Феномен собаки: универсальные денотаты культуры и библейские коннотации

Маркова Наталья Михайловна кандидат философских наук доцент; кафедра философии и религиоведения; Владимирский государственный университет имени Александра Григорьевича и Николая Григорьевича Столетовых 600000, Россия, Владимирская область, г. Владимир, ул. Горького, 87 Markova Natalia Mikhailovna PhD in Philosophy Associate professor, Department of Philosophy and Religious Studies, Vladmir State University named after Alexander and Nikolay Stoletovs 600000, Russia, Vladimirskaya oblast', g. Vladimir, ul. Gor'kogo, 87 natmarkova@list.ru Другие публикации этого автора

Привычное для нас слово "собака" имеет достаточно большое количество эквивалентов в русском языке и в других языковых культурах мира, фиксируясь как обозначение определенного животного в отечественных текстах с 1475 года, для которого ранее использовалось древнеславянское слово «пес». Биологи до настоящего времени не пришли к согласию, считать ли собаку, как К.Линней, отдельным видом (Canis familiaris) или, согласно другой точке зрения, подвидом волка (Canis lupus familiaris), который около 40 000 лет назад, одним из первых в истории, был одомашнен человеком и стал источником множества мифологических, религиозных или художественных образов и метафор. Слово «собака», помимо наименования конкретного живого существа, может сегодня обозначать (иметь денотаты) и совершенно иные феномены реальности от наименований рек, фильмов, журналов, рассказов или картин до всем известного символа @. Наше исследование фокусируется на особых коннотатах этого слова, сформировавшихся в истории российской культуры, неразрывно связанной как с христианским и, шире, библейским контекстом, так и с коллективной памятью о дохристианских народных традициях.

Отношение к животным в библейской традиции.

Библия, как известно, утверждает: «И создал Бог и небо, и землю, и все, что на ней» (Быт. 1). Согласно этому учению, все созданные Богом существа, с одной стороны, одинаково равны перед Ним, но, с другой - человек, созданный по образу и подобию Божьему, в силу своих особенностей, находится над миром животных. Бог создал человека, чтобы тот владычествовал «над рыбами морскими, над птицами небесными и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле» (Быт. 1,26). Власть человека над животными проявлялась в Богом данном Аврааму праве нарекать животных именами: «Господь Бог образовал из земли всех животных полевых и всех птиц небесных, и привел к человеку, чтобы видеть, как он назовет их, и чтобы, как наречет человек всякую душу живую, так и было бы имя ей». (Быт. 2, 19). Превосходство человека над животными проявляется и в том, что человек, хоть и является любимым творением Божьим, но все-таки создан был Им нагим, беззащитным и безоружным: «Не имеет ни рогов для защиты, ни острых когтей, ни копыт, ни зубов, ни какого-либо жала, от природы снабженного смертоносным ядом, чем обладают многие животные для защиты от оскорбляющих, и не покрыто у него тело волосяной оболочкой, хотя поставленному начальствовать над другими надлежало от природы быть огражденным собственными своими оружиями, чтобы для собственной безопасности не иметь нужды в помощи других» ^{[8, c. 93]}. Будучи самым медлительным из всех быстроногих, самым низким из всех высокорослых, самым беззащитным из всех, обладающих природным оружием существ, человек, по мнению св. Григория Нисского, был создан Богом таковым именно для того, чтобы стремиться обладать властью над животными. Подобного рода «ущербность» человека и заставмла его подчинять себе животных, поскольку медлительность способствовала обузданию коня, нагота – необходимости разводить овец, нужда – использованию вьючных животных для перевоза провианта, а необходимость защиты – принимать помощь собак, ставшими для человека как бы «одушевленным мечом» ^{[8, c. 95]}.

Такое изначальное господство человека над животными, согласно библейскому преданию, существовало до тех пор, пока он следовал заповедям Божьим, однако, после грехопадения Адама и Евы власть человека над животными ослабла. Как отмечал святой Макарий Великий: «Когда пал Адам и умер для Бога, сожалел о нем Творец. Ангелы, все силы, небеса, земля, все твари оплакивали смерть и падение его. Ибо твари видели, что данный им в царя – стал рабом сопротивной лукавой тьмы» ^{[10, c. 154]}. После изгнания Адама из рая звери отказались повиноваться ему, однако Бог не позволил им выступить против человека и заставил их подчиняться ему, тленному существу, поскольку тварь земная, согласно Божьему провидению была создана в помощь человеку для обретения им снова духовности, нетленности и бессмертия. Таким образом, небольшая часть животных, именуемых «домашними», осталась в подчинении человеку, большая же часть других зверей одичала и потеряла «связь с человеком, своим бывшим господином» ^{[5, c. 64]}.

Именно грехопадение Адама, вероятно, и спровоцировало разделение животных на хищных и нехищных, диких и домашних. Впрочем, в пророчестве Исайи все же говорится, что в грядущем Царстве эта ситуация изменится и вновь не будет деления на хищных и нехищных животных: «Тогда волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком; и теленок, и молодой лев, и вол будут вместе, и малое дитя будет водить их» (Ис. 11). Закончится противоборство между животными и их вражда с человеком: «И младенец будет играть над норою аспида, и дитя протянет руку свою на гнездо змеи» (Ис. 11).

Отношение к собаке в ранней христианской традиции: между «чистой» и «нечистой» природой.

Для обозначения животных в Ветхом Завете используется порядка 180 слов, а в Новом Завете – около 50, при этом одним из наиболее неоднозначных их образов в Библии является собака. Согласно традиции, заимствованной христианами от иудеев, собака относилась к категории нечистых животных. Деление животных на чистых и нечистых появляется в Ветхом Завете в качестве обычая, а после потопа – в качестве закона. Согласно Священному Писанию, в результате потопа земля оскудела, что и легализовало употребление в пищу животных, но только чистых, то есть «не кровожадных, а питающихся растительной пищей» ^{[17, c. 275]}. Таким образом, основным критерием чистоты животных являлось их питание, от которого зависела возможность употребления их в пищу. Так, в частности, из млекопитающих под категорию чистых попали жвачные парнокопытные животные. В соответствии с этим, как кошка, так и собака, согласно библейскому определению, являлись животными нечистыми. Однако, этот статус в православной бытовой традиции сохранился только за собакой, что, возможно, было связано с тем, что обычно питаясь отбросами, т.е. «нечистой» пищей, именно это животное оказывалось причастно к миру «нечистого». В Новом Завете ветхозаветные нормы чистоты и нечистоты утрачивают свою актуальность, поскольку на первый план выходят нравственные нормы и понятие греха (нравственной скверны, нечистоты).

Св. Патриарх Фотий приводит свою версию деления животных на чистых и нечистых, отмечая, что такого деления не существовало в начале мироздания. Подобного рода деление было вынужденной мерой, поскольку египтяне, в «услужении» которых находились иудеи, традиционно поклонялись животным, воздавая им «божеские почести». Моисей, чтобы не допустить распространения зооморфных верований на иудеев, назвал этих животных нечистыми «не потому, что нечистота была присуща им от создания, ни в коем случае, или нечистое было в их природе, но поскольку египетское племя пользовалось ими не чисто, но весьма скверно и нечестиво» ^{[19, c. 81]}. Другими словами, деление животных на чистые и нечистые имело не онтологические, а исторические причины, коренящиеся не в изначально сотворенной природе самих животных, но в причастной к ним человеческой природе, «искаженной и больной грехом» ^[25].

Иеромонах Серафим (Параманов), указывая на противоположное отношение к собакам у древних египтян и иудеев, отмечает, что Ветхий Завет формировался в определенной религиозно-этической среде, и поэтому содержание источников может носить преобразовательный, аллегорический и символический смысл. Понятие «нечистые» не всегда имеет однозначно негативную коннотацию, как, к примеру, слон, который, согласно ветхозаветной традиции, относился к нечистым животным, однако, в то же время, украшения из «тяжестей слоновых» ^[13], то есть бивней и костей, активно использовались и считались самыми дорогими украшениями той эпохи.

Будучи нечистым животным, собака, участь которой заключается в том, что она наряду с «чародеи и блудници, и убице, и идолослужителие» ^{[4, c. 117]} …будет изгнана из рая, тем не менее, зачастую в Священном писании выступает в качестве орудия Бога для наказания грешников, вероотступников и идолопоклонников.

Амбивалентность образа собаки в библейских сюжетах.

В Библии слова «собака» и «пес» встречается не менее 25 раз ^[13] и как правило в негативном контексте. Это связано, по мнению иеромонаха Серафима (Парамонова), в первую очередь с тем, что образ собаки на страницах Библии имеет метафорическое значение. Так, в частности, в фразе «Берегитесь псов!» апостолом Павлом под псами подразумеваются лжеапостолы-еретики, которые «вкрадываются в христианские общины и совращают людей с истинного пути веры» ^[25]. В культуре Древнего Востока образ собаки олицетворял обездоленность, нищету, страдание. Традиция позорного непогребения тел врагов, делавшая их пищей для собак, которые, в отличие от других домашних животных, обычно жили на улицах и помойках, питаясь отбросами, укрепляла распространенные представления о том, что «нечистота» такой пищи передавалась на образ и самой собаки.

Неоднозначность образа собаки проявляется и в различиях между трактовками некоторых библейских сюжетов или отрывков. Так, в частности, слова «не давайте святыни псам» (Мф. 7:6), означающие, по мнению многих богословов, запрет перемещать святыни в чуждую им среду, интерпретируется иеромонахом Серафимом (Парамановым), наряду с фразой «не мечите жемчуг перед свиньями» (Мф. 7:6), как запрет совершать бессмысленные и глупые поступки, унижающие неприкосновенные «святыни». Упоминание в одном утверждении псов и свиней, побуждает некоторых авторов ^{[20, c. 1108 – 1109]} сделать вывод о нечистоте собаки, наряду со свиньей. Ряд богословов в данном отрывке противопоставляют псов и свиней братьям, предостерегая людей от ложной заботы о псах и свиньях в отличие от тех, кого можно считать братом. Иоанном Златоустом, согласно некоторым толкованиям, псы в данном отрывке понимаются как язычники, а свиньи как еретики. В тоже время, авторы «Толковой Библии» рассматривают две части данного стиха по отдельности, отмечая, что в первой части говорится о псах, которые «не свирепствуют, а могут есть священное мясо» ^{[23, c. 190]}, а во второй – о свиньях, которые, наоборот, свирепеют и «растерзывают дающего» ^{[23, c. 190]}.

Двояко трактоваться разными авторами также может и известная библейская притча о Лазаре, согласно которой «был также некоторый нищий, именем Лазарь, который лежал у ворот его в струпьях и желал напитаться крошками, падающими со стола богача, и псы, приходя, лизали струпья его» (Лк. 16). Ряд богословов, в подтверждение нечистоты образа собаки, трактуют поведение этого животного как предвосхищение смерти Лазаря, поскольку именно псы лизали струпья, то есть гнойные раны, тем самым подтверждая нечистоту собак, употребляющих такую пищу.

С другой стороны, Т.М. Горичева предлагает иную интерпретацию данной притчи, рассматривая такое поведение псов как проявление сочувствия к Лазарю, выступающему в этом контексте как символический образ человеческих страданий. По мнению этого автора, только собаки выразили жалость к Лазарю и пытались облегчить его мучения, готовя его к переходу в иной мир: «Только псы не погнушались его язв и зловония и проявили истинную, деятельную любовь к страждущему» ^{[7, c. 167]}.

Т.М. Горичева, ссылаясь на христианских экзегетов, полагает, что притча о сирофиникиянке, кормящей псов, «но и псы едят крохи, которые падают со стола господ их» (Мф., 15, 22 – 28), может истолковаться как свидетельство о меняющемся самосознании Иисуса Христа, об изменении его представления о своей миссии, состоящей в спасение не только иудеев, но язычников и вообще всей твари Божьей. В фразе «не хорошо брать хлеб и бросать его псам» (Мк. 7:27) другими исследователями ^{[20, c. 1108]} видится сравнение язычников с псами, при этом, однако, именно смирение сирофиникиянки позволяет получить ей помощь от Христа. Вероятно, единственной притчей в Библии, в которой образ собаки одинаково признается всеми богословами в положительном смысле, является притча о чудесном путешествии юноши Товии в сопровождении Ангела и собаки (Тов., 5,17).

Амбивалентность образа собаки присутствует и в русской православной традиции. С одной стороны, собака – друг и помощник человека, преданное человеку существо, защитник и охранник. Православные источники повествуют о святых, живущих рядом с собаками, как, к примеру, блаженная Ефросиния Колюпновская, о которой сказано, что «тогда ее любимые кошечки и собачки, слыша знакомый стук и отлично понимая его, в одну минуту собирались около крыльца, и старица кормила их…» ^{[22, c. 10]}. Аналогично и блаженная Домна Томская, известная тем, что когда «она ночевала почти всегда где-либо на дворе или прямо в поле, то собаки с радостным лаем окружали ее» ^{[3, c. 202]}.

С другой стороны, образ собаки часто использовался в качестве ругательства или оскорбления. Как отмечет В.И. Жельвис, «на протяжении многих столетий собака на Руси была символом юродства и отчуждения» ^{[12, с. 137]}. Образ собаки в негативной коннотации использовался как в религиозной, так и в бытовой сферах. Сравнение с псом означало указание на жалкое положение человека, с мертвым псом – на существо, не имеющее никакой ценности. Деньги за продажу собаки также считались нечистыми, их, согласно Ветхому Завету, нельзя приносить в дом Господа (Втор. 23:18). «Псами» в православии именовали иноверцев или отступников от веры, совершивших тяжкий грех отпадения от церкви. Русская православная церковь призывала вести духовную борьбу с сектантами и лжеучителями, опираясь на слова Апостола Павла: «Берегитесь псов, берегитесь злых делателей» ^{[21, c. 105]}. До настоящего времени дошла традиция запрета нахождения собаки в храме по причине распространенного представления, что своим присутствием в святом месте она оскверняет Дом Господа. Вместе с тем, в Священном Писании ничего не говорится о запрете присутствия именно собаки в храме, как и нет упоминания о собаке как нечистом животном, однако, согласно Правилу 88 Шестого Вселенского собора (Трульского), никакому животному не допустимо находиться в храме: «Никто внутрь священного храма да не вводит никакого животного…» ^{[18, c. 582]}. Суть данного правила объясняется стремлением предохранить святой храм от использования его не по назначению ^{[18, c. 582]}. Вместе с тем, то же правило допускает нахождение животных в пределах храма в случае непогоды или присутствия угрозы жизни человека, хотя от данного правила пришлось отступить, поскольку наличие в храмах мышей заставило священнослужителей прибегнуть к помощи кошек для их ловли. Собаки обычно использовались для охраны территории, поэтому всегда находились за пределами храма. Вероятно, отсюда и пошла традиция разрешения нахождения в храме и доме именно кошки, что сочеталось с запретом присутствия как в храме, так и в доме собаки, поскольку считалось, что подобно тому как «собака оскверняет церковь, она оскверняет и дом» ^[9].

Собака и феномен «песьеголовости»

Амбивалентность образов животных явно прослеживается в христианском искусстве. Звери, встречающиеся в средневековых бестиариях, представляют собой помимо живого организма еще и символ, знак, причем многозначность этих знаков доходит до противоречивости, то есть «едва ли не каждый зверь может обозначать и добродетель, и порок; и небесное, и инфернальное» ^{[16, с. 20]}. При этом, зверь в бестиарии не существует как нечто единое, а представляет собой комплекс свойств, которым приписываются определенные значения. Так, в частности, в средневековых бестиариях также наблюдается противоречивость образа собаки, которая с одной стороны, символизирует преданность, верность, жертвенность, а с другой – может означать агрессию, злость, нечистоту.

Как указывает И.В. Ковригина, в Абердинском бестиарии проповедники в некотором смысле приравниваются к собакам, поскольку «они предостережениями и праведными путями разрушают ловушки дьявола, чтобы он не захватил и не унес сокровище Господне – души христиан. Подобно тому, как язык собаки, облизывая раны, лечит их, – раны грешников, обнажаясь на исповеди, очищаются наставлениями священника. Как язык собаки излечивает внутренние раны человека, так тайны сердца его часто очищают деяния и речи учителей Церкви» ^{[14, с. 280]}. Несмотря на то, что собака умнее и преданнее других животных, всецело привязана к своему хозяину и готова умереть за него, тем не менее, как отмечет в своем труде «О вселенной» Рабан Мавр, собака имеет и противоположное значение, «ибо означает либо дьявола, либо иудеев, либо язычников. Потому и Пророк молит Господа: "Избавь от меча душу мою и от руки пса одинокую мою“» ^{[14, с. 281]}.

Для христианской иконографии достаточно распространенным является изображение демонов, бесов, грешников с головой собаки. На Миниатюре из Апокалипсиса XVII в. встречается даже изображение ада с головой пса. Песья голова использовалась для символического маркирования дихотомии «свое» / «чужое», поскольку песьеголовыми в иконографии, как правило, изображались враги: римские легионеры, - в виде монстров-псоглавцев ^{[2, с. 101]}; воины-мучители; еретики и иудеи: «…еретики-ариане воскреснут со «змиеобразными лицами», а от их уст будут исходить черви; «жиды»-иудеи станут похожими на лики зверей: «языки ихъ вне висяху, яко бешеным псомъ, ноги искривлены имуше, в кожи осли обличены»» ^{[1, c. 197]}.

Одновременно образ собаки использовался в православной иконописи для изображения одного из самых загадочных святых – великомученика Христофора, изображавшегося до XVIII в. «с песьею главою». Здесь мы вновь сталкиваемся с неоднозначностью образа собаки, в данном случае представляющей феномен «песьеголовости». Следует отметить, что песьеголовое изображение святого Христофора, облаченного в воинские доспехи, как указывает Е.Н. Максимов, присуще только греко-православной церкви, «символизируя верность и преданность св. Христофора как воина, защищающего христианскую веру» ^{[15, c. 77]}. По одной из версий, согласно Папеброхской рукописи, Христофор по своему происхождению был кинокефалом, происходил из страны собакоголовых, жители которой имели зооантропоморфный вид: собачью голову и человеческое тело. Согласно «Деяниям апостола Варфоломея» псеглавец по имени Репробус, проживавший в стране людоедов, принял крещение от апостола Варфоломея и получил христианское имя. Звероподобный образ святого Христофора, по мнению М. М. Шахнович, носит символический характер, указывая на «свирепость и звериную природу язычника, усмиренную в результате крещения» ^{[26, c.103]}. По другой версии, указывающей на изначально антропоморфный облик, святой Христофор, живя в отшельничестве, сам обратился к Богу с просьбой обезобразить его внешность, чтобы не поддаться соблазнам поселянок, прельщавшихся его красотой. Отозвавшись на просьбы Христофора, бог «ниспослал ему собачью голову» ^{[15, c. 78]}. Еще одна версия говорит о том, что песья голова использовалась для придания облику Репрева (еще одно имя, которое до крещения носил святой Христофор) устрашающего вида. Монахи, впервые упомянувшие о Репреве как иноземце, захваченном в плен, использовали собакоголовость для акцентирования внимания на коннотации его образа с крайней свирепостью и бесчеловечностью. Тем самым, как это иногда бывает в культуре, происходит пейоративное отождествление образа иноземца с образом «звериной бесчеловечности». По мнению М. М. Шахнович, звероподобное изображение святого Христофора использовалось для поддерживания эсхатологических ожиданий.

Образ собаки в простонародных представлениях.

В бытовой речи также наблюдается неоднозначность образа собаки, которая может объясняется противопоставлением качеств и символов, присущим ей. Барбара Ханна, изучив мировую мифологию, выделила следующую дихотомию символики собаки: «1. собака как символ верного друга, и его противоположность – предатель; 2. собака как символ проводника и охотника; 3. собака как символ сторожевого пса, и его противоположность – вор; 4. собака как символ целителя, против собаки – пожирателя трупов» ^{[24, с. 59]}. Таким образом, становится понятной та неоднозначность, а порой и противоречивость образа собаки, которая присутствует в русских народных верованиях и бытовой речи. С одной стороны, пес часто выступал объектом ругательств и насмешек (например, «собака сутулая!», «пес смердячий!») или отождествлялся с чем-то негативным (к примеру, «холод собачий», «устал как собака»). Кроме того, народные пословицы и поговорки также часто обращаются к образу собаки. Например: «С собакой что ни делай, хоть мой и чеши, хоть хвост отруби – псом она и останется»; «Собаке собачья смерть»; «У кошки шерсть чиста, а рыло погано; у собаки – рыло чисто, а шерсть погана» и др. Представление о том, что у собаки нечистая «поганая» шерсть, связано, вероятно, со специфическим запахом, присущим собаке (в простонародье - запах «псины»), а также с тем, что собаки для маскировки от хищных животных любят валяться в грязи, особенно если грязь имеет еще и резкий, неприятный, отталкивающий запах. Однако, есть и другие объяснения данной поговорки, так, в частности, А. Ермолов, объясняет это народным поверьем, согласно которому изначально собака была создана Богом голой, а шерсть свою она получила от сатаны. Таким образом, появляется простонародное, наряду с богословским, объяснение причины, по которой собаку не пускают в церковь в отличие от кошки, у которой шерсть от Бога ^{[11, c. 155]}. Кроме того, пес нередко ассоциировался с чертом, о чем свидетельствует использование ряда особых ругательств: «Черт с ним!» - «Пес с ним!»; «Черт его знает!» - «Пес его знает!»; «К чертям собачьим!». Традиция отождествления собаки с темными, нечистыми силами, антихристианским началом представлена в ряде народных преданий, где в облике пса (как правило черного пса) нередко являлись демоны, черти, покойники, оборотни или духи окружающего мира (русалки, кикиморы, лешие, домовые и т.д.). У многих народов собака ассоциировалась с Черным богом ^[6], выступавшим владыкой загробного мира. Хтоническое значение собаки проявлялось в том, что собака считалась, наряду со змеем исчадием ада, предвестником судьбы в ее привычке выть на луну.

С другой стороны, согласно восточнославянской мифологии, пес представлялся как охранник дома, защитник от тех же темных сил, способный предупредить человека об их приближении. Преданность собаки нашла свое отражение и в бытовой речи: «преданный как собака», «верный пес», «псы господни». Амбивалентность образа собаки в бытовой речи В.И. Жельвис объясняет последовательной цепочкой превращений ^{[12, с. 143]} от понятия «святого» (божественного) через «священное» (исключительно важное) к «запретному» (опасному, нечистому, непристойному). В то же время может наблюдаться сближение отношения к таким диаметрально противоположным понятиям как «святое» и «непристойное», выступающим на этом уровне в качестве «страшного», при этом предписывается необходимость держаться подальше от носителей этих признаков, их воплощений, поскольку они, несмотря на противоположный характер, вызывают одинаковую реакцию у субъектов, которые пережили соприкосновение с ними.

Заключение.

В целом можно утверждать, что неоднозначность, а зачастую и противоречивость образа собаки в христианстве имеет глубокие корни, которые следует усматривать в дохристианских верованиях: иудаизме и славянском язычестве, где собака воспринималась как нечистое животное или существо, обладающее демоническими качествами. В то же время, преданность собаки и нахождение ее рядом с человеком способствовали тому, что она появляется рядом с христианскими святыми, принимается ими, становится одним из любимых домашних животных. Тем не менее, традиция непринятия собаки как нечистого животного до сих пор сохраняется в быту, о чем свидетельствует практика недопущения собаки в православный храм. Многочисленные беседы со священнослужителями по вопросу возможности нахождения собаки в храме или освящения квартиры, в которой проживает собака, свидетельствует об укоренении традиции восприятия собаки как нечистого животного в большей степени среди священнослужителей, нежели чем среди мирян. Более того, отношение к собаке в современном обществе, а именно идентификация собаки как члена семьи, любовь и забота, которыми ее обычно окружают, заставляют некоторых священнослужителей увидеть в этом нарушение заповеди Божьей – «не сотвори себе кумира». Согласно православному вероучению существует иерархия объектов подлинной любви: возглавляет ее Бог, за ним следует любовь к ближнему своему и только на третьем месте находятся бессловесные животные. Чрезмерная привязанность и любовь к братьям нашим меньшим, по мнению некоторых православных богословов, способна нарушить указанную выше иерархию, создать идола, вытеснив из сердца человека Бога.