Миф о Гуне и Юе: как мифологическое отображение перехода от матриархата к патриархату у народности Ся

Ян Чэньбэй кандидат культурологии аспирант; институт философии; Санкт-Петербургский государственный университет 199034, Россия, г. Санкт-Петербург, Менделеевская линия, 5, оф. 32 Yang Chenbei PhD in Cultural Studies Postgraduate student; Institute of Philosophy; St. Petersburg State University 199034, Russia, Saint Petersburg, Mendeleevskaya liniya, 5, office 32 st106502@student.spbu.ru

Целью данного исследования является изучение причин перехода от матриархата к патриархату на основе феномена отношений отца и сына (рождения Юя без участия женщины) в мифе «Гунь и Юй» с историко-культурной точки зрения. Метод исследования – исследование литературы. Объединение двух культурных феноменов — культа тотемов и системы «чаньвэн» для более глубокого исторического и социального анализа мифа «Гунь и Юй». Ключ к разгадке лежит в понимании социальных функций, символических значений, а также познания и логики, лежащих в основе культурных символов. Цель работы определяет следующие задачи: (1) Объединяя два культурных явления, проводится культурологический анализ использования мифа «Гунь и Юй» в китайской литературе; (2) Выявить социальные проблемы, связанные с отражением мифов в истории Китае; (3) Проанализировать историко-литературное значение и социокультурную репрезентацию мифа «Гунь и Юй».

I. Основные характеристики перехода от матриархального к патриархальному обществу

(1) Культ тотемов в Китае

Культ тотемов — продукт матрилинейного родового общества. В эту эпоху преобладающей системой организации общества был групповой брак, и, как говорил Чжуанцзы, «люди знают своих матерей, но не своих отцов» ^[13]. Иными словами, люди не различали естественных отношений между родителями и детьми. Они сохраняли имя матери-основательницы рода и связывали рождение своих предков с отношениями между ней и каким-либо богом. В этом случае богами являются тотемы, которые обычно выбираются из множества растений, животных или неживых существ, имеющих тесную связь с родом и почитаемых как символы и эмблемы родовой группы. Однако в связи с постоянно развивающимся институтом брака дети стали получать представление о том, кто приходится им отцом, и это феномен привел к началу кризиса в тотемном культе.

В рамках матриархата после смерти мужчины его имущество переходит к роду, в котором он родился, и наследуется его кровными родственниками по материнской линии, а его дети могут наследовать имущество матери только совместно с другими кровными родственниками матери, или максимум отдельно от матери, но не от отца. С развитием производительности до определенного уровня статус мужчин повышался, их богатства росли, и они пытались опереться на этот факт, чтобы изменить распространенную в то время систему наследования от членов клана таким образом, чтобы право наследования принадлежало только их детям. Л.Г. Морган считает: «Накопление собственности и желание передать ее детям было в действительности фактором возникновения моногамии, имевшей целью обеспечить законных наследников и ограничить их число подлинными потомками брачной пары» ^{[6, с. 281]}. В результате костяком клана постепенно становились мужчины, а женщины подчинялись им. С распадом матрилинейного клана культ тотемов постепенно сошел с исторической сцены, и до наших дней дошли лишь некоторые его остатки. В общем, существование и исчезновение тотемного культа можно рассматривать как разделительную линию между матрилинейными и патрилинейными родовыми обществами.

(2) Система чаньвэн

Принято считать, что переход от матрилинейности к патрилинейности осуществился плавно и постепенно, без значительных потрясений, но в действительности это одна из самых радикальных революций в истории человечества. Об этом свидетельствует обычай, получивший в китайском языке наименование «система чаньвэн» (кит. 产翁, буквально “рожающий отец”), но известный и за переделами Китая. Под этим термином обычно подразумевается, что мать после родов не кормит младенца грудью, а муж ухаживает за ним в постели. Эта система зафиксирована не только в Китае, но была распространена также во многих странах мира среди различных этносов. К примеру, на Кавказе существовало так называемое «мужское постельное белье». В Северной Америке у шошонов, когда беременная женщина рожает, ее муж уходит в уединенную хижину, приготовленную для него матерью. Он должен оставаться в хижине один в течение пяти дней, до того момента, пока у новорожденного не отпадет пуповина. Он также должен соблюдать различные табу, обычно близкие к тем, что применяются к менструирующим женщинам: не употреблять в пищу никакого мяса, никаких супов, а только зерно, не мыться до истечения пяти дней и т. д. ^[14]. Многие индейские племена в Америке, народ динка в долинах Конго и Белого Нила в Африке, айны в Японии, баски в Пиренеях, ряд коренных народов в южной части Тихого океана и другие этнические группы также сохранили следы этой системы до настоящего времени.

Мотив рождения ребенка непосредственно от отца прослеживается и на мифологическом материале. В древнегреческой мифологии Афина родилась от Зевса и Метиды. Зевс проглотил Метиду не жуя, когда она находилась в состоянии беременности. Позже Зевс почувствовал боль в голове и попросил Гефеста, бога огня, расколоть ему голову бронзовым топором, и тогда Афина с криком выпрыгнула из головы отца. Здесь же можно упомянуть и Диониса, которого Зевс извлек недоразвитым из утробы матери и донашивал, зашив себе в бедро. Миф о зачинающей матери и рожающем отце в определенной степени является фоном для происхождения понятия «чаньвэн». Таким образом, очевидно, что система чаньвэн, как и культ тотемов, — феномен, общий для «детства человечества».

В древних китайских мифах, через истории о Гуне, Юе и Ци, можно проследить траекторию перехода от матриархата к патриархату в истории китайского первобытного общества.

II. Исторический и культурный анализ эволюции матриархальных и патриархальных обществ

Патриархат в Китае зародился в период Чжуаньсюй (кит. 颛顼), но окончательное становление системы претерпело длительные изменения, а в период Яо-Шунь-Гунь-Юй еще сохранялись пережитки перехода от матриархата к патриархату.

(1) Анализ родственных отношений между Гунем и Юем

Миф о Гуне, Юе и борьбе с потопом является одним из древнейших китайских мифологических сюжетов, дошедших до наших дней, он впервые появился в «Книге гор и морей» («Шань хай цзин», кит. 山海经) и «Чуских строфах» («Чу Цы», кит. 楚辞) в период Сражающихся царств. Традиционно его ключевые персонажи Гунь и Юй считаются отцом и сыном. Согласно трактату «Ши цзи» (кит. 史记 – «Исторические записки»), Гуня казнили после того, как он не смог обуздать потоп проблему, Юй унаследовал должность Гуня, продолжил борьбу с наводнением и в итоге добился успеха. Однако, если мы проследим происхождение этих персонажей, мы обнаружим, что миф о Гуне содержит множество загадок, на которые трудно ответить. Можно сказать, что миф о Юе является результатом развития мифа о Гуне. По поводу точки зрения на отношения между Гунем и Юем в период до эпохи Цинь существовало две разные повествовательные системы: одна система, официально признанная, была записана в исторических биографиях, а другие — приводимые в «Книге гор и морей», «Чуских строфах» и других книгах, — можно назвать повествовательными системами мифического характера.

Первый тип, согласно записям «Шаншу Яодянь» (кит. 尚书·尧典), «Ши цзи» и других книг, император Яо (кит. 尧) поручил Гуню сдержать разливы рек. В течение девяти лет Гунь безуспешно пытался бороться со стихией, уступив императорский трон Шуню. Шунь казнил Гуня в горах Юйшань (кит. 羽山, букв. «Гора перьев» или «Крыло-гора»), а его сыну Юю велел продолжать борьбу с наводнениями, и Юй в итоге сумел отвести паводок. Самая ранняя запись такого рода официального заявления восходит к гадательной книге «Гуйцзан» (кит. 归藏). Согласно записи, Гунь твердо знал, что ему не удастся справиться с наводнением, но не отступил, несмотря на трудности. Вместо этого он использовал для дальнейшего контроля над наводнением метод «перекрывания течения всех рек» (буквально «сотни рек», кит. 壅防百川). В книге «Го юй» (кит. 国语, «Речи царств» или «Повествования о царствах»), в разделе «Чжоу Юй Ся» (кит. 国语: 周语下) написано: « В прошлом Гун-гун… хотел перекрыть течение всех рек, снести возвышенности и запрудить низменности, чтобы нанести вред Поднебесной. За это великое Небо не дало ему счастья, народ не оказал помощи, возникли беды и смуты, в результате которых Гун-гун был уничтожен. Затем во времена Ю-юя жил Гунь, правитель владения Чун. Он дал волю своему порочному сердцу, а в действиях повторил ошибки Гун-гуна, за что Яо убил его в горах Юйшань» ^{[2, с. 62]}. В этом отрывке из «Го юй» упоминается, что и Гунь (кит. 鲧), и Гунгун (кит. 共工) пытались «перекрыть течение всех рек» для борьбы с наводнениями, но в конечном итоге потерпели неудачу и обрекли на гибель многих людей, за что поплатились жизнью сами. На самом деле деяния Гуня и Гунгуна схожи. Ученые «Школы дискуссий о древней истории» («Критики древней истории», кит. 古史辨派) полагают, что на самом деле это один и тот же человек. В 1934 году Тун Шуе упомянул в постскриптуме к «Дискуссии о происхождении теории пяти стихий», что Гунгун — это аватара Гуня. После этого Ян Куань отвел много места для описания этой точки зрения во «Введении в древнюю историю Китая». Его заявление вызвало в то время большой резонанс и было принято многими учеными. Историк Сунь Цзоюнь в книге «Исследование о Чи Ю» 1940 года в большом количестве цитирует Ян Куаня. С приходом наших дней все больше ученых задаются вопросом тождественности фигур Гуня и Гунгуна. Они считают, что доказательства утверждения о том, что эти двое на самом деле являются одним человеком, недостаточны и это заявление трудно подтвердить ^{[20, 25]}.

Хотя до сих пор трудно точно сказать, являются ли Гунь и Гунгун одним и тем же человеком, согласно приведенной выше выдержке из «Го юй Чжоу юй», мы, по крайней мере, знаем, что люди в период Весен и Осеней, а также в период Воюющих царств верили, что Гунь и Гунгун имели опыт борьбы с наводнениями и Гунгун совершил ошибку при запруживании рек, что привело к неудаче. Гунь не извлек урок из неудачи Гунгуна, но продолжал использовать ошибочные методы своего предшественника, что в конечном итоге привело к катастрофе. Стоит отметить, что «Го юй» сообщает, что человеком, казнившим Гуня, был Яо. Однако в «Мэн-цзы» (кит. 孟子) Гуня казнил именно Шунь (кит. 舜). Согласно записи, «Шунь сослал Гун-гуна в Ючжоу, отправил на поселение Хуань-Доу в Чуншань, казнил Сань-Мяо в Саньвэе, умертвил Гуня в Юйшани. Предание казни этих четырех злодеев привело к тому, что вся Поднебесная покорилась Шуню, так как были осуждены те, кто был лицеприятным» ^{[7, с. 132]}. «Мэн-цзы» не только называет Шуня человеком, убившим Гуня, но также перечисляет имена Гуня, Гунгуна, Хуань-доу (кит. 驩兜) и Сань-Мяо (кит. 三苗) в качестве «четырех злодеев». Автор книги считал, что их деяния были чрезвычайно злыми, а потому их убийство Шунем следует считать справедливой карой. Ко времени написания «Люйши чуньцю» (кит. 吕氏春秋) «грехом» («злодеянием») Гуня была не только неспособность усмирить наводнения, но и стремление взойти на престол, сопротивление отречению Яо от престола в пользу Шуня и организация бунта.

В повествовании об отношениях Гуня и Юя уже появлялась и широко распространялась в доциньский период формулировка «Гунь — отец Юя», однако в более поздних поколениях распространилась версия родословной цепочки «Хуанди — Чанъи — Чжуаньсюй — Гунь — Юй» (кит. 黄帝—昌意—颛顼—鲧—禹), и сведения об их родственных отношениях появляются относительно поздно. Они не встречаются в различных документах раннего периода, но появляются в конфуцианских документах «Сила дэ пяти императоров» («У ди дэ», кит. 五帝德) и «Родословная императоров» («Ди си», кит. 帝系). Конфуций сказал: «Внука Гао Яна и сына Гуня зовут Вэнь Мин» ^{[10, с. 729]}. В «Родословной императоров» сказано: «У Чжуаньсюя (муж.) родился Гунь (муж.), а у Гуня родился Вэньмин, он же Юй (муж.)» ^{[10, с. 737]}. Кроме того, в книге «Происхождение поколений» («Шибэнь», кит. 世本) также упоминается: «У Чжуаньсюя родился Гунь, а у Гуня родился Гаоми, он же Юй» ^{[1, с. 90]}. В конечном итоге это заявление было принято «Ши цзи» в качестве официального авторитетного заявления.

Более того, существует еще одна теория о родстве Гуня и Юя, полная мифического подтекста. Согласно «Книге гор и морей», а именно ее XVIII разделу (цзюаню) «Каталог [земель] внутри морей» («Шань хай цзин: Хай нэй цзин», кит. 山海经: 海内经): «Воды потопа разлились до небес. Гунь не дождался приказа Предка и похитил саморастущую землю, чтобы преградить [путь] водам потопа. Приказал тогда Предок Заклинающему огонь казнить Гуня у Крыло[-горы]. Гунь воскрес и родил Юя. Повелел тогда Предок Юю закончить устроение земли, чтобы учредить Девять областей» ^{[5, с. 164]}. Мифические элементы этого отрывка очевидны. С одной стороны, Гунь похитил у Предка землю, подобно Прометею, выкравшему у богов огонь. По мнению Го Пу, комментатора «Книги гор и морей», саморастущая земля («земля Сижан») — это почва, которая бесконечно растет и набухает, как тесто. Под Предком (ди – «императором) явно подразумевается божественный Император Небес, а не смертные императоры, такие как Яо и Шунь, упомянутые в исторических биографиях. С другой стороны, Юй родился из тела Гуня после того, как его казнили. Следует также отметить, что, по некоторым версиям, Юй родился в облике змеи или желтого дракона; это придает его рождению еще больший мифологический колорит.

Таким образом, миф о рождении Юя из живота Гуня на самом деле можно рассматривать как трансформацию мифа о смерти и возрождении Гуня. Формулировка, согласно которой Гун после смерти превратился в желтого дракона, означает, что его душа вознеслась на небеса и возродилась, но в иной ипостаси, которая и получила имя Юй. В «Золотой ветви» Фрэзер подробно обсуждает вопрос о том, что в сознании первобытных людей божественные властители находятся высоко, а правители — это аналоги богов в мире смертных, так что «смерть и воскресение властителя представлялись единственным средством сохранить во всей полноте его священную жизнь, необходимую для спасения народа и всего мира» ^{[11, с. 204]}, и что поэтому колдовство должно использоваться для защиты души правителя от вреда, и что когда здоровье правителя сталкивается с ослаблением, необходимо, чтобы новый правитель получил власть богов, убив старого, — этот процесс осмысляется как ритуальное умерщвление и последующее воскрешение бога. Миф о Гуне и Юе точно подтверждает мнение Фрэзера, как сказал Сунь Чжун-эн: «Как миф, он (т.е. отец Гунь, порождающий Юя в утробе матери) представляет собой упорство человека в его борьбе с природой и стойкость человека, который даже может быть воскрешен из мертвых и может быть "преобразован" и "превращен" в другого нового человека. [Трансформация] Гунь[я] — Юй[я] — это именно такое мифологическое превращение. Говоря об отношениях, в которых состоят Гунь и Юй, следует сказать, что Гунь — предшественник Юя, а Юй — преемник Гуня…» ^[8] Мало того, Гу Цзыли также считает: «Гунь стал жертвой человеческого жертвоприношения, посредством которого люди древности пытались обрести контроль над водной стихией. Гунь — бог воды, и использовать его в качестве объекта жертвоприношения означает убить старого бога и создать нового. Рассечение чрева Гуня породило Юя, бога воды» ^[3]. Таким образом, широко распространенный в доциньский период миф о «смерти Гуня и жизни Юя» на самом деле является пережитком концепции божественной силы, возвращающейся из мертвых в рамках древней колдовской традиции, т.е. передача божественной энергии от Гуня к Юю осуществляется через смерть и возрождение.

(2) Анализ исторических аспектов

Тем не менее, отражая содержание борьбы с потопом, миф о Гуне и Юе также имеет в качестве подоплеки исторический феномен перехода от матрилинейности к патрилинейности, в полной мере отражая борьбу и конфликт между двумя сторонами в период социальных преобразований. Начиная примерно со времен, описываемых в мифе о Гуне и Юе, родоплеменные общины в бассейне Желтой реки в Китае постепенно перешли от матрилинейного кланового уклада к патрилинейному. Это «одна из самых радикальных революций, которые когда-либо переживало человечество» ^{[15, с. 67]}. Социальный уклад, идеология, культура и обычаи матриархальной эпохи начали меняться на патриархальные. Именно на этом фоне разворачиваются события мифа о Гуне и Юе, и поэтому в нем явно прослеживается переход к патриархально-клановой организации общества. С развитием производительных сил возникла череда конфликтов за власть между угасающей матриархальной системой и набирающей силу патриархальной системой. Эта борьба отражена в мифе о Гуне и Юе, относящемся к тому же периоду.

Во-первых, меняется пол героя, спасающего Китай от потопа. В первоначальных мифах о катастрофах, сложившихся в матриархальный период, подвиг Нюйва, залатавшей небесный свод, на самом деле являлся попыткой прекратить потоп, запечатав дыры в небесной тверди, сквозь которые хлестала вода. При переходе от мифа о Нюйва к мифу о Гуне и Юе наблюдается трансформация героя – борца со стихией из женщины в мужчину, что отражает, во-первых, появление земледельческих орудий и развитие производительности труда – «Для древних людей смерть была не концом жизни, а переходом к возрождению» ^[8] – (согласно традиционным патриархальным понятиям, женщина не должна была работать вне дома, а уж тем более пользоваться сельскохозяйственными орудиями), во-вторых, физическое превосходство мужчины над женщиной; первобытные люди постепенно осознали превосходство мужчин, что и положило начало зарождению патриархальной власти.

Во-вторых, происходит постепенная утрата женщиной репродуктивных прав. В «Шань хай цзин» излагается легенда о «Женской стране» – Нюйцзыго: «То есть пруд Хуанчи — Желтый пруд. Женщины заходят в него купаться. Когда они выходят, оказываются беременными» ^{[17, с. 268]}; в «Анналах царств У и Юэ» («У Юэ чуньцю», кит. 吴越春秋) также упоминается девушка из рода Юсинь, по имени Нюйси, которая «развлекалась на горе Дишань и вдруг почувствовала, что странно возбуждена. Оказалось, что она забеременела. Она вскрыла себе бок и родила Гао Ми [т.е. Юя]»; Цзянь-ди, прародительница народа инь, проглотила яйцо ласточки и родила мальчика по имени Ци ^{[12, с. 346]}. В этих материалах записано, что отцы-основатели кланов родились в утробе целомудренной девы без совокупления с мужчиной. Выделение материнства в качестве исключительно женской функции устанавливает сакральный статус материнства в клановом обществе.

Однако по мере того, как связь между зачатием, беременностью и родами становится все более очевидной, начинается борьба за репродуктивные права. В «Книге гор и морей» записано соответственно: «Царство Мужчин находится к северу от птицы вэй. Люди там носят одежду, шапку и меч на поясе» ^{[5, с. 127]}; «С юга к Стране шаманов примыкала страна Чжанфуго — Страна мужчин. Там не было ни одной женщины. Одежда у них была всегда в порядке, а на поясе висел меч»; «Жен у них не было, но каждый мог породить из своего тела двух детей. Эти дети при рождении представляли собой тени, а когда они переставали быть бесплотной тенью, мужчины, породившие их, умирали. Говорили также, что эти дети рождались у них из подмышек» ^{[16, с. 207]} и т. д. С развитием цивилизованного общества патриархальная власть не только не ослабла, но и продолжает укрепляться, и миф о том, как Гунь родил Юя, является классическим примером мифа о чудесном рождении сына без участия женщины. За этим трагическим мифом скрывается ожесточенная борьба между патрилинейными кланами, когда они сражались с матрилинейными кланами за право на родословную своих детей.

Чередование матриархата и патриархата, трансмутация между двумя самыми ранними социальными системами человеческого общества, имеет свои собственные законы функционирования. Согласно более поздним записям, в то время «[Когда] действовало Великое Дао, Поднебесная была гун (Тянься вэй гун, т.е. мир был справедлив). Выбирали добродетельных, содействовали способным; учили верности, совершенствовали в дружелюбии...» ^[19],это бесклассовый мир с разделением собственности. Описанная более поздними поколениями в подобной литературе, она на самом деле относится к ситуации в матрилинейных клановых обществах. А затем, по мере увеличения общей собственности племени, в роду стала возрастать доля частной собственности и стремление вождей племени к личному богатству, и положение вождя племени, а то и всего племени, постепенно стало предметом споров. Однако борьба между системой добровольной передачи власти и наследственной системой началась в эпоху Яо, Шуня и Гуня, т.е. в начале периода перехода от матриархального к патриархальному строю. Причина, по которой Гунь осмелился нарушить традиции матрилинейного кланового общества и захотел оставить своих детей в родном клане, заключалась в том, что Гунь стал мужчиной, бросившим вызов матриархальному укладу. В то же время попытка Гуня занять место правящей матриархальной верхушки подтверждается документально: «Когда Яо уступил Поднебесную Шуню, Гунь был одним из чжухоу. Он разгневался на Яо и сказал: “Ди-предком становится тот, кто обрел небесный путь-дао; гуном становится тот, кто постиг дао-закон неба и земли. Но ты не сделал меня саньгуном!” Тем самым он хотел сказать, что Яо не прав. Он так жаждал заполучить титул саньгуна, что в ярости готов был обратиться даже к диким зверям как союзникам, желая поднять мятеж ради достижения цели. Он выровнял рога зверей так, что они как бы образовали городскую стену; он заставил их поднимать хвосты так, чтобы их могли принять за знамена» ^[21]. Этот фрагмент достаточно показателен для того, чтобы продемонстрировать, что Гунь отважен, целеустремлен и обладает духом противоречия.

(3) Анализ на уровне института брака

Конец Гуня трагичен — он был изгнан и казнен. Сын Гуня, Юй, наследует дело отца, но помимо этого стоит обратить внимание на брак Юя и его жены Тушань. Согласно книге «Чу Цы: Небесные вопросы», причина, по которой Юй женился, не доведя до конца борьбу с потопом, заключалась в желании иметь преемника, поэтому он отправился к дочери клана Тушань, и прошел путь «мужа и жены» в земле Тайсан. Но не так, как все остальные, так что 8 числа он женился, а 1 числа — усмирял наводнение ^{[18, с. 97-98]}. Этнографы установили, что человеческие браки прошли пять стадий брачных обычаев: первобытный промискуитет, кровнородственные браки, «пуналуальные» браки, исключающие связь с кровными родственниками первой степени, парные (диадические) браки и моногамные эксклюзивные браки ^{[9, с. 202-203]}. Смешанные браки — это обычная система брака в древние времена, не имеющая фиксированной формы супругов и не образующая семью. Смешанные браки описываются в «историях о чудесных рождениях и выведении потомства в гетерогамных браках» ^{[9, с. 203]}. История о браке иноплеменника и медведя, а также миф о рождении Юя являются отражением первобытного промискуитета. Кровнородственные и пуналуальные браки относятся к стадии полигамии, которая структурирована в виде полиандрии. Члены диадических брачных кланов ищут мужей или жен за пределами клана; межродовые браки между мужчинами и женщинами одного поколения внутри рода не допускаются; мужчины ищут жен у женщин за пределами клана, а женщины — мужей у мужчин за пределами клана. По мере повышения статуса мужчин в общественном производстве ожидалось, что мужчины будут жениться на женщинах, возвращая их в свои кланы, а их жены будут жить с мужьями. С этих пор диадические браки достигли стадии эксклюзивных браков. Под эксклюзивным браком понимается моногамный брак — институт, возникший с повышением статуса мужчины и развитием патриархальных устоев.

Принадлежали ли Юй и Тушань к одному клану? «Судья исторических записей», ссылаясь на «Императорскую родословную», пишет: «Юй женился на дочери клана Тушань по имени Нюйва, чтобы родить Ци» ^{[23, с. 65]}. В китайской мифологии существует женский персонаж по имени Нюйва, ключевой для сюжета о латании небесного свода; эта Нюйва обычно имеет облик змеи с человеческим лицом. Однако Нюйва, которая залатала небесный свод и создала человека, не принадлежала к клану Тушань. Помимо имени «Нюйва», женщина из клана Тушань была известна и под другими именами: в «Хрониках весен и осеней» (кит. 吴越春秋) приводится имя «Нюй-цзяо» (кит. 女娇), а в «Веке императоров» (кит. 帝王世纪) — «Ю-нюй» (кит. 攸女); в вышеупомянутом мифе о Нюйве нет сведений о том, что Нюйва носила имя «Нюй-цзяо» или «Ю-нюй» (строго говоря, между этими двумя персонажами вовсе не прослеживается ничего общего кроме женского пола и совпадающего имени), поэтому клан Тушань нельзя однозначно определить как змеиный. Тем не менее, с определенностью можно утверждать, что в мифе о Гуне и Юе все метаморфозы Гуня и Юя связаны с образами медведя и дракона, тогда как змеи не фигурируют в этом сюжете ни в каком виде. В то же время клан Тушань никак не связан ни с медведями, ни с драконами. Следовательно, у клана Гуня и Юя и клана Тушань разные тотемные животные, а это указывает на то, что брачная связь между Юем и кланом Тушань состоялась скорее между двумя кланами, чем между представителями одного и того же клана. Как говорится в «Новом исследовании Тушаня», «кланы Ся и Тушань были двумя межродовыми общинами, а брачный уклад на исходе первобытного общества представлял собой диадическую брачную систему, в которой два межродовых клана были более прочно объединены в брачные отношения» ^[4]. Более того, что касается женитьбы Юя, некоторые ученые утверждают, что история женитьбы Юя на Тушань отражает переход от матриархата к патриархату в первобытном клановом обществе Китая. Трагедия клана Тушань — это красочное изображение краха матриархата и триумфа патриархата ^{[24, с. 43-46]}. По той же причине у них родился сын по имени Ци (кит. 启). Поскольку в матрилинейных клановых обществах было принято, чтобы ребенок оставался с матерью, Юй потребовал вернуть сына из клана Тушань и принялся бороться за право опеки над Ци. Поведение Юя показывает, что в его представлении дети должны следовать за своими отцами, поэтому эта история свидетельствует о возрастании патриархальных представлений.

Отец Гунь и сын Юй прошли через два поколения, т.е. переход от матриархата к патриархату, который окончательно завершился в поколении сына Юя, Ци, который принял скипетр от Юя и основал династию Ся. Согласно традициям матрилинейного кланового общества, после Юя его преемником должен был стать И (кит. 益), демократически избранный племенным союзом. На смертном одре Юй все же осуществил волю народа: «выдвинул И, поручив ему дела управления» и «вручил Поднебесную И» ^{[22, с. 163]}. Однако в те времена легитимностью обладала не система добровольной передачи власти выборов и уступок матрилинейного кланового союза, а патрилинейная система наследственного престолонаследия, при которой «сын наследует дело своего отца». В конце концов Ци стал новым царем династии Ся и одновременно основал классовое общество.

Заключение

По выражению Ф. Энгельса, переход от матриархата к патриархату синхронен с переходом от присваивающего хозяйства к производящему: «"дикий" воин и охотник довольствовался в доме вторым местом после женщины, "более кроткий" пастух, кичась своим богатством, выдвинулся на первое место, а женщину оттеснил на второе» ^{[15, с. 73]}. Начиная с борьбы Гуня со своей женой Тушань за право воспитывать детей от имени мужчины, чтобы бороться за право на деторождение в матриархальном обществе, затем борьбы Юя со своей женой Тушань за право воспитывать детей, т.е. право детей унаследовать фамилию отца, и затем воцарения Ци и династии Ся, в рамках которой власть уже передавалась от отца к сыну, можно увидеть, что существует линия развития, проходящая через становление патриархальной системы. Благодаря Гуню, Юю и Ци были установлены мужское репродуктивное право, право передачи потомкам отцовской фамилии и наследственное право отца и сына, что завершило переход народности Ся от матриархата к патриархату и становление классового общества. Несмотря на то, что эта серия изменений была завершена Ци, согласно мифологическим источникам, данная заслуга принадлежит Гуню и Юю.