Структурно-содержательная динамика художественного концепта «культура» в творчестве В.С. Маканина

Демирал Хилми соискатель, кафедра Историй новейшей русской литературы и современного литературного процесса, Московский Государственный Университет 119234, Россия, Московская область, г. Москва, ул. Ленинские Горы, 1 Demiral Hilmi post-graduate student of the Department of the History of the Newest Russian Literature and Modern Literary Process at Moscow State University 119234, Russia, Moskovskaya oblast', g. Moscow, ul. Leninskie Gory, 1 hilmidemiral86@gmail.com Другие публикации этого автора

Человек культуры и культурное пространство в художественном мире В.С. Маканина

Творчество В.С. Маканина – писателя, формально-хронологически принадлежащего к последней трети XX века, вызывает широкий отклик в критике и в литературоведении настоящего периода. Возрастающая популярность его произведений, на наш взгляд, объясняется их глубокой философичностью, экзистенциональностью, психологичностью и тонкостью наблюдений переживающего автора, нередко прячущегося в определенном смысле за отстраненного повествователя. Возможно, прочитанные и увиденные в контексте изменившейся социокультурной ситуации маканинские произведения только обретают свое настоящее место в современном русскоязычном культурном дискурсе, под которым понимается «рассмотрение социальной жизни людей прежде всего с точки зрения языка и понятий культуры, т.е. их ценностного и нормативного сознания» ^[4].

Концептосфера маканинского творчества весьма сложна, и в работах исследователей может рассматриваться с различных позиций. Так, В. Б. Волкова, изучая концептосферу современной военной прозы, усматривает в творчестве В.С. Маканина концепт «кавказский пленник», атрибутируя его как интертекстуальный, специфика содержания которого «детерминирована, во-первых, авторским экспериментированием с текстом-первоисточником, зачастую с обыгрыванием общепринятого толкования; во-вторых, диалогом текстовых плоскостей, на пересечении которых полемически осмысливаются культурно-исторические эпохи» ^{[6, с. 19]}. В. В. Иванцов, определяя в произведениях писателя пространственно-временные константы, показывает, что «важнейшей из таких констант соответствует концепт ‟Дом”» ^{[9, с. 4]}, при этом именно через данный концепт, по мысли исследователя, можно создать более полное представление о концепции человека в творчестве В. С. Маканина [там же].

Мы же попробуем показать, какую роль в концептосфере маканинских произведений и, соответственно, в идиостиле автора играет концепт «культура», каким образом происходит его развитие от раннего творчества к позднему. Обращение к анализу именно этого концепта представляется нам важным прежде всего потому, что, будучи концептом универсальным, в произведениях В.С. Маканина он приобретает такие преломления, которые, на наш взгляд, с одной стороны, очень точно отражают объективные процессы, происходившие и происходящие в культурном дискурсе последние 50 лет, с другой – его воплощение в конкретных произведениях автора показывает особенности субъективного осмысления феномена культуры неординарным, талантливым писателем.

Следует сделать несколько предварительных замечаний относительно изучаемого концепта. Во-первых, культурное пространство, определяющее специфику концепта «культура» в произведениях В. С. Маканина, оказывается оппозиционно прорисованным сразу в нескольких аспектах: культура – антикультура, официальная культура – культура андеграунда (культура нонконформизма?), истинная культура – «суррогатная» культура и т.д. Однако данная «оппозиционность» в художественном мире В. С. Маканина нередко превращается в «зеркальность» или границы между оппозиционными полями размываются. Во-вторых, это пространство формируется в нескольких плоскостях и затрагивает не в последнюю очередь образ автора и образ рассказчика, который может быть одновременно создателем произведений искусства. Наконец, многогранность понятия «культура», а также концепта «культура» в русской языковой картине мира делает практически безграничным поле исследований этого художественного концепта в творчестве писателя.

Развитие концепта «культура» в произведениях В. С. Маканина неразрывно связано с развитием концепции человека, которая, как показал В. В. Иванцов, ко второй половине 1980-х годов оказывается сформированной («Утрата», 1987 год) и отражает отнюдь не позитивные взгляды автора: согласно данной концепции, человек «предстает существом, ощущающим духовное одиночество – «утрату» связи с прошлым и будущим в рамках отведенного ему эмпирического, бытового времени-пространства индивидуальной биологической жизни в поселке или в большом городе» ^{[9, с. 14]}. Одиночество в пространстве и во времени, помноженное на тонко улавливаемые писателем культурно-исторические и социальные изменения, приводит маканинского человека к переосмыслению фактов коллективной культурной памяти. В текстах произведений это находит отражение, прежде всего, в характере образов героев-писателей, одновременно являющихся и повествователями, и действующими лицами, что, по меткому замечанию М. П. Абашевой, позволяет автору наделить их более значимыми «полномочиями», сделать своего рода «инстанцией самопознания» ^{[1, с. 61]}. И поскольку указанный прием характерен для ряда произведений В.С. Маканина («Голоса», «Портрет и вокруг», «Один и одна», «Андеграунд…» и др.), исследователь делает вывод, что «тема писателя и творчества <…> определяет глубинные основания маканинского миросозерцания и стиля» [там же], именно поэтому в структуре художественного концепта «культура», преломленного в писательском сознании В. С. Маканина, ядром, на наш взгляд, будет образ человека культуры, под которым мы подразумеваем, прежде всего, человека искусства, преимущественно писателя, но также художника, музыканта и др., объединяемых рядом доминантных типологических черт, независимо от вида искусства.

Амбивалентность содержания ядерной зоны художественного концепта «культура», с одной стороны, предопределяет весьма устойчивую особенность образных систем произведений В. С. Маканина – наличие в них образов-двойников, с другой – образы-двойники формируют эту амбивалентность. Как известно, «в традиции мировой литературы двойник – это тот персонаж, который абсолютно копирует если не внешность, то идеи героя, искажая их, подставляет главного героя, паразитирует на его внешности, его благородстве, его происхождении и т.п. <…> является явным антагонистом и врагом близкого автору героя, судьба которого составляет предмет того или иного произведения» ^{[10, с. 111]}. У В. С. Маканина двойничество героев сложнее и часто реализуется в следующих типовых вариантах: двойник социальный – двойник экзистенциальный; двойник подлинный – двойник подражающий (внешний) – двойник, перевоплощающийся в антипода. Двойничество, с одной стороны, связано с образами, относящимися к ядерной зоне концепта «культура», с другой – соотносится с уже обозначенной концепцией человека: «удвоение» героя способствует «утверждению идеи об универсальности <…> концепции человека, о том, что феномен человека, творящего «квазиценности», – феномен массовый» ^{[9, с. 13]}. Представленное высказывание относится к «Утрате», однако, на наш взгляд, может быть распространено и на большинство других произведений В. С. Маканина. «Творение квазиценностей» непосредственно соотнесено с мифотворчеством, присущим в изображении писателя человеку культуры.

Создание мифа как онтологический выбор героя в позднем творчестве получает социально-историческое и культурное объяснение. В «Андеграунде…», в котором, по словам М. П. Абашевой, «генеральная метафора "андеграунд" аккумулирует не только актуальные социально-культурные значения, но <…> и все прежние мотивы прежнего маканинского литературного творчества» ^{[1, с. 62]}, его герой рассуждает: «Чехов хорошо сказал, что выдавливал из себя по капле раба. Но и хорошо промолчал, чем он при этом заполнял пустоту, образовавшуюся на месте былых капель. Словами? То бишь нерабской своей литературой?.. Это напрашивается. (Пишущие именно этим грешат. Еще и гордятся. Мифотворцы.) Но реально пострабская наша пустота заполняется, увы, как попало. Таков уж обмен: ты из себя выдавливаешь и выдавливаешь, но в твои вакуумные пустоты (послерабские) напирает, набегает со стороны всякое и разное – из набора, которому ты не хозяин. Ты и обнаруживаешь в себе чужое не сразу» ^{[13, с. 40]}.

Процитированный фрагмент весьма красноречиво говорит об осознаваемой маканинским героем трансформации представлений о человеке культуры и об изменении его собственного самосознания как представителя названной группы людей. В сопоставлении с более ранним произведением писателя – романом «Портрет и вокруг» (1978) это становится еще более заметным. Примечательно, что его главный герой, Игорь Петрович, как и в «Андеграунде…», писатель. В определенный момент развития сюжета из героя, дающего читателю надежду на то, что талантливые писатели, не подверженные угодничеству сильным мира сего и подчиненности внешним обстоятельствам, еще способны сохранять культурные традиции и поддерживать культурный фон, Игорь Петрович приблизится к самому обычному человеку, такому, как все, – к «срединному», растоптанному «болезнью творческого бессилия» ^{[11, с. 150]}. Бессилие творчества оказывается обусловленным неспособностью к настоящей рефлексии и сопереживанию, отсутствием истинной интеллигентности, избыточной приземленности, не позволяющей абстрагироваться от узколичностных проблем. Культура, по словам Й. Хейзинга, «есть направленность, и направлена культура всегда на какой-то идеал, а именно на идеал, выходящий за рамки индивидуального, на идеал сообщества» (цит. по ^{[18, с. 12]}). Творчество как составляющая культуры формирует этот идеал. В русском культурном пространстве «подлинность творчества непосредственно связана с копанием, самоотречением, болью» [там же, с. 151]. Нет их, нет и художника. О гениальности говорить не приходится. В романе В.С. Маканина конца 1970-х годов уже прослеживается тенденция трансформации образа человека культуры, определяющим признаком которой будет этический критерий, заложенный в пушкинской формуле «Гений и злодейство – две вещи несовместные». В «Портрете и вокруг» «злодейство» – это пока склонность к конформизму, в «Андеграунде…» все намного серьезнее: это два убийства, мотивы которых, и жизненные, и художественно-символические, иллюстрируют концептуальные изменения в мироощущении человека культуры. Понятие «гений» становится лишь атрибутом: «Без слова «гений» нет андеграунда» ^{[13, с. 71]}. Но нет в современном мире и талантов, о которых еще имело смысл говорить в конце 1970 – начале 1980-х годов («Портрет и вокруг», «Где сходилось небо с холмами» и др.). Причина все та же – изменение системы ценностей, разрушение идеалов: «Но талантливые, как водится, иные далеко, а иных уж нет. Либо перемерли, либо стали известны, денежны, уже не пробиться, талант редкость» ^{[13, с. 244]} .

В современном мире человек культуры в изображении В.С. Маканина по сути теряет свою главную отличительную способность – способность к культурогенному творчеству, культуроносные факты, окружающие человека культуры, да и любого человека, теряют свою ценность, эстетические и когнитивные потребности переходят в разряд потребностей бытовых, предметных, материальных, прагматических. Человек культуры перестает быть человеком культуры и, следовательно, утрачивает способность формировать культурное пространство.

Приядерная зона художественного концепта «культура» в творчестве В.С. Маканина

Приядерную зону маканинского концепта «культура» составляют прецедентные образы, имена, факты, характер переосмысления которых также меняется в разные периоды творчества писателя. Их довольно много, они разбросаны по текстам, диффундированы в них и тем самым создают культурное пространство, иногда весьма противоречиво интерпретируемое.

Остановимся несколько подробнее на образе «маленького человека» и образе «лишнего человека». Интерес именно к этим образам обусловлен, прежде всего, их спецификой. С. Е. Халитова показала, что в пространстве русского языкового сознания образ «маленького человека» трансформировался сначала в художественный, а затем и в культурный концепт ^{[20, с. 5]}, и при анализе произведений современных авторов, обращающихся так или иначе к образу «маленького» человека, следует говорить об апелляции скорее к культурному концепту, а не просто к образу. Относительно «лишнего человека» схожую идею о трансформации литературного типа в «концепт русской культуры» доказала Н. В. Володина ^{[7, с. 122]}. Применительно к творчеству В. С. Маканина эта идея представляется весьма продуктивной: оба названных концепта, входя в концептосферу маканинского творчества, участвует в формировании ассоциативного и образного слоев концепта «культура», его составляющих. Специфика их взаимодействия у исследуемого писателя – в пересечении структурных компонентов, прежде всего на понятийном и ассоциативном уровнях.

Характеризуя героев В. С. Маканина, в качестве определяющего особенности мироощущения и социального положения маканинских героев критики и исследователи нередко используют понятие «срединный человек». Тип срединного человека, объединяющего черты «маленького человека» и «лишнего человека», формируется у В.С. Маканина довольно рано (см., например, ^[3]), однако в программном романе «Андеграунд…» название одной из глав звучит как «Маленький человек Тетелин». Почему? Представляется, что дело как раз в большом потенциале концепта «маленький человек». Явные параллели в судьбах героев В. С. Маканина и Н. В. Гоголя, разнящиеся в «антураже», в деталях, и неоднозначно подчеркнутые автором прямой отсылкой на повесть классика, оказываются тем более показательными: Башмачкин умирает, лишившись шинели, а Тетелин умирает, когда приобретает брюки, не подошедшие ему. Устоявшиеся характеристики типа «маленького человека» (лингвокультурного типажа в терминологии В.И. Карасика) сопровождаются в тексте В.С. Маканина оценочными эпитетами, а номинация героя дается в «стяженном» варианте: «Этот маленький умудрялся своей липкой духовной нищетой испортить жизнь себе – заодно мне» ^{[13, с. 66]} (курсив наш). Однако принципиальное различие между двумя этими героями кроется в жизненных установках и амбициях, определяемых окружающим социокультурным пространством: «Тетелин мечтал стать уважаемым человеком, интеллигентным сторожем» [там же] (курсив наш), воплощение же мечты могло, по мысли героя, произойти посредством подражания и копирования: «он самым жалким образом подражал: крал мои словечки, жесты, походку, вплоть до манеры здороваться и вести легкий коридорный разговор с хозяевами квартир» [там же] (курсив наш). Вердикт рассказчика: «Верю, что он мучился. (Верю, что он хотел свой кусочек счастья.) Человек надеялся перехватить чужое “я”» [там же]. Счастье – через «перехватывание» чужого «я»! От гоголевского сострадания герою не остается ничего. Культура, основанная на гуманности, разрушается от циничности и пошлости окружающего мира: «Чтобы покойного хоть как-то почтить (и чтоб не смеяться), мы втроем затеяли философствовать» [там же]. По мнению К. О. Шилиной, «можно говорить о том, что введение в повествование такого персонажа, как Тетелин, и ориентация его на гоголевскую традицию дополняет образ главного героя Петровича и время, в котором он живет. Время гораздо более цинично и жестоко: смерть жалкого, всеми забитого существа уже почти не вызывает сочувствия. Да и само это существо значительно изменилось» ^{[21, с. 130]}. Выравнивание значимости интеллектуальных ценностей и предметно-вещных объектов и есть в определенной мере характеристика культуры общества («У меня не было таких брюк. А у вас никогда не было изданной книги» ^{[13, с. 74]}). «Эволюция» Тетелина-Башмачкина – эволюция «в мелочного сторожа-крохобора» ^{[13, с. 75]}. «Маленький человек» у В.С. Маканина – это не социально бесправный, бедный человек, а человек с бедной, маленькой душой. Эпитет «маленький» и определение «мелкость» по отношению к душе несколько раз встречается в небольшом пространстве текста. По Маканину, мелкость и жалкость души определяются подражательностью («…классики в XIX веке рановато поставили на человечке точку, не угадав динамики его подражательного развития – не увидев (за петербургским туманом) столь скороспелый тщеславный изгибец. Мелкость желаний обернулась на историческом выходе мелкостью души» ^{[13, с. 148]}). Следует отметить еще одну важную характеристику концепта «маленький человек» как составляющей концепта «культура» у В. С. Маканина. По данным, полученным С. Е. Халитовой, к периферийным признакам номинативного поля концепта «маленький человек» относится «душевная эмоциональность, способность к чувствам» ^{[20, с. 140]}. Однако эта составляющая в номинативном поле названного концепта, сформированного в пространстве художественных текстов В.С. Маканина, по нашим наблюдениям, или совсем отсутствует, или заметно ослаблена. Современный мир жесток и равнодушен.

Концепт «лишний человек» не менее важен в качестве структурной составляющей концепта «культура». В произведениях, написанных ранее «Андеграунда…», он складывается из символических образов (например, образы лаза, трубы), ограничивающих пространство; в «Андеграунде…» же таким символом-метафорой становится сам андеграунд, пересекающийся в этом смысле с образом психиатрической клиники, в свою очередь, ассоциативно восходящим к чеховскому произведению (см., например, ^[16],[17]).

«Лишний человек» в маканинских произведениях раннего периода, как было указано, – это человек «срединный». В позднем творчестве «лишнесть» героев заостряется и оголяется. И Петрович, главный герой романа «Андеграунд...», и его андеграундные друзья (Михаил, Вик Викыч), несомненно, пополняют галерею «лишних людей» русской литературы. Но «лишними» они оказываются главным образом в творчестве, невостребованность которого в современных социокультурных условиях и современном мире с его системой ценностей приводит к трагическим последствиям. Это не борцы за идею, не рефлексирующие мыслители, родившиеся раньше времени, и даже не «эгоисты поневоле». Напротив, это люди, «застрявшие» в прошлом, для которых андеграунд, возможно, единственный способ «законсервироваться», остаться в парадигме привычных ценностей.

Ассоциативный слой художественного концепта «культура» в творчестве В.С. Маканина

Ещё одним значимым слоем концепта «культура» в творчестве В. С. Маканина, помимо уже обозначенных, является ассоциативный слой, который актуализируется буквально в каждом произведении за счет литературно-художественных реминисценций и прямых отсылок к текстам русской литературной классики, к произведениям живописи и др. Цитатность жизни и цитатность текста – две установки, взаимовлияющие и взаимозависимые. В раннем творчестве аллюзии и реминисценции менее частотны и служат, прежде всего, задаче расширения художественного пространства романа. В позднем творчестве, главным образом, в романе «Андеграунд, или герой нашего времени», они приобретают множество других функций, на что неоднократно указывали исследователи, рассматривая роман в том числе с позиций интертекстуальности (см., например, ^[2],[5],[15], ^[19] и др.).

Прямые отсылки к прецедентным фактам русской культуры, вплетенные в философичные рассуждения Петровича, углубляют мысль читателя об онтологическом осмыслении культурного пространства как героями произведения, так и автором: «Разумеется, мы знаем (слышали), что дух дышит, где хочет. (Евангелие.) Или еще круче: духовное в человеке совершается повсюду и везде – либо нигде. (Восточные мотивы.) Нас греет, нам с этим тепло – мы можем рассуждать об этом и даже согласиться с этим, но не жить с этим. Увы. Увы, нам нужна перспектива; приманка, награда, цель, свет в конце туннеля, и по возможности поскорей. В этом, и ни в чем ином, наша жизнь. В этом наша невосточная суть: нам подавай будущее!.. Потому-то черный квадрат Малевича – гениален» ^{[13, с. 39]}.

В этом произведении В. С. Маканин проводит своего героя к постижению смысла искусства как неотъемлемой части культуры через «лабиринт “проклятых вопросов”», при этом художественный мир романа оказывается «хаотичным и настолько много системным, что свести концы с концами, пробиться к основной идее действительно непросто» ^{[19, с. 45]}. Нам кажется чрезвычайно важным наблюдение И. К. Сушилиной о том, что общность героев, с одной стороны, романа В.С. Маканина, с другой – М. Ю. Лермонтова и Ф. М. Достоевского, заявленная в названии «Андеграунда…» и реализуемая в самом тексте, оказывается мнимой и «определена лишь внешним по отношению к социуму положением» [там же]. Иными словами, аллюзии и реминисценции выполняют свои функции, расширяя пространство романа и укрупняя концепт «культура» на ассоциативном уровне, но отношения героя с ассоциативно вызванными образами направлены не друг к другу, а друг от друга, не на сближение, а на отталкивание, не на сочувствие, а на снижение [там же, с. 46]. Анализируя характер ассоциативных взаимодействий текста «Андеграунда…» с текстами М. Ю. Лермонтова, Ф. М. Достоевского, И. С. Тургенева, И. С. Сушилина приходит к выводу, что «Маканин, актуализируя реминисценции из русской классики и недавней социокультурной ситуации, стремится приучить нас к иной системе координат, как бы перевести из пространства Евклидовой геометрии в пространство геометрии Лобачевского» ^{[16, с. 47]}. Перевёрнутая система координат, аксиологический «коллапс» требует от современного человека и иного концептуального осмысления самой культуры.

По мнению Н. В. Алексеевой, «рассыпанность» цитат по всему тексту первой главы имеет задачу «убедить читателя в принадлежности главного героя к писательскому клану» ^{[2, с. 149]}, однако по мере развития романа они расширяют свои функции и создают культурный фон, «сигнализируют об открытости художественного текста, о его соотнесенности с текстами других авторов…» [там же]. В аллюзийно-реминисцентных названиях глав исследователь видит потенциал «концептуальных лейтмотивов и лейтобразов» показывает это на примере главы «Квадрат Малевича», в которой названное в заглавии произведение искусства неоднократно не прямо, намёками появляется то там, то тут и в конечном итоге выводит ассоциации на новый уровень: «Неожидан выбор призмы, через которую Маканин смотрит на квадрат Малевича, - призмы русской ментальности», – заключает Н. В. Алексеева [там же]. Постепенно выстраиваются отношения между текстами русской культуры и текстами романа (романа маканинского, романа его героя и романа жизни), создавая «перекличку эпох, извечных «больных» и все еще не разрешенных вопросов русской жизни» [там же, с. 153].

О. Н. Васильева, анализируя в романе В. С. Маканина «Андеграунд, или героя нашего времени» многочисленные аллюзии и реминисценции из Достоевского и оценивая результат «диалога» двух писателей, приходит к выводу, что интертекст Маканина провоцирует читателя на ревизию собственных аксиологических установок, на проверку прочности собственных нравственных ориентиров, сформированных (или нет) классикой русской литературы ^{[5, с. 1834]}. Однако, провоцируя, Маканин все-таки, по словам Т. Толстой, проявляет себя «именно как очень русский и глубоко традиционный писатель», главная ценность которого – любовь (цит. по ^{[19, с. 51]}).

Как видно из приведенных рассуждений исследователей, ассоциативный слой концепта «культура» в творчестве В.С. Маканина теснейшим образом связан с ценностно-оценочными характеристиками, он как будто создает нравственный поединок литературных типов, образов, авторских взглядов и пр.

Мотивы и сюжеты известных художественных произведений, переосмысленные, переакцентированные, находятся в ближней периферии маканинского концепта «культура», мотивный слой которого тесно связан с ассоциативным и в определенной мере его формирует. Трансформация мотивов прецедентных текстов часто обусловлена потребностью автора расставить аксиологические акценты. Именно такую функцию мы видим в использовании мотивов, соотнесенных с известными произведениями русской литературы. В качестве иллюстрирующего нашу мысль примера назовем только мотив убийства, сюжетообразующий для «Андеграунда…», как мотив, переосмысленный либо в соотнесении с произведениями русской литературы (в самых различных интерпретациях), либо в контексте социокультурном и / или идеологическом (см., например, ^[8],[21] и др.), при этом «параллелизм романных и известных литературных сюжетов мотивирован сознанием персонажа, современного человека, для которого существование в мире литературы (в мире текстов) заменяет религиозную мифологию» ^{[15, с. 75]}. Отсутствие религиозного сознания героев или его примитивизация в «Андеграунде…» подчеркнуты особенно. Собственно, наличие указанного компонента со знаком «минус» в характеристике концепта «культура» для носителя русского языкового сознания есть некий нонсенс, ибо, несмотря на продолжительный атеистический период, русская культура все-таки религиозно ориентированная, а христианские мотивы – это неотъемлемая и чрезвычайно значимая составляющая русского искусства во всех его проявлениях.

Трагедия непонятости писателя, недооцененности его пророческих мыслей сменяется трагедией РАЗНОпрочтений, обусловленных номенклатурными причинами – отличительная черта современного культурного пространства, часто неоправданно безжалостного, парадоксально негуманного. В этом смысле особенно трагическими кажутся слова брата главного героя, Вени, одаренного и глубокого, но оказавшегося ненужным в культурном пространстве современности: «Мы мученики не идей, а их мучительно меняющихся прочтений» ^{[13, с. 109]}. В этом и суть: не идеи, а лишь прочтения! Вторичность бытия.

Выводы

В концептосфере творчества В. С. Маканина концепт «культура» занимает одно из важнейших мест. Он имеет весьма сложную структуру, в ядерную зону которого входит образ «человека культуры», соотнесенный с концепцией человека, сформировавшейся в творчестве писателя. С течением времени концепт «культура» претерпевает трансформации как на уровне содержания, так и на уровне образов, символов, мотивов, ассоциаций, его формирующих, что обусловлено творческой эволюцией писателя и укреплением его мировоззренческих позиций.