Социальные и правовые аспекты противодействия коррупции в советской России (1920-е годы)

Коррупция – это явление универсальное. Универсальность определяется двумя основными факторами: во времени она существовала всегда, на всем протяжении существования человеческого общества, в пространстве – существовала и существует повсеместно, во всех сферах жизни, от государственного аппарата и до бытового уровня. В современной научной литературе представлены два основных подхода к определению понятия коррупции. В широком смысле это понятие охватывает негативное социальное явление, поразившее публичный аппарат управления и выражающееся в разложении власти, умышленном использовании государственными и муниципальными служащими, иными лицами, уполномоченными на выполнение государственных функций, своего служебного положения, статуса и авторитета занимаемой должности в корыстных целях для личного обогащения или в групповых интересах^[1]. В узком (собственно юридическом) смысле коррупция рассматривается как совокупность составов правонарушений, предусмотренных в законодательстве и отличающихся таким важным квалифицирующим признаком, как использование должностным лицом своего публичного статуса в корыстных целях для личного обогащения или в групповых интересах, должностное злоупотребление^[2]. Коррупция в современных условиях трансформировалась в процесс продажи власти в качестве товара и остается одной из самых острых проблем современной России и таит в себе угрозу общенационального масштаба^[3]. Коррупцию следует рассматривать как реальную социальную действительность, которая отражает происходящие в обществе процессы, охватывает все общество в целом, является законченной институциональной системой и находится вне правовой модели социальной практики^[4]. Поскольку коррупция имеет социальную природу, то есть она порождение процессов, происходящих в обществе, а в ее основе лежат поведенческие мотивы индивида, которые со временем мало в чем меняются, если только в размерах получаемой «мзды», то немаловажное значение имеет изучение исторических аспектов мотивации коррупции и противодействия ей. Ведь именно каждое общество определяет, что именно, при каких условиях и с какими последствиями рассматривать как коррупцию^[4]. Очевидно, что и каждое общество определяет набор применяемых общественных и правовых средств противодействия коррупции. В данной статье речь идет о правовых средствах противодействия коррупции в 1920- е годы прошлого века, когда коррупция имела свои мотивы, особенности и проявления, но и содержала в себе элементы и созвучные современному времени.

С коррупцией человечество знакомо с древнейших времен. Еще в середине третьего тысячелетия до нашей эры в древнем Вавилоне остро стояла проблема пресечения злоупотреблений судей и чиновников, вымогавших незаконные вознаграждения. Тема коррупции обнаруживается и в библейских текстах, из которых видно, что древнейшему обществу были известны факты подкупа судей и нечестного правосудия. Не избежала проявлений коррупции и античная эпоха, что особенно характерно было для Римской империи. В последующей истории проявления коррупции обнаруживаются повсеместно во все времена и во всех государствах. Поэтому бессмысленно говорить о наличии национальной склонности к коррупции, о политическом режиме, способном усиливать коррупцию и т.д. Проявления коррупции обнаруживаются как в государствах с тоталитарным, так и демократическим режимом, в экономически слабых и сильных государствах. Можно говорить лишь об эффективности антикоррупционных мер, принимаемых тем или иным государством, о наличии системы борьбы с ней. В принципе нет стран, свободных от коррупции. Проявления коррупции обнаруживаются повсеместно во все времена и во всех государствах. В принципе нет стран, свободных от коррупции. Не избежала этого и Россия. Формирование и развитие коррупционных отношений в России имеет многовековую историю. Хорошо знакомы были с взяткой уже в Древнерусском государстве. С ранних времен славяне платили дань князю, платили тем, что представляло ценность для каждой эпохи свои предметы: слитки меди, меха, продукты питания, мед, что впрочем, воспринималось тогда, как должное и необходимое. С появлением бюрократического аппарата появилась потребность решать свои проблемы путем подношений чиновнику. Возникла форма подношений в виде «посула» - дара ценностей порой значительного размера. Посул был не чем иным как взяткой в современном ее понимании. До Петра I этим явлениям не придавали большого значения, и коррупция в России не рассматривалась с правовой точки зрения, как один из видов преступлений. Указом Петра I от 25 августа 1713 года лихоимцам (взяточникам) определялась в качестве наказания смертная казнь. В Генеральном регламенте (о гражданской службе) 1720 года чиновникам было запрещено заниматься служебными делами вне рабочего времени и вне рабочего места, под угрозой большого денежного штрафа.

Борьба с коррупцией и взятками при Петре приобрела жесткий характер. Был повешен губернатор Сибирский князь Гагарин, вице - губернатор Корсаков отправлен в ссылку, своей должности лишился любимец царя и советник Адмиралтейства Александр Кикин, князь Григорий Волконский, вице - канцлер Шафиров и другие. При Петре I казнокрадов били батогами, клеймили, ссылали. Несмотря на все меры по борьбе с коррупцией при Петре, размах её все больше увеличился. Екатерина II требовала от чиновников честности и действий согласно букве закона. В 19 веке, несмотря на то, что «Уложение о наказаниях уголовных и исправительных» 1845 г. предусматривало суровое наказание за мздоимство и лихоимство, коррупция расцвела пышным цветом, фактически превратившись в механизм государственного управления. Коррупция плавно перетекла и в советское время, став головной болью всех советских правительств, начиная от Ленина и до Горбачева.

Несмотря на оптимистические заявления о скором избавлении общества от пережитков «капитализма», коррупция (в основном в виде взяточничества), уже с первых послеоктябрьских месяцев стала непременным атрибутом советской системы власти, заставляя власть искать методы противодействия ей. Декрет о суде № 1 в статье 8-й предусматривал создание революционных трибуналов для борьбы с наиболее опасными преступлениями, в том числе для борьбы со злоупотреблениями чиновников^{[5, 1917, № 4, ст. 50]}. Инструкция НКЮ «О революционном трибунале» от 19 декабря 1917 г. указывала, что на революционные трибуналы, в частности, ложится задача борьбы не только с саботажем служащих государственных и общественных учреждений, но и с теми, кто, «пользуется своим положением в своих личных целях»^{[5, 1917, № 12, ст. 170]}. В начале 1918г. ситуация с взяточничеством стала настолько тревожной, что 8 мая 1918 года СНК в спешном порядке принимает первый антикоррупционный закон - декрет СНК о взяточничестве^{[5, 1918, № 35, ст. 467]}. В декрете, прежде всего, определялся круг лиц, несущих ответственность за получение взятки. Для этого впервые в советском законодательстве появляется понятие «должностное лицо». Таковыми признавались лица, «состоящие на государственной или общественной службе»: должностные лица правительства, члены фабрично-заводских комитетов, домовых комитетов, правлений кооперативов и профессиональных союзов и тому подобных учреждений и организаций или служащие в таковых. Декрет, таким образом, довольно широко определил субъекта получения взятки, отнеся к нему любого служащего. Виновными могли быть признаны и функционеры ряда общественных организаций. Суть преступления определялась как принятие взятки за выполнение действия, входящего в круг обязанностей субъекта, или за содействие в выполнении действия, составляющего обязанность должностного лица другого ведомства.

Декрет квалифицировал не только получение взятки должностным лицом, но и дачу взятки, а равно и соучастие во взяточничестве (подстрекатели, пособники и все прикосновенные к даче взятки служащие). При этом декретировалось одинаковое наказание за все эти виды преступной деятельности: лишение свободы на срок не ниже пяти лет, соединенное с принудительными работами на тот же срок. Покушение на получение взятки рассматривалось как опасное преступление.

В качестве обстоятельств, усиливающих меру наказания взяткополучателя, декрет устанавливал особые полномочия служащего, нарушение служащим своих обязанностей и вымогательство взятки. Очевидно применение в законе классового принципа. Это видно из нормы, определявшей, что если преступление совершено лицом, принадлежащим к имущему классу, которое пользуется взяткой для сохранения или приобретения привилегий, связанных с правом собственности, то оно приговаривается «к наиболее тяжелым, неприятным и принудительным работам, и все его имущество подлежит конфискации».

Декрет «О взяточничестве» имел обратную силу, однако, согласно статье 6-й, от уголовного преследования освобождались те, кто дали взятку до издания декрета, но заявившие судебным властям о преступлении в течение трех месяцев со дня его издания. Таким образом, можно выделить две основные отличительные особенности декрета 8 мая 1918: широкая формулировка понятия взяточничества и суровость санкций. Суровость наказания за взяточничество определялось уже достаточно уверенно сложившейся тенденцией применения политики устрашения (широкое применение чрезвычайного законодательства и суровых мер наказания), которая стала определяющей правовой особенностью периода гражданской войны. Суровость наказания имела и политический подтекст - взяточничество считалось одним из опаснейших пережитков капитализма, способного развратить и разрушить аппарат рабочего государства, как метод подрыва эксплуататорскими классами основ нового строя.

В течение 1918-1920г.г. уголовное законодательство продолжало развивать понятие должностного преступления, в состав которого входило взяточничество. Циркуляр Кассационного отдела ВЦИК от 6 октября 1918 г определял «преступления по должности» как использование своего общественного или административного положения путем злоупотребления властью, предоставленной революционным народом^{[6, № 217, 6 октября 1918, с 2]}. Декрет СНК от 21 октября 1919 г. «О борьбе со спекуляцией и хищениями в государственных складах…» содержал принципиальное положение о соучастии частных лиц в должностных преступлениях, в том числе и получении взятки^{[5, 1919, № 53, ст. 504]}. В «Положении о революционных военных трибуналах» от 20 ноября 1919 г., среди перечня общих признаков должностных преступлений свое место занимает и взяточничество^{[5, 1919, № 58, ст. 549]}. «Положение о революционных трибуналах» от 18 марта 1920 г., в числе дел, подсудных этим трибуналам, называет опять же взяточничество^{[5, 1920, № 21, ст. 112]}. Наконец, в декрете ВЦИК и СНК от 1 июня 1921 г. « О борьбе с хищениями государственного имущества и с должностными преступлениями, способствующими этим хищениям», особо подчеркивается ответственность должностных лиц, виновных в прямом или косвенном участии в хищениях и взяточничестве^{[5, 1921, № 49,ст. 262]}.

Но все эти бесчисленные декреты не решали проблемы коррупции. В период гражданской войны она приобрела откровенно наглый, неприкрытый характер, особенно в провинции, о чем свидетельствуют факты тех времен. Например, из Тамбовской губернии сообщали, что на местах творится нечто ужасное. «Взяточничество и всевозможные злоупотребления приняли громадные размеры. Особенно отличаются врачи приемных комиссий. Взятки за освобождение от военной службы - мясо, мука, мед, самогон. Местные работники, не чувствуя никакого контроля и видя, что все их безобразия проходят безнаказанно, что хотят, то и делают»^{[7, ф. 840, оп.1, д. 1299, л. 6-7]}. Такая ситуация была характерна для всех регионов. Несмотря на чистки советских учреждений, акции устрашения в виде массовых расстрелов, например, в августе 1920 г. в Москве были расстреляны 60 служащих центральной приемочной комиссии Военкомиссариата, освободивших от призыва в армию 700 годных к военной службе за 50 миллионов рублей, взяточничество в период гражданской войны процветало во всех формах и во всех проявлениях.

Огромный размах коррупция приобрела в период нэпа, которая росла пропорционально развитию свободной торговли. Взятки приобрели всеобщий и «узаконенный» характер, став повседневностью жизни. Взятки давались за скорейший отпуск товаров, сырья, ускорение получения грузов, разрешение судебных и прочих дел. Все это называлось « смазкой» неповоротливого бюрократического аппарата. На местах констатировали, что взяточничество получило громадное распространение, она обычным явлением (смазка) в нашей жизни, в том числе и среди руководящего состава, коммунисты смотрят сквозь пальцы на взятку. Оно грозит уничтожением всех наших завоеваний за последние 5 лет революции. Взяточники в буквальном смысле заполонили все учреждения и прежде всего хозяйственные учреждения^{[8, ф. 1, оп.1, д. 361, л. 3]}.

Что заставляло чиновников иди на получение взятки? Это, прежде всего ужасающее материальное положение. В условиях, когда семья голодает, чиновник, имеющий возможность чем - либо распоряжаться, не мог не брать. Оклады были нищенские, на содержание семьи явно недостаточные. Среди крупного и среднего чиновничества отчетливо проявились и особенности революционного сознания: полное бесправие для всех, кто не с нами, и полная безнаказанность для себя. Многочисленные партийно-советские чиновники, считали для себя вполне справедливым получение своей доли жизненных благ. Нельзя сбрасывать со счетов и традиционность взятки, сложившуюся в российском обществе. К тому же неповоротливая, неэффективная бюрократическая система управления априори создавала условия для взяточничества. Повсеместное взяточничество вызывало в народе возмущение, недовольство нэпом и властью, которая, по мнению населения, не боролась с взяточниками. Хотя власть не молчала и достаточно энергично использовала свои властные полномочия.

16 августа 1921 г. СНК издал новый декрет «О борьбе с взяточничеством»^{[5, 1921, № 60, ст. 421]}. Декрет более четко формулировал нормы о взяточничестве и вносил некоторые изменения в декрет от 8 мая 1918 года. В статье 4-й декрета впервые появляется поощрительная норма, устанавливавшая, что «лицо, давшее взятку, не наказывается, если оно своевременно заявит о вымогательстве взятки или окажет содействие раскрытию дела о взяточничестве». Декрет уточнил также некоторые признаки состава получения взятки. Взятка могла быть получена, «в каком бы то ни было виде» не только лично, но и через посредника за выполнение действий, входящих в круг служебных обязанностей лиц, состоящих на государственной, союзной или общественной службе, в интересах дающего взятку. Таким образом, впервые квалифицируется посредничество в получении взятки, которое, как и получение взятки и укрывательство взяточников, каралось лишением свободы с конфискацией имущества или без таковой. В отличие от декрета 1918г., ни нижний, ни верхний пределы лишения свободы декрет 1921 г. не определял.

Достаточную правовую базу в противодействии коррупции обеспечивал Уголовный кодекс РСФСР 1922 года. В отличие от прежних декретов, УК более точно и дифференцированно определял наказание за взяточничество. Взяточничество квалифицировалось как опасное должностное преступление. Должностные же преступления в кодексе предусматривались главой третьей, то есть рассматри­вались как наиболее опасные преступления, непосредственно примыкающие к преступлениям контрреволюционным и против порядка управления. Состав преступления раскрывали статьи 114-я и 115-я – взяточничество и провокация взятки. Объективная сторона преступления определялась как получение, «в каком бы то ни было виде взятки за выполнение или невыполнение в интересах дающего какого-либо действия, входящего в круг служебных обязанностей этого лица». Статья 114-я предусматривала наказание за получение взятки в виде лишения свободы на срок до пяти лет с конфискацией имущества или без таковой. Посредничество, а также и укрывательство взяточничества каралось лишением свободы на срок до двух лет с конфискацией или без таковой. Получение взятки, совершенное при отягчающих обстоятельствах, к которым закон относил особые полномочия должностного лица, нарушение им обязанностей службы, а также вымогательство и шантаж, каралось лишением свободы со строгой изоляцией на срок не ниже трех лет вплоть до высшей меры наказания и конфискации имущества. Таким образом, УК РСФСР допускал назначение за взяточничество высшей меры наказания. Если раньше высшая мера наказания за взяточничество применялась в порядке чрезвычайного судопроизводства, то теперь она могла назначаться судами на основании закона, действу­ющего в обычных условиях. Лицо, давшее взятку, не наказывалось лишь в том случае, «если своевременно заявило о вымогательстве взятки или оказало содействие раскрытию дела о взяточничестве». Статья 115-я квалифицировала провокацию взятки, то есть заведомое создание должностным лицом обстановки и условий, вызывающих предложение взятки, в целях последующего изобличения дающего взятку. Законодатель провокацию взятки наказывал весьма сурово, приравняв ее по тяжести наказания к отягчающим обстоятельствам - лишение свободы со строгой изоляцией на срок не ниже трех лет или высшей мерой наказания^{[9, ст. 114, 115]}.

Целый ряд статей антикоррупционного характера содержал Гражданский кодекс РСФСР 1922г. Так, статья 30-я ГК содержала норму о недействительности сделки, совершаемой «с це­лью противной закону или в обход закона, а равно сделка, направленная к явному ущербу для государства». Система предупреждения коррупции дополнялась правом госу­дарственных органов на вмешательство в сделки между любыми субъектами гражданско-правовых отношений, что давало возможность своевременно предотвратить наступ­ление невыгодных (убыточных) для государственного сек­тора экономики последствий^{[10, ст.30]}. Антикоррупционные нормы содержали и «Временные правила о службе в государственных учреждениях и предприятиях», утвержденные СНК РСФСР 21 декабря 1922 года. Запрещалось принимать на государственную службу и находиться на ней лицам, которым служба в государственных учреждениях и предприятиях запрещалась судебным приговором ; близким родственникам, если это «связано с подчиненностью или подконтрольностью одного из них другому». Ограничивалась гражданская пра­воспособность государственных служащих. Им запрещалось лично или через подставных лиц быть участниками какого-либо частного или торгового промышленно­го предприятия; заниматься подрядами и поставками; участвовать в договорах промышленной аренды; вступать с государственными учреждениями и пред­приятиями в коммерческие отношения. Правила содержали квалификацию незаконного совместительства, квалифицируемые как взяточничество. Общая норма состояла в запрете совмещения государственной службы со службой в частных учреждениях. За нарушение установленных правил служащие госу­дарственных учреждений несли ответственность по уголовному за­конодательству - их привлекали к суду по статьям 114 и 114-а УК РСФСР^{[5, 1923, № 1, ст. 8]}. Разработанный в 1923-1924 гг. про­ект Положения о государственной гражданской службе, помимо перечисленных норм, содержал норму об установлении контроля над доходами государственных служащих^[11].

Во второй половине 1922г. коррупция, по оценке властей, приобрела чрезвычайный характер, то есть стала угрожать основам государственности. Власть пытается провести комплекс разносторонних энергичных мероприятий по борьбе с коррупцией, учитывая повышенную опасность этого преступления. Основу мероприятий составила кампания борьбы со взяточничеством, начатая официально осенью 1922 года, хотя антикоррупционные мероприятия на местах начались уже в начале 1922г. Они сопровождались публичными разоблачениями взяточников, арестами и судебным преследованием. Так, в феврале 1922г. в Воронеже за взятки были осуждены 14 ответственных работников высокого ранга. Аналогичные меры принимались и в других губерниях^{[8, ф. 1, оп.1, д. 447, л. 1]}. Поначалу общероссийская кампания по борьбе с взяточничеством носила чисто судебно - карательный характер. Усиление борьбы виделось в ужесточении ответственности не только непосредственных взяткополучателей, но и лиц, по отношению к которым была установлена лишь их осведомленность об имевшей место взятке. Их, пользуясь правом применения закона по аналогии, НКЮ требовал привлекать по статье 16-й и 144-й УК, как за пособничество. В отношении руководителей учреждений, знавших о взятке и не принявших меры к противодействию, необходимо было применять кроме перечисленных статей еще и статьи 107-ю и 110-ю УК как за бездействие власти. При отсутствии достаточных улик для признания подсудимого виновным, но при установлении социальной опасности субъекта по роду его занятий и в связи с преступной средой, судам рекомендовалось использовать статью 49-ю УК, которая предусматривала запрещение проживания в определенной местности на срок до 3 лет. В отношении дел о взяточничестве предусматривалось сокращенное судопроизводство, для этого при каждом нарсуде создавались специальные камеры, в которых сосредотачивались все подобные дела. Народные суды и трибуналы должны были рассматривать дела в порядке сокращенного судопроизводства без допущения сторон и с вызовом наименьшего количества свидетелей^{[12, ф. Р.- 5201, д. 36, л. 98]}.

Всеобъемлющий характер (правовые меры в сочетании с организационными, контрольно- ревизионными, информационными, репрессивными, политическими и другими мерами) кампания приобретает с октября 1922г. Основным правовым содержанием кампании стало усиление уголовного воздействия на коррупционеров путем ужесточения репрессий и расширения толкования понятия «взятка». В циркуляре Генпрокуратуры «Об объеме понятия взятки» от 9 октября 1922 г. нарсудам, ревтрибуналам и прокурорам предлагалось подводить под понятие взятки целый ряд новых деяний: получение должностным лицом, несущим какие-либо контрольные и ревизионные функции в данном учреждении или предприятии, каких-либо видов материального довольствия, не предусмотренных законом от подотчетных ему учреждений; получение по незаконному совместительству в двух государственных учреждениях или хотя бы в одном государственном, а другом частном, вознаграждения или довольствия в случае нахождения этих учреждений между собой в отношениях взаимных услуг, и если установлено, что данное лицо принимало лично или через посредников участие в выполнении этих операций или услуг; получение теми же лицами и в тех же случаях «комиссионных», «наградных», «организационных» или «за содействие»^{[13, с. 6]}. Данное решение было реакцией на экономические условия нэпа, когда субъекты хозяйственных отношений, добиваясь решения своих проблем, использовали совместительство чиновников, что было, безусловно, скрытой формой взяточничества.

Ужесточение карательной политики госу­дарства в отношении коррупции в форме взяточничества проявилось в усилении репрессивности соответствующих статей УК. Постановле­нием ВЦИК и СНК от 9 октября 1922 г. менялась статья 114-я УК РСФСР и вводилась новая статья — 114-а. За квалифицированные виды взяточничества наказание устанавливалось в виде лишения свободы на срок не ниже трех лет (в предыдущей редакции без планки «не ниже»), а при особо отягчающих обстоятельствах - расстрел с конфискацией имущества. Введением нижней границы наказания (лишение свободы на срок не ниже одного года с факультативной конфискацией имущества) ужесточалась ответственность за неквалифицированный вид взяточничества. Отличительной чертой нововведений было то, что наказания за дачу взятки и посредничество стали в принципе такими же, что и за получение взятки. Абсолютно все составы преступления предусматривали в качестве дополнительного наказания «конфискацию имущества». Значительно повышалась ответственность за дачу взятки, посредничество во взяточничестве, оказание какого-либо содействия или непринятие мер противодействия взяточничеству, размеры которой приравнивались к ответственности за получение взятки. При особо отягчающих обстоятельствах названные выше преступные действия, как и получение взятки при отягчающих обстоятельствах, карались лишением свободы со строгой изоляцией на срок не ниже трех лет или высшей мерой наказания с конфискацией имущества.

Изменения были внесены и в перечень обстоятельств, отягчающих ответственность за получение взятки, которыми признавались теперь ответственное положение должностного лица, принявшего взятку, нанесение или возможность нанесения государству материального ущерба в результате взятки, наличие прежней судимости за взятку или неоднократность получения взятки, вымогательство взятки. Уточнялись поощрительные нормы. Согласно ч. 2 ст. 114 «а», лица, виновные в получении взятки, даче взятки, посредничестве во взяточничестве, оказании какого-либо содействия или непринятии мер противодействия взяточничеству могли быть освобождены судом от наказания лишь в двух случаях: если они добровольно и немедленно заявят о вымогательстве взятки и если своевременными показаниями и донесениями окажут содействие раскрытию дела о взяточничестве». Правом освобождения обладал только суд. Это было именно правом суда, а не обязанностью. Вводилась обратная сила закона на преступления, совершен­ные до опубликования статей 114 и 114-а УК РСФСР^{[5, 1922, № 63, ст. 65]}. Это позволило провести ряд судебных процессов по совершенным ранее крупным преступлениям с использованием данных статей. В частности, судебная коллегия Верховного Суда РСФСР в июне 1923 г. применила их в отношении участников дела фирмы «Гукон» (преступление было совершено в 1921 г.), обвиняемых в массовом взяточничестве, и приго­ворить организаторов к высшей мере наказания — рас­стрелу, а остальных к 10 годам тюремного заключения со строгой изоляцией^{[14, с 92]}.

Механизм реализации целей кампании включал в себя разветвленную сеть различных комиссий по борьбе со взяточничеством, наделенных соответствующими полномочиями. В сентябре 1922г. создается комиссия при СТО, в которую вошли представители ГПУ, Наркопрода, НКЮ, ВСНХ. Она играла роль антикоррупционного координирующего центра. Учреждаются также соответствующие комиссии при губернских экономических совещаниях, ведомственные комиссии наркоматов и их органов на местах, местные ведомственные комиссии при НКПС, НКЮ, НКВД и т.д. Вся эта многочисленная «рать» комиссий была призвана покончить со взяточничеством в стране. Но с самого начала между ними начались конфликты, поскольку их компетенция не была четко разграничена. К тому же они не предупреждали коррупцию, быстро превратившись в ведомственные комиссии по чистке личного состава. 24 октября 1922 г. СТО принял инструкцию для ведомственных комиссий по борьбе с взяточничеством «О порядке проверки личного состава в государственных учреждениях». Инструкция нацеливала на «пересмотр и чистку советского аппарата», на проверку и удаление из учреждений в первую очередь лиц, уже опороченных в этом отношении по суду и лиц, которые при тщательном наблюдении и проверке окажутся неблагонадёжными. Если суд выносил оправдательный приговор только за недостаточностью улик, то обратный приём на службу и восстановление в правах зависело от аттестационной комиссии, которая имела право отказывать в обратном приёме, если оставались подозрения, даже, несмотря на оправдательный приговор^{[15, ф. Р.- 5446, оп. 4, д.172, л. 57]}. В массовом масштабе ведомственные комиссии на всех уровнях, вплоть до уезда и ведомств, стали создаваться после соответствующего постановления СТО от 10 ноября 1922г. Основным методом комиссий работы стал сбор сведений о сотрудниках с помощью осведомителей, вербовавшихся из числа сотрудников учреждений. Например, в Тамбовском губисполкоме было решено « каждому члену комиссии завербовать себе честных и стойких товарищей для сбора сведений о сотрудниках»^{[12, ф. Р.- 1, оп.1, д. 479, л. 2]}. Главная задача комиссий по борьбе с взяточничеством при губернских прокуратурах определялась как организация негласного надзора за всеми ответственными работниками юстиции, в особенности народными следователями и судьями в уездах. Предполагалась проводить постоянные ревизии, увольнять неблагонадежных, в том числе и на основе косвенных данных. Составлялись секретные списки, организовывался прием жалоб на действия судебных работников^{[12, ф. Р.- 655, оп 1, д. 26, л. 46]}. Основания для столь жестких установок были достаточными. На уездном уровне судейский корпус был в сильной степени подвержен коррупции. В ходе кампании по проверке и чистке личного состава от «примазавшегося элемента и взяточников» из органов НКЮ в 1922- 1923г.г. было уволено 1446 человек. Процент уволенных сотрудников составлял по разным губерниям от 1,6% до 45%^{[14, с.149]}. В общей же сложности под проверку в ходе кампании на 1 июля 1923г. по стране попали 879 911 человек, из которых 17 896 были уволены(23,3%), 3466(3,9%) преданы суду^{[14, с. 177]}. Как и следовало ожидать, в условиях политизированного общества чистка вскоре стала приобретать другой вектор – политический и личностный под лозунгом – «гнать всех нежелательных». Под предлогом борьбы со взяточничеством стали увольнять политически неблагонадежных и сводить личные счеты. Простым увольнением дело не заканчивалось. Все уволенные подразделяясь на три группы: без занесения в секретные списки, уволенные с занесением в секретные списки и преданные суду. Попасть в список означало получить «волчий билет», что значительно усложняло жизнь человеку, и прежде всего, затрудняло трудоустройство. Все это что вызвало массу жалоб. В апреле 1923г. СТО вынужден был принять постановление, по которому учреждения при приеме на работу должны были устанавливать действительные причины прежнего увольнения, а не отказывать огульно всем на основании просто факта увольнения из другого учреждения^{[12, ф. Р.- 1, оп.1, д. 479, л. 23]}. Подобную трансформацию испытывают все массовые кампании, что необходимо помнить при всяких противодействиях чему либо и борьбе с чем либо.

Масштабная чистка вскоре привела к острой нехватке кадров. Воронежский губком партии в феврале 1923г. сетовал, что заседания тройки (по борьбе с взятками) происходят почти ежедневно, мы должны увольнять ежедневно по 60 человек. Кто останется работать. Если брать скрытую взятку, то приходится констатировать, что чуть ли не все коммунисты очутятся на скамье подсудимых^{[8, ф. 9, оп.1, д. 57, л. 47]}. По неполным данным в 1923-1924 годы, в период активной кампании, за взяточничество было осуждено 19194 человек (1,65 % от общего числа осужденных)^{[16, с. 15,94,95]}. Около 2 % осужденных приговаривались к высшей мере наказания; к лишению свободы на срок 5—10 лет —6,7%; 3—5 лет—13,5%; 2—3 года — 15,3%; до 2-х лет — 45,9%; к другим наказаниям — 16,7%^{[17, с.492]}. Отбывали наказание взяточники в специально созданном концентрационном лагере. В 1925- 1927г.г. среднее количество осуждаемых ежегодно за взяточничество уменьшается – 16.825 осужденных (в среднем 0,7% от общего числа осужденных)^{[16, с.10-11]}. Примерно половина из осужденных, как правило, оправдывались. Это говорит о том, что борьба со взяточничеством не носила системного характера. Она приобрела столь характерную для большевиков форму кампанейщины, отличительную тем, что в период кампании она усиливалась и давала определенные результаты. Затем внимание к проблеме ослабевало, и противодействие переходило в разряд вялотекущих повседневных мероприятий.

Провал кампании констатировала УКК Верховного Суда РСФСР, отметив в докладе о борьбе со взяточничеством за 1925 г., что «...опыт кампании по судебной линии по борьбе со взяточничеством... привел УКК к твердому убеждению в том, что от этого способа ведения борьбы следует отказаться, так как он в конечном счете прино­сит больше вреда, чем пользы. Требование быстроты окончания производства по такого рода делам часто ве­дет к крайней неряшливости и неполноте следствия, а требование усиления мер социальной защиты зачастую приводит к полному извращению принципов уголовной политики. За совершенно ничтожные... действия, в неко­торых случаях даже не требующие применения уголов­но-судебного воздействия, очень часто судами назнача­лись меры социальной защиты, крайне тяжелые только потому, что проводилась кампания по борьбе с этим ро­дом преступлений... Кампании создавали ненормальные условия работы судебных и следственных органов и при­водили к целому ряду извращений по существу правиль­ной директивы... и в будущем надлежит... не связывать правосознание судей, какими бы то ни было категориче­скими предложениями»^{[14, с. 117]}. Кампания смогла только до некоторой степени снизить коррупционность госаппарата и других структур, но в большей степени заставила взяточников использовать скрытые формы коррупции.

Власть видела источник взятки, прежде всего, в частном капитале и во многом была права. Частный капитал, ограниченный в своей инициативе идеологическими догмами государственного капитализма, находившие выражение в законах, стремился всеми средствами обойти препятствия, мешавшие его развитию. Одним из испытанных способов была, безусловно, взятка. Коммунисты, занимавшие руководящие посты, распоряжавшиеся правами и материальными средствами, испытывали давление со стороны частного сектора, с целью получения материальных и иных выгод. Именно здесь, по мысли большевиков, нэпман мог прорваться к рычагам экономической власти. Поэтому одним из средств борьбы с взятками считалось ограждение ответственных работников от общения с « чуждыми элементами. Члены партии, составлявшие подавляющую часть чиновников, в первую очередь предупреждались об опасности такого общения», так как « всякого рода спецы, коммерсанты, противники советской власти пытаются соблазнять условиями нэпа не только честных граждан, но и должностных лиц, подкупая, после чего садятся на плечи и на их плечах грабят советскую власть». Отсюда жесткое отношение к коммунистам, уличенных в таких связях. Воронежская Контрольная комиссия в 1925 году за связь с « чуждыми элементами» исключила из партии 60% хозработников и 50% советских работников, привлеченных к ответственности^{[8, ф. 9, оп. 1, д. 57, л. 47]}.

Кампания по борьбе с взяточничеством предусматривала и определенные организационно- юридические мероприятия. Так, с 10 октября по 10 ноября 1922г. повсеместно и единовременно назначались к слушанию исключительно дела о взяточничестве с оповещением в печати^{[12, ф. Р.- 5201, оп.1, д. 36, л. 98]}. Активно привлекались в кампанию органы ГПУ, усилия которого сосредотачивались борьбе со взяточниками в рядах партии, чистке от них госучреждений. Активное привлечение ГПУ обуславливалось тем, что ведшие до этого антикоррупционную борьбу уголовный розыск, НКЮ, государственный контроль (РКИ) в новых экономических условиях оказались малоэффективными. Главным инструментом борьбы с коррупцией стало Экономическое управление ГПУ, созданное в январе 1921г. На него возлагалась задача выявления субъектов коррупционных отношений (лиц, берущих, дающих, посредничествующих в деле взятки и знающих об этом), используя секретно - агентурный аппарат, осведомительную работу в наркоматах и их органах на местах, материально поощряя лиц, содействующих раскрытию взяточничества. Правда, у других органов, ведшие борьбу со взяточничеством, с ГПУ деловые отношения не сложились. Так, прокуратура постоянно жаловалась на то, что ГПУ не предоставляет сведений и сводок, касавшихся коррупции. ГПУ ссылалось при этом на необходимость соблюдения конспирации. На этот счет имелся циркуляр № 34, не допускавший дачи сводок прокуратуре^{[12, ф. Р.- 5201, оп.1, д. 36, л. 98]}. Несогласованность ведомств, безусловно, вела к снижению возможностей пресечения коррупции.

Принимаются жесткие решения и в отношении чиновников советских учреждений. Они обязывались давать подписку следующего содержания:1.Не получаю из подотчетных учреждений вне общего порядка, установленного для всех граждан РСФСР, вещей, предметов, продовольствия и т.п., а равно не пользуюсь квартирой и перевозочными средствами. 2. Не участвую в торгово-промышленной деятельности в качестве посредника, контрагента между госорганами и частными лицами по покупке, продаже и сбыту товаров, материалов, а равно путем сообщения цен, местонахождения товаров и условий их приобретения. 3. Не использую своего служебного положения для сообщения о выгодах заинтересованным лицам и учреждениям сведений о кредитоспособности отдельных предприятий и граждан, о выездах за границу и т.д. 4. Не получаю от подотчетных учреждений или от контрагентов особого вознаграждения за консультации, составление смет, планов, проектов и т.д. 5.Не вхожу в кооперативы или другие заготовительные организации подотчетных учреждению. 6. Не получаю процентов вознаграждения при заключении с госорганами договоров. Давая настоящую подписку, обязуюсь впредь не делать чего - либо в нарушение данных пунктов, прилагать все старания к проявлению безукоризненной честности, высоких моральных качеств^{[12, ф. Р.- 5201, оп.1, д. 36, л. 5]}. Таким образом, в первой половине 1920-х годов отчетливо прослеживается тенденция усиления наказания за взяточничество, поскольку в этом виделся основной метод борьбы с ним. Именно в этот период за взяточничество устанавливается самое строгое наказание, когда-либо назначаемое за аналогичное преступление – смертная казнь.

Во второй половине 1920-х годов прослеживается уже другая тенденция – снижение наказания за взяточничество. Уголовный Кодекс 1926г. фиксировал, что субъектом получения взятки является именно должностное лицо. Само же понятие должностного лица определялось в принципе так же, как и в УК 1922 г. Но при описании признаков преступления «получение взятки» было внесено небольшое, но существенное уточнение в характеристику действий, за выполнение или невыполнение которых должностное лицо получало вознаграждение. Если раньше это были действия, входящие только в круг служебных обязанностей лица, то новая редакция статьи 117-й формулировалась более широко: она охватывала действия, «которые должностное лицо могло или должно было совершить исключительно вследствие своего служебного положения». Из числа квалифицирующих признаков получения взятки было исключено нанесение (или возможность нанесения) государству материального ущерба в результате взятки^{[18, ст. 117]}. Наказание заметно снижалось: с планки не ниже трех лет до двух лет. Даже при отягчающих обстоятельствах наказание определялось в виде лишения свободы со строгой изоляцией на срок не ниже двух лет (в предыдущей редакции не ниже трех лет) с возможностью повышения вплоть до расстрела с конфискацией имущества. Следует отметить, что высшая мера применялась крайне редко, только к «кулацким элементам», суды обычно ограничивались лишением свободы. Применение расстрела за получение взятки было исключено 31 октября 1927 г. постановлением ВЦИК и СНК «Об изменениях Уголовного кодекса во исполнение Манифеста 2-й сессии ЦИК СССР IV созыва»^{[5, 1927, № 116]}.В Уголовный Кодекс вводилась новая статья – 118-я (дача взятки и посредничество во взяточничестве). Наказание в данном случае было существенно более суровым, чем за получение взятки – лишение свободы до пяти лет. Таким образом, пытались если не заставить чиновников не брать взятки, то хотя бы, чтобы их не давали, в чем есть свой резон. В этой трансформации, на наш взгляд, нашла отражение концептуальная установка – во взятках виноват частник, он главный взяткодатель. Принципиальным новшеством было то, что лица, виновные в получении взятки, ни при каких условиях не освобождались от ответственности за преступление. Что же касается взяткодателей и посредников, то закон освобождал их от привлечения к ответственности в двух случаях: если в отношении их имело место вымогательство взятки и в случае добровольного заявления о случившемся. Таким образом, вымогательство, которому подвергалось лицо, давшее взятку, стало считаться самостоятельным основанием для такого освобождения. До этого вымогательство влекло освобождение лишь при условии «своевременного» заявления или «добровольного и немедленного заявления о вымогательстве взятки». Провокация взятки наказывалась лишением свободы на срок до двух лет (в предыдущей редакции – на срок не ниже трех со строгой изоляцией лет или высшая мера наказания)^{[18, ст.118,119]}. Примечательно, что во всех трех статьях отсутствует конфискация (кроме отягчающих обстоятельств), что свидетельствовало об определенной переоценке ценностей. Очевидно, что предыдущий опыт борьбы с взяточничеством показал, что ужесточение репрессии не дает необходимого эффекта. Даже угроза конфискации имущества не являлась сдерживающим моментом в получении взятки. Кроме того, конфискации в отношении мелких советских служащих, особенно в деревне, приводили к разорению крестьянских хозяйств и лишению их средств существования. К тому же на определенный оптимистический настрой власти настраивала статистические данные, говорившие о снижении количества преступлений по «взяточным» статьям. Так в структуре контингента осужденных в 1922—1925 гг. (удельный вес от общего числа осужденных в РСФСР) осужденные за взяточничество составляли в 1922г- 1,6%, 1923- 3,0%, 1924- 2,3%, 1925- 1,4%^{[19, с. 227]}. Но эти данные весьма условны и не отражают действительного положения вещей. Помимо того, что взятка стала латентной, раскрываемость по такого рода преступлениям, по признанию правоохранительных органов, составляла не более 10%^{[7, ф. 841, оп.1, д.160, л.1- 2]}.

В 1927 году последовало новое смягчение наказания за взятку – исключается расстрельная часть ст. 117-й и остается лишение свободы на срок не ниже двух лет с конфискацией имущества^{[5, 1927, № 110, ст. 737]}. Но главная причина снижения наказания заключалась в изменении в 1924 году общей концепции карательной политики, главным содержанием которой стало уменьшение степени репрессии по отношению к рабочим и крестьянам и усиление репрессии в отношении классовых врагов и рецидивистов. Правовая доктрина стала исходить из тезиса о том, что социалистическое общество не порождает преступность, причины преступности в пережитках прошлого, в сознании людей, которое надо переделать. Утвердилось мнение, что со взяточничеством как с массовым явлением к 1923 году было покончено. Данная концепция нашла свое отражение в УК 1926г. В период же массовых амнистий на основе классового происхождения, многие взяточники были выпущены на волю, что привело в совокупности с ослаблением наказания, к новому всплеску коррупции. На самом же деле коррупционность управленческого аппарата не снизилась. ЦК РКП (б) в конце 1925г. отмечал, что злоупотребления, растраты вновь приняли угрожающий характер. 35% лиц, привлеченных к ответственности, члены партии, свыше 60%- ответственные работники. Легкие деньги в основном шли на пьянку, карты, разгульную жизнь. Имелись многочисленные случаи сокрытия преступлений, рассмотрения их в келейном кругу^{[7, ф. 841, оп.1, д. 160, л.1-2]}.

Опыт 1920- х годов еще раз показал чрезвычайную гибкость коррупции. Ее гибкость проявлялась в активном реагировании на изменения в уголовном законодательстве и в целом в обществе. С точки зрения социального явления коррупция всегда была своего рода реакция населения на возможность решения своих проблем в условиях бюрократического государства, когда законным путем их решить невозможно. Чем сильнее бюрократия, тем активнее население ищет пути ее преодоления. То есть спрос порождал предложение со стороны чиновничества решить эти проблемы за взятку даже в условиях жесткого тоталитарного режима. Так в конце 20- начале 30-х годов, в период хлебозаготовок, коллективизации и последующего колхозного строительства взятки стали давать активистам, участвовавших в этих кампаниях. Реагировал соответственно и законодатель. Объектами правоприменения соответствующих статей УК становятся не только должностные лица, но и активисты. Постановлением Верховного Суда РСФСР от 16 апреля 1931г. закрепляется норма, по которой дача взятки активистам, участвующих в работе советов, при выполнении возложенных на них заданий с целью отказа от совершения тех или иных действий, а также получение взятки активистами признавались социально - опасным действиями и преследовались в уголовном порядке по ст. 117 и 118 УК ^[20].

В традициях российского общества было угощение должностных лиц, известное как «магарыч». С помощью «магарыча» населением решались многие жизненные проблемы. Законодатель не оставил без внимания и этот вопрос. Постановлением пленума Верховного Суда РСФСР от 15 апреля 1929г. все случаи получения должностными лицами «магарыча» в виде, какого бы то ни было угощения, судами должны были квалифицироваться как получение взятки и осуждаться по 117-й статье УК. Требование «магарыча» при найме на работу со стороны должностных лиц также квалифицировались по ст. 117-й УК. Правда, при рассмотрении подобных дел суды все- таки учитывали, что «магарыч» явление, глубоко укоренившееся в быт, и в уголовном порядке рассматривали лишь наиболее злостные случаи получения «магарыча»^[20].

Опыт борьбы с коррупцией в 1920-е годы свидетельствует о том, что, несмотря на жесткие законодательные меры, коррупция в форме взяточничества оказалась непобежденным явлением советско-российской действительности, оставаясь самой существенной составляющей номенклатурной преступности. Порожденная системой объективных и субъективных факторов коррупция во всех ее проявлениях была постоянной величиной в течение всех 1920-х годов и позже, несмотря на регулярные кампании по борьбе с ней. Разовые кампании приносили определенное снижение коррупции, на короткие периоды ее удавалось минимизировать, но не более того. Коррупция видоизменялась и продолжала существовать. Взятка в период усиления борьбы с ней становится латентной, изощренной, с привлечением целой цепочки посредников и использованием скрытых методов получения. Даже в 1930- е годы в условиях жесткого тоталитарного контроля коррупция трансформируясь, породила новые способы существования, например, в виде совмещения должностей и премий. В период « развитого социализма» в 70-80-е годы характерными стали массовые поборы и взяточничество за получение жилья, за продажу дефицитных товаров и т.п. Неослабевающая волна взяточничества порождала все новые и новые нормативные акты и политические документы, но проблемы это не решало, поскольку причины ее лежали глубоко в советской системе власти, в психологии человека. Пороки были порождены самой системой в самом начале ее существования, и породила их «военно-бюрократическая диктатура». Диктатура способствовала выработке психологии безнаказанности номенклатуры, усугубленная системой увода ее от наказания, разрушением морально- нравственных устоев общества, что привело к ликвидации сдерживающих мотивов поведения. Еще на VIII съезде РКП (б) в марте 1919г. Н. Осинский утверждал: « У нас возродился бюрократизм. Решения сосредотачиваются в узких коллегиях. У нас усиленным образом развивается протекционизм, а параллельно – злоупотребления, взяточничество. У нас создан чиновничий аппарат, построенный по старому образцу. У нас создалась чиновничья иерархия»^[21]. Ситуация усугублялась низким культурным уровнем в своей массе советского чиновничества, круговой порукой, царившей в номенклатурной среде, негативным отношением к закону и уверенность, что получаемые материальные блага от занимаемого поста – заслуженное вознаграждение победителя. В 20-е годы советская номенклатура усиленно «училась торговать», но торговать не с точки зрения государственных интересов, а с точки зрения личной выгоды. Бесконтрольность власти над торговыми и прочими операциями нэпманов щедро вознаграждались. Не имея до революции в России какого- либо особо признаваемого высокого положения, большевики, придя к власти, заняли самое высокое положение в русском обществе. Все ее члены были подняты до статуса, занимаемого ранее царской аристократией^[22]. Это порождало соответствующую психологию, которую В.И. Вернадский характеризовал как идеал «сытой свиньи»^[23]. Этот идеал воплощался в реальных материальных условиях жизни номенклатуры разного ранга. Как известно власть портит. Совесть партии, как его называли, председатель Центральной контрольной комиссии А.А. Сольц, вынужден был признать, что главное зло – злоупотребление властью, которое носит корыстный характер и является своеобразным представлением о власти - закон не для меня, а для других^[24]. Поэтому сознание собственной исключительности легко переходило во вседозволенность. В 20-е годы номенклатура, будучи уверенна в своей безнаказанности, не очень- то скрывала свои материальные возможности. Советско-партийная номенклатура уже в 20-е годы вела аристократический образ жизни, имея в своем распоряжении особняки, автомобили, собственные конюшни со скаковыми и выездными лошадьми, предметы роскоши, посещали рестораны и кафе, играла в тотализатор и карты. На все это требовались огромные деньги, которые добывались, в том числе и взяточничеством. Положение усугублялось отсутствием независимой судебной системы, что порождало низкую эффективность народных судов, коррумпированность самих судей не позволяла использовать важнейший принцип наказания – его неотвратимость, использовать весь правовой потенциал предупреждения и искоренения взяточничества. На уровне народных судов дела о взяточничестве обычно рассматривалось только тогда, когда они становились достоянием гласности. Именно поэтому большинство дел о коррупции рассматривались губернскими судами. Что касается коррупции среди высшего звена номенклатуры, то ее факты тщательно скрывались. Высший эшелон номенклатуры (члены коллегий комиссариатов, членов Президиума Верховного Суда) наделялся особым правовым статусом. Согласно 449-й статье УПК подобные дела рассматривались только Верховным судом и, как правило, не становились достоянием общественности. Что изменилось с тех пор. Практически ничего. Те же мотивы коррупции, та же безнаказанность чиновничества, отсутствие независимой судебной системы. Это дает основания утверждать, что в современных условиях существует опасность, что объявленная борьба с коррупцией пойдет по уже испытанному в нашей стране сценарию кампанейщины и стремлению скрыть преступления представителей высшего управленческого звена.

Предшествующий опыт борьбы с коррупцией вполне может быть востребованным и в настоящее время, поскольку истоки взяточничества те же самые, действуют та же самая коррупционная мотивация. Искоренить взяточничество в полном объеме вряд ли возможно, но минимизировать ее задача вполне достижимая. Для этого, во-первых, борьба с коррупцией должна носить постоянный характер, а не ограничиваться одноразовыми кампаниями. Особое внимание надзорных инстанций должно быть уделено правоохранительным органам. Опыт предыдущих кампаний показывает, что в стремлении показать свою « усердность» в борьбе с очередным общественным пороком, правоохранительные органы в период кампаний нередко переступают грань законности, привлекая к ответственности невиновных или осуждая «мелких сошек», по совершенно ничтожным и исключительно формальным основаниям, за незначительные суммы. Крупные же коррупционеры отделывались условным осуждением или «партийным порицанием». Во- вторых, необходим комплекс мер правового, экономического, нравственного характера постоянно и предупредительно воздействующих на потенциальных коррупционеров. В- третьих, реализация принципа неотвратимости наказания, независимо от занимаемого поста и прежних заслуг. При соблюдении этих принципиальных условий можно рассчитывать на успех антикоррупционных усилий государства.