История кровной мести у ингушей и чеченцев (1870-1960-е годы)

Бабич Ирина Леонидовна доктор исторических наук главный научный сотрудник, Институт этнологии и антропологии РАН 119334, Россия, г. Москва, Ленинский проспект, 32а Babich Irina Leonidovna Doctor of History Chief Scientific Associate, Institute of Ethnology and Anthropology of the Russian Academy of Sciences 119334, Russia, g. Moscow, ul. Leninskii Prospekt, 32a babi7chi@yandex.ru Другие публикации этого автора

Плиев Абдурахим Ахмедович кандидат исторических наук пенсионер 115580, Россия, г. Москва, ул. Мусы Джажиля, - Pliev Abdurakhim Ahmedovich PhD in History 115580, Russia, g. Moscow, ul. Musy Dzhazhilya, - ahmed_pa@mail.ru

Работа И.Л. Бабич выполнена при поддержке гранта РГНФ «Механизмы обеспечения гражданского согласия в многоэтничных государствах: российский и зарубежный опыт (№ 15-18-00099), руководитель – Е.И. Филиппова

Введение

Кровная месть на Северном Кавказе – многовековой правовой институт, ключевой компонент обычного права, или как принято называть адата. Институт кровной мести был характерен для средневековых времен горской истории. Характерен он и для современной жизни северокавказцев. Между этими временными периодами – многовековая, длительная история эволюции мести как таковой.

Цель предлагаемой статьи – проанализировать основные компоненты института кровной мести в чеченской и ингушской общинах с 1870 по 1960-е годы и предоставить сравнительный материал по другим народам Северного Кавказа для выявления сходств и различий. Данный подход позволит выявить нам ряд правовых тенденций в регионе.

Объект данного исследования – институт кровной мести на протяжении 100 лет на Северном Кавказе, предмет – основные компоненты института, такие как: причины, формы мести, субъекты и объекты мести, правила поведения кровников.

Исследование выполнено на основе историко - этнографического метода, который позволил авторам собрать полевой этнографический материал о практике бытования кровной мести с 1870-х по 1960-е годы. Работа по сбору этнографического материала проводилась в 1960-е годы. В ходе работы были опрошены лица старшего возраста (90-100 лет), которые были свидетелями ряда конфликтов и которые помнили рассказы об таковых своих старших родственников. Кроме того, в качестве сравнительного материала привлечены материалы, извлеченные из ряда архивов Северного Кавказа, датируемые 1870-1960-м годами (Центрального архива Кабардино-Балкарской Республики, Государственного архива Краснодарского края, Центрального государственного архива Республики Северная Осетия-Алания, архивов Верховных Судов Чечено-Ингушетии и Кабардино-Балкарии). При использовании исторического метода познания был проведен сбор, анализ и интерпретация архивных документов 1870-1960-х годов, которые позволили рассмотреть различные аспекты предмета и объекта данного исследования.

Выбор хронологических рамок данного исследования определялся двумя обстоятельствами: 1. проведение изучения бытования кровной мести чеченцев и ингушей после их возвращения из Средней Азии (1956-57 гг.). Время депортации оказало значительное влияние на правовую практику горцев. Эти изменения требовалось изучить. 2. Проведение этнографических интервью с лицами старшего возраста (90-100 лет) позволили опустить нижнюю временную границу исследования до 1870-х годов.

По истории кровной мести на Северном Кавказе существует достаточное количество исследований (1-6), тем не менее по институту кровной мести у чеченцев и ингушей до сих пор не было работ, подготовленных на основе полевых этнографических данных, а также материалов архивов Верховных судов ряда республик Северного Кавказа. В основном, правовую культуру горцев региона изучали юристы, которые не владеют методиками сбора данных видов источников, являющимися основными приемами историков (7-10). Отметим лишь работы этнографов, в которых проанализирован институт кровной мести в 1990-2010-е годы (11-13). Новизна данного исследования состоит в представлении истории кровной мести чеченцев и ингушей на основе этнографических и архивных источников, что позволило рассмотреть ряд новых аспектов данной правовой традиции на Северном Кавказе.

Несмотря на то, что в статье исследуется не современный период бытования института кровной мести у ингушей и чеченцев, а период 1870-1960-е годы, тем не менее изучение практики института в прежние времена достаточно актуально для современной жизни на Северном Кавказе, поскольку институт кровной мести стал чаще использоваться как своеобразный метод урегулирования конфликтных ситуаций в 1990-2010-е годы.

1870 - е годы – начало ХХ вв.

Причины мести. У северокавказских народов, находившихся на предклассовой или раннеклассовой стадии развития общества, не было деления правонарушений на гражданские и уголовные. В северокавказском обществе понятие преступление рассматривалось как причинение ущерба.

Наиболее частными конфликтами, которые рождали кровную месть, были оскорбления. Бытовали оскорбления мужчин адыгскими, осетинскими, например, кавдасар т.е. назаконорожденный или русскими нецензурными словами, а также действием, например, путем отрезания хвостов у животных (коров, лошадей) [14. Ф.Р.-2. Оп.2. Д.11. Л.314.; Ф.Р-160. Оп.1. Д.75. Л.52]. Эти конфликты - обычные для всех северокавказских общин. Были и особые формы оскорблений, например, произнесение неуважительных слов в адрес умерших родственников. Оскорбления действием, например, топтание шапки ногами, удар по лицу (пощечина), удар плетью и т.д. также создавали осложнения во взаимоотношениях между людьми и в чеченском, и в ингушском, и в адыгском обществах ^{[15, Тетр.2. Оп.1. Д.5-6; 5, с.86]}. У осетин, ингушей и чеченцев кровная месть могла быть вызвана осквернением дома, например, снятием и выбрасыванием фамильной надочажной цепи ^[4]. У всех кавказских горцев очаг и связанные с ними предметы – котел и надочажная цепь – считались священными и символизировали семейное единство. На домашний очаг чеченцы и ингуши смотрели как на священное место, избранное самим Аллахом: даже зола и сажа считались священными. У чеченцев и ингушей оскорблением считалась общественная насмешка. Важным побудителем совершения мести у чеченцев и ингушей был обычай «упрека» - тIихтохам, вернее, боязнь «упрека» со стороны близких родственников и общественности ^[16].

Причинение оскорбления девушке или женщине рождало месть у всех горцев Северного Кавказа. Так, в адыгском сел. Тыжево сельчанин оскорбил соседку. Она пожаловалась мужу, и тот совершил покушение на убийство виновного соседа ^{[14, Ф.И.-22. Оп.1. Д.1472. Л.1]}. Одна из наиболее распространенных причин возникновения длительных кровнических отношений - неурегулированность различных вопросов, связанных с браком. Похищение девушки, соперничество юношей из-за девушки, неуплата калыма, проблемы, связанные со сватовством - все это могло вызвать месть у большинства северокавказских народов. Так, в адыгском сел. Тамбиево брат девушки за неуплату ее мужем калыма ранил его ^{[14, Ф.И.-22. Оп.1. Д.707]}. В чеченском и ингушском обществах очень строго каралось похищение женщин. У горцев различалось похищение молодой девушки, похищение просватанной девушки, и, наконец, похищение замужних женщин. Последние два вида похищения назывались саг яккхар (ингуш.) - «отбитие девушки». Самым тяжким преступлением, требовавшим кровной мести, было покушение на честь и нравственную чистоту женщины, особенно если происходило прелюбодеяние. Если была изнасилована замужняя женщина, то ее муж всегда стремился к совершению мести ^[16]. Подобный случай произошел в кабардинском сел. Шалушка. Муж потерпевшей по просьбе старшины подал жалобу на насильника в Нальчикский горский словесный суд, а старшине предоставил «подписку», в которой он обещал не совершать мести по отношению к виновному или его родственникам. Тем не менее спустя некоторое время этот человек все же попытался убить брата виновного ^{[14, Ф.И-22. Оп.1. Д.626]}.

Как правило, родители похищенной девушки, как при насильственном, так и при добровольном похищении (в случае согласия девушки), считали себя оскорбленными и всегда организовывали погоню. Независимо от количества преследователей, если последние настигали похитителей, то происходило столкновение, сопровождавшееся обычно кровопролитием. Потерпевшая сторона при любом виде похищения внешне выражала признаки возмущения. При этом похитители не должны были добровольно, без сопротивления, отпустить девушку, боясь показать свое бессилие. В результате столкновения двух сторон неизбежно назревало кровопролитие, начиналась кровная месть ^{[16, сел. Алхазурово, информатор – И. Эсиев, 1884 г. рожд.]}.

Приведем пример из жизни чеченского общества 1870-х годов. У информатора - старика В.З. Карсамова была старшая сестра А., которая была уже просватана, и она готовилась к свадьбе. За день до свадьбы она, по своей воле, вышла замуж за другого. Ни родители А., ни ее братья ничего не знали об этом. Три года семья А. опасалась кровной мести со стороны родственников жениха, за кого она была просватана. Но похититель вместе с А. покинул Чечню, 12 лет ничего не давал о себе знать. За это время состоялось примирение по адату, в результате которого семья А. выплатила там (компенсацию) в размере 70 коров ^{[16, сел. Бамут, информатор – В.З. Карсамов, 1857 г. рожд.]}.

Приведем другой пример. Чеченец из тейпа Г. похитил девушку из тейпа Т. Причина похищения заключалась в том, что девушку, за которой долго ухаживал парень, дав согласие на брак с ним, впоследствии отказалась от него. Еще до ее похищения между тейпами Г. и Т. произошла ссора, в результате которой потерпевшими оказались члены тейпа Т. Поэтому родственники девушки из рода Т. и отказались иметь родственные связи с тейпом Г. После похищения девушки тейп Т. заявил, что если девушка не будет возвращена в течение 3-х суток, то на четвертый день они заберут девушку насильно - дов дергда (чечен.). Девушку не вернули, и на четвертый день состоялось столкновение между членами тейпа Т. и Г., в результате чего были убиты три человека со стороны Т. – отец девушки, дядя по отцу, дядя по матери, и три человека со стороны Г. - старший брат похитителя, дядя и племянник ^{[16, сел. Катыр-Юрт, информатор - И. Берсанукаев, 1883 г. рожд.]}.

В целом, при совершении насильственного похищения девушек в чеченском и ингушском обществах дальнейшие события могли развиваться по трем «сценариям»: во-первых, отъем девушки ее родителями, во-вторых, совершение под влиянием общества «адатного» примирения между похитителем и его родителями, с одной стороны, и девушкой и ее родителями, с другой, в-третьих, совершение кровной мести по отношению к похитителю и его помошникам.

Если похищали просватанную девушку или замужнюю женщину учитывались следующие обстоятельства ^{[16, сел. Барзой, информатор – А. Битумурзаев, 1901 г. рожд.]}: 1. родители девушки сознательно предоставляли возможность молодому человеку похитить их просватанную за другого человека дочь. В этом случае враждебные отношения начинались между родственниками девушки и родственниками того человека, за которого девушка была просватана, 2. если родители девушки не знали о планируемом похищении их просватанной дочери, то вражда начиналась между похитителем и его родственниками, с одной стороны, и женихом просватанной девушки и его родственниками, с другой.

Другой не менее важной причиной, способствующей возникновению кровнических отношений, было причинение имущественного ущерба. Во многих случаях, связанных с подобной ситуацией, размер нанесенного ущерба во внимание не принимался: даже его незначительные размеры могли вызвать месть. В 1906 г. в чеченском сел. Валерик А. Б. обрабатывал свой огород. Поблизости мальчик М.Д. пас сельское стадо. М. не заметил, как часть стада попала на огород А. Последний обругал его и припугнул. Разгневанный отец мальчика – В.Д. затеял ссору с А.Б., в ходе которой убил последнего. Семьи виновного и потерпевшего находились в состоянии кровной вражды на протяжении восьми лет. Наконец, в 1913 г. родственники А. убили виновного в первом убийстве В.Д. После чего состоялось примирение ^{[16, сел. Валерик. информатор - Г. Тоймирзоев, 1900 г. рожд.]}.

Если у сельчанина в адыгском ауле была убита собака, лошадь или какое-нибудь другое животное, то между его хозяином и виновным в этом убийстве устанавливалась вражда. Через некоторое время потерпевший также старался причинить какой-либо имущественный ущерб виновному ^{[14, Ф.И.-22. Оп.1. Д.4172. Л.1]}. Были и другие случаи. Например, пастух общинного стада в западноадыгском сел. Шенджий, по неуказанной в деле причине, отказался взять в общее стадо корову одного сельчанина. Тот обиделся и рассказал о происшедшем родственникам. Через некоторое время один из них ранил пастуха, а еще позже сам хозяин коровы его избил, приговаривая: «я тебя заставлю пасти мою корову» ^{[17, Ф.660. Оп.1. Д.1378]}. Если имущественный ущерб был причинен животным, то у осетин в этом случае, как правило, совершалась месть по отношению к хозяину.

У адыгов воровство и кражи, являясь формами причинения имущественного ущерба, в ХIХ в. уже не становились причиной местью, а регулировались с помощью медиаторства и возмещения ущерба. Уличенного в краже вора обычно не убивали. Потерпевший требовал лишь возмещения украденного и выплаты некоторой компенсации. В других регионах Северного Кавказа норма адата, согласно которой потерпевший имел право убить вора, применялась шире, чем у адыгов. Так, в Дагестане в пореформенное время, как указывал В.О. Бобровников, отмечались тщательно скрывавшиеся от российских властей случаи кровной мести в ответ на воровство или грабеж. Такие дела, по рассказам стариков, старались не доводить до властей. Кровники решали их по дореформенным нормам адата, требовавшим обязательной смерти обидчика или его ближайшего родственника ^[3].

Одним из краеугольных аспектов жизни горцев Северного Кавказа был земельный вопрос. В условиях крайнего безземелья земельные неурядицы порождали споры и кровную вражду. Приведем пример. Безземелье порождало бесконечные распри. В 1909 г., как вспоминал наш информатор М.Г. Нальгиев, произошел земельный спор в ингушском сел. Сурхахи. Два семейства из разных фамилий - П. и А. жили по соседству. Как-то раз братья из фамилии П. делали забор из хвороста. Сосед А., наблюдавший за возведением забора, решил проверить – не захватили ли соседи кусочек его земли. Оказалось, что соседи захватили 20 см. его земли. Это вызвало крупную ссору, которая впоследствии переросла в драку. В результате ударом палки по голове был убит сосед А. Семьи в течение 6 лет находились в состоянии кровной вражды. В 1915 г. родственники убитого А. совершил акт возмездия: убили старшего из братьев П. ^{[16, сел. Сурхахи, информатор - А.Э. Аушев, 1890 г. рожд.]}.

Часто кровная месть возникала при конфликтах во время раздела наследства, движимого и недвижимого имущества. Как известно, в ХIХ в. в горских аулах происходил процесс распада семейных общин на малые семьи. Хозяйственные разделы семейных общин, сегментация родственных коллективов привели к дальнейшему ослаблению кровнородственных связей. Подобный конфликт произошел в западноадыгском сел. Понежукай. В ходе конфликта участники конфликта наносили друг другу мелкий имущественный ущерб или оскорбление. Так, один из них отрезал двум лошадям, принадлежавшим противоположной стороне, хвосты.

Наконец, одной из существенных причин возникновения кровнических отношений было причинение физического ущерба, т.е совершение ранения или убийства. Анализируя многочисленные случаи совершения мести, было замечено, во-первых, что иногда она происходила из-за причинения даже незначительного физического ущерба, и, во-вторых, что горцы не вполне различали причинение умышленного и неумышленного физического ущерба. Были случаи, когда за причиненное неумышленное ранение потерпевший или его родственники впоследствии убивали виновного в исходном конфликте.

Были отягчающие обстоятельства первичных конфликтов, которые порождали кровную месть. Большим оскорблением для семьи, для тейпа убитого было надругательство убийцы над трупом им убитого. Надругательство рассматривалось как унижение, как обида, нанесенная семье, а потому лица, нанесшие эту обиду, подлежали самому суровому наказанию. Снятие с трупа одежды, оружия, газырей и т.д. называлось вовхар или цIет даккхар (ингуш.) и расценивалось как тяжкое преступление. Полевые этнографические материалы свидетельствуют, что если после смерти человека в него был сделан еще один выстрел, нанесено новое повреждение или сделана попытка скрыть труп, уничтожить его, то это называлось дакъа дохадар (ингуш.), что в переводе на русский язык «искажение трупа или растление трупа» ^{[16, сел. Сурхахи, Экажево, информатор – М.Г. Нальгиев, 1886 г рожд.]}. Существовало правило, что если убийство совершалось на почве мести, убийца не имел право грабить убитого им человека. Так, в одном деле брат убитого на почве мести был возмущен тем, что его брат был ограблен. Он сказал: «Когда кровники убивают, карманы не выворачивают». И это вызвало новую месть ^{[18, Ф.Р-166. Оп.1. Д.33. Л.4, 348 об.; Д.14. Л.3,6, 56]}.

Формы мести. У народов Северного Кавказа месть могла быть как с нанесением физического ущерба (ранения и убийства), так и без него. В целом, ингуши, чеченцы, адыги и осетины соблюдали принцип талиона, т.е. за причиненное ранение потерпевший или его родственники стремились ранить виновного, за убийство – убить. Месть не должна была превышать степень жестокости первого убийства. Приведем пример. У осетин в одном случае в исходном конфликте мужчине отрезали ухо, в ответном - родственники потерпевшего сделали то же самое. У чеченцев и ингушей потерпевший имел право на месть абсолютно в такой же степени, в какой потерпел, т.е. хьайна даьр - мера за меру, но не более. Но в ХIХ в. это уже было не всегда: иногда характер и форма мести за причиненный ущерб в исходном конфликте были более значительными и жестокими. У осетин, чеченцев и ингушей были случаи, когда после ранения в исходном убийстве происходило убийство.

Нанесение побоев часто использовалось в качестве ответного действия за причиненный имущественный или незначительный физический ущерб, а также за доносительство, похищение девушек. Ранение как месть также использовалось за полученный имущественный или значительный физический ущерб (ранение, убийство, изнасилование), а также за оскорбление девушек и женщин. Самой распространенной формой мести было, безусловно, убийство. Кровная месть, как правило, совершалась за умышленное убийство. По-кабардински такое деяние называлось укlыжын, что означает убить за убийство. Тем не менее известны случаи причинения физического ущерба (убийства) и за неумышленные убийства. У чеченцев и ингушей потерпевший имел право на месть абсолютно в такой же степени, в какой потерпел, т.е. хьайна даьр (ингуш.) - мера за меру, но не более. Иными словами, сай декхар дизза цIа дахьаргда аз цунгар (ингуш.) - «я получу с него свой долг полностью» ^[16].

Были и редкие формы мести. Например, в кабардинском сел. Докшоково сельчанин выколол глаза сыну своего кровника ^{[14, Ф.И.-22. Оп.1. Д.1593]}. В другом случае сельчанин в качестве мести решил инсценировать несчастный случай. Он посадил мальчика, сына своего кровника, на необъезженную лошадь. Та понеслась, мальчик не удержался, упал и разбился насмерть ^{[14, Ф.И.-22. Оп.1. Д.272]}. У осетин за совершенное в исходном конфликте убийство был взорван дом виновного, в результате чего было ранено несколько человек, в том числе и убийца. Иногда в качестве мести потерпевшие ранили или убивали животных, принадлежащих врагам. Приведем пример. Юноша сватался к девушке, однако ее отец отказал ему. Обиженный юноша убил быка, принадлежавшего близкому родственнику семьи девушки ^{[14, Ф.И-22. Оп.1. Д.372]}. В другом случае адыг тайком отрезал хвосты лошадям, принадлежавшим его врагу ^{[17, Ф.660. Оп.1. Д.299]}.

В качестве мести адыги могли причинить какой-либо хозяйственный ущерб. Так, в ходе одного длительного конфликта потерпевший сломал кунацкую, принадлежавшую своему врагу ^{[14, Ф.И.-24. Оп.1. Д.10. Л.1]}. Совершение кражи в качестве мести в адыгской общине не применялось. Тем не менее у других народов Северного Кавказа такая форма мести бытовала. С.А. Лугуев писал о существовании грабежа как формы мести у лакцев ^{[19, С. 138]}. В ХIХ в. в некоторых горских обществах решение о мести принимали фамильные собрания, в других – решение о мести было правом отдельной личности. Как указывал М. Мамакаев, у чеченцев решение о кровной мести принимал совет старейшин тайпа погибшего и ближайшие родственники погибшего ^{[20, с. 29, 65]}. У осетин отчасти сохранялось правило, согласно которому перед совершением кровниками, как правило, молодыми ребятами, мести они получали разрешение на нее на совете всех старших родственников семьи. Тем не менее у большинства северокавказских народов такие процедуры остались в далеком прошлом.

Субъект и объект мести. Кровная месть являлась долгом не только перед собой, но и перед всем родом (тейпом). В ХIХ в. круг лиц, ответственных за совершение кровной мести постепенно сокращался. Обязанность мщения перестала распространяться на всех членов рода. Мстителями на Северном Кавказе являлись исключительно мужчины. Родственники потерпевшей стороны давали клятвы, обеты отмщения в присутствии родственников как рода в целом, так и своей фамилии, в частности.

За оскорбленных или изнасилованных женщин мстили их мужья, за девушек - их братья. Потерпевшие в драках и получившие незначительные побои или легкие ранения, сами мстили своим врагам. Те, у кого что-либо украли, также совершали месть самостоятельно, не прибегая к помощи родственников. Если совершалось похищение девушки без предварительной договоренности между женихом и ее отцом, то мстили ее братья: родные или двоюродные. Если результатом исходного конфликта было убийство, то у адыгов и осетин месть совершал, как правило, кто-то из близких родственников потерпевшего, например, его родной брат, сын или племянник. У балкарцев за убийство человека мог мстить либо любой член семьи, патронимии, либо друг, кунак, сосед и т.д. У карачаевцев существовала зависимость выбора субъекта мести и правил наследования имущества убитого. Была иерархия лиц, которые могли совершать месть за убитого родственника: 1) сын убитого, 2) родные братья, независимо от старшинства, 3) жена, 4) ближайшие родственники, 5) дальние родственники. У чеченцев и ингушей субъектом и организатором мести, а также главным ответчиком в этот период в Чечне и Ингушетии являлись ближайшие родственники по отцовской линии данной фамилии: это отец, родные и двоюродные дяди, родные и двоюродные братья, сыновья, родные и двоюродные племянники и внуки. В Ингушетии, в отличие от Чечни, участие в совершении кровной мести могли принимать и близкие родственники по материнской линии: родные племянники и их сыновья, двоюродные братья – шучий (ингуш., чечен.). Полевые этнографические материалы свидетельствуют о случаях, когда племянник по матери мстил за дядю, а дядя - за племянника. Бытовало и ингушское выражение: «йиший воIи наъна воша пхьена бийшаб», что в переводе на русский язык звучало как «дядя и племянник по матери мстят друг за друга». Между тем, у чеченцев, в отличие от ингушей и других народов Северного Кавказа, дядя по материнской линии был вне кровной мести.

У чеченцев и ингушей бытовало правило кровной мести: Довна да кхоачарагI вар вa (ингуш.) – «хозяином» вражды являлся ближайший родственник убитого, независимо от степени родства, а потому лаха а вита а цун кара ва (ингуш.) - искать, т.е. мстить или оставить (т.е. простить) получив пхъа (выкуп) – это в руках «хозяина» вражды, в его власти, т.е. в руках ближайшего родственника ^[16].

Как правило, женщина на Северном Кавказе не могла быть объектом кровной мести, какое бы страшное преступление она не совершила. Однако сама могла стать субъектом совершения мести. Приведем пример. В 1900 г., в Ингушетии в процессе драки был убит один молодой человек из тейпа А. Потерпевший не имел близких родственников-мужчин. У него была только одна сестра. Убийца, зная это, решил, что у него нет кровников среди близких родственников мужчин, поэтому он смело иногда посещал общественные места, нарушая таким образом принятый у горцев этикет кровников. Однажды убийца пришел в мечеть ингушского сел. Гамурзиево для совершения молитвы (намаза). Узнав об этом, сестра убитого А. пришла во двор мечети и стала ждать конца молитвы. При выходе верующих из мечети, сестра подошла к убийце, кинжалом нанесла смертельный удар и спокойно ушла домой ^{[16, г. Грозный, информатор – Х.Д. Ошаев, 1898 г. рожд.]}.

Во второй половине ХIХ в. мести подвергался только один человек. Как правило, у ингушей и чеченцев количество объектов мести равнялось количеству потерпевших в первичном конфликте: потерпевший имел право на месть в такой же степени, в какой потерпел, т.е. хьайна даьр (ингуш.) - мера за меру, но не более. Иными словами, сай декхар дизза цIа дахьаргда аз цунгар (ингуш.) - «я получу с него свой долг полностью» ^[16].

При нанесении оскорбления, легких побоев или ранения адыги мстили, как правило, виновному в этом исходном конфликте ^{[14, Ф.И-22. Оп.1. Д.690. Л.7; Д.1099. Л.1; Д.1472. Л.1; Д.2996. Л.1; Д.3777; Ф.И. -24. Оп.1. Д.357. Л.1; 17, Ф.660. Оп.1. Д.330, 797, 1377]}. Но в архиве есть свидетельства совершения мести за ранение и детям виновного ^{[14, И.-22. Оп.1. Д.339. Л.1; Д.407.Л.1; Д.6410. Л.1; Ф.И.-24. Оп.1. Д.14. Л.1]}. За изнасилование мстили насильнику, за совершение кражи - вору, а за использование магии - колдуну. Если результатом конфликта было убийство, то объектом мести становился, как правило, убийца. Тем не менее есть свидетельства того, что могли убить и родного брата убийцы или даже его дядю ^{[14, Ф.И-22. Оп.1. Д.272.Л.1; Д.1947. Л.1-4 об.; Д.3313.Л.1; Ф.И.-24. Оп.1. Д.10. Л.1; Д.981. Л.1]}.

У осетин объектом мести должен был быть не виновный, а «лучший, уважаемый член враждебного рода. Поэтому, если убийца - презренный человек, то он мог чувствовать себя в безопасности» ^[21]. Особенностью осетинской мести было правило, согласно которому «жертва должна быть равна потере». Поэтому необязательно наказывался виновный, если он был, по выражению осетин, плохим, например, хромым, косым, горбатым или дряхлым стариком. В знак мести потерпевшие или их родственники стремились убить не его, а другого более достойного человека из фамилии виновного. Так, в 1906 г. в сел. Нозгин умалишенный сельчанин нанес камнем удар по голове подростка, от которого тот скончался. В день похорон мальчика его старший брат убил самого авторитетного члена фамилии убийцы ^{[4, с.57]}. Наконец, объектом мести у осетин мог стать не только сам виновный или его родственник, но даже работник, который работал, например, пастухом у кровника.

Во второй половине ХIХ - начале ХХ в., как правило, старики, женщины и дети не становились объектами мести и у горцев Северного Кавказа. Тем не менее ребенок мог стать таковым. В тех случаях, когда одним из участников конфликта были женщина или ребенок, они все равно не становились объектами дальнейшей эскалации конфликта. Так, в одном деле описывается, как сельчанка из кабардинского сел. Аргудан избила соседа. Тот не обратил на это внимание, поскольку побои нанесла женщина, и не дал ей, как сказано в архивном деле, «никакого отмщения» ^{[14, Ф.И.-22. Оп.1. Д.2576. Л.1]}. У адыгов обнаружено лишь два дела, в которых описываются случаи совершения мести по отношению к детям кровников: в одном случае мальчику кровника выкололи глаза, а в другом - посадили на необъезженную лошадь, которая сбросила ребенка ^{[14, Ф.И.-22. Оп.1. Д.1593]}. Согласно обычному праву чеченцев и ингушей, родственники убитого могли мстить убийце и его ближайшим родственникам, независимо от возраста: и ребенку в колыбели, и глубокому старику. Однако убивать детей до шестнадцати лет и стариков, которые не могли себя защитить, считалось неприличным, непристойным, осуждалось общественным мнением. Если во время мести был убит ребенок или старик, чеченцы говорили – воккханиг ве ца велла, цхьа бер дийна цар (чечен.) - «не хватило мужества убить взрослого – убил ребенка» ^{[16, сел. Сурхахи, информатор – М.Г. Нальгиев, 1886 г. рожд.]}.

Правила поведения кровников. Согласно обычному праву бытовал целый ряд правил, которым должны были следовать «кровники». У большинства народов Северного Кавказа бытовала так называемая традиция избегания кровников, в основе которого лежали правила поведения, характеризующие взаимоотношения кровников и их родственников в период примирения (если такое было возможно). Между оскорбленным и оскорбителем был разработан строгий этикет: оскорбитель никогда не должен был забывать, даже после примирения, если оно состоялось, что он нанес оскорбление; оскорбитель до совершения примирения должен был избегать встречи с оскорбленным (иногда для этого оскорбитель переезжал в другое село), после состоявшегося примирения оскорбитель должен быть оказать максимум внимания оскорбленному. Грубое нарушение норм адата вызывало новое кровопролитие ^{[16, сел. Бамут, информатор – А.О. Терлоев, 1870 г. рожд.]}.

Кровники, во-первых, они не имели права случайно или умышленно встречаться на улице, в чьем-либо доме, в общественном месте, например, в мечети. Во-вторых, виновная семья не могла выезжать на полевые работы, чтобы случайно не встретиться с семьей потерпевшего. В-третьих, как указывается в одном архивном деле, «спорящие стороны... при встрече одного с другим должны давать дорогу» потерпевшей семье, а виновный должен «обходить и скрываться» ^{[14, Ф.Р.-104. Оп.1. Д.17. Л.58-59]}. Соблюдались эти правила и у других народов Северного Кавказа, например, осетин ^{[18, Ф.Р-161. Оп.1. Д.1. Л.150]}. Виновный в исходном конфликте не должен был ходить по той улице, по которой родственники потерпевшего выгоняли скот, не имел право посещать ту мечеть, в которую ходила потерпевшая семья ^{[18, Ф.Р-166. Оп.1. Д.37. Л.83, 83об, 111, 112, 147об]}. У осетин часто виновная семья переселялась на жительство в другое место. Так, в одном случае кровник и его семья переехали на жительство в г. Нальчик ^{[18, Ф.Р-160. Оп.1. Д.58. Л.3, 96; Ф. 166. Оп.1. Д.6, 28]}. В другом случае вся фамилия виновной стороны (12 дворов) выселилась на край селения, поскольку до исходного конфликта она жила по соседству с потерпевшей фамилией. Долгие годы, как сказано в деле, все члены фамилии виновного боялись встречаться с членами фамилии потерпевшего, причем мужчины первой фамилии носили при себе оружие ^{[18, Ф.Р-160. Оп.1. Д.75. Л. 51]}. У осетин община определяла, «по каким улицам селения и дорогам какая из сторон может иметь свободный проход и проезд по своим делам и по каким ей совершенно воспрещается».

У чеченцев и ингушей правила поведения кровников были строго регламентированы ^[16]. Приведем их.

1. Как бы долго (вплоть до десятилетий) не длились кровные отношения, если при встрече убийца говорил: ден моаршал далахь сона (ингуш.) (в переводе на русс. язык - дай мне свободу на день), сняв при этом оружие и бросив его на землю, то родственник убитого по адату должен был исполнить его просьбу, даже если потерпевший знал, что никогда больше не встретится с кровником. Он отпускал его, но предупреждал, что повторной встрече прощения не будет. Таким образом, у чеченцев и ингушей была уникальная правовая традиция - право одного дня для освобождения виновного в преступлении от кровной мести ^{[16, г. Грозный, информатор – Д.Д. Мальсагов, 1898 г. рожд.]}.

2. Если произошла встреча кровников и виновный в первом преступлении был без оружия, и он первым говорил: Са цIий хьаьнал да хьона, хьа тоха герз», что переводится на русс. язык как «пусть моя кровь пойдет тебе впрок, бей», то он мог избежать совершения мести.

3. Если виновный в первом убийстве при встрече становился спиной к своему кровнику – преследователю, то он также мог избежать мести.

4. Если женщина брала убийцу под свое покровительство, то он также мог избежать мести.

5. Виновная сторона, чувствуя свою вину, должна была соблюдать до мелочей так называемый этикет кровников, бытовавший у чеченцев и ингушей.

В соответствии с этими правилами после совершения какого-либо серьезного деяния, главным образом убийства, виновный вместе с семьей должен был переселиться в другое селение на временное жительство. В своем селении они могли вновь появиться после окончания судебного процесса. Если он затягивался, то семья виновного могла вернуться в селение через месяц. После возвращения виновный и его семья, с одной стороны, и родственники потерпевшего, с другой, давали сельскому старшине расписки о том, что они будут, во-первых, избегать случайных встреч с друг другом в мечети и других общественных местах, во-вторых, виновная сторона будет во всем давать первенство семье потерпевшего, в-третьих, виновная сторона не будет появляться там, где уже находились родственники потерпевшего. Особенно строго данное правило следовало соблюдать при посещении службы в мечети. Если в селении было две мечети, то кровникам предлагалось посещать разные мечети, если одна - то входить в нее и выходить из нее с разных сторон.

Любопытна у чеченцев и ингушей традиция «право одного дня». Как бы долго (вплоть до десятилетий) не длились кровные отношения, если при встрече убийца говорил: ден моаршал далахь сона (ингуш.) (в переводе на русс. язык - дай мне свободу на день), сняв при этом оружие и бросив его на землю, то родственник убитого по адату должен был исполнить его просьбу, даже если потерпевший знал, что никогда больше не встретится с кровником. Он отпускал его, но предупреждал, что повторной встрече прощения не будет ^{[16, г. Грозный, информатор – Д.Д. Мальсагов, 1898 г. рожд.]}.

Приведем пример. В 1911-1912 гг. в ингушском сел. Барсуки жили по соседству две семьи - кровники. Одна из них - убийца и его семья – жили на берегу р. Сунжа, а другая – семья пострадавшего – выше по течению реки. Убийца не покинул дом, так как его тейп был многочисленный и известный, и он надеялся, что родственники смогут его защитить. Но в один день случилось несчастье – р. Сунжа разлилась и затопила прибрежные дома. Убийца не мог уйти от наводнения, поскольку для этого надо было перейти двор того, кого он убил. Семье убийцы грозила опасность. Дети начали плакать. Видя такое безысходное положение соседей, родственник потерпевшего быстро спустился к своему кровнику во двор, вызвал его и сказал: «Сегодня ты свободный, собирайся и иди спасать свою семью и хозяйство». Понурив голову, вышел убийца во двор верхнего соседа и оставил там оружие. Затем быстро перевел свою семью в безопасное место. Узнав о том, что убийца оставил ружье в его дворе, родственник потерпевшего попросил своего сына отнести ружье своему кровнику. Оставленное убийцей ружье во дворе потерпевшего означало, что тот попросил у него день моаршал - свободу на день ^{[16, г. Грозный, информатор – Д.Д. Мальсагов, 1898 г. рожд.]}.

Если произошла встреча кровников, и виновный в первом преступлении был без оружия, он мог первым сказать: Са цIий хьаьнал да хьона, хьа тоха герз» (ингуш.), что можно перевести на русс. язык как «пусть моя кровь пойдет тебе впрок, бей». В этом случае он мог избежать совершения мести. Если виновный в первом убийстве при встрече становился спиной к своему кровнику – преследователю, то он также мог избежать мести. Если женщина брала убийцу под свое покровительство, то он также мог избежать мести ^[16].

Советские годы.

1920-1940-е годы. Установление советской власти на Северном Кавказе, и связанные с этим социально-экономические и политические изменения в значительной степени повлияли на увеличение конфликтов в горских обществ: с одной стороны, возросло количество спорных ситуаций, ранее имевших незначительное распространение, с другой стороны, возникли новые, не свойственные горским обществам конфликты. Земельные конфликты в 1920-е годы стали едва ли не главной причиной большинства происходивших спорных ситуаций. В основе этих конфликтов лежала борьба северокавказских народов за передел земель. Эта борьба проходила как на личностном уровне, когда отдельные сельчане, пользуясь отсутствием сильной сельской и областной администрации, проводили самовольные захваты земель, так и на государственном, когда властные структуры отдельных северокавказских регионов пытались получить земли соседних народов с помощью признания своих прав на землю или в Северокавказском земельном управлением, или в центральных органах советской России.

Другой распространенной формой имущественного ущерба оставалось ранение или убийство животных ^{[14, Ф.Р.-97. Оп.1. Д.19, 20, 30]}. И наконец, кражи, главным образом скота, продолжали быть серьезным имущественным преступлением ^{[14, Р.-183. Оп.1. Д.239. Л.116]}. Горцы стали чаще совершать кражи у своих же сельчан, даже у соседей и близких родственников, например, у двоюродных братьев. Появилась новая форма воровства, а именно кражи, совершаемые вооруженными бандами ^{[14, Ф.Р.-3. Оп.1. 14. Л.236 об.; Д.111. Л.492; Д.63. Л.54, 74, Оп.3. Д.17. Т.1. Л.120; Т.2. Л.203-210; Ф.Р.-2. Оп.2. Д.11. Л.171, 187, 230; Ф.Р.-236. Оп.1. Д.36. Л.1-22]}. В 1920-е годы осетины стали объединяться в небольшие группы, в количестве 5-7 чел., для совершения не просто обыкновенной кражи скота, а вооруженных ограблений, которые сопровождались убийствами хозяев украденного имущества и скота.

В 1920-е годы наблюдалось огромное количество конфликтов, происходивших между общинниками, с одной стороны, и представителями советской сельской администрации, с другой. В 1920-е годы новым явлением для внутрисельской жизни стали групповые столкновения на политической почве, когда одна часть сельчан поддерживала советскую власть, а другая была против. Драки обычно происходили между общинниками и представителями советской администрации в селении. Так, два брата из осетинского сел. Дзагипарз избили секретаря парторганизации, когда последний исключил одного из братьев из партии ^{[18, Ф. 166. Оп.2.Д.13]}. Отметим, что драки, во время которых наносился незначительный ущерб, в этот период стали редким явлением. Чаще они заканчивались серьезными ранениями или даже убийствами. Увеличилось количество убийств. Убийства стали чаще совершаться по отношению к родственникам, товарищам или односельчанам. В Осетии в 1926 г. 45% всех преступлений, зарегистрированных в области, составляли похищения девушек ^{[18, Ф.Р-160. Оп.1. Д.55. Л.7; Ф. 166. Оп.1. Д.26, 31; Ф.Р-166. Оп.1. Д.26. Л.156, 220об; Д.2; Ф. 166. Оп.1.Д.17, 18]}.

Часто кровная месть происходила во время или после совершения похищения девушки ^{[16, сел. Сурхахи, информатор – А.Э. Аушев, 1890 г. рожд.]}. Приведем примеры. В 1921 г. житель ингушского сел. А. пригласил к себе на прополку кукурузы родственников (сына своей родной сестры, т.е. своего племянника, и племянницу жены). Во время работы молодые люди познакомились, полюбили друг друга, вскоре девушка забеременела. Юноша не знал, что делать: похитить девушку, даже с ее согласия, было невозможно, так как за нее в ответе оказался бы дядя. И юноша застрелился. На выстрел сбежались люди, раздались плач и вопли женщин. Девушка, не сумев перенести потери любимого, последовала его примеру. Две трагические смерти подняли на ноги все селение. Члены тейпа девушки объявили «двойную» кровную месть членам тейпа молодого человека – за смерть девушки и за ее «позор» (внебрачную связь) ^{[16, г. Грозный, информаторы – Д.Д. Мальсагов, 1898 г. рожд., Х.Д. Ошаев, 1898 г. рожд.]}. В 1928 г. в чеченском сел. Ведено молодые ребята их двух зажиточных семей поссорились из-за девушки. Один из них нанес другому пощечину, что являлось, по чеченским адатам, серьезным оскорблением, влекущее за собой кровопролитие. Начались враждебные отношения между семьями поссорившихся ребят ^{[16, сел. Ведено, информатор – М. Дадаев, 1882 г. рожд.]}.Случаи похищения девушек продолжались и в 1930-1940-е годы. В сел. Ачхой - Мартановском районе (Чечня) Д.Б. ухаживал за дочерью Н.Д. Но девушку вопреки ее желанию выдали замуж за другого. Д.Б. был «оскорблен». Через некоторое время произошла кровная месть. В нетрезвом виде Д.Б. подошел к дому Н.Д. и стал стрелять, в результате чего ранил вторую дочь хозяина Н.Д. Н.Д. схватил ружье и убил Д.Б. Между семьями началась кровная вражда ^[222].

Горцы по-прежнему не вполне разделяли причинение физического и имущественного ущерба, в силу чего могли применить одну и ту же форму мести к обоим видам ущерба. Иными словами, месть не всегда была эквивалента причиненному в исходном конфликте ущербу. Так, за причиненный имущественный ущерб, например, кражу, поджог, потраву вспаханного поля, потерпевший стремился нанести виновному некоторый физический ущерб ^{[14, Ф.Р.-3. Оп.1. Д.47. Л.92; Оп.3. Д.36. Л.6-8; Ф.Р.-167. Оп.1. Д.41, 47об.- 48 об., 87]}.

В 1920-е годы правила определения объекта и субъекта мести не изменились. У адыгов объектами мести становились преимущественно сами виновные в исходных конфликтах ^{[14, Ф.Р.-3. Оп.1. Д.47, 98. Л.61; Д.47. Л.92; Ф.Р.-159. Оп.1. Д.6; Ф.Р.-201. Оп.1. Д.15]}. У осетин чаще всего месть совершалась либо над самим виновным в убийстве, либо над его братом ^{[18, Ф.Р-160. Оп.1. Д.58, 75; Ф. 161. Оп.1. Д.1, 22, Ф.166. Оп.1. Д.14, 28, 33, 58; Ф.166. Оп.1.Д. 8, 6, 37, 38, 24, 75]}. В эти годы объектом мести могла оказаться и женщина. Так, в 1931 г. житель селения Кашкатау нанес односельчанину хозяйственный ущерб. Последний убил виновного в нем. Через год родственники убитого совершили покушение на жену убийцы ^{[14, Ф.Р-164. Оп.1. Д.504]}. В селении Старый Урух осетин убил кабардинца, родственника председателя исполкома. Последний, собрав своих родственников и друзей, в отместку избил группу осетин, состоявшую не только из мужчин, но и из женщин ^{[14, Ф.Р.-167. Оп.1. Д.41, 47об.- 48 об., 87]}. Подобные случаи известны в других регионах Северного Кавказа. Так, один осетин убил и ограбил ингуша. Брат потерпевшего М. Ядриев убил и самого виновного, и его тетю ^{[18, Ф. 166. Оп.2. Д.26]}. Новым явлением для правовой практики в северокавказских обществах 1920-х годов стало появление редких случаев совершения мести женщинами.

Отметим, что в 1920-е годы далеко не все горцы, являвшимися кровниками, соблюдали этикет избегания кровников. Так, в одном прошении родственника убитого кабардинца указывалось, что убийца «не только не желает выполнить обычай и будучи соседом не старается не встречаться и давать по обычаю дорогу, а напротив своими действиями постоянно раздражает мою семью и родственников как бы вызывая их на кровную месть» ^{[14, Ф.Р.-201. Оп.1. Д.25. Л.131]}. Именно во время случайных встреч кровников, а иногда и оскорбительного поведения виновной стороны во время этих встреч происходили убийства ^{[18, Ф.Р-161. Оп.1. Д.1. Л.115-115об.; Д.22]}. Так, один осетин Е. не велел своему кровнику К. ходить по той улице, по которой он каждый день выгонял своих телят в поле, однако кровник не соблюдал эту просьбу, в результате чего между ними произошло новое столкновения ^{[18, Ф.Р-166. Оп.1. Д.6. Л.163об.]}. В 1920-е годы адыги начали использовать и другую меру ослабления кровнических или враждебных отношений, возникающих после исходного конфликта, обратясь к советской правоохранительной системе. В архивах есть прошения от родственников потерпевших в правоохранительные органы КБАО, в которых содержатся просьбы об аресте виновных в совершении различных преступлений (изнасиловании, убийстве и т.д.).

1950-1960-е годы. В этот период кровная месть не только сохранялась на Северном Кавказе, но в некоторых регионах, например, в Чечне и Ингушетии, даже усилилась, что было связано с возвращением депортированных народов на Родину. По мере возвращения чеченцев и ингушей в родные селения стали восстанавливаться и старые связи, возобновляться прежние взаимоотношения, существовавшие до второй мировой войны, и вместе с тем оживать обиды, нанесенные ранее. У себя на Родине часть чеченцев и ингушей начала вспоминать далекое прошлое, и семьи, в которых в прежние времена был убит кто-то из ее членов, начали делать попытки осуществить кровную месть. В течение 1940-х годов многие семьи, в которых произошло причинение физического или материального ущерба, не были примирены с виновными и его родственниками.

По данным Республиканской примирительной комиссии семей, состоявших в кровнических отношениях, было 314 семей ^[23]. Для изучения ситуации, связанной с кровной местью в 1960-е годы, мы проанализировали уголовные дела, связанные с совершением кровной мести по отношению к виновным в первичном конфликте, которые проходили через Верховные суды Чечено-Ингушской АССР и Кабардино-Балкарской республики ^{[24, 25]}.

Типология конфликтов, которые вызывали месть, в целом сохранялась в послевоенное время. Непосредственными мстителями являлись либо сами пострадавшие, либо их ближайшие родственники. В этот период кровомститель и ответчик могли быть из одной и той же фамилии ^{[24, Д.2-53. Л. 310-331]}. Возраст субъектов мести был таким: от 20 до 30 лет = 10 чел., от 31 до 40 = 8 чел., от 41 до 50 = 3 чел., от 51 до 60 = 2 чел., старше 60 = 1 чел. ^{[24, 25]}. Принцип талиона при совершении мести сохранялся. Убийство как ответная реакция использовался, как правило, тогда, когда в исходном конфликте также произошло убийство ^{[25, Д.4-Н-65, 2-29, 21-05-22, Т.1-2]}. Если в исходном конфликте произошло изнасилование, измена или прелюбодеяние, то в качестве кровной мести виновного в этом мужчину могут убить, но чаще подвергают телесным наказаниям. Но стали появляться новые, непрямые формы мести ^{[15, Тетр.1. Оп.1. Д.3; 25, Тетр.1. Оп.2. Д.5]}. Так, после драки или нанесенного оскорбления виновного могут опозорить во время какого-либо торжества. Например, ему не дают произнести тост или во время тоста говорят о нем плохо и т.д. ^{[26, Тетр.2. Оп.8. Д.18]}. Или другой пример. Если представители одной фамилии оказались в руководстве колхоза, то они могли вредить свои противникам, используя свои властные полномочия. Враждующие стороны могли создавать группировки, которые проводили клеветнические кампании друг против друга. Одной из распространенных форм некровной мести стало лжесвидетельство ^{[18, Ф.1. Оп.3. Д.520. Л.62, 65-66]}.

Объектом мести обычно становится либо сам виновный, либо его близкий родственник, например, брат, в редких случаях - дальний родственник ^{[25, Д.4-Н-65, 2-29, 21-05-22, Т.1-2]}. У адыгов субъектами мести, как правило, являлись мужчины: родные братья потерпевшего, сыновья и дяди. В 1960-е годы в различных регионах Кавказа и Средней Азии появилась новая категория лиц, готовых совершать убийства на почве кровной мести, а именно - наемные убийцы.

Горцы продолжали придерживаться некоторых правил совершения мести. Так, сохранялся открытый характер ее совершения. Иногда человек всем рассказывал, что он собирается убить своего кровника ^{[25, Д.4-Н-65, 21-05-22, Т.1-2, 2-29]}. Сохранялись и некоторые внешние атрибуты подготовки мести. У многих народов Кавказа бытовала традиция, согласно которой человек, давший клятву убить кровника, в знак этого отращивал бороду, которую сбривал только после совершения мести. Многие горцы, давая клятву отомстить, использовали различные предметы и вещи (окровавленную одежду, хвост животного, оружие и т.д.) и хранили у себя как залог, обязывающий совершить месть.

Конфликтующие стороны, считающиеся кровниками, продолжали соблюдать этикет кровников. Они не здоровались и не общались между собой, старались не встречаться в общественных местах ^{[15, Тетр.2. Оп.6. Д.16; Тетр.4. Оп.7. Д.2; Оп.2. Д.2; Оп.6. Д.1]}. Несоблюдение данной традиции могло вызвать совершение кровной мести. Так, в селении Куба во время похорон встретились кровники: убийца и сын потерпевшего. Первый, видя кровника, не только не ушел в другое помещение, а наоборот, начал оскорблять парня. В результате сын потерпевшего не смог сдержать своих чувств и убил кровника ^{[25, Д.21-05-22, Т.1-2]}.

Заключение

Итак, проведенный анализ различных аспектов института кровной мести, бытовавшего у горцев с 1870-х по 1960-е годы, позволил выявить ряд тенденций в данной правовой традиции. Причины, вызывающие месть у горцев в дореволюционное время, во многом были схожи на всем Северном Кавказе, между тем у чеченцев и ингушей при похищении девушек и женщин кровная месть использовалась чаще, чем у других народов региона, при этом существовали особенности при урегулировании подобных ситуаций. Формы мести и правила их соблюдения во многом были идентичными у всех горцев, однако в объектах и субъектах мести мы наблюдаем некоторые различия (у осетин убивали не виновного, а лучшего человека и тд.). Правила поведения кровников были более тщательно разработаны среди чеченцев и ингушей, которые отчасти стали размываться в советские годы у всех народов Северного Кавказа. В послевоенное время если у адыгов месть (лъышIэжьы) начала ослабевать ^[27], то у ингушей и чеченцев (дов, чlир) во многом она сохраняла свой дореволюционный уровень.