Региональное измерение «Большой игры»: становление и развитие (конец XVIII – середина XIX вв.)

Крыжко Евгений Владимирович ORCID: 0000-0001-9943-819X кандидат исторических наук доцент; кафедра археологии и всеобщей истории; Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского 295007, Россия, республика Крым, г. Симферополь, пр-т Академика Вернадского, 4 Kryzhko Evgeniy Vladimirovich PhD in History Associate Professor; Department of Archeology and General History; Federal State Autonomous Educational Institution of Higher Education 'V. I. Vernadsky Crimean Federal University' 4 Akademika Vernadskogo Ave., Simferopol, Republic of Crimea, 295007, Russia jeyson1030@gmail.com

Пашковский Пётр Игоревич ORCID: 0000-0001-5403-3797 доктор политических наук профессор; кафедра политических наук и международных отношений; Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского 295007, Россия, республика Крым, г. Симферополь, пр-т Академика Вернадского, 4 Pashkovsky Petr Igorevich Doctor of Politics Professor; Department of Political Sciences and International Relations; Federal State Autonomous Educational Institution of Higher Education 'V. I. Vernadsky Crimean Federal University' 4 Akademika Vernadskogo Ave., Simferopol, Republic of Crimea, 295007, Russia petr.pash@yandex.ru Другие публикации этого автора

Исследование выполнено в рамках реализации проекта в области социально-политических наук FZEG-2024-0011 «Феномен русофобии во взаимоотношениях России и Запада» государственного задания по науке на 2024 год.

Современная эскалация международной напряжённости, связанная со значительным усилением конфронтации России с государствами коллективного Запада, обусловила общее возрождение интереса к историческим аналогам подобных ситуаций. Это привело к многократному увеличению частоты использования термина «Большая игра» в научном, научно-популярном и публицистическом дискурсах: как на страницах отечественных и зарубежных специализированных изданий и монографий, так и в форматах разного рода газет, журналов, книг, интернет-площадок, радио- и телепрограмм. Отличительной чертой данной тенденции стали повсеместные неточности и искажения – от умышленных и целенаправленных, являвшихся следствием информационных кампаний, до производных некомпетентности и непонимания сути проблем – не только определения и трактовок указанного понятия, но и территориальных границ подразумеваемого под ним российско-британского геополитического соперничества. При этом вопрос регионального измерения «Большой игры» представляется наиболее дискуссионным.

В частности, среди прочих контекстов и дефиниций, указанное понятие характеризует очередную партию геополитического противостояния двух основных мировых цивилизаций, продолжающегося более 220 лет: континентальной – в виде евразийской сверхдержавы (Российская империя, СССР, Российская Федерация) и морской – в лице «англосаксонского мира» (Великобритания, а затем США). Территориальные границы этого соперничества менялись на разных исторических этапах, так или иначе, затрагивая евразийский континент ^[1].

Близкой по смыслу можно считать трактовку «Большой игры» как «холодной войны XIX в.», продолжившейся в XX в., между державами англосаксов, с одной стороны, и Российской империей и СССР, – с другой. В этом контексте вопрос географической локализации определялся глобальными масштабами геополитического противостояния, специфическими для конкретного исторического периода ^[2].

Обозначенный разброс мнений относительно регионального измерения рассматриваемого геополитического соперничества вносит дисбаланс в изучение данной проблемы, приводя к неопределённости и искажению её понимания. Цель статьи – на основе проведённого исследования уточнить исторически достоверные географические границы «Большой игры» в период её зарождения и классического проявления.

Представленное исследование базируется на материалах следующих групп источников: работы отечественных и британских путешественников, офицеров, резидентов ^{[3; 4; 5; 6; 7; 8; 9; 10; 11; 12; 13; 14; 15]}; межгосударственные договорно-правовые акты ^{[16; 17]}.

Методология исследования основывается на положениях неореализма в контексте системного анализа международных отношений, при котором взаимодействие разрозненных элементов приобретает новое качество. В связи с этим были использованы такие исследовательские методы. Историко-генетический метод (ретроспективный анализ) обусловил выявление особенностей генезиса и тенденций эволюции территориальных границ «Большой игры», а также установление причинно-следственных связей между её этапами. Ценность ретроспективного анализа в теории и практике международных отношений определяется тем, что история «учит на примере аналогий, а не на основе принципов. Она может осветить последствия действий в сравнительных ситуациях, и, тем не менее, каждое поколение должно находить для себя, какие конкретно ситуации на деле можно сравнивать» ^{[18, с. 69–70]}. Характеристики политических элит и отдельных личностей, оказывавших влияние на указанную российско-британскую конкуренцию, в том числе касательно её регионального измерения, рассмотрены при помощи деятельностного метода. Применение сравнительного метода способствовало определению общего и особенного, повторов и изменений в трактовках географической локализации «Большой игры». Анализ обозначенных материалов (источников) и научных публикаций оказал содействие в формировании теоретической и эмпирической базы исследования, на основании которой были сделаны выводы относительно регионального измерения российско-британского геополитического соперничества в его традиционном понимании.

Анализируемое проблемное поле характеризуется тенденциями терминологического и географического «хаоса» относительно использования термина «Большая игра» в его классической интерпретации. В отечественных и зарубежных международно-политических исследованиях географическими границами данного противостояния обозначаются и Центральная (Средняя) Азия ^{[19; 20]}, и Азиатский регион в целом ^[21], и отдельно Кавказ ^[22]. Существует мнение о наличии «трёх раундов» классической версии «Большой игры», каждый из которых отличался региональными особенностями: персидский раунд (в рамках русско-персидской войны 1804–1813 гг.); среднеазиатский раунд (русско-английское соперничество в регионе в XIX в.); дальневосточно-балканский раунд (конкуренция двух империй от Албании до Японии в начале XX в.). Примечательно, что к проявлению «Большой игры» иногда относят и глобальное соперничество США и СССР времён холодной войны ^[23].

В отдельных трудах – преимущественно зарубежных авторов ^{[24; 25; 26; 27; 28]} – проводится параллель соперничества Российской и Британской империй с современными событиями в центрально-азиатском регионе, при расширении состава участников в лице Китая, Индии, США, ЕС, и использовании аналитических аналогий в сравнении механизмов взаимодействия рассматриваемых акторов, а также дается понятийное обозначение указанных процессов. Отдельно отмечается идеологическая проблема противостояния империй ^[29] и вовлечение в соперничество широкой коалиции государств в региональном измерении ^{[30; 31]}.

Стоит отметить ряд трудов ^{[32; 33]}, затрагивающих вопросы этнографического изучения ареала «Большой игры», а также формирования особенностей местных элит под воздействием борьбы империй за их симпатии. Имеются исследования, сегментировано раскрывающие географию «Большой игры» ^{[34; 35]}, характеризуя стратегическое положение Афганистана и Туркестана в противостоянии империй ^{[36; 37]}.

Довольно информативными в контексте тематики «Большой игры» являются труды М. Васильева ^[38], В. Дегоева ^[30], М. Леонтьева ^[2], М. Ниязматова ^[39], П. Хопкирка ^[20], однако в них не поднимается вопрос обозначения четких географических границ рассматриваемого противоборства. Исключением является работа Е. Сергеева ^[40], который предпринимает попытку выделить ареал противостояния империй, но не учитывает трансформацию соперничества в хронологическом измерении.

Вместе с тем, исследовательское сообщество в подавляющем большинстве сводит географические рамки «Большой игры» к противостоянию России и Великобритании в Центральной (Средней) и Южной Азии, не придавая должного значения ее классической хронологии. В отечественной и зарубежной научной литературе не получили необходимого отражения проблемы формирования территориального ядра противостояния империй, а также процесса перманентной трансформации границ данного геополитического явления в зависимости от его этапа, с четкими параметрами временных рамок, что увеличивает значимость изучения указанных аспектов.

«Большая игра» в классической интерпретации определяется как соперничество Великобритании и Российской империи на пространстве Центральной и Южной Азии в XIX – начале XX вв. Данное противостояние характеризовалось стремлением каждой из сторон реализовать свои интересы, избегая прямого русско-британского военного столкновения, грозившего перерастанием в полноценную войну. В основу механизма конкуренции Петербурга и Лондона были положены дипломатические, резидентурные и экономические средства воздействия и манипуляции в отношении местных элит и населения «серой зоны», разделявшей подконтрольные империям территории. На протяжении XVIII – начала XX вв., в зависимости от краткосрочных и долгосрочных российских и британских интересов, изменяется географический фокус «Большой игры» и появляются периферийные точки противостояния в целях истощения противника.

С середины XVIII в. территориальным ядром данного соперничества выступает полуостров Индостан, где Великобритания в лице Ост-Индской компании проводила колониальную политику, стремясь поставить местные провинции и княжества в зависимость от Лондона, конкурируя в этом с Францией и Голландией ^[41]. Решительные действия по формированию будущей Британской Индии прослеживаются с 1757 г., когда был установлен британский контроль над Бенгалией. В это время Великобритания выигрывает региональное противостояние с европейскими соседями в борьбе за индийские ресурсы и переориентирует свою политику в сторону выстраивания долгосрочной системы контроля в отношении данной территории ^{[24, с. 72–73]}. Одновременно с этим Российская империя активизирует деятельность в южном направлении, характеризующуюся попытками открытия новых ресурсов и торговых путей, а также прямого выхода к незамерзающим водам океана. Подобное обусловливалось тем, что традиционные маршруты для Петербурга были затруднены чередой военных конфликтов с турецкой стороной ^{[35, p. 853]}.

При этом периодические русско-персидские войны 1722–1723 и 1796 гг., направленные на присоединение Закавказья, вызывали беспокойство в Лондоне вследствие того, что Россия демонстрировала системное приближение своих границ к Индии, а Франция приветствовала российскую инициативу. «Во второй половине XVIII в., – писали отечественные исследователи, – Россия вступила в новый фазис исторического развития, характерный тем, что наряду с государственными преобразованиями Екатерина II целенаправленно решала вопросы внешней и морской политики, повышая престиж империи на Востоке и Западе. В этом она следовала геополитическим проектам Петра Великого. Проводимая Петербургским кабинетом внешняя политика с каждым годом становилась всё более активной и целенаправленной. Сфера интересов России распространилась на такие стратегически значимые регионы, как бассейны Азовского, Чёрного, Средиземного и Эгейского морей, охватила Балканы, Кубань, Закавказье и Персию» ^{[42, с. 209]}.

В свою очередь, Великобритания в 1783 г. потерпела геополитическое поражение на американском континенте, потеряв тридцать колоний, при непосредственном участии в этом французской стороны как дипломатического и военного соперника. В результате реваншистские настроения Лондона были переориентированы на традиционную сферу влияния на Востоке в стремлении установить полный контроль над Индией, что удалось реализовать в большей степени к 1832 г. ^{[43, p. 99]}. При этом британцы, помня фиаско с колониями в Америке, ревностно относились к малейшим угрозам их колониальному могуществу и воспринимали Афганистан и Персию в качестве исключительно нейтральной буферной зоны в контексте обеспечения своей безопасности.

В декабре 1800 г. (по британским данным, в январе 1801 г.) был подписан англо-персидский военный и торговый договор, в основу которого легли союзнические отношения между странами против французов с целью обезопасить Индию от внешних сил. Учитывая союзнические отношения Парижа и Петербурга, соглашение косвенно затрагивало и Россию ^{[44, с. 169]}. Впоследствии в 1801 г. император Павел I открыто заявил об индийских амбициях империи, начав подготовку похода, однако был убит и российские устремления переориентировались ^{[24, с. 73]}. Это обусловило начало «Большой игры» в российско-британских отношениях, направленных первоначально на обоюдное сдерживание в вопросе расширения своих границ за счет персидских территорий ^{[25, p. 126–127]}. С оформлением противостояния России и Великобритании, его географические границы, до окончания русско-персидской войны 1804–1813 гг. и подписания Гюлистанского мирного договора 12 октября 1813 г. ^[16], смещаются на запад и объединяют территорию полуострова Индостан, Афганистан и Персию.

Переломным моментом в рамках персидского театра соперничества становится русско-персидская война 1826–1828 гг., закончившаяся победой Российской империи, закрепленной Туркманчайским миром 1828 г. ^[17]. После этого вплоть до 1917 г. устанавливаются стабильные русско-иранские отношения, которые не удалось разрушить британцам даже после резни в российском посольстве в 1829 г. и гибели А. Грибоедова ^{[31, с. 435]}, который «заменял нам там единым своим лицом двадцатитысячную армию» ^{[45, с. 4]}.

Британская политическая элита была шокирована российскими военными успехами на персидском театре «Большой игры», что отразилось в работе Дж. Эванса «О замыслах России» ^[10], в которой автор акцентировал и интегрировал русофобию и методы борьбы Великобритании с Россией путем развязывания серии пограничных локальных конфликтов без прямого вовлечения в них британской стороны ^{[46, с. 22]}. Аргументируя британское внешнеполитическое мышление этого времени, американские исследователи подчёркивали, что в период после 1815 г. «российская армия не прекращала активно проводить военные кампании на Кавказе и в Туркестане, что начало не на шутку беспокоить англичан в Индии. В итоге англо-российские отношения в XIX веке стали ещё более напряжёнными, чем в предыдущем столетии» ^{[36, с. 268]}.

В целом, можно констатировать, что в первой трети XIX в. англосаксонская русофобия оформляется в качестве идеологии. Подобное стало следствием того, что после наполеоновских войн Российская империя начинает восприниматься британскими элитами в качестве реальной геополитической угрозы и основного соперника в Евразии. Не имея достаточных военных возможностей нивелировать «российскую угрозу», Лондон начинает масштабную антироссийскую информационную кампанию, которая – в условиях увеличения влияния общественного мнения на политику западных государств – была инструментом конструирования в сознании разных слоёв общества Великобритании и Европы негативного образа России. Производной этого становится тенденция преимущественного совпадения всплесков англосаксонской русофобии с необходимостью формирования общественного мнения для достижения поддержки геополитических инициатив элит Великобритании, направленных против Российской империи ^{[29, с 37-40]}.

Провал британской политики в Персии сместил географический фокус «Большой игры» на Кавказ. В Лондоне нарастали крайне негативные настроения в отношении Петербурга, но самостоятельно выступить британцы опасались, взяв курс на формирование антироссийской коалиции. С началом 1830-х гг. на территории Кавказа появились резиденты Великобритании, которые занимались организацией местных племен для централизованной борьбы с Россией, привлекая к этому Турцию ^{[30, с. 54; 31, с. 436]}. Одним из самых влиятельных британских эмиссаров в Османской империи выступал Д. Уркварт, который придерживался крайних русофобских взглядов и искренне верил в «тотальную русскую угрозу» в отношении Индии. В 1835 г. в свет вышла его книга «Британия и Россия» ^[14], которая, с учетом лобби друзей офицера в политических кругах, вызвала всплеск антироссийских настроений в Великобритании. Данной тенденции способствовал прогноз резидента, что в ближайшем будущем экспансионистские устремления Петербурга будут направлены на дезинтеграцию и подчинение Турции, её покорение и выведение из фарватера внешней политики Лондона, а также вооружение и переориентацию Персии на агрессивную политику в отношении Индии. Д. Уркварт, имея поддержку со стороны короля Вильгельма IV, получил неограниченные финансовые возможности, направленные на помощь черкесам на Кавказе в борьбе с Россией ^{[20, с. 179–182]}. Но войны между империями удалось избежать дипломатическим путем, учитывая, что Великобритания на тот момент не смогла найти сильных континентальных союзников против России.

Постепенно развивающиеся события Восточного вопроса (борьба европейских государств и России за территории распадающейся Османской империи) привели к Крымской войне 1853–1856 гг., закончившейся поражением Российской империи, сохранившей при этом позиции на Кавказе. Данная ситуация не устраивала Великобританию, которая требовала от своих союзников продолжения кампании в 1857 г. на кавказском театре военных действий. Однако, оставшись наедине с Россией, она сводит свои милитаристские амбиции к заигрыванию с горными племенами, что оборачивается вытеснением британцев с территории Кавказа и окончанием Кавказской войны 1817–1864 гг. ^{[30, с. 54]}. После окончания Кавказской войны и поражения движения горцев во главе с Шамилем, шёл процесс быстрой интеграции Кавказа в состав Российской империи. Лондон, который в течение длительного времени конкурировал с Петербургом в борьбе за Кавказ и часть Центральной Азии (которая также вошла в состав Российской империи), взял паузу в «игре», сконцентрировав свои усилия на Ближнем Востоке и Индии ^{[22, с. 18–19]}.

В декабре 1864 г. министр иностранных дел А. Горчаков разослал европейским государствам меморандум о переориентации политики России на Восток, поставив вопрос об отсутствии географических границ между сферами влияния стран, что рассматривалось в качестве возможностей будущих территориальных приобретений ^{[24, с. 76]}. Это смещает географические рамки «Большой игры» от Кавказа в сторону Туркестана и Афганистана.

Ещё в первой четверти XIX в. активизируются действия империй в Центральной Азии: указанные территории вводятся в поле «Большой игры». Знания о центрально-азиатских государствах в Петербурге и Лондоне были ограничены сведениями купцов, что стимулировало империи к изучению и дальнейшему освоению «срединных пространств», в процессе чего происходило завоевание симпатий местного населения и определение устремлений национальных элит ^{[33, p. 1499–1501]}. Центрально-азиатские территории стали местом регулярных визитов российских ^{[3; 4; 5; 6; 7]} и британских ^{[8; 9; 10; 11; 12; 13; 14; 15]} резидентов в первой четверти XIX в. Официальное британское присутствие в центрально-азиатском регионе фиксируется с 12 января 1830 г. и связано с поручением Э. Лоу (президента Контрольного совета Индии) генерал-губернатору лорду У. Бентинку об организации торгового пути в Бухару. Лондон стремился создать «серую зону» между империями, в которую должны были войти Эмират Афганистан, Османская империя, Персия, Хивинское ханство и Бухарский эмират ^{[28, p. 127]}. Однако у Петербурга были иные планы на этот счет. Противоборствующие империи пытались склонить местные элиты на свою сторону. Экономическую составляющую этого соперничества выигрывал Лондон. В то же время дипломатический успех был на стороне Российской империи, но достигался он крайне медленными темпами из-за противодействия Великобритании.

Миссия Я. Виткевича в Афганистан в 1837 г. добилась расположения эмира, что вызвало беспокойство у британцев, став основной причиной Первой англо-афганской войны (1838–1842 гг.) и установления только к 1855 г. контроля над страной. Хрупкость управления Кабулом стимулировала британцев к созданию эффекта стратегической глубины для индийских владений за счет соседних территорий, а также к окончательной консолидации под своим подчинением индийских земель с перспективой дальнейшего экономического освоения континентальной Азии. Индия и Афганистан служили плацдармом в этой «игре» с Россией за влияние в регионе ^{[47, с. 70–71]}. В этом ключе произошли две англо-сикхские войны (в 1845–1846 и 1848–1849 гг.), покорение Нагпурского княжества (1853 г.) и Ауда (1856 г.), и разгром восстания сипаев (1857–1859 гг.) ^{[38, с. 41–42]}, в подстрекательстве которого пытались найти российский след, но безуспешно. В Индии резиденты России появились к середине 1870-х гг. ^{[40, с. 71]}. Ко второй половине XIX в. Великобритания, укрепив тылы, была готова к реализации своих туркестанских амбиций, а также к расширению географии «Большой игры» в восточном направлении.

Таким образом, в настоящее время наблюдается актуализация дискурса относительно «Большой игры», региональное измерение которой характеризуется расплывчатостью множества подчас взаимоисключающих интерпретаций географических границ данного явления. Это приводит к аберрации представлений о его сущности, что отражается на уровне теоретических обобщений и производных от них практических действий государств в международно-политической сфере. Обращение к анализу опыта классической версии российско-британского геополитического соперничества способствует выявлению исторически обоснованных примеров трансформации проблемы географических рамок «Большой игры» и, следовательно, построению объективных аналогий, применимых в контексте современных реалий.

Ретроспективный анализ показал, что в рамках геополитической конкуренции Лондона и Петербурга дипломатическими, резидентурными и экономическими средствами в Центральной и Южной Азии в конце XVIII – середине XIX вв. условно выделяется ядро (основное пространство) и периферия (периодически активизирующиеся «очаги», действующие поочерёдно, одновременно или частично пересекающиеся во времени в зависимости от ситуации). В качестве ядра перманентно выступали территории Индии и Афганистана. Периферийные точки соперничества «вспыхивали» и «затухали» на определённых этапах в соседних регионах по периметру ядра «Большой игры», будучи так или иначе связанными с ним. В свою очередь, прослеживается закономерность в соотношении фаз активизации «Большой игры» и усиления проявлений британской русофобии, которая с первой трети XIX в. приобретает характеристики идеологии.

Первоначально, с 1757 по 1796 г., противостояние концентрировалось на полуострове Индостан в отношении индийских территорий с некоторым преимуществом британской стороны. С 1800 по 1829 г. активизируется «очаг» соперничества в Персии, что стало «точкой отсчёта» в хронологии классического варианта «Большой игры». Успех российской политики на данном этапе способствовал, с начала 1830-х по 1864 г., смещению фокуса конкуренции империй на Кавказ. Одновременно с этим, с первой четверти XIX в. по 1837 г., осуществляются английские и российские разведывательные миссии в рамках Туркестана в целях завоевания симпатий местных элит. В дипломатической части данной «игры» преуспела Россия, а в экономической – Великобритания. В 1837–1859 гг. границы активного соперничества охватывали территории Афганистана, владения сикхов и Индию. Лондон укрепил свои позиции в регионе, вынашивая туркестанские амбиции. Начинался новый этап «Большой игры».