Принципы оборотничества и зооморфизации реальности в романе А. А. Старобинец «Лисьи Броды»

Дубаков Леонид Викторович ORCID: 0000-0003-1172-7435 кандидат филологических наук доцент; филологический факультет; Университет МГУ-ППИ в Шэньчжэне 518172, Китай, г. Шэньчжэнь, ул. Гоцзидасюэюань, 1 Dubakov Leonid PhD in Philology Associate Professor, Faculty of Philology, Shenzhen MSU-BIT University 518172, China, Shenzhen, Guojidaxueyuan str., 1 dubakov_leonid@mail.ru Другие публикации этого автора

Чжан Ихань магистр, филологический факультет, Университет МГУ-ППИ в Шэньчжэне 518172, Китай, г. Шэньчжэнь, ул. Гоцзидасюэюань, 1 Zhang Yihan Graduate student, Faculty of Philology, Shenzhen MSU-BIT University 518172, China, Shenzhen, Guojidaxueyuan str., 1 1409280516@qq.com Другие публикации этого автора

В романе Анны Старобинец «Лисьи Броды» в качестве центральных персонажей действуют в том числе лисы-оборотни. Краткая характеристика образа хули-цзин в этой книге дана в статьях Д. А. Погорелко «Мотивы китайской мифологии в романе А. А. Старобинец “Лисьи Броды”» ^[9] и «К вопросу о рецепции китайских “рассказов о странном” в российской литературе» Д. Хань, О. Д. Тугуловой, З. Д. Бардахановой ^[12]. Однако собственно филологическое рассмотрение образа лисы-оборотня в романе Анны Старобинец в указанных работах по разным причинам присутствует лишь в малой степени. В представленной статье восполняется этот пробел и производится анализ образа хули-цзин и иных оборотней с точки зрения проецирования явления оборотничества, бестиарности на различные составляющие художественного текста.

Лиса-оборотень (кит. упр. 狐狸精, пиньинь húli jīng) в китайском бестиарии является преимущественно отрицательным персонажем: её суть – хищническая: она забирает жизненную энергию у очарованного ею человека. При том что, конечно, одновременно хули-цзин (в облике девятихвостой лисицы) имеет также и иное измерение: она может выступать в качестве духовного искателя, устремляющегося в высшие миры. В этом отношении нужно отметить, что образ лисы-оборотня – это образ динамичный, меняющийся от эпохи к эпохе и приобретающий свои, индивидуальные черты у того или иного автора. Лиса-оборотень для китайской культуры – один из знаковых персонажей. В ней воплощается сложный комплекс смыслов (мировоззренческих, религиозно-мистических, художественных), отражающих одну из составляющих китайского менталитета (см.: ^{[1; 2; 3; 4]}).

Русская литература последних десятилетий, в отличие от современной китайской литературы, проявляет к этому персонажу активный интерес. Так, начиная с середины 1980-х годов, образ лисы-оборотня появляется в творчестве Елены Шварц (см.: ^[6]), Виктора Пелевина (см.: ^{[5; 7]}), Хольма ван Зайчика (псевдоним Игоря Алимова и Вячеслава Рыбакова), Юрия Мамлеева (см.: ^[8]), Анны Коростелёвой, Анны Старобинец. В 2010 году вышел сборник прозы «Лисья честность» (составитель Марта Кетро; один из авторов ‒ известный поэт Дмитрий Воденников), в котором присутствуют мотивы, связанные с хули-цзин. Одной из причин такого интереса, вероятно, является общий интерес к китайской культуре, особенно в её экзотическом аспекте. С другой стороны, образ хули-цзин удивительно пластичен, он позволяет вкладывать в себя разное содержание, вызывает разные эмоции. Лиса-оборотень, помимо, собственно, оборотнической своей природы обнаруживает для русских писателей свою ярко выраженную женственность.

Образ главной героини романа лисы-оборотня Лизы у Анны Старобинец двойственен (по матери она оборотень, по отцу – человек) и при этом русифицирован (её мать – лиса-оборотень Аньли, отец – рижский немец, подданный Российской империи, а значит, так или иначе человек большой русской культуры – Вильгельм фон Юнгер). Русификация лисы-оборотня также осуществляется писательницей помещением её в русский национальный контекст: Лиза живёт среди русских на русской территории, говорит по-русски и т. д. Эта культурная двойственность зафиксирована и в имени героини – Елизавета Бо. Её дочь Настя, рождённая от русского отца и также обладающая оборотнической природой, таким образом оказывается уже практически полностью русской хули-цзин: «Настины волосы были русые, чуть волнистые, совсем не китайские; она надеялась, что эта русость, эта русскость ее защитит ^{[11, с. 313]}. Иными словами, Анна Старобинец в своей русификации китайской лисы-оборотня идёт дальше других русских писателей, оставляя одной из хули-цзин лишь её китайское определение, и опосредованную включённость в китайскую семью (в романе обозначены семейные связи Насти с бабушкой и бабушкиными сёстрами, являющимися лисами-оборотнями).

О. А. Попова и Е. А. Григорова в статье «Организация времени и пространства в романе А. А. Старобинец “Лисьи Броды”» указывают на мистический характер хронотопа книги: «важны в произведении мистические, мифологические, характеризующие мир духов (в том числе, мертвых) и сновидений пространство и время» ^{[10, с. 2]}; также, по их словам, пограничный «город становится средоточием разнообразных культурных кодов, замысловато переплетенных друг с другом и творчески осмысленных автором» ^{[10, с. 3]}. Действительно, действие романа происходит в месте под названием Лисьи Броды, недалеко от КВЖД. И эта земля – территория, с которой оказываются связаны и Россия, и Китай; в этом месте они как бы оборачиваются друг другом: русские и китайцы живут вместе, представители советской власти порой неотличимы по своим поступкам от хунхузов, китайские оборотни для русских старообрядцев становятся воплощением представлений о нечисти и проч. Отдельно нужно отметить, что Лисьи Броды ‒ это звериный топоним, актуализирующий не только мотив, напрямую говорящий о лисе, но и вызывающий мысль о процессе «перехода», или «превращения», или «метаморфоза» оборотня: брод – это мелкое место, через которое можно переходить. Другие звериные топонимы и гидронимы романа – озеро Лисье, бухта Змеиная, сопка Чёрной лисы ‒ также подчёркивают «переходный» характер пространства книги. Таким образом, явление оборотничества проявляется не только, собственно, в самих хули-цзин и иных оборотнях книги, но и в природе пространства, внутри которого они существуют.

Подобным же образом можно посмотреть на специфику организации времени в «Лисьих Бродах». О. А. Попова и Е. А. Григорова отмечают, что в книге имеются «два основных хронотопа – пути и кольца, сосуществование которых представляет собой единство и борьбу двух противоположностей, что явственно выражено в образе великого даоса Чжао, который есть и дорога (путь), и озеро (кольцо, круг)» ^{[10, с. 3]}. Так, одно время романа ‒ прошлое, ‒ описывая круг, оборачивается настоящим. Медсестра Аглая оказывается перерождением Сифэн, которая вновь вступает в отношения со своим возлюбленным и убийцей Ламой, мастер Чжао, отвергнувший когда-то своего ученика Ламу за хищническое поведение, ‒ рядовым Красной армии Павлом Овчаренко, вновь наблюдающим, как Лама в погоне за знанием и силой идёт по пути уничтожения других. Прошлое становится настоящим для Максима Кронина, вспоминающего, кто он такой; для полковника барона Антона фон Юнгера, сына Вильгельма фон Юнгера, отца Лизы, что желает власти над миром; для полковника Аристова, стремящегося вернуть своего ученика-менталиста Кронина, и т.д.

Лиса-оборотень Лиза (Елизавета Бо) и другие оборотни книги осуществляют свой «переход» по-разному. Анна Старобинец ищет свои варианты художественного объяснения оборотнической трансформации. Она предлагает китайские алхимические сравнения процесса «перекидывания» или описывает его как результат упражнения в духовной практике. Писательница, опираясь на китайские мифы и легенды о происхождении лис-оборотней, их связи с императором Цинь Шихуанди, с даосами и т. д., создаёт свою мифологию хули-цзин. В этой синтетической авторской мифологии хули-цзин – прежде всего дочь и мама. Лиса Лиза, оказавшись втянутой в борьбу за артефакт ‒ красную киноварь, или живую воду, и за силу (терракотовую армию, ожидающую оживления, воскрешения), решает свои семейные проблемы: её дочь Настя не переживёт «перехода», поскольку проклята мастером Чжао, а корни этого проклятия в неправедной, хищнической жизни всей семьи хули-цзин. Помимо хули-цзин, в «Лисьих Бродах» есть и другие оборотни: Лама, оборачивающийся тигром, Андрон, Никитка, Ояма, ставшие оборотнями в результате экспериментов японцев. Но Анна Старобинец представляет оборотничество шире: речь не только об оборотнях в буквальном смысле, но и о многообразных трансформациях героев. Так, например, главный герой Макс Кронин, убив Шутова, становится им, капитаном СМЕРШа, не только забрав его документы, но и по-актёрски переняв его личность. Сифэн через «одержание» приходит в сознание Аглаи. Лисы-оборотни, Антон фон Юнгер, полковник Аристов управляют людьми посредством гипноза или входя в сны, на это время одновременно делая людей своими куклами и воздействующими на мир через их тела, и как бы становясь ими. Мастер Чжао, как часто повторяется в романе, имеет тысячи лиц, и это свойство его развитой духовной природы. Отдельно можно сказать о мотиве куклы с нарисованными глазами в романе: живой человек превращается в мёртвого, обнаруживая свою иллюзорную природу на пути жизни. И имеет возможность какое-то время возвращаться в мир живых, влияя на него, ‒ в частности, через сознание менталистов Максима Кронина и Аглаи. Терракотовая армия ‒ тоже живые, но превращённые до времени в мёртвых: «барон покрылся – словно оброс второй кожей – слоем плотной коричневой глины» ^{[11, с. 339]}.

Помимо проецирования явления оборотничества на различные составляющие художественного текста, Анна Старобинец в «Лисьих Бродах» реализует принцип разнообразной зооморфизации реальности в целом, наделяет её трансформационным характером: таким образом, книга оказывается не романом об оборотнях, а романом именно об оборотничестве и бестиарности. Так, писательница, говоря о героях, о предметах, об абстрактных явлениях, активно использует звериные сравнения («Я дышу горячо и часто, как больная собака» ^{[11, с. 5]}, Пика «начал нелепо отмахиваться руками», «как кот» ^{[11, с. 19]}, стукач Родин «похож на слепня, прикидывающего, где удобнее присосаться» ^{[11, с. 146]}, он «как мусорный голубь» ^{[11, с. 197]}), звериные метафоры (он смотрит на кровь, «тоненькой алой змейкой уползающую из уголка посиневших губ» ^{[11, с. 109]}, «тоска поднялась, куснула его прямо в горло раздвоенным жалом и скользнула обратно под сердце, сворачиваясь привычной спиралью» ^{[11, с. 116]}, он остался рядом «со змеиным клубком бикфордовых шнуров» ^{[11, с. 454]}, «хоботок фонендоскопа потыкался в три белёсые горизонтальные линии» ^{[11, с. 52]}). Текст оборачивается живым существом («Две разлапистые, хищные многоножки японских иероглифов» ^{[11, с. 41]}, «чернильные насекомые лапки чужих древних знаков» ^{[11, с. 62]}, «столбцы змеящихся иероглифов» ^{[11, с. 603]}), растительный мир ‒ текстом («Чёрное дерево на далеком холме – как иероглиф, значение которого я должен знать, но не знаю» ^{[11, с. 68]}).

В портретах персонажей («Её пушистые брови чуть вздрагивают ‒ опалённым, беспомощным мотыльком» ^{[11, с. 126]}, лысина Бо «напоминала панцирь крапчатой черепахи, а глубокие морщины на лбу ‒ кольца времени на древесном срубе» ^{[11, с. 135]}, у особиста Бусыгина глаза «как две навозные мухи» ^{[11, с. 278]}), в их костюмах (он «затравленно теребит на шее блестящую бабочку, как будто она впилась в него лапками» ^{[11, с. 126]}), а также в пейзажах часто проявляются звериные черты («Предрассветный туман заволакивает сопки пушистым коконом, будто готовя их к превращению» ^{[11, с. 241]}, «трясина превращается в заливной луг, со всех сторон окруженный стеной тумана. Под лошадиными копытами хрустят головки мясистых белых цветов» ^{[11, с. 237]}, исчезла речка, «змеёй скользившая со склона холма в пучину Лисьего озера» ^{[11, с. 345]}). У героев ‒ «зоологические» фамилии (Овчаренко, Силовьёв (Соловьев), Андрон Сыч, Алещенок).

В романе звучит инвективная лексика («А ты везучий, собака…» ^{[11, с. 266]}, «Унизить, значит, хочешь майора Бойко, напугать, да, крыса?» ^{[11, с. 89]}) и фразеологизмы с упоминанием животных образов («Я шкуру свою спасаю…» ^{[11, с. 667]}).

Реальность «Лисьих Бродов» как будто раскладывается на составляющие и пересобирается заново: на страницах книги появляются животные, имеющие признаки других животных («Там такой есть зверь: сам бобёр, а клюв как у утки. А другой ещё ‒ вроде волк, а на пузе сумка, будто у кенгуры» ^{[11, с. 586]}), в телах живых существ возможны перестановки внутренних органов (у тигра-оборотня сердце не с левой, а с правой стороны), деревья приобретают животные черты и т. д.

Итак, в романе «Лисьи Броды» Анны Старобинец важно не только то, что в центре сюжета оказываются оборотни и, в частности, китайские лисы-оборотни, но прежде всего то, что писательницей осуществляется их русификация, а также то, что принципы оборотничества и зооморфизации реальности проецируются в книге на различные составляющие художественного текста. «Лисьи Броды» содержат значительное число звериных сравнений и метафор, касающихся людей, природных объектов, предметов и абстрактных явлений. Звериные мотивы проявляются в портретах и именах героев, в топонимической номинации, в пейзажах, в языке произведения. Принципы оборотничества и зооморфизации создают в «Лисьих Бродах» художественное время и пространство, обнаруживающее многослойную и вместе с тем подлинную природу героев. В зависимости от нравственной сути персонажа он может быть более человеком, чем животным, несмотря на свою оборотническую природу, и наоборот ‒ более животным, нежели человеком, выбирая путь хищника, привязанного к удовлетворению собственных желаний.