Лингвистический и культурный ландшафты в междисциплинарном взаимодействии: современные подходы к исследованию

Рагулина Милана Владимировна доктор географических наук ведущий научный сотрудник; Институт географии им. В. Б. Сочавы СО РАН 664033, Россия, Иркутская область, г. Иркутск, ул. Улан-Баторская, 1 Ragulina Milana Vladimirovna Doctor of Geography Leading Researcher; V. B. Sochava Institute of Geography SB RAS 664033, Russia, Irkutsk region, Irkutsk, Ulan Batorskaya str., 1 milanara@yandex.ru Другие публикации этого автора

Исследование выполнено за счет средств государственного задания (№ госрегистрации темы AAAA-A21-121012190018-2).

Введение

Метафорическое поле термина «ландшафт» апеллирует к взаимосвязанному множеству явлений и процессов, которые формируют целостную картину. В буквальном значении в различных контекстах это – единство литогенной основы, климата, почв, биоты и гидрографии, природы и культуры; земельный надел; повседневная среда сельского жителя. Термин прочно утвердился в физической и культурной географии, став предметом исследования. Религиозный, демографический, социальный, урбанистический и иные «ландшафты» вошли в понятийные аппараты соответствующих дисциплин, привнося в них стремление охватить сложность в статике и динамике, вообразив ее «равнины» и «овраги», «плато» и «горные хребты». Стартовым моментом появления концепта лингвистического ландшафта стала фокусировка на внешних признаках языковой картины в обществе. Его хронологически первое и по сей день широко цитируемое определение подчеркивает многоязычие физического пространства: это «плакаты, рекламных щиты, таблицы уличных названий… вывески, несущие как информативную, так и символическую функции» ^{[1, p. 25]}. Названные знаки можно отнести к языковым репрезентациям субкультуры, социального, этнического сообщества, профессиональной группы, что отвечает нуждам практического исследования (в цитируемой работе, к примеру, изучается «этнолингвистическая витальность»). И почти сразу же возникла необходимость более расширительного толкования, включения растущего числа контекстов и междисциплинарных перекрытий.

Поскольку этническое, культурное и лингвистическое разнообразие современного общества продолжает нарастать, на фоне сопоставления траекторий лингвистического и культурного ландшафтов важно обозначить сходства и различия, наметить «мосты» – концепты, ведущие к междисциплинарному диалогу, от которого выиграют оба направления. Материалы, использованные в работе, соответствуют постановке задачи и включают массив научной литературы по проблеме. В методическом отношении мы сосредоточились на анализе ключевых метафор и парадигм, предположив, что в случае ландшафтных исследований смена их не происходит резко, с отказом от прежних воззрений, а в наиболее жизнеспособном варианте представляет собой кумулятивное наращивание «корневой системы» дисциплины, когда часть предшествующих подходов, либо исследовательских техник становится элементом будущих разработок.

Анализируя оба направления, заметим, что современные исследовательские интересы можно описать метафорами, распространенными в культурной географии и социолингвистике: «ландшафт (пространство) есть язык», и «язык есть ландшафт (пространство). Для каждой из них предпочтителен свой набор подходов, при этом складываются продуктивные и неочевидные на первый взгляд области перекрытия. Две ключевые метафоры улавливают фундаментальную основу человеческого бытия. Это точно выразил Валерий Подорога: «Всякая мысль пространственна, и не только благодаря известным особенностям языка, но и телесной ориентации мыслящего: познавая, он активирует ближайшее пространство, наделяет его духовными интенциями, проектирует во вне, приближая к себе самое удаленное. ... Настаивая на термине «ландшафт», я лишь усиливаю акцент на экзистенциальной пространственности мысли» ^{[2, с. 6]}.

Ландшафт как язык: подходы культурной географии

Сформулированный К. Зауэром в 1925 г. морфологический подход наследовал идеи немецкой ландшафтной школы, где преобладало его понимание как послойно организованной суммы материальных компонентов, посредника между человеческой деятельностью и природным ареалом. В большинстве работ того времени он трактуется как упорядоченное и гармоничное сочетание элементов живой и неживой природы, человеческой культуры и деятельности на земной поверхности, уже включающее в себя до определенной степени социальные отношения ^[3]. В первой половине XX в. ландшафтные исследования фокусировались на самой территории и ее объектах. При этом трансформационные процессы и внутренние миры их авторов оставались за рамками интересов. В это время, несмотря на сильное влияние позитивизма, шло укрепление феноменологической парадигмы в гуманитарных науках: сциентистский безоценочный взгляд на ландшафт стал пополняться экзистенциальными, структуралистскими и семиотическими перспективами. Предметное поле культурного ландшафта развивалось от фиксации, картографирования и измерения объектов к включению личностного опыта и эмоционального отклика субъекта, что стало сферой интересов гуманистической географии. Она привнесла идею жизненного мира, фокус на повседневных практиках, сделав индивида автором и интерпретатором значений культурного ландшафта ^[4].

Изучая жизненные миры и опыт личности, географы-гуманисты поставили проблему вклада культурного ландшафта в формирование человеческой идентичности. В целом 1970-е гг. в культурной географии отличались довольно эклектичной мировоззренческой ситуацией. Множество работ по исследованию культурного ландшафта были созданы с помощью синтеза разнородных философских, психологических, социолингвистических и историко-литературных подходов: феноменологии, экзистенциализма, структурализма, герменевтики. В итоге, стремление к беспристрастному описанию культурного ландшафта и выявлению априорно присущей ему «сути» было замещено сомнением в пригодности строгих научных методов, поскольку ландшафт следовало «читать», понимать и интерпретировать как книгу, следуя за интуицией и воображением.К 1980-м гг., при всей ценности исследований, исходящих из триединства восприятия, понимания и поведения ^[5] стало ясно, что феноменологическое направление не учитывает вопросы властных отношений, иерархий и неравенства. Неомарксистская и постколониальная критика, суть которой состояла в том, что гуманисты, концентрируясь на личностных мирах, игнорировали социальные грани культурного ландшафта, привела к новому этапу расширения сферы интересов и формированию «новой» культурной географии ^[6]. Это позволило не только обнаруживать ведущие пространственные процессы и осмысливать их эмоциональное наполнение, но и распознавать «невидимые» силы, отношения власти и потоки капитала, которые создают внешний облик обитаемого пространства и генерируют его смыслы. «Читать» ландшафт в данном подходе нужно с позиции беглого владения языками социальной власти, поскольку пространственная форма ландшафта – и результат, и подтверждение того, в каком обществе живут люди ^[7]. К этому времени сложился консенсус о том, что культурный ландшафт – один из метафорических «языков» современного общества. Материальные объекты, формы ландшафта принимают на себя закодированные послания и передают их дальше, создавая визуально-символическую картину ценностей и смыслов. Репрезентация культуры воплощается в символах и знаках, «присвоенных» архитектурой, природной средой, мозаикой мест, что позволило считать культурный ландшафт базисом построения социальной реальности, языком культурных процессов. Поскольку в обществе существуют соглашения о значениях, и всем его членам интуитивно понятны языковые коды, которые и составляют незримое «поле» культуры, то культурный ландшафт приобретает свойство коммуникативной системы. Ландшафт может рассматриваться как система коммуникации, язык, где строения, объекты, здания, дороги их порядок, паттерн играют роль, подобную словам и фразам ^{[8, p. 29]}. Представление о разнообразии течений в русле новой культурной географии, связанных с текстуальными и лингвистическими аспектами культурного ландшафта, дает табл. 1.

Таблица 1.

Направления, задачи и ключевые образы культурного ландшафта в новой культурной географии

Источник: ^{[3; 8]}.

Стремление синтезировать природные и культурные стороны ландшафта в семиосфере, не прибегая к «послойной» метафоре сциентизма, проявилось в работах отечественных исследователей: согласно В. Л. Каганскому: «Культурный ландшафт – земное пространство, жизненная среда достаточно большой (самосохраняющейся) группы людей, если это пространство одновременно цельно и структурировано, содержит природные и культурные компоненты, освоено утилитарно, семантически и символически» ^[9]. О. В. Лавренова трактует культурный ландшафт как «процесс и результат наделения человеком окружающего мира смысло-ценностными категориями, как непрекращающийся процесс и результат семиозиса, как составляющую семиосферы и кластер геокультурного пространства» ^[10].

Отечественная школа изучения этнокультурного ландшафта тяготеет к большей связи с «землей», культурой местного сообщества и сохранением традиций. Одно из наиболее удачных, по нашему мнению, определений акцентирует «динамическое единство мировоззрения, поведения, культурно-хозяйственных стратегий этнического сообщества и географического ареала, служащего ареной их материального воплощения» ^[11]. К основным критериям выделения регионального и локального этнокультурного ландшафта могут быть причислены: сохранение традиционных форм архитектуры, планировки и природопользования, устойчивость образа места ^[12]. Лексико-географический метод предполагает опору на ландшафт в естественно-географическом смысле, полимасштабность его территориальной морфологической структуры, которая отражена в системах языка и топонимии ^[13]. При этом обнаружена смысловая близость исследований этнокультурного ландшафта с комплексным изучением реальных географических объектов и их лингвистических диалектных образов в рамках поселенческих систем ^[14]. Понятие топонимического каркаса культурного ландшафта, дифференцированного на «вертикальныке» топонимические временные слои и «горизонтальные» территориальные информационные узлы может стать базисом практического применения в конкретных этнолингвистических ландшафтах ^[15].

Язык как ландшафт: социолингвистика и междисциплинарный взгляд

Лингвистический ландшафт, с одной стороны, обращается к изучению языков с социолингвистической позиции, а с другой – не может обойтись без репрезентации языкового разнообразия в географическом пространстве, что связано с идентичностью, культурной глобализацией, изменчивостью этнической палитры мира. Первоначально интенция исследования лингвистических ландшафтов заключалась в том, чтобы «добавить еще один взгляд на наши знания о социальном многоязычии, сосредоточившись на выборе языка, иерархии языков, явлениях контакта, правилах и аспектах грамотности… с точки зрения прикладной лингвистики или социолингвистики, включая перспективу языковой политики» ^{[16, p.81.]}.

Взаимодействие лингвистической антропологии, социальной психологии и географии вызвало к жизни идеи, которые впоследствии оформились в направление геосемиотики ^[17]. Данное направление исходит из того, что знаки, руководящие ими дискурсы и конкретные места образуют материальный мир, наполненный социальными значениями. Декодирование этих значений обеспечивается удержанием двойного фокуса внимания: на социальности и материальности, которые взаимно обусловливают друг друга. Геосемиотические лингволандшафтные исследования близки подобным в культурно-ландшафтной области. Они рассматривают порядок взаимодействия, визуальные семиотические знаки (таблички, объявления и граффити, упомянутые в определении лингвистического ландшафта), а также семиотику географически конкретизированного пространства – архитектуру и планировку, значения, приписанные местам, что выражается в дискурсе места. Такие дискурсы могут быть социокультурным, «выращенным» из традиций и глубокого знания территории, либо сформированы вне локального социокультурного поля. Многие ответы на вопрос: «где в камне находятся значения?» ^[17], с развитием критической и политико-экономической теории помещаются в плоскости социальных взаимодействий, классовой борьбы, неоднородном распределении «замороженного» в ландшафте капитала (табл.2).

Таблица 2.

Линии исследования лингвистического ландшафта

Источник: ^[18;19].

В первое десятилетие XXI в. лингвистический ландшафт рассматривался преимущественно относительно многоязычного этносоциального пространства. Расширение проблемного поля происходило в направлении множественности форм создания смысла во всех видах физических, цифровых и сенсорных сред с учетом широты спектра мотивов, установок и реакций на изменчивость лингвистической ситуации. Концепт лингвистического ландшафта показал свою продуктивность в педагогике, в виртуальном пространстве сети Интернет, «проверяя границы того, что обычно считается социальным пространством» ^[20]. Также, как и в случае культурного ландшафта, содержание базовой предметной категории отражается в целях, задачах и методах исследования, при этом не принципиально, будет ли это научный концепт или метафора, к примеру, «отражение», «зеркало» (табл. 3).

Таблица 3.

Современные трактовки и направления исследования лингвистического ландшафта

Источник: ^[21;22].

Этнологическая перспектива изучения лингвистического ландшафта сфокусирована на качественных методах: наблюдение, взаимодействие и выяснение восприятия геосемиотических знаков делают участника исследования его соавтором. Подобные исследования традиционно проводились культурными антропологами и этнографами применительно к индигенным народам. «Транзит» подходов и методов данных дисциплин в область современных многоязычных пространств открывает взгляду ряд новых возможностей. Социолингвист И. Шохами полагает, что динамичный, закрепленный в предметной среде, политической, социальной и экономической структуре лингвистический ландшафт обладает огромной социальной и исследовательской важностью. «Являются ли все эти компоненты «языками»? Нужно ли ограничивать расширенное значение «языка» словами? Разве здание не является языком, когда речь идет о социальном пространстве? Разве движение, танец, еда, тела не являются языками, которые предоставляют и посылают значения другим?» ^{[22, р. 154]}.

В итоге, исследования лингвистического ландшафта проходят сходные этапы и сталкиваются с теми же вызовами, что и культурно-ландшафтные направления. Лингвистический ландшафт апеллирует к координации и согласованности множества этнических, политических, экономических, культурных, локальных и глобальных процессов. Он одновременно – актор, индикатор, система коммуникации и «зеркало» социальной реальности, действующее в условиях «созвездия контекстов» ^[23].

Заключение

С момента оформления ландшафтной концепции и по сей день траектория исследования культурного ландшафта эволюционировала, преодолевая и включая в себя достижения несхожих, полемизирующих друг с другом философских оснований, мировоззренческих парадигм, к основным из которых принадлежат сциентистская, феноменологическая (гуманистическая) и постмодернистская (аккумулировавшая разнородные течения), а также системные подходы. Исследования лингвистического ландшафта почти на век «моложе» ландшафта культурного, но даже краткий анализ содержания обнаруживает много общего: от сциентистской к системной, феноменологической (гуманистической) и постмодернистской (неомарксистской, критической, дискурсивной) парадигмам наблюдается усложнение и расширение исследовательских интересов, все более глубоким и междисциплинарным становится предмет изучения. Но даже в начале становления лингвистический ландшафт был «задуман» как сложное и яркое концептуальное образование: «…мы имеем в виду гештальт, состоящий из физических объектов, магазинов, почтовых отделений, киосков и т. д., связанных с цветами, степенями заметности, определенными местоположениями и, прежде всего, письменными словами, которые их маркируют. Все эти объекты отмечены лингвистическими элементами, указывающими на то, что они обозначают …изучение этих лингвистических элементов, взятых в целом в данной среде, очерчивает область, которая требует систематического исследования, так как может представлять собой интересный способ раскрытия социальных реалий» ^{[23, р. 8]}. Затронутые в работе социально-философские течения продуктивны в адаптации к проблематике культурного и лингвистического ландшафтов.

И лингвистический, и культурный ландшафт проявляются и конструируются в жизненном мире личности, проходят через фильтры групповых культурных консенсусов и интерпретаций, имеют богатое значениями объектное «тело» материальной среды, выражают социально-экономические и культурно-экологические системные черты. В интегральном исследовании культурного ландшафта мы отмечали, что объектный, личностный, интерсубъектный (культурный), интеробъектный (системный) домены теоретических подходов и поднятых ими проблем обладают равной значимостью, ни один из них нельзя игнорировать, если мы хотим получить полную картину ^[3]. Таким образом, сциентизм, феноменология, постмодернизм и системные подходы как мировоззренческие парадигмы образуют непротиворечивую целостность, примененные каждая к своей предметной сфере. В случае лингвистического ландшафта мы наблюдаем ту же картину: целостность достижима с помощью взаимно дополнительного развития. Вместе с тем каждая из названных сфер исследования и мировоззренческих парадигм наиболее продуктивна в контексте трех остальных. Не борьба и вытеснение, а взаимное дополнение будут целью исследовательского синтеза. Подтверждением сказанному служат новейшие публикации: качественные и количественные методы, фиксация объектных следов языков, глубокая и вдумчивая интерпретативная работа, деконструкция пространственно-лингвистического текста и социальная критика могут продуктивно сочетаться в одном исследовании, что, например, отражается в свежих обзорах ^{[19; 20]}.

«Ступени» внедрения ключевых теоретических подходов в изучении лингвистического и культурного ландшафтов схожи, однако в первом случае выше темпы, с которыми новые парадигмы входят в рабочий процесс. Поскольку предметная область в обоих направлениях – ландшафт, то междисциплинарное взаимодействие концептов «заложено» изначально в базовые пресуппозиции исследований. Две ключевые метафоры: «язык как пространство» и «пространство как язык обеспечивают как интеграцию лингволандшафтного и культурно-ландшафтного направлений, так и способствуют прояснению дисциплинарной специфики. Это четкое понимание может помочь в преодолении методологических затруднений, которые встречаются при изучении этнолокальных сообществ, что позволит углубить понятие этнокультурного ландшафта.