Проблемы взаимодействия гражданского общества и государства в современной России

Щупленков Олег Викторович кандидат исторических наук доцент, кафедра Истории, права и общественных дисциплин, Ставропольский государственный педагогический институт 357625, Россия, г. Ессентуки, ул. Долины Роз, 7 Shchuplenkov Oleg Viktorovich PhD in History Associate professor of the Department of History, law and Social Disciplines at Stavropol State Pedagogical University 357625, Russia, g. Essentuki, ul. Doliny Roz, 7 oleg.shup@gmail.com Другие публикации этого автора

Щупленков Николай Олегович преподаватель, кафедра истории, права и общественных дисциплин, Ставропольский государственный педагогический институт 357625, Россия, Ессентуки, ул. Долина Роз, д.7. Shchuplenkov Nikolai Olegovich lecturer of the Department of History, Law and Social Disciplines at Stavropol State Pedagogical Institute 357625, Russia, Yessentuki, ul. Dolina Roz 7 veras-nik@yandex.ru Другие публикации этого автора

В современных условиях важно консолидироваться вокруг такого приоритета, как взаимодействие личности, общества и государства, поскольку от степени реализации данного приоритета во многом зависит социальное устройство, состояние правовой организации общественной жизни. На наш взгляд, необходимым представляется создание соответствующих условий, при которых личность, общество и государство будут существовать в сбалансированном правовом, общесоциальном формате, тем самым оказывая конструктивное, стимулирующее воздействие на государственно-правовое развитие страны. В этой связи важным является Указ Президента РФ от 12 мая 2009 г. «О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации до 2020 года», в котором понятие «национальные интересы Российской Федерации» определяется как «совокупность внутренних и внешних потребностей государства в обеспечении защищенности и устойчивого развития личности, общества и государства» ^[43]. Устойчивое развитие личности, общества и государства рассматривается как государственная потребность, необходимость.

В современном обществе государственная власть, если ее взять в отрыве от негосударственных политических структур и организаций, не способна полноценно осуществлять те функции, которые возлагаются на нее обществом.

Поэтому развитие взаимодействия гражданского общества и государства в современной России предопределяется развитием, как самого гражданского общества, так и тех его структур и институтов, которые обеспечивают политическое и функциональное представительство в политическом процессе. В настоящее время это взаимодействие представляет собой сложный и противоречивый процесс формирования и развития, как гражданского общества, так и государственных структур ^[1].

Следует подчеркнуть, что проблема взаимодействия личности, общества и государства является многогранной, многоаспектной по своему характеру. Одним из таких аспектов выступает согласование личных, общественных и государственных интересов.

Согласование или гармонизация интересов личности, общества и государства — это социально-правовой приоритет, ориентированный на формирование государственно-правовой модели. В современных условиях следует говорить не о приоритете какого-либо из видов интересов, а об обеспечении их баланса. Только их гармоничное единство позволит осуществлять приоритетные направления общественного, правового и государственного развития.

Как полагает Г.Л. Кертман, на исходе ХХ в. «институциональный дизайн» российской политики и государственности подвергся тотальной модернизации. Отечественная политическая культура, адаптируясь к новой институциональной ситуации, вырабатывала континуум установок и интерпретационных схем, простирающийся от безоговорочного принятия инноваций до категорического их отторжения ^{[20, с. 120]}.

В последние годы многие независимые эксперты самых разных политических взглядов высказывали оценочные суждения о довольно низком уровне правосознания у среднестатистического российского гражданина. Признание этих оценок обнаруживается и в указе президента Российской Федерации «Об основах государственной политики в сфере развития правовой грамотности и правосознания граждан», где речь идет о необходимости формирования у граждан высокой правовой культуры ^[45].

Смысл этого объемного документа сводится к тому, что в России следует внедрить принцип взаимоотношений граждан между собой и с государством на основе права, а не личных отношений, то есть максимально возможно приблизить общественные взаимосвязи к западным моделям. По сути, это проект переустройства российского общества в контексте его политической модернизации. При этом в качестве основы предлагается вариант общественного договора, при котором государство обеспечивает гражданам равенство перед законом и защиту их прав, а граждане, в свою очередь, законопослушны, решают вопросы не взятками и другими нелегитимными способами, а через правовые механизмы.

События рубежа 1980—1990-х гг., связанные с крахом коммунистической системы, не только перевернули весь ход послевоенной истории, но стали одним из серьезных интеллектуальных вызовов конца 20 века. Это значит, что вслед за крушением коммунистических режимов в СССР и Восточной Европе, пришли в хаос не только привычные геополитические контуры, но и пути познания посткоммунистических обществ. Потребовалось заново решать не только практические задачи, связанные с трансформацией посткоммунистических обществ, но и теоретическую проблему объяснения этой трансформации.

В результате политической трансформации 1990-х годов в стране сложились несовершенные, не всегда эффективно действующие, но все же функционально конструктивные элементы гражданского общества: реальностью стали политический и идеологический плюрализм, многопартийность, свобода мысли и слова, свобода деятельности общественных объединений; право на получение, передачу и распространение информации. Ценности и принципы гражданского общества постепенно проникали в общество и сознание образованных слоев населения ^[38].

Переживаемый российским обществом кризис является, в первую очередь, кризисом субъектности, во многом обусловленным процессом «запаздывающей» или «догоняющей» модернизации 1990-х годов. В результате неорганичности процессов модернизации внутренний социально-культурный конфликт между группами, ориентированными на идеологию догоняющей модернизации, и группами, предпочитающими традиционалистские ценности, на каком-то этапе стал доминировать над осознанием исторической общности. Внутренние этнические связи оказались слишком слабы, чтобы на руинах суперэтнической империи смогло сформироваться полноценное национальное государство. В результате за более чем десять лет попыток догоняющей модернизации страна не могла породить адекватных национальных лидеров, выработать общенациональную идеологию, сформировать значимых политических субъектов.

«В нынешней российской ситуации ведущим звеном рационализации действительности оказывается моральное сознание, сопряженное с чувством ответственности каждого за положение дел в стране, ибо маятник индивидуализации личной ответственности достиг опасного предела» ^{[15, с. 66]}. Социологи отмечают, что «в нынешних условиях люди значительно чаще отмечают свою принадлежность к „малой“ родине, чем к „большой“, то есть в определенном смысле идентифицируются скорее с локальной, чем с социетальной общностью» ^{[23, с. 422]}. В той же работе Ю. Левада отмечает, что «навязчивый общественно значимый страх утраты социальной, национальной, личностной идентичности — характерный показатель общественного кризиса» ^{[23, с. 424]}.

Достаточно много в современном обществе уделяют внимания диалогу органов исполнительной власти и гражданского общества, однако при анализе такого взаимодействия с органами судебной власти о диалоге, на наш взгляд, говорить не совсем уместно в силу принципов законности и независимости судей, однако это не должно исключать возможность общественного контроля.

Открытость органов правосудия реализуется посредством принципа гласности, который многогранен и включает возможность обеспечения доступа к заседаниям органов судебной власти, присутствие СМИ на судебных процессах, открытое провозглашение судебных решений, даже при закрытом судебном заседании. В современное же время появилась еще одна грань выражения открытости судов — обнародование судебных актов посредством размещения сведений о находящихся в суде делах и текстов самих судебных актов в информационно-телекоммуникационной сети Интернет, например, на официальном сайте суда общей юрисдикции. Тем самым обеспечивается реальная возможность доступа к судебным актам даже тех лиц, кто никакого отношения (личного интереса, государственного либо профессионального и т.д.) к рассматриваемым делам и спорам не имеет. Так совершенно посторонний человек может проследить за движением дела от стадии к стадии, оценить со своей точки зрения справедливость и законность вынесенного решения, привлечь к любому судебному акту внимание общественности, что позволит в полной мере реализовать гарантии граждан Российской Федерации в информационной доступности судов.

Ранее не представлялось возможным ознакомление ни с одним судебным актом лицам, не участвующим в деле. Существовали вопиющие случаи узкого понимания публичности оглашения судебного акта. Так, например, в 2002 году один из судов города Москвы отказал истцу в выдаче копии решения суда, мотивировав это тем, что истец дело «выиграл» и слышал об этом во время провозглашения решения в зале суда, и, значит, копия ему не нужна, поскольку обжаловать решение ему в данном случае не надо. Копию решения истец смог вытребовать только после жалобы в Судебный департамент. Публичность не всегда трактуется расширенно, а в отдельных случаях, наоборот, толкованием значение этого термина сознательно сужается, хотя публичное оглашение резолютивной части решения суда уже предполагает доступность акта для общественности.

Опубликование отдельных судебных актов (выборочно) практиковалось и ранее, но обнародование всех судебных актов, да еще и гарантированное законодательством — это важное нововведение для нашего государства.

В настоящее время созданы условия для реального контроля со стороны общественности за обеспечением права на справедливое судебное разбирательство, так как любой судебный акт может стать достоверно известным общественности, и вся судебная практика может быть обобщена и проанализирована заинтересованными лицами.

22 декабря 2008 года был принят Федеральный закон «Об обеспечении доступа к информации о деятельности судов в Российской Федерации», сейчас, спустя год с того времени, как проработал данный закон, уже можно сделать ряд выводов, указывающих на то, что установленный механизм обнародования судебных актов все же еще не совершенен, существует ряд недостатков, требующих скорейшего устранения или уточнения в целях повышения эффективности взаимодействия власти и общества. Обозначим данные, на наш взгляд, недостатки и несоответствия.

Во-первых, найти определенный судебный акт через официальные сайты судов и в настоящее время довольно сложно, необходимо потратить достаточно времени, чтобы суметь отыскать нужный вам акт, таким образом, если суд открыт общественному контролю и заинтересован в информировании народа о своей деятельности, то данных технических препятствий быть не должно.

Во-вторых, необходимо обратить внимание на то, что исходя из приведенного выше определения, в круг судебных актов не попадают частные определения суда. Их обнародование остается на усмотрение судьи, вынесшего конкретное частное определение, хотя как раз частные определения могут оказать сильнейшее дисциплинирующее воздействие, как на самих участников процесса, так и на сторонних лиц, которые смогут ознакомиться с данными определениями, а также дисциплинирующее воздействие будет оказываться и на представителей адвокатского сообщества, в отношении которых зачастую выносятся данные частные определения.

Промежуточные судебные акты, направленные на вынесение судом итогового судебного акта, не размещаются или могут размещаться по усмотрению суда.

Одной из целей размещения судебных актов в сети Интернет является получение обратной связи от гражданского общества к власти, однако ограничений при размещении судебных актов довольно много и некоторые из них доступную и необходимую информацию для контрагентов завуалируют до неузнаваемости. Но обезличивание акта до крайней степени неузнаваемости при его размещении позволяет пользоваться данным актом только для научных обобщений и анализа.

Большим плюсом является обязанность обязательного размещения в полном объеме текстов судебных актов, вынесенных по гражданским делам, возникающим из публичных правоотношений, в частности, по делам об оспаривании нормативных правовых актов и защите избирательных прав, так как в подобных делах помимо частных затрагиваются и публичные интересы. Недостатком современного огромного массива законодательства является наличие большого количества дефектных актов, достаточное количество которых признается в судебном порядке недействующими, это в первую очередь должно доводиться до общественности.

В настоящее время появилась возможность сравнивать правоприменительную практику регионов, доступны решения районных судов, которые позволяют проводить сравнения, например, тех решений, где есть оценочные понятия либо открытые перечни (моральный вред, неисчерпывающий перечень источников повышенной опасности).

В последнее время вопросы симметрии и асимметрии в федеративном устройстве государства привлекают особе внимание ученых-конституционалистов.

В юриспруденции появился термин «асимметричный федерализм», означающий федеративные отношения, основанные на неравенстве единиц составляющих федерацию в политических, административных, финансовых и иных сферах, и допускающие вариативность во взаимоотношениях субъектов Федерации с федеральным центром ^{[9, с. 305]}. Появление интереса к проблемам федеративной асимметрии, во многом, обусловило осознание значимости этих вопросов в государственном строительстве, а также в той роли, которую они играют в развитии государства.

На протяжении значительного периода времени вопросам асимметрии федеративного устройства государств не уделялось должного внимания. Подобное упущение было обусловлено тем, что в классических симметричных федерация, таких как США, Австралия, Швейцария субъекты были наделены равным конституционно-правовым статусом, а также равным объемом полномочий, в связи с чем, исследователи федерализма полагали, что симметрия федеративного устройства является нормой для таких государств.

Однако с начала 90-х годов XX века элементы асимметрии стали активно внедряться в федеративную практику различных государств (Бельгия, Канада, Индия и другие), что привело к увеличению количества асимметричных государств и, как следствие, повышению исследовательского интереса к данной теме ^{[49, с. 275]}.

В связи с этим необходимо отметить позицию Ч.Д. Тарлтона, который предлагает обратить внимание не на формализованные федеральной Конституцией отношения, а на региональное разнообразие и многообразие каналов, при помощи которых каждый член Федерации взаимодействует с центральной властью и с другими субъектами. В этом случае легко обнаружить, что политические, экономические, социальные, культурные и иные особенности субъектов Федерации, существенно отличавшие их друг от друга, способствуют возникновению асимметричных отношений внутри федеративной системы ^{[50, с. 861]}. При этом весьма характерно, что, по мнению Ч.Д. Тарлтона, асимметрия составных единиц в федеративном устройстве государства «имеет некие характерные особенности», которые выделяют их из однородной массы субъектов.

Говоря об асимметрии федеративного устройства России следует отметить, что, несмотря на, казалось бы, видимые признаки неравноправия субъектов Российской Федерации, многие авторы не согласны с выводом о наличии в территориальном устройстве России каких-либо элементов асимметрии.

В частности А.Ф. Зуйкова отмечает, что Конституция РФ закрепляет положение, согласно которому Россия — это конституционная симметричная Федерация, состоящая из 83 юридически равноправных субъектов, образованная по общегражданскому территориальному принципу, но со значительной этнической составляющей ^{[17, с. 27]}. Данной точки зрения соответствует позиция А.А. Ливеровского, согласно которой Конституция РФ определяет Россию как симметричную федерацию, для которой характерна «неформальная» асимметрия, выражающаяся в реальных социально-экономических и иных обстоятельствах ^{[25, с. 94]}.

С учетом изложенного видно, что асимметричный характер федеративного устройства России разделяют не все ученые. В целях разрешения данного противоречия необходимо определиться, что следует считать симметричной, а что асимметричной федерациями.

Если придерживаться точки зрения, согласно которой симметрия Федерации выражает суть такой формы государственного устройства, при которой входящие в ее состав субъекты имеют равноправный конституционно-правовой статус, а исторические, географические, социальные, культурные и иные особенности субъектов не принимаются во внимание, то Российскую Федерацию, безусловно, следует признать симметричной федерацией. Вместе с тем, если придерживаться точки зрения, согласно которой в расчет принимается фактическое положение субъектов Федерации, объем их полномочий, исторические условия становления и развития, то различия субъектов Российской Федерации будет на лицо.

С учетом этого, Россию необходимо рассматривать как асимметричную федерацию, тем более что данный вывод нашел свое подтверждение в практике Конституционного Суда Российской Федерации (далее — Конституционный Суд), уделявшего большое внимание принципу равноправия субъектов Федерации.

В частности, в постановлении от 15 июля 1996 года № 16-П «По делу о проверке конституционности пункта 1 статьи 1 и пункта 4 статьи 3 Закона Российской Федерации «О дорожных фондах» ^[42] Конституционный Суд сформулировал правовую позицию, согласно которой конституционный принцип равноправия субъектов Российской Федерации выражается, в частности, в единообразии конституционного подхода к распределению предметов ведения и полномочий между Российской Федерацией и ее субъектами и диктует установление федеральным законодателем единых правил взаимоотношений федеральных органов государственной власти со всеми субъектами Федерации.

При этом в этом же постановлении Конституционный Суд провел достаточно четкое различие между понятиями «равенство» и «равноправие». Так, по мнению Конституционного Суда, при разработке и осуществлении федеральной и региональной политики необходимо исходить из того, что правовое равенство субъектов Российской Федерации не означает равенства их потенциалов и уровня социально-экономического развития, во многом зависящих от территории, географического положения, численности населения, исторически сложившейся структуры народного хозяйства и т.д. Учет региональных особенностей является необходимым условием соблюдения баланса интересов и внедрения общегосударственных стандартов во всех сферах жизнедеятельности субъектов Российской Федерации.

Необходимо отметить, что в юриспруденции существует точка зрения, согласно которой Конституция РФ закрепляет отдельные элементы асимметрии субъектов Федерации. В обосновании указанной точки зрения были приведены позиции, согласно которым республики названы «государствами» (часть 2 статьи 5 Конституции РФ), наделены правом принятия конституции (в то время как другие субъекты Федерации принимают уставы) и определения способа их принятия (часть 2 статьи 5, часть 1 статьи 66 Конституции РФ), а также наделены правом устанавливать собственные языки наряду с государственным языком Российской Федерации (часть 2 статьи 68). Автономные округа являясь самостоятельными субъектами Российской Федерации, тем не менее, входят в состав других субъектов Федерации — краев и областей (все за исключением Чукотского автономного округа, который вышел из состава Магаданской области в соответствии с Законом Российской Федерации от 17 июня 1992 года №3056-1 «О непосредственном вхождении Чукотского автономного округа в состав Российской Федерации») ^[12]. Помимо изложенного об автономных округах и автономной области может быть принят специальный федеральный закон по предложению законодательных и исполнительных органов государственной власти указанных субъектов Российской Федерации (части 3 и 4 статьи 66 Конституции РФ). Также возможно принятие специального закона в отношении города Москвы, в связи с осуществлением столичных функций (часть 2 статьи 70 Конституции РФ).

Однако указанные положения были включены в Конституцию РФ в условиях «парада суверенитетов» и обусловлены желанием ряда регионов выйти из состава Российской Федерации. Дабы не допустить распада страны, было принято решение о закреплении в Конституции РФ отдельных «уступок». Указанное решение позволило сохранить единство Российской Федерации и отчасти немного сгладило напряженность в отношениях между федеральным центром и органами государственной власти соответствующих субъектов.

В настоящее время указанные положения Конституции РФ утратили свою «политическую составляющею», в связи с чем можно говорить об их фактическом декларативном характере, что подтверждается и практикой Конституционного Суда, который не раз отмечал, что субъекты Российской Федерации обладают равным конституционно-правовым статусом. С учетом этого следует, что Конституция РФ не закрепляет асимметрию субъектов Федерации, а лишь учитывает особенности положения отдельных регионов станы.

Таким образом, субъекты Российской Федерации обладают равным конституционно-правовым статусом, но, в то же время, имеют различный правовой статус.

Конституционный статус определяется положениями Конституции РФ, которая, как уже было отмечено, закрепляет принцип равноправия субъектов Российской Федерации и, как следствие, принцип равного конституционно-правового статуса. Вместе с тем правовое положение субъектов Федерации зависит от их индивидуальных особенностей и факторов, которые, как правило, отражаются в законодательстве субъектов, прежде всего конституциях (уставах) и законах субъектов Федерации, в связи с чем Россия является асимметричной федерацией.

Как показывает опыт построения и развития федерализма в зарубежных странах, абсолютно симметричных Федераций в мире фактически не существует, более того, в последнее время наметилась тенденция к появлению и развитию асимметрии в симметричных классических федерациях, в связи с чем можно говорить о том, что построение в России симметричной Федерации с одинаковым конституционно-правовым статусом ее членов будет противоречить как сложившейся международной практике, так и внутренним интересам самой Российской Федерации.

Как отмечает М. Мендрас, если асимметрия означает многообразие, то она будет существовать всегда, а ее отрицание может привести к негативным последствиям. По мнению ученого, справедливость сама по себе не означает тотального равенства и однообразия. Справедливость означает, что власть на всех уровнях берет на себя обязанность гармонизации общественных отношений и ликвидации крайних форм бедности и социального неравенства. С учетом этого улучшение государственного управления являлось бы наиболее адекватным ответом на углубление различий регионов и рост асимметрии федерации ^{[27, с. 8]}.

Представляется, что асимметричная природа Российской Федерации есть явление объективно обусловленное, которое необходимо воспринимать как должное. Субъекты Российской Федерации принципиально отличаются между собой по объему полномочий, национальному составу, численности населения, географическим, историческим, культурным и иным особенностями. Асимметричная природа нашего государства позволяет учитывать указанные особенности, а также способствует реализации права наций на самоопределение без разрушения единства Федерации. Помимо изложенного, асимметричность федеративного устройства России соответствует историческим традициям Российского государства.

Игнорирование данных обстоятельств может привести к росту сепаратистских настроений и, как следствие, распаду государства.

Указанные обстоятельства говорят о необходимости детального изучения асимметрии федеративного устройства России и определения направлений развития ее территориальной природы.

Значимым является факт признания невозможности формирования высокой правовой культуры без помощи гражданского общества, но беда в том, что правовой нигилизм для многих россиян уже давно стал нормой жизни. Причем это касается не только рядовых граждан, но и самой элиты. Поэтому воспитать должное уважение к суду и правоохранительной системе весьма сложно. Этого будет трудно добиться еще и потому, что государственные институты, такие как суд, милиция, прокуратура, во многом себя дискредитировали ^[41]. Восстановить народное доверие они могут только путем следования закону, который, как гласит ст. 19 Конституции РФ, должен быть един для всех.

К сожалению, правовой нигилизм «служит почвой для многих негативных социальных явлений в обществе (пьянства, наркомании, семейного насилия, бытовой преступности, пренебрежения правами и охраняемыми законом интересами окружающих, посягательства на чужую собственность, самоуправство, самосуд и др.).

В политической сфере правовой нигилизм проявляет себя в деятельности различного рода экстремистских объединений, террористической деятельности, нелегитимных политических акциях, проявлениях национализма, шовинизма, незаконном лоббировании групп интересов и давления и прочее.

На современном этапе развития российской государственности процесс взаимодействия власти, общества и бизнеса является важнейшим фактором ее укрепления.

Проблема государственного суверенитета теснейшим образом связана с проблемой взаимодействия власти, общества и бизнеса, поскольку именно они определяют сильное государство и обеспечивают укрепление государственного суверенитета и российской государственности в целом. Степень реальности и эффективности государственной власти определяет степень практической реализации государственного суверенитета.

Материальная основа государственного суверенитета зависит от уровня экономического развития страны, характера и совершенства производительных сил и производственных отношений, военно-промышленного и научного потенциала. Именно людские ресурсы выступают в качестве важнейшей основы государственного суверенитета, не имея непосредственного отношения к его содержанию.

В условиях рыночной экономики государство не уходит из экономической сферы. Правовая политика государства призвана создать оптимальные условия для развития бизнеса. Важно обеспечить взаимодействие правовой политики федерального и регионального уровней, которая должна быть ориентирована на расширение свободы предпринимательства.

Роль государства в экономическом развитии неоднозначна. Представляется важным не просто усилить роль государства в экономике, а придать ей прогрессивный характер в целях формирования эффективного государства ^[4]. Для этого следует четко определить основные функции эффективного государства в условиях переходной экономики и реализовывать их, подкрепляя действенной системой исполнения судебных решений.

Государство, чтобы быть эффективным, обязано обеспечить правовую базу для функционирования рыночной экономики. Система правовых норм призвана закрепить законный статус частных предпринимателей, определить права частной собственности и гарантировать соблюдение контрактов.

Функция регулирования рыночной экономики теснейшим образом связана с социальной функцией государства, обеспечивающей развитие благосостояния общества. Необходимо создать систему социальных гарантий и социальной защиты граждан.

Стратегическая функция заключается в обеспечении современной и эффективной трансформации экономики в быстро меняющемся мире. Государство должно развивать прогнозирование, разрабатывать и выполнять экономические, социальные, научно-технические, экологические программы.

Защитная функция государства в условиях рыночной экономики направлена на защиту собственности, охрану интересов потребителей, создание равных условий для конкуренции, антимонопольное регулирование, поддержку отечественных производителей и потребителей, а также на защиту от разного рода посягательств на свободную экономическую деятельность. Особая роль отведена власти в регулировании трудовых отношений, защите интересов работников.

При выполнении вышеназванных функций в сфере целенаправленной экономической политики государственная власть должна руководствоваться тем, что она не конкурирует с бизнесом, а помогает ему. Государство берет на себя только то, что неспособен осуществить частный бизнес. В необходимых случаях власть частично покрывает убытки частных хозяйствующих субъектов, чтобы обеспечить прибыль частным предпринимательским структурам ^[2].

История развития социума и особенности становления бизнеса в России подтверждают необходимость создания демократических структур, политико-правовых механизмов защиты от взаимных притязаний власти и бизнеса на роль лидера в обществе. Эффективность модели взаимодействия бизнеса и власти состоит в поддержании их равновесия через заинтересованность обеих сторон в сохранении властных позиций, как с целью извлечения дохода, так и для обеспечения безопасности жизни, собственности и самой власти как самостоятельного блага. Сегодня Россия ориентирована на обеспечение баланса интересов власти и бизнеса, но не является пока гарантом эффективности его развития.

Связь власти и бизнеса с обществом проявляется в их социальной сущности. Власть должна быть легитимной, значит, эффективной и гуманной. Эффективность государственной власти определяется полезностью населению, об качества жизни людей. Это возможно лишь в процессе взаимовлияния власти и общества.

Кризис легитимности государственной власти обусловлен ее слабостью, зачастую неспособностью решать актуальные проблемы российской действительности, недоверием населения к власти, его недовольством деятельностью государственной власти. Уровень доверия граждан к власти зависит от уровня их социальной защищенности.

Одна из важнейших проблем бизнеса — проблема соотношения и балансировки частных и публичных интересов. Частный интерес основан на стремлении к систематическому извлечению максимальной прибыли. Однако цели бизнеса сегодня недостижимы без ориентиров на базовые ценности человеческой жизни. В целом срабатывает универсальный принцип полезности для общества. Отсутствие балансировки между публичными и частными интересами предпринимателей может наносить вред не только экономического, но и социального, политического, нравственного характера ^{[30, с. 66]}. Первостепенной задачей государства в этом направлении следует считать стимулирование и мотивацию добровольного согласования интересов бизнеса с интересами государства и общества.

О.И. Цыбулевская и Е.В. Цыбулевская совершенно справедливо отмечают, что «основная задача предпринимательской этики состоит в необходимости взять моральную ответственность на себя в условиях ослабления нравственного и правового порядка. В конечном счете это выгоднее, чем приспособление или злоупотребление пробелами и коллизиями в праве, ибо перспективы роста при совершенстве системной организации бизнеса неоспоримо выше, чем возможные временные выгоды от дезорганизации» ^{[48, с. 352]}. Однако в реальной жизни сегодня бизнес очень часто руководствуется именно временными выгодами, что подрывает его нравственную составляющую. Контроль со стороны государства необходим. С другой стороны, в сознании российского общества все более отчетливо обозначается отход от негативного отношения к бизнесу, понимание значимости его социальной роли.

Ответственность, по мнению Т.В. Милушевой, должна стать основополагающим принципом деятельности власти. Правовой институт ответственности государства связан со способностью общества предупреждать и устранять безответственность, произвол, беззаконие действий и поведения власти ^{[28, с. 49]}.

Проблема равенства прав граждан в аспекте осуществления предпринимательской деятельности во все времена волновала не только ученых-юристов и философов, но и являлась одной из объективных экономических проблем. Правовое государство стремится к установлению таких условий, которые обеспечивали бы участникам экономического оборота в стране равные возможности для осуществления предпринимательской и иной экономической деятельности, в то же время целесообразность обеспечения данного права долгое время дискутируется в науке ^[46].

Но в современной экономической и юридической литературе такое понятие как равенство субъектов экономического оборота вне правового поля фактически не нашло отражения. Г.Н. Багиев отмечает, что личная свобода предпринимателя является залогом равного доступа к процессу извлечения прибыли путем ведения собственного бизнеса. В остальном же, равенство предпринимателей не реализуемо на практике, ведь оно не существует вне понятия доступа к бизнесу. Все люди имеют различные способности к ведению дел, участию в экономическом обороте страны, именно поэтому вопрос о равенстве в рыночной экономике — вопрос о равенстве возможностей ^{[3, с. 34]}.

В. Зомбарт замечает, что одной из основных черт личности предпринимателя является так называемый дух предпринимательства — совокупность поведенческих характеристик, которые предопределяют возможность нормального функционирования личности в условиях нестабильности, риска и постоянной ответственности за собственные решения ^{[16, с. 442]}.

В современной психологии личности способности определяются как некий сплав генетической предрасположенности и социальных навыков ^{[33, с. 26]}. Однако исследований, которые бы доказывали, что предпринимательство — социальный навык, на момент написания статьи отсутствуют. Поэтому в анализе юридической стороны равенства участников гражданского оборота стоит абстрагироваться от личностных характеристик, и основываться на том, что предприниматели не наделены равными способностями. Тогда заслуживает рассмотрения проблема того, должно ли государство нивелировать возможности тех, кто наделен большими способностями и ресурсами с возможностями всех остальных участников рынка.

В литературе по философии права неоднократно высказывалась позиция, что социальная политика государства всегда представляет собой отступление от принципа правового равенства. При таком подходе формальное правовое равенство трактуется как чистое равенство между деянием и воздаянием, как причинно-следственная связь, не учитывающая социальные и биологические характеристики людей. Деяние рассматривается здесь не как процесс, в котором проявляются индивидуальные особенности действующего субъекта, а лишь как результат, для которого эти особенности не имеют значения. Всякое отклонение от такого «чистого» равенства в пользу менее удачливых членов общества расценивается как благотворительность, основанная на нравственных идеях милосердия. Приверженцы подобной точки зрения ссылаются на авторитет И. Канта, который писал, что благотворительность «не имеет под собой принципа как для того, кто получает, так и для того, кто распределяет... но сводится к доброй воле в ее материальном выражении...» ^{[46, с. 231]}.

«Абсолютизация» данной позиции состоит в том, что государство в принципе не может обеспечить равный доступ к процессуальным средствам защиты прав предпринимателей, и не должно этого делать.

Проблема социальной политики в отношении предпринимательства впервые была поставлена в эпоху теории меркантилизма. Ее сторонники считали, что объективный показатель благоденствия общества — количество золота в казне государства. Именно поэтому стоит прилагать все усилия, чтобы казна увеличивалась, то есть поощрять импорт и «закрываться» от экспорта. В принципе, политика меркантилизма «выносила за скобки» равенство предпринимателей и оценивала участников экономического оборота исключительно с позиции выгоды для казны.

Более выгодным для казны считалось сотрудничество с крупными предпринимателями-экспортерами, которые могут наполнять казну. При этом вопросы защиты прав мелких предпринимателей в теории не ставились и не разрешались. Сторонники противоположной концепции — физиократы, полагали, что основное назначение государства — хранить естественный порядок вещей, при этом неравенство субъектов экономики рассматривалось как часть этого порядка. В дальнейшем, тенденции уравнивания государством прав граждан проявились в трудах социалистов и коммунистов. Однако речь не шла о том, чтобы создать равные возможности в бизнесе. Во многом это объясняется тем, что основным источником материальных благ в классической марксистской концепции является труд, а предпринимательство рассматривается не как форма самостоятельного найма, а как форма эксплуатации. Экономическая теория, таким образом, прошла путь от отрицания равенства предпринимателей до всеобщего уравнивания прав. Однако по большей части вопрос способов уравнивания возможностей не ставился. Современные экономисты исходят из того, что основная роль и главное назначение государства в экономике тесно связаны с решением проблемы равенства субъектов экономической деятельности ^{[19, с. 57]}.

Например, Г.П. Журавлева отмечает, что роль государства в рыночной экономике достаточно велика, и одной из функций государственного регулирования хозяйственных процессов является обеспечение равных возможностей для участников с различными способностями и ресурсами ^{[11, с. 57]}.

Таким образом, вопросы обеспечения равенства возможностей современной экономической наукой трактуются как вопросы правового регулирования предпринимательства.

В то же время, ряд авторов исходят из того, что «изменить принципу равенства всех перед законом даже ради благотворительных целей с неизбежностью означает открыть шлюзы произволу» ^{[46, с. 424]}. Фактически сторонники данной позиции утверждают, что принцип равенства перед законом и ряд гарантий его обеспечения противоречат друг другу. Однако, по нашему мнению, отождествлять такую гарантию равенства по отношению к осуществлению предпринимательской деятельности как равный доступ ее участников к экономическому правосудию с абсолютизацией социальной политики было бы заблуждением.

Представители иного направления не отрицают принципиальное положение о том, что социальная политика государства противоречит правовому принципу формального равенства. Так, Е.А. Лукашева видит задачу социального государства в преодолении формально-юридического равенства с целью устранения резких расхождений материального положения индивидов. Этот автор относит комплекс процессуальных гарантий реализации равенства, в том числе и право на обращение в суд, к концептуальным признакам правового государства ^{[26, с. 117]}.

Г.А. Гаджиев, обосновывая конституционный «принцип социального государства с рыночной экономикой», считает, что концепция социального государства вступает в противоречие с присущим правовому государству принципом свободы экономической деятельности и с принципом формального равенства в целом ^[6].

Таким образом, классическая трактовка принципа равенства предполагает, что формальное равенство субъектов права и «уравниловка» различных субъектов — разные понятия. Полагаем, что формальное равенство субъектов экономического оборота, трактуемое как равный доступ к использованию своих собственных способностей и возможностей к осуществлению предпринимательской деятельности, является одной из основ современного российского конституционного строя.

В настоящее время право на осуществление предпринимательской деятельности оценивается большинством ученых не в аспекте принципа равенства участников экономического оборота, а как одно из базовых конституционных субъективных прав. В соответствии со статьей 34 Конституции Российской Федерации, каждый имеет право на свободное использование своих способностей и имущества для предпринимательской и иной, не запрещенной законом, экономической деятельности.

Будучи субъективным конституционным правом, право на осуществление предпринимательской деятельности представляет собой предоставленную лицу и обеспеченную законом меру возможного поведения, направленную на достижение преследуемых субъектом целей. Выражение «мера», по мнению И.В. Ершовой, в дефиниции субъективного права указывает на определенность содержания и границ дозволенного поведения управомоченного лица ^{[10, с. 26]}.

Анализируя положения действующего Основного закона относительно доступа к предпринимательской деятельности, необходимо прийти к выводу, что сущностью данного права является отсутствие ограничений в его реализации. Конституция Российской Федерации и отраслевое законодательство фактически не содержат перечня видов деятельности, которыми нельзя заниматься в целях извлечения прибыли. Сам механизм правового регулирования указанного вопроса через ограничение общественно вредных и общественно опасных деяний в отраслевом законодательстве, по нашему мнению, указывает на то, что содержание права на осуществление предпринимательской деятельности тесно связано с принципом формального равенства участников экономического оборота. Природа данной связи — причинно-следственная, отсутствие права на осуществление предпринимательской деятельности означает ограничение принципа равенства в его философском и правовом аспекте.

Г.К Ручкина приводит следующую классификацию ограничения доступа к предпринимательской деятельности: «а) ограничения, связанные с профессиональной деятельностью; б) ограничения, налагаемые в связи с совершенным правонарушением; в) ограничения, связанные с признанием индивидуального предпринимателя несостоятельным (банкротом); г) возрастные ограничения, а также ограничения, связанные с признанием лица в установленном порядке недееспособным; д) ограничения, применяемые к юридическим лицам как субъектам предпринимательской деятельности» ^{[39, с. 14]}. Приведенная система ограничений доступа к предпринимательской деятельности должна быть оценена с позиции принципа формального равенства участников экономического оборота.

Полагаем, что указанные ограничения по своей правовой природе являются гарантиями равного доступа к предпринимательской деятельности для других участников экономического оборота. В свою очередь, данное право гарантируется равным доступом к правосудию. В.А. Четвернин замечает, что арбитражное правосудие в РФ является способом защиты нарушенных прав участников предпринимательской деятельности и эффективной гарантией реализации права на указанную деятельность, закрепленного в Основном Законе страны ^{[22, с. 109]}.

Равенство субъектов предпринимательской деятельности перед беспристрастным арбитражным судом означает формальное равноправие. Этот принцип является основой функционирования системы арбитражных судов. Он предполагает, что право на осуществление предпринимательской деятельности без нарушения закона может быть ограничено исключительно путем прямого запрета компетентного органа (лишением лицензии на право заниматься лицензируемой деятельностью), либо по решению арбитражного суда. Причем в современной России не существует действий и решений должностных лиц, которые не могли бы быть обжалованы в арбитражный суд в порядке производства из административных и иных публичных правоотношений. Генетическая связь процессуальных средств арбитражного судопроизводства и осуществления принципа формального равенства участников гражданского оборота проявляется, по нашему мнению, и в действии процессуального института перераспределения бремени доказывания в производстве из публичных правоотношений.

Таким образом, деятельность арбитражных судов по отправлению правосудия обеспечивает равный доступ к предпринимательству в РФ. Совершенствование арбитражной процессуальной формы должно быть направлено и на развитие процессуальных средств защиты разных категорий участников процесса, в том числе, и физических лиц, желающих приобрести статус предпринимателя.

Бизнесу нужна поддержка всего общества и всех его институтов. Политические партии являются мощным потенциалом в развитии результативных отношений между федеральными и региональными органами власти и представителями бизнеса.

Процесс взаимодействия гражданского общества, государства и бизнеса должен основываться на обеспечении основных экономических, социальных, политических прав и свобод граждан. Необходимо совершенствование процесса участия общества в политико-правовой жизни государства. Большое значение придается правовой культуре и правовому воспитанию граждан. Только этот курс может повлиять на легитимность государственной власти в нашей стране и, как следствие, на эффективность взаимодействия власти, общества и бизнеса для достижения общих целей.

При взаимодействии власти и общества большое значение имеют позитивная правовая активность и инициатива граждан. В.А. Затонский в качестве элементов личностной подсистемы государственности выделяет следующие основные принципы взаимоотношений личности и государства: их взаимной ответственности, законности, равноправия, всеобщего уважения прав и свобод человека, его законных интересов, субъективные права и юридические обязанности ^{[35, с. 7]}. Решение задач государственного строительства в значительной степени зависит от зрелости гражданского общества, которая определяет его стабильность.

С распадом советского фундаменталистского общества (черты распада стали появляться в 1950—60-е гг., а в 1970-е советское общество практически утратило фундаменталистские черты) произошел и фактический этнический распад, утрата общенациональной субъектности. Догоняющая модернизация в качестве официальной идеологии 1990-х гг. сделала ситуацию еще более драматической, в ее ходе «социально поощряемой» моделью поведения (в модернизационных сегментах общества) стала установка на крайнюю индивидуализацию жизненных алгоритмов, на «спасение с тонущего корабля» российской субъектности в одиночку. Однако «неоконсервативная революция» в российском обществе, произошедшая в 1998—2000 гг., существенно изменила вектор общественного запроса и основные парадигмы массового сознания. Продолжавшаяся пятнадцать лет революционная эпоха, скорее всего, заканчивается.

В России устанавливается постпереходный режим политической власти. Пережив глубокую «ломку», связанную с попытками форсированной модернизации по «догоняющему» типу, общество на уровне ценностей адаптировало перемены к своей социально-исторической «органике». Возрождается традиционная «русская власть» со своей традиционной социальной базой и традиционными политическими приоритетами ^[5].

Партийные механизмы вовлечения граждан в политику и вытекающая из них политизация населения, может исследоваться на двух уровнях. Во-первых, на уровне изменения политического сознания людей, придания ему определенной идеологической направленности через агитационные и пропагандистские технологии. В этом случае политизация выражается в интенсификации политической самоидентификации граждан с тем или иным политическим течением. Во-вторых, исследование возможно на бихевиоральном уровне. Здесь предполагается, что партийная деятельность может влиять на поведение граждан. Данный аспект предполагает наличие измеримых показателей политизации: членство в партиях, участие в партийных мероприятиях, голосование за партию. И первый, и второй уровни исследования партийных механизмов политизации граждан зависят от возможностей политических сил реализоваться в партийной системе, от степени ее открытости.

Политическая теория находится в состоянии выработки адекватного инструментария анализа «открытости» политики. В большинстве своем подобные концепции связаны с проблематикой политического режима и достаточно четко описывают отличия политической ситуации в условиях сущностно разных типов политической системы. Однако, когда мы имеем дело с политической динамикой в рамках одной политии, необходимы иные, более «тонкие» инструменты анализа.

По нашему мнению, политическая теория в этом аспекте может быть обогащена за счет методологических подходов, заимствованных из экономической теории. Экономика как наука достаточно эффективно разрабатывает проблематику открытости рынков, в связи с чем соответствующие достижения могут быть экстраполированы в политическую сферу. По аналогии с рыночным анализом введем ряд показателей, связанных с барьерами «входа-выхода» в политику:

1) норма входа — соотношение количества новых партий в избирательном цикле к общему числу партий, принявших участие в выборах;

2) норма проникновения — доля голосов, отданных за новые партии;

3) величина барьеров входа в партийную систему — разница между нормой входа и нормой проникновения;

4) относительный размер новой партии — соотношение средней доли голосов избирателей, полученных новой партией к средней доле голосов старой партии;

5) норма выхода — соотношение числа выбывших партий за один избирательный цикл к общему числу партий, принявших участие в выборах;

6) доля выживших партий — соотношение числа выживших партий за избирательный цикл к общему числу партий, принявших участие в выборах.

Проанализируем данные пяти голосований в Государственную думу РФ — 1993, 1995, 1999, 2003 и 2007 годов (Статические данные о результатах голосований получены из открытых источников, например, сайта Центральной избирательной комиссии РФ) ^[47]. Этого вполне достаточно, чтобы сделать предварительные выводы о динамике российской партийной системы, об уровне ее способностей служить средой политизации сознания и деятельности граждан.

В начале рассмотрим результаты выборов в Государственную думу 1993 и 1995 годов, которые дают первые сравнительные данные. В выборах 1993 г. участвовало 13 партий, из них 5 — не «дошли» до 1995 г. В 1995 г. в выборах в Госдуму приняло участие 43 партии. Из них 35 были «новичками» и лишь для 8 организаций это были вторые выборы. Приняло участие в голосовании 69 614 770 человек. Таким образом, норма входа составила 81% (35/43). Норма проникновения составила — 46% (31 992 846 человек, проголосовавших за новые партии / 69 614 770 человек, принявших участие в выборах). Величина барьеров входа, таким образом, оказалась равной 35% (81% — 46%). Относительный размер новой партии составил 19% от старой (средняя доля новой партии 914 081 / средняя доля старой партии 4 702 740). Норма выхода равнялась 11,6% (5/43). Доля выживших партий — 19% (8/43).

Аналогичные показатели в 1999 г. оказались зависимыми от ряда условий. В выборах приняли участие 26 партий, из них 18 — «новички», 8 — «старые» партии. В голосовании приняло участие 65 370 655 человек. Норма входа оказалась равной — 69% (18/26); норма проникновения — 57% (37 140 748 голосов, поданных за новые партии / 65 370 355 человек, принявших участие в выборах). Таким образом, величина барьеров входа составила 12% (69-57%). Относительный размер новой партии — 38% от старой (средняя доля новой партии 1 747 104 / средняя доля старой партии 4 642 593). Норма выхода оказалась равной 127% (33 партии, не пережившие избирательный цикл / 26). Доля выживших партий — 31% (8/26).

В 2003 г. в парламентских выборах участвовали 23 партии, из которых 17 оказались «политическими новичками», а 6 — «старыми» партиями. Приняло участие в голосовании 59 684 768 человек. Исходя из этих данных норма входа составила 74% (17/23), а норма проникновения 59% (35 199 597 человек, отдавших голоса за «новые партии» / 59 684 768 человек, принявших участие в голосовании). Величина барьеров входа поэтому оказалась равной 15% (74-59). Относительный размер новой партии составил 57% от старой (средняя доля новой партии 35 199 597 /17 = 2 070 564,5 / средняя доля старой партии 21 633 570 / 6 = 3 605 595). Норма выхода из партийной системы в 2003 г. равнялась 96% (22 «потерявшиеся» с 1999 г. партии / 23 партии, принявших участие в выборах 2003 г.). Таким образом, доля выживших партий — 26% (6 старых партий / 23 партии принявших участие в голосовании).

В Государственную думу 2007 года участвовало 11 партий. Из них 3 партии можно считать новыми в этом избирательном цикле, а 8 — старыми. Исходя из имеющихся данных электоральной статистики, мы получаем такие величины барьеров «входа-выхода» в партийную систему. Норма входа составила 27% (3/11). Норма проникновения равнялась 10% (6 732 660 человек, отдавших голоса за новые партии / 68 777 136 человек, принявших участие в выборах). Таким образом, величина барьеров входа составила 17% (27%-10%). Относительный размер новой партии в 2007 году был равен 29% от старой (средняя доля новой партии 6 732 660 / 3 = 2 244 220 / средняя доля старой партии 62 044 476 /8 = 7 755 560). Норма выхода в данном избирательном цикле равнялась 136% (15 выбывших партий по сравнению с 2003 годом / 11). Доля выживших партий составила 73% (8 старых партий / 11).

Анализ представленных данных показывает, что отчетливо проявила себя тенденция к снижению удельного числа новых партий в избирательном цикле («норма входа»). Линейная логика развития ситуации позволяет говорить, что партийная система России в ядерной своей части сформировалась. Это не означает, что невозможно появление новых «игроков» на партийном поле, но их влияние будет малозначительным, что подтверждается и снижением «нормы проникновения». То есть процент голосов, отданных за новые партии, имеет тенденцию к снижению.

«Всплеск» данного показателя в циклах 1995-1999 и 1999-2003 годов объясняется входом в политическую систему в это время «партий власти» — «Единство» и «Отечества — Вся Россия» в 1999 году и «Единая Россия» в 2003 году.

Третий показатель — «величина барьеров входа», представляющая собой разницу между «нормой входа» и «нормой проникновения», начиная с 1995 года, демонстрирует незначительный, но устойчивый рост. «Вход» в российскую партийную систему становится все более сложным. Во многом это определяется изменением на законодательном уровне ^[44]. Наиболее успешный властный партийный проект «Единая Россия» обеспечил взрывной рост «относительного размера новой партии» в цикле 1999-2003 годов. После этого в 2003-2007 годах новые партии не пользовались особой популярностью у избирателей.

Пятый индикатор — «норму выхода» — имеет смысл анализировать в сравнении с «долей выживших партий» и «нормой входа». Так, за исключением первого цикла 1993-1995 годов, во всех последующих доля выбывших из политики партий превышала долю «выживших». Это обстоятельство позволяло характеризовать отечественную партийную систему как неустойчивую. Однако существуют свидетельства в пользу стабилизации партийной структуры России, проявившие себя в цикле 2003-2007 годов, где наряду с рекордной «нормой выхода» наблюдался почти трехкратный рост «доли выживших партий». По всей видимости, мы имеем дело с приближением партийной системы России к «точке равновесия» и достижения временной стабильности, «вымывании» всех «лишних» партий. Оставим пока в стороне рассуждения о естественности или технологичности данного процесса. Более важным является то, что вывод о стабилизации партийной системы подтверждается тем, что в цикле 2003-2007 годов «доля выживших партий» впервые в новейшей российской истории превысила (причем в три раза) «норму входа». Таким образом, мы можем утверждать, что круг акторов в лице партий, воздействующих на политизацию массового сознания и поведения, фактически очерчен. Появление новых партийных субъектов вовлечения граждан в политику не предвидится. Рынок партийных механизмов политизации общества в настоящее время если не монополизирован, то в достаточной мере олигополизирован. Каждый из главных «игроков» на нем (парламентских партий) не заинтересован в его существенном переформатировании.

Аналогии с рыночным анализом могут быть продолжены при попытках определить фундаментальный фактор, влияющий на мобилизационные способности партий в современных условиях. В экономических системах основополагающим фактором является цена, которая уравновешивает спрос и предложение, а манипулирование ценой является одним из инструментов активизации спроса. В случае с партийными технологиями политизации общества таким фактором, как нам представляется, выступает идеологичность партии. По нашему мнению, существует обратная зависимость между уровнем идеологичности партийной программы и мобилизационными возможностями партии. Исходный теоретический посыл здесь заключается в том, что идеологическая гибкость позволяет эффективно политизировать сознание и поведение широких социальных групп, в то время как идеологическая жесткость, напротив, сужает нишу партии на политическом рынке. Наиболее ярко эта корреляция проявилась в отношении «партий власти», которыедействовали в отечественной политической системе, начиная с 1993 года.

Кроме идеологических, по своей сути субъективных, препятствий тотальному доминированию в вовлечении граждан к политической деятельности, для партий существует и объективные пределы распространения политизационных механизмов. Их природа заключается в том, что практически все социальные процессы имеют рамки возможных изменений, в первую очередь из-за ограниченности ресурсов, а их график имеет вид логистической кривой. Поэтому, естественно предположить, что распространение партийных усилий по политизации общественных отношений теоретически ограничено числом избирателей в стране (По данным Центризбиркома, на 1 июля 2009 года численность избирателей (старше 18 лет, дееспособные, не осужденные), проживающих в РФ, — 107,9 млн; с проживающими за рубежом — 109,6 млн человек) ^[13]. Наиболее очевидной формой одобрения партийной позиции со стороны избирателя является голосование за данную партию. Одним из главных факторов, определяющих скорость процессов партийной политизации, является межличностное общение (в том числе и через СМИ) между сторонниками данной партии, то есть теми, кто уже голосовал за нее на прошлых выборах, и теми, кто еще колеблется или вообще ничего не слышал о ней. Если обозначить число людей, подвергнувшихся воздействию партийных механизмов политизации, к моменту времени `t` через `y_t` , то число лиц, которых, в принципе можно еще сагитировать, составит `M-y_t` , где `M` — общее число избирателей (либо число избирателей в данном политико-идеологическом сегменте). Мы считаем, что прирост числа сторонников партии пропорционален числу встреч между реальными сторонниками и сомневающимися. Число таких встреч пропорционально произведению `y_t(M-y_(t-1))` . Формализация этих содержательных предположений приводит к следующему разностному уравнению:

`y_t-y_(t-1)=ay_(t-1) (M-y_(t-1) ) `

где `a` — коэффициент пропорциональности ^{[32, с. 182]}.

Если перенести `y_t-1` в правую часть уравнения, то получим:

`y_t-y_(t-1)+ay_(t-1) (M-y_(t-1) ) `

Из данного уравнения видно, что число избирателей, готовых принять партийную программу в данный момент времени, зависит от числа избирателей, принявших ее в предыдущий момент времени (на прошлых выборах), потенциальной емкости данного идеологического сегмента и коэффициента пропорциональности, который в данном случае заключает в себе все факторы политической конъюнктуры в широком смысле слова. Вот почему деидеологизация партийных механизмов политизации общества жизненно необходима «партиям власти».

Рассмотрим, каким образом данное уравнение можно применить для исследования потенциала партийных механизмов вовлечения граждан в политику на примере «партий власти». В качестве исходных условий зададим следующие. За отправную точку `(y_t-1)` примем результат первой «партии власти» «Выбор России» на выборах в Госдуму 1993 г. — 8 339 345 голосов. За потенциальную емкость политического сегмента, который может вовлечь «партия власти» в политику `(M)` — число голосов, полученных Д.А. Медведевым на президентских выборах 2008 года — 52 530 712 голосов (наивысший показатель, полученный действующей властью). Коэффициент пропорциональности `(a)` — показатель, корректирующий линейность политического развития, и учитывающий влияние «окружающей среды». В нормальных условиях, когда «окружающая среда» нейтральна, не мешает и не помогает партиям вовлекать граждан в политику `a=1/M` , то есть в нашем случае `a=1/52530712` , `a` приблизительно равно `0,00000001903 (1,903*10-8)` . Занесем эти данные в электронные таблицы Excel.

Таблица 1.

Использование электронных таблиц Excel для исследования процессов партийных механизмов вовлечения граждан в политику

На основе рассмотренного выше разностного уравнения составим формулу, пригодную для использования в электронных таблицах:

=A1+B$1*A1*(C$1-A1)

и поместим ее в ячейку A2. При этом знак $ показывает, что мы зафиксировали в формуле адреса ячеек B1 и С1 и данные, заложенные в них, меняться не будут, так как являются константами.

При размножении данной формулы вниз получим следующие результаты:

Логистическая кривая в данном случае имеет вид:

Из данных таблицы и графика следует, что при идеальном развитии ситуации и исключая влияние окружающей политической среды в 1995 году «партия власти» должна была вовлечь в политику 15 352 414 человек, в 1999 году — 26 214294, в 2003 году — 39342450, в 2007 году — 49 216 328. Сопоставим полученные идеальные показатели с реальными, вычислим отклонения и сделаем выводы относительно влияния окружающей среды на процесс вовлечения граждан в политику партиями власти:

Таблица 2. Сопоставление идеальных и реальных результатов голосования

Имеющиеся данные позволяют сделать вывод, что наименее эффективно партийные механизмы вовлечения граждан в политику, их политизации были задействованы «партиями власти» в промежутке между 1993 и 1995 годами и в интервале между 1999 и 2003 годами. И если первый неэффективный период хорошо объясняется логически, исходя из общей тяжелой экономической ситуации, силы оппозиции, состояния глубокого политического кризиса, то второй вызван отсутствием партии-дублера, в результате чего не удалось политизировать весь потенциальный электорат. Наиболее эффективно механизмы вовлечения граждан в политику были задействованы партиями власти между 2003 и 2007 годами, когда был превышен даже «идеальный» (фактически недостижимый в обычных условиях) результат. К концу 2000-х годов партия власти стала чрезвычайно эффективным институтом политизации общественных отношений. При этом исполнительная власть установила почти полный контроль над вовлечением граждан в политику.

Таким образом, альтернативная, несанкционированная властью политизация общества через партийные каналы фактически была исключена.

Функционирование гражданского общества как проявление самоуправления выступает неотъемлемым компонентом административной системы в условиях современного правового демократического государства, для которого характерно управление при помощи неформальных механизмов, таких как привлечение частного сектора ^{[24, с. 22]}. Данная область — элемент каркаса структуры общества в условиях либеральной экономики, а также — важнейший правовой приоритет, испытывающий колоссальный голод научной разработанности ^{[7, 8, 21]} и правовой оптимизации ^[34].

Методологически важно восприятие области взаимодействия государства и гражданского общества в сфере исполнительной власти как системы. Принципиальное значение имеет разграничение отношений с гражданским обществом на: 1) административные, в том числе а) властно-обязывающие, б) связанные с оказанием государственных услуг, и 2) неадминистративные — паритетные, отвечающие интересам гражданского общества и одновременно публичной власти, основанные на автономии участников.

Область неадминистративного взаимодействия двух групп субъектов, существующих в плоскостях управления и самоуправления, стремится к обособлению. Для неё также характерно наличие специфического правового режима. Однако российская практика показывает, что государство, ослабив сферу прямого регулирования, не создало действенных предпосылок для развития начал самоорганизации, а имеющиеся механизмы в данной области страдают манипулятивным характером и формальным началом ^{[31, с. 54]}.

Вместе с тем объём правовых норм, которые распространяются на различные формы диалога власти и общества растёт, позитивно меняется их качество. Проходит активную фазу становления соответствующий межотраслевой институт законодательства. В связи с этим не вызывает сомнений необходимость полноценной систематизации правового регулирования отношений государства и гражданского общества, а также задача восполнения значительных правовых пробелов в этой сфере. Институционализация взаимодействия власти с институтами гражданского общества и непосредственно с гражданами в сфере управления предполагает рассмотрение этой области отношений с позиции системного подхода, как части многообразной демократической культуры, которая испытывает потребность в комплексном правовом регулировании на уровне федерального акта высшей силы.

В самостоятельном правовом регулировании помимо организационно-правовых способов нуждаются цели и правовые формы взаимодействия. Несмотря на дифференциацию, неизбежна сопряжённость нескольких целей в каждом из видов взаимодействия. При этом, как правило, одна из целей доминирует. Так, одной из целей следует считать упорядочение отношений в сфере проявления активности гражданского общества, что выражается в создании предпосылок взаимодействия (регулирование вопросов доступа граждан, СМИ к информации о деятельности государственных органов, порядка подачи обращений, физического доступа и т.п.) и организации процесса взаимодействия на системной долговременной основе.

Цель кооперации и стимулирования гражданского общества к решению общих задач гражданского общества и исполнительной власти предполагает такие виды взаимодействия как: частно-государственное партнерство; привлечение к выполнению задач и функций исполнительной власти; участие в реализации задач и функций исполнительной власти; поддержка некоммерческих организаций.

Цель согласования интересов и получения обратной связи со стороны гражданского общества государственной администрацией выражается в наличии таких видов взаимодействия как: управленческое консультирование (совещательные органы с участием общественности: общественные консультативные советы, слушания, рабочие группы; переговоры и посредничество; мероприятия в поддержку инициатив в сфере государственного управления; получение юридически значимых форм общественного одобрения или сведений о степени общественного одобрения (исследование, мониторинг, учёт и формирование мнения субъектов гражданского общества, получение юридически значимых форм общественного одобрения).

Влияние гражданского общества на публичную администрацию, понимаемое в качестве четвёртой цели, может иметь несколько разновидностей: общественный (гражданский) контроль, в том числе противодействие коррупции, правозащитная деятельность, институт общественных наблюдателей (за проведением ЕГЭ) и др.; предложения, гражданские инициативы; лоббизм; протестные формы воздействия.

Общественная экспертиза — в зависимости от её природы — может рассматриваться в двух целевых блоках: относительно влияния (контроля) гражданского общества и относительно согласования интересов с ним.

Вопросы форм взаимодействия в литературе представлены бессистемно, фрагментарно. Прежде всего, необходимо чётко и последовательно развивать научные представления о правовых формах. Последние включают обращения граждан и коллективных субъектов, договор с публично-правовым содержанием (например, как результат переговоров и посредничества, или как соглашение о частно-государственном партнёрстве), подготовку проектов правовых актов обязательных к рассмотрению (например, гражданские инициативы), принятие решений субъектами гражданского общества, имеющих юридическое значение для правового регулирования (акты спортивных федераций и т.п.), мнение субъектов гражданского общества (публичные слушания, общественные обсуждения законопроектов, протестные действия в виде демонстраций, митингов, пикетирования), юридически значимую форму общественного одобрения (согласие); акты общественной экспертизы и общественной аккредитации. Имеют место внеправовые, а также не в полной мере легализованные формы.

Таким образом, новый компонент правовой системы — правовой режим взаимодействия публичной администрации с гражданским обществом, направлен на создание организационно-правовых условий для самоорганизации и саморегулирования. Задача состоит в развитии этого правового режима при помощи формирования обособленного правового института.

Учитывая потенциал, остающегося декларативным конституционного права на участие граждан в управлении, целесообразно в контексте однокоренного, и семантически тождественного понятия «участие», охватывающего сферы общественного, социального, экономического и т.п. гражданского участия, обсудить возможность подготовки Федерального закона «Об участии граждан в управлении». В качестве предмета регулирования закон должен закрепить комплекс (систему) направлений и разновидностей целевого взаимодействия граждан и их ассоциаций с государственными органами (исполнительной власти) и администрацией государственных и муниципальных организаций.

Важнейшей компонентой социокультурного устроения российского общества является духовный мир человека. Духовные принципы — как киты, на которых стоит земля, — выражают сущность любой мировой и локальной цивилизации. «Именно через заимствование духовных достижений, отмечал Э. Калло, — осуществляется распространение цивилизации в пространстве и времени» ^{[18, с. 84]}. Не случайно поэтому выявлению духовной энергии и социокультурным аспектам российской цивилизации посвящены были годичные научные чтения Российского независимого института социальных и национальных проблем на тему «Российская цивилизация: этнокультурные и духовные аспекты» (октябрь 1998 г.) ^[29], а также одноименная коллективная монография, подготовленная в связи с 70-летием директора Центра «Религия в современном обществе» этого института проф. М.П. Мчедлова ^[35]. В ней раскрываются глубинные и устойчивые социокультурные и этноконфессиональные характеристики исторической общности, живущей на евразийских просторах России. В апреле 1999-го на базе Института молодежи проведен межвузовский «круглый стол» по теме «Россия между Западом и Востоком: духовные аспекты цивилизации» ^[36]. Он развивал рассмотренную на таком же межвузовском «круглом столе» проблематику — «Россия на грани тысячелетий: историческая трансформация и социально-духовные аспекты» ^[37].

Неверие в силу закона или его незнание ведут к неправовым способам защиты своих прав и интересов у многих граждан, но прежде всего молодежи. Так, социологический опрос студенческой молодежи показывает, что студенты демонстрируют слабую осведомленность в отношении гражданских прав и обязанностей: только 43% уверенны в знании своих прав. На вопрос: «Кто должен защищать Ваши права» 42% считают, что они сами, 33% считают защитником своих прав государство, 19% — родителей, 19% — правозащитные организации, 7% — ВУЗ, в котором студенты учатся ^[40].

В современных условиях предстоит найти системное решение проблемы обеспечения эффективного взаимодействия личности, общества и государства. Большую роль в решении данного вопроса должны выполнять правовая система и правовая политика, которые способны оказать инструментальное воздействие на процесс согласования интересов личности, общества и государства, тем самым обеспечить эффективное, качественное государственно-правовое развитие. Для этого важно придать взаимодействию правовой системы и правовой политики целенаправленность, подвижность, выработать алгоритм их совместного конструктивного функционирования, что является особенно необходимым для укрепления основ правовой государственности, формирования полноценного гражданского общества в России. Динамизм и эффективность взаимодействия личности, общества и государства во многом определяются характером взаимосвязи правовой системы и правовой политики.

Очевидно, что личность, общество, государство следует рассматривать не изолированно друг от друга, а как взаимозависимые явления, которые должны существовать в едином государственно-правовом поле, объединенные идеей правового, культурного, социального сотрудничества, согласования их интересов с учетом нравственных ориентиров.

На наш взгляд, личность, общество, государство представляют собой такие явления, которые при всех своих особенностях, определенной степени их самостоятельности могут рассматриваться только в сплоченном формате. И поэтому важно уже сейчас задуматься над осмыслением следующих вопросов:

— во-первых, как обеспечить сбалансированную атмосферу сближения интересов личности, общества и государства;

– во-вторых, каковы должны быть механизмы взаимодействия личности, общества и государства в условиях формирования полноценного гражданского общества;

– в-третьих, в каком ракурсе должна разрабатываться Концепция взаимодействия личности, общества и государства в условиях XXI века. Нельзя задавать стратегию совместного развития личности, общества и государства, если не выработана соответствующая концепция.