространстве проявляется во всём: от образа мысли и способов самовыражения до передвижений по миру и отношений между полами. Однако ничем не ограниченная свобода выбора оборачивается свободой от самого себя – проблемой кризиса идентичности, перерастающей в антропологическую катастрофу. Причиной антропологического кризиса является дисбаланс между духовно-нравственным развитием личности и научно-техническим прогрессом.

Современный человек беспомощен в контексте созданной им действительности, рационально неконтролируемой, при этом формирующей ценностные установки личности, которые не всегда соответствуют внутренним потенциалам. Кроме того, человек бессилен перед социальными организациями и институтами, формирующими определённые рамки и нормы социально необходимого поведения, вопреки возможному несогласию индивида с существующим образом жизни. И сегодня философская мысль фиксирует эту дезориентацию человека, не способного найти своё место в изменяющейся природной и социально-культурной действительности.

Человек утрачивает свою целостность, индивидуальность, уникальность, превращаясь в пассивное существо, безликую вещь. Его характерными чертами становятся внутренняя опустошённость, отчуждённость, духовная подавленность, психическая неустойчивость, нравственная надломленность и моральная беспринципность, что усугубляет антигуманность отношений в современном мире. Всё это утверждается одним веским основанием как возможной причиной происходящего – деидентификацией. Когда, с одной стороны, она даёт человеку свободу и возможность инновационного технического развития, позволяет ему преодолевать свою одномерность и раскрывать творческие возможности, а с другой стороны – чревата утратой им основополагающих смыслов и ценностей жизни.