АЛКОГОЛЬ В ОБЫДЕННОЙ ЖИЗНИ РУССКОГО СЕЛА (конец XIX - начало XX в.)

Последние годы отмечены устойчивым научным интересом исследователей к проблеме места и роли алкоголя в жизни российского общества. В большей мере специалисты преуспели в изучении питейной политики власти ^{[23, 46]}, хода антиалкогольных кампаний ^[31], состояния пьяной преступности ^{[19, 38]}, народного творчества о пьянстве ^[25]. Цель настоящей статьи заключается в выяснении места и роли алкоголя в повседневной жизни русского села рубежа XIX – XX веков, установлении содержания питейных традиций и значения спиртного в обычаях крестьян.

Начало 1860-х гг., по свидетельству современников, было отмечено резким всплеском сельского пьянства. Оценивая отмены крепостного права, историки в основном акцентировали внимание на благоприятных факторах этого события для развития крестьянства. Действительно, после отмены крепостного состояния и общего смягчения политического режима, у сельских обывателей стало больше свободы. И эта свобода употреблялась не только во благо. Утрата социального контроля со стороны помещика вела к росту девиантного поведения вчерашних крепостных крестьян. В деревне увеличилось употребление спиртного. Резко пошла вверх кривая сельской преступности, прежде всего за счет имущественных преступлений и преступлений против личности. В 1862 г временообязанными крестьянами Тамбовской губернии было совершенно 358 преступлений, или 2 раза больше, чем в предыдущем году ^{[36, с. 2]}. Верным представляется утверждение современного исследователя Б.Н. Миронова о том, что реформы ускорили модернизацию общества, а столкновение разных ценностных ориентацией, традиции и модернизма всегда ведет к росту преступности ^{[27, с. 40]}.

С отменой откупной системы подешевела водка. В пореформенный период потребление алкоголя в стране возросло. Для власти средства, полученные от реализации спиртного, выступали надежным источником пополнения доходной части бюджета. С ведением винной монополии в стране (1894 г.) «пьяные деньги» приносили до трети поступлений в бюджет страны. По свидетельству современников питейные заведения в городах работали с раннего утра до позднего вечера, в выходной открывались по окончанию обедни. В 1880 – 90-е гг. алкогольная экспансия буквально захлестнула русскую деревню.

По мере увеличения объемов производства в стране алкогольной продукции росла и численность злачных мест. По наблюдению сенатора С. Мордвинова, обследовавшего Воронежскую губернию в 1880 г., в ней один кабак в среднем приходился на 189 дворов ^{[29, с. 47]}. В с. Терновка Борисоглебского уезда Тамбовской губернии (1889 г.) на тысячу жителей приходилось четыре винные лавки. В течение года, по признанию виноторговцев, жителям села продавалось до тысячи ведер водки ^[48]. С утра до позднего вечера велась торговля спиртным в трех кабаках с. Круглое Козловского уезда той же губернии (1880 г.). Когда здравомыслящие крестьяне данного села вынесли на сход вопрос о закрытии лавок, то он не нашел поддержки. Содержатели питейных заведений не поскупились на щедрое угощение, и дело было улажено в их пользу ^{[47, 1880, № 20]}. Крестьяне хорошо сознавали прямую зависимость семейного лада и хозяйственного достатка от трезвого образа жизни. В Воронежской губернии общество села Никольского в числе 329 человек 28 мая 1882 г. приговорили в целях уменьшения пьянства и сопутствующим ему пороков (воровства, ссор, драк и т. п.) питейные и трактирные заведения закрыть с 1 июня 1882 г. по 1 января 1883 г. ^{[10, д. 5, л. 65]}.

Одной из причин распространения пьянства в деревне являлось доступность спиртного, наличие в селе питейного заведения. По отзывам калужских крестьян (1900 г.), развитию пьянства способствовало увеличение числа кабаков, открывался в деревне кабак и пьянство усиливалось. «Близко, как вздумал выпить, так и пошел», – говорили крестьяне ^{[44, 2005, т. 3, с. 175]}. «Посещение селения, где помещается кабак, – утверждал информатор из Псковской губернии (1899 г.), – для многих крестьян служит уже поводом, чтобы выпить и даже напиться» ^{[44, 2008, т. 6, с. 249]}. Схоже, по сути, суждение из Новгородской губернии (1899 г.): «Близость кабака – большой соблазн к выпивке, а его отсутствие заставляет мужика совсем забывать о стаканчике» ^{[44, 2009, т. 7, ч. 3, с. 367]}. Отношение сельского населения к питейным заведениям нашло свое отражение в народных пословицах: «Лучше знаться с дураком, чем с кабаком»; «В кабаке родился, в вине крестился» ^[25].

В изучаемый период потребление спиртного населением страны выросло. Например, в Курской губернии при населении около 2 млн. человек в 1900 г. было выпито вина на 10 млн. руб. ^{[21, с. 85]}. По данным профессора И.Х. Озерова в 1913 г. на алкоголь в среднем на душу по стране тратилось 6,83 руб., что составляло 10,8 % душевого дохода ^{[34, с. 85]}. В деревне вина употребляли значительно меньше, чем в городах. Душевое потребление хлебного вина (водки) в начале ХХ в. составляло в деревне – 1,2 ведра, а в городе на каждого взрослого мужчину в год приходилось около 4 ведер сорокоградусной. Соотношение в объеме потребления алкоголя между селом и городом составляло в Новгородской губернии 1:6, в Смоленской 1: 5,2 ^{[53, с. 53]}. В Воронежской губернии (1902 г.) душевое потребление алкоголя в городах исчислялось объемом в 1,16 ведра (8,92 руб.), в уездах – 0,41 ведра (3,10 руб.) ^{[46, с. 93]}. Стоит согласиться с утверждением Л.В. Беловинского о том, что в дореволюционной России этому пороку были подвержены помещики, офицерство, купечество, духовенство, мещанство, но не крестьянство ^[4].

На основе изученных источников можно утверждать, что сельское население вело преимущественно трезвый образ жизни. Доля лиц среди крестьян, имевших пагубное пристрастие к вину, была незначительной. Митрополит Вениамин (Федченков) в своих воспоминаниях о детстве в Тамбовской губернии замечал, что пьяницы в селе были явлением редким ^{[28, с. 70]}. Большой знаток сельского быта, Н.М. Астырев в работе «В волостных писарях» (1898 г.) утверждал, что «пьяниц в крестьянском миру очень мало, один два на сотню, наоборот 8–10 на сотню найдется совсем не пьющих» ^{[2, с. 268]}

Наблюдения современников подтверждаются и сведениями сельских информаторов этнографической программы кн. В.Н. Тенишева. Учитель церковноприходской школы из Жиздринского уезда Калужской губернии Е.И. Зорина в 1900 г. сообщала, что «пьяницей называют того, кто пьет во всякое время, кстати и некстати, пропивает заработок, упускает работу, тащит из дома, разоряет семью. Таких пьяниц немного, найдется в деревне один и ни как уж не больше двух» ^{[44, 2005, т. 3, с. 174]}. По словам старшины из Новгородской губернии, хорошо знавшего жителей своей волости (более 1000 душ мужского пола), среди них «насчитывалось только 7 заправских пьяниц, из коих 3 совсем отрешились от дома и живут в городах, остальные живут в деревнях со своими семьями» ^{[44, 2009, т. 7, ч. 3, с. 367]}. Следует заметить, что и трезвенников на селе было совсем немного. По наблюдению информатора из той же губернии: «Не пьющих совсем водки редко встретишь – двое, трое на сотню пьющих» ^{[44, 2009, т. 7, ч. 2, с. 406]}.

К выводу о незначительном распространении алкоголизма в крестьянской среде приходили и специалисты, изучавшие эту проблему в начале XX в. В результате обследования 20 селений (20 тыс. душ) Пензенской губернии, проведенного Д.Н. Вороновым в 1912 г., алкоголиков было обнаружено менее 40 чел. ^{[9, с. 31]}. Такое положение вещей подтверждается данными тамбовской земской статистики. Количество умерших от пьянства, в уездах губернии, в период с 1883 по 1905 г., колебалось от 222 до 141 чел. в год ^[33]. Таким образом, алкоголизм, как болезнь, не являлся проблемой в деревне изучаемого периода. Поэтому следует говорить о пьянстве как социальном явлении.

Содержание изученных источников дает основание утверждать, что ежедневное употребление спиртного не было характерно для русского крестьянина. Корреспондент из Ярославской губернии (1898 г.) утверждал, что ему не приходилось встречать ни одного крестьянина, который бы пил водку ежедневно перед обедом и ужином ^{[44, 2006, т. 2, ч. 2, с. 207]}. «Крестьяне наши, – сообщал информатор из Псковской губернии (1899 г.), – никогда не пьют водку ежедневно в умеренном количестве, например, перед обедом, но пьют в известные дни, и почти всегда напиваются» ^{[44, 2008, т. 6, с. 250]}.

Схожей точки зрения по этому вопросу придерживались и представители просвещенного общества. Дочь новгородского помещика, видный деятель кадетской партии А. Тыркова-Вильямс в своих мемуарах отмечала: «Право угощаться и угощать было важнейшей частью деревенских праздников. В остальное время мужики совсем не так много пили, как про них обычно рассказывают. … Большинство даже по воскресеньям обходились без водки, редко ходили в казенку, хотя кабак был деревенским клубом» ^{[51, с. 5]}. Специалист по истории питейного дела Д.Н. Бородин утверждал, что «домашнее потребление вина не в обычае русской деревни: крестьянин пил дома только в праздничные дни» ^{[5, с. 95]}.

Для большинства крестьян употребление алкоголя определялось не склонностью к выпивке, а общественными обычаями. В деревне не пили в будние дни, особенно в страдную пору. Крестьяне не употребляли спиртное в постные дни (среду и пятницу), так как это в деревне считалось большим грехом. Посты, особенно Великий и Успенский, соблюдались строго и мужики в эти дни водки не пили. ^{[14, с. 114]} В подтверждение сказанному можно привести данные земской статистики по Воронежской губернии за 1901 г. ^{[35, с. 93]} В таблице приводится потребление спирта населением губернии по месяцам 1901 г. (объем выражен в ведрах):

Из приведенной таблицы видно, что потребление алкоголя сокращается в июне – июле, что объяснимо проведением сельскохозяйственных работ, увеличивается в августе – ноябре, и стремительно падает в декабре (Рождественский пост), имеет минимальное значение в марте, т.е. в период Великого поста.

Следовательно, употребление алкоголя в русской деревне было неравномерным в течение года, что завесило от агарного календаря, времени постов и т.п. В связи с этим интересно наблюдение земского врача Тамбовской губернии В.И. Никольского, который в частности писал: «Мужик так же редко видит водку, как и мясо, и так же набрасывается на нее со всей жадностью. Обыкновенный мужик пьет водку, может – быть десять дней в году, но за то уже пьет вволю, до пьяна, пропивает такие деньги, на которые он мог бы быть сыт продолжительное время» ^{[32, с. 38]}. Из этого можно сделать вывод о том, что для большинства русских крестьян потребление спиртного не было равномерным в течение года, периоды трезвости перемежались эпизодами неумеренного пьянства.

Все дореволюционные исследователи данной проблемы сходились во мнении о том, что сельское пьянство носило обрядовый характер. Праздник в восприятии крестьянина был непременно связан с употреблением вина. Согласно народной пословице «кто празднику рад – тот до свету пьян», крестьянин считал своей священной обязанностью напиться в праздник еще до обедни ^{[44, 2005, т. 3, с. 334]}. Информаторы этнографического бюро из Владимирской губернии сообщали, что в большие религиозные праздники выпивка в селе – обычное дело. Традиционно «пьяными» днями в селе считались Рождество, Пасха, масленица, престольный праздник. В народе говорили: «Без блинов не масленица, а без вина не праздник» [7. с. 75, 280]. В селах Новгородской губернии во время местных храмовых праздников местные крестьяне напивались допьяна ^{[44, 2011, т. 7, ч. 4, с. 284]}. Корреспондент «Тамбовских губернских ведомостей» в 1884 г. отмечал, что «в храмовые праздники в селах идет поголовное, чрезмерное, продолжительное пьянство, сопровождаемое неприличными играми, плясками и всякого рода бесчинствами» ^{[47, 1884, № 4]}. Мало в чем ситуация изменилась и в начале XX в. В той же газете за 1900 г. утверждалось, что «с раннего утра до поздней ночи в дни наших престольных праздников только и видишь на селе толпы пьяных компаний в истерзанном виде, в бесшабашном разгуле» ^{[47, 1900, № 108]}.

Во всех без исключения этнографических источниках местные престольные праздники названы как дни всеобщего и повального пьянства сельских жителей. В селах Орловской губернии «в престольный праздник пьянство начинается сразу же после обедни и продолжается 2–3 дня. Крестьяне небольшими группами ходят друг к другу и везде выпивают водку. Многие пьют до тех пор, пока не свалятся» ^{[3, д. 992, л. 5]}. «Престольные праздники празднуют так: крестьяне варят пиво (брагу) и покупают водку. Из соседних селений приходят знакомые и родственники, старшие члены семьи обоего пола. Тот, кто не принимает участие в праздниках, тот считается скаредным» ^{[3, д. 2032, л. 2]}. Такое описание было дано С. Кондрашовым, жителем Хохловской волости Елатомского уезда Тамбовской губернии, в корреспонденции от 12 мая 1899 г. в Этнографическое бюро.

Даже в условиях богоборческой власти, жесткого атеистического прессинга русские мужики продолжали отмечать выпивкой сельские престольные праздники. Приверженность населения этой народной традиции хорошо выразил селькор из с. Волчкова Гагаринской волости Моршанского уезда Тамбовской губернии. В корреспонденции (1926 г.) он в частности писал: «По обычаю отцов и дедов, в наших сельских местностях в престольные праздники, как, например Покров, Михайлов день, Микола, Рождество, Масленица и другие крупные праздники проводятся гуляния, т.е. крестьяне по всей округе друг к другу ходят в гости. Угощение приезжих гостей спиртным и другими съестными припасам в течение двух – трех дней такого праздника составляет расхода рублей 20. Говорят, что меньше никак нельзя, так как это происходит по обычаю отцов и дедов. А если не принять гостей или принять и плохо угостить, то говорят, осудят со стороны, и так из года в год, из праздника в праздник» ^{[42, оп. 4, д. 1, л. 105]}. Таким образом, следование «пьяной» традиции достигалась силой общественного мнения жителей села.

Праздник в народном восприятии был неразрывно связан с выпивкой. Его ждали, к нему готовились. Деревенский праздник всегда был желанен, так как давал возможность прервать однообразную череду сельских будней. Будучи наследие прошлых братин праздник был не только отдыхом от тягот ежедневного труда, но и формой консолидации сельского мира. Побывать на празднике в деревне считали долгом. Вот, что по поводу этой обязанности говорил один из крестьян: «Приготовиться к празднику, как бы это ни было трудно, а надо. Бедный должен купить четверть ведра водки простой и бутылку красной, средний полведра водки и четверть красной, зажиточный ведро водки и четверть ведра красной. Богатый, 2–3 ведра простой и полведра красной. Это в храмовый праздник и Пасху» ^{[3, д. 1093, л. 11]}. Одни словом, объем «угощения» на празднике каждого зависел лишь от его материального достатка.

Традиционное восприятие крестьянами праздника хорошо выразил публицист А. Кычигин. В своей статье он отмечал, что «понятие «праздник» в умах народа соединяется с гулянкой, пьянством и разгулом. Праздники в селе сопровождаются пьянством, усиленным сквернословием, часто буйством, дракой». Дело до суда в таких случаях доходило редко, поссорятся, подерутся и помирятся без постороннего вмешательства ^{[24, с. 40]}. Вполне закономерно, что сельский праздник являлся формой психологической разгрузки, своеобразным каналом выхода негативной энергии крестьян.

Алкоголь был плотно вплетен в канву жизненных событий крестьянской семьи. Без спиртного не обходилось ни одно семейное событие будь-то свадьба, крестины, похороны. Ради экономии средств крестьяне стремились приурочить свадьбу к храмовому или двунадесятому празднику ^{[12, д. 1835, л. 163об]}. Все предсвадебные обряды: сватовство, смотрины, запой и т.д. сопровождались обильной выпивкой. Об отце, просватавшего дочь, в деревне говорили, что он пропил – девку. В предсвадебный пир – «запой», невестину родню угощали до хмеля. Величайшей честью для хозяев было то, что гости уходили пьянее пьяного. Сама сельская свадьба редко обходилась без 5 ведер вина и превращалась трехдневную пьянку ^{[48, № 5, с. 114]}. Священник А. Кудрявцев из Курской губернии в ответе на анкету этнографического бюро в 1899 г. писал: «Свадьба обходится в 60 руб. Самый бедный крестьянин покупает на свадьбу 4–5 ведер водки. Обильная попойка при браке поддерживается отчасти крестьянским самолюбием, старанием не ударить лицом в грязь, показать себя особенно перед новой родней, перед людьми другого прихода, другой местности: "смотри, дескать, как мы гуляем"» ^{[3, д. 686, л. 16, 17]}. По сообщению из Псковской губернии за 1899 г.: «К свадьбе самый бедный крестьянин покупает водку ведрами (до пяти ведер) и почти все свадебные гости ползают на "четвереньках"» ^{[44, 2008, т. 6, с. 248]}. Стремление жителей русского села «гульнуть на широкую ногу», отметить праздник «не хуже, чем у других» являлось доминантой в поведении крестьян.

Пили также в селе и на проводах в армию. Молодые люди, уходившие в солдаты, несколько дней подряд собирались друг у друга по очереди, пили водку и развлекались. Иногда, такие «гулянки» заканчивались драками и увечьями. Крестьяне к таким выходкам «годных» относились снисходительно, считая, что новобранцы имеют право хорошо погулять в последние дни перед службой ^{[1, с. 247]}. Вот как описано гуляние рекрутов в Карачаевском уезде Орловской губернии информатором Морозовым. «Пьют с начала на свои деньги, бывая сегодня у одного, завтра у другого, заходят гостевать к родным и близким, знакомым, которые тоже угощают. На последних днях дают общественные деньги по 3 рубля на брата, почему пьянство и веселье "гожих" в последние дни доходит до своего максимума. В городе во все время пребывания пьют и ходят с гармошкой в руках по улице. "Хожалый (т. е. городовой) не зымай, а не то в морду, царю идем служить!"» ^{[3, д. 1107, л. 3]}.

Традиция проводов в армию сохранилась и в послереволюционный период. Приводимый далее пример показывает, что проводы в Красную Армию в советском селе практически ни чем не отличались от гуляния «годных» в царской деревне. Из письма в «Крестьянскую газету» за 1925 г.: «В с. Чуланово Борисовской волости Грайворонского уезда Курской губернии председатель сельсовета сказал призывникам, чтобы они справили вечер в честь ухода их в армию, и для этого он предложил им сложиться рублей на 20 и купить самогонку, тем самым хорошо погулять ночку. Ребята все согласились, купили самогон, и пошли до одного кулака, где пили и сидели до 1 ночи» ^{[42, оп. 3, д. 6, л. 87]}.

Каналом проникновения в деревню пагубного пристрастия к «зеленому змею» были отхожие промыслы крестьян. Возвращение крестьян с отхода являлось традиционным поводом для сельского пьянства. Корреспондент «Тамбовских губернских ведомостей» в 1883 г. сообщал, что в с. Лесное Конобеево Шацкого уезда «по возвращению из отхода и разделение барышей начинается пьянство. Крестьянин собирает своих родных и близких знакомых, покупает ведро водки и угощает, поят даже детей. Напившись, хозяин идет со всеми в трактир пить чай и пиво. Таким образом, пьют до тех пор, пока не пропьют весь заработок, доходящий до 100 руб. на каждого» ^{[47, 1883, № 18]}.

Регулярно водку в селе пили единицы, как правило, сапожники, кузнецы, отходники, т.е. лица не связанные с аграрным трудом ^{[5, с. 95]}. По мнению ярославских крестьян, развитию пьянства способствовали отхожие промыслы (работы на винокуренных заводах) и жизнь в городе. Они считали, что сапожники, кузнецы, бондари «набаловались» и привыкли к водочке благодаря своему занятию ^{[44, 2006, т. 2, ч. 2, с. 205]}. В Новгородской губернии имели пристрастие к водке крестьяне, состоящие в услужении у лесопромышленников и занимающиеся каким-либо мастерством ^{[44, 2011, т. 7, ч. 1, с. 214]}.

Вместе с привычкой к спиртному отходники вносили в сельскую среду и другие формы отклоняющегося поведения, прежде всего хулиганство. Наблюдатель из Архангельской губернии (1911 г.) так описывал возвращение отходников в родные селения: «Отборно ругаясь, горланя песни, с гармошкой в руках бродят они до поздней ночи по селу, и без драки им праздник не в праздник. Редкий праздник обходится без драки с кровью» ^[49].

Пьянство в первую очередь было широко распространено в среде рабочих-отходников, которые оказывались оторванными от своих общин, от традиционного социума и, находясь вне его, получив возможность не подчиняться традиционному социальному контролю, предавались тем видам пьянства, которые осуждались их общинами. По утверждению дореволюционного исследователя В.К. Дмитриева, изучавшего проблему потребления спиртного в начале XX в., «при переходе крестьян-земледельцев в ряды промышленно-городского пролетариата расход их на алкоголь возрастает в большее число раз, чем возрастает при этом переходе общая сумма их дохода» ^{[16, с. 11]}.

Пристрастие к спиртному распространялось в крестьянской среде по причине возросшей социальной мобильности сельского населения. Процесс модернизации, сопровождающийся ломкой патриархальных устоев, наряду с позитивным началом, вносил в жизнь села далеко не лучшие черты городского быта. В условии потери социальных ориентиров, маргинализации российского общества, алкоголизм выступал вполне закономерным следствием произошедших изменений.

В результате исследований начала ХХ в деревне была выявлена четкая дифференциация – зажиточные и бедняки пили много, хотя и по разным причинам, а середняки – крайне умеренно, считая водку помехой для хозяйствования. Пьянство зажиточного крестьянина служило в деревне предметом зависти: «Вот он и пьет, а все у него есть» ^{[11, д. 114, л. 43]}. Бытовому пьянству были подвержены, прежде всего, социальные низы деревни – бедняцкие и маломощные хозяйства. Размер расхода на приобретение спиртного в бюджете крестьянских хозяйств находился в прямой зависимости от их хозяйственного положения. Так в Лихвинском уезде Калужской губернии (1898 г.) в беспосевных хозяйствах затрачивалось на водку – 5 руб., в хозяйствах с посевом до 3 десятин – 6 руб., с посевом от 3 десятин – 10 руб. ^{[13, с. 130]}. Земские статистики вывели закономерность, которая заключалась в том, что чем меньше земли у крестьян, тем выше в данной местности потребление алкоголя. Таким образом, пристрастию к винопийству были подвержены бедные и зажиточные жители села. Но если одни пили, потому что могли себе это позволить, то другие от нищеты и жизненной неустроенности.

Иногда этой греховной страстью были охвачены целые селения. Так, в Ястребинской волости Орловской губернии при наделе 2,3 дес. на душу, на 552 работника приходился один кабак, и число разоренных хозяйств составляло 6,3%. В соседней Становлянской волости при одинаковом качестве земли и большем наделе в 2,5 дес. на душу, кабак приходился на 123 работников, а число разорившихся хозяйств достигало 23,2% ^{[8, с. 7]}. Это факты относились к началу 1880-х гг. Но спустя четверть века таких свидетельств не стало меньше. В отчете о состоянии Орловской епархии за 1907 г. находим: «За последние два года села и деревни стали неузнаваемы: сами крестьяне мне указывали такие села, которые год назад были нормальными, работящими, религиозными и в течение нескольких месяцев развратились в конец, разорились на вино и представляют собой сборища полоумных, ленивых и жестоких людей» ^{[43, д. 227, л. 4]}.

Среди причин сельского пьянства следует выделить, наряду с другими, и психологический фактор. Еще земская статистика заметила, что пик потребления алкоголя в русской деревне приходился на окончание сельскохозяйственных работ, на это период приходилось и наибольшее количество сельских свадеб. По всей видимости, выпивка для крестьян являлась единственно доступным удовольствием, дававшим возможность на время забыть обычную тяготу и неприглядность жизни. Жители Череповецкого уезда Новгородской губернии (1899 г.), так объясняли пристрастие к водке: «Хорошо, как выпьешь – и весел. И силен, и богат станешь! И нужда, словно за 10 верст убежит от тебя!» ^{[44, 2009, т. 7, ч. 3, с. 367]}. В исследовании В. Черневского «К вопросу о пьянстве во Владимирской губернии и способах борьбы с ним» (1911 г.) один из корреспондентов сообщал: «Есть нечего, сеять нечего, думал, думал, не знаю, что и делать, тоска берет, пойдешь выпьешь полбутылочки, хоть забудешься немного» ^{[34, с. 70]}.

Сказывался и фактор низкой бытовой культуры сельского населения. Один из крестьян так высказался по этому поводу: «Ведь как мы работаем! – Ну, тоже и праздновать хочется. А как нам праздновать? В городе у вас киатры (т.е. театры) разные, музыка, катанья, да гулянья, – а у нас какое веселье? Выпьешь бутылочку, зашумело в голове – вот и весело, вот и все наше мужицкое веселье!!!» ^{[6, с. 98]}. Низкий уровень образованности крестьян, отсутствие в селе форм культурного досуга – это тоже благоприятствовало развитию среди крестьян этого народного порока.

Вино в русском селе выступало традиционной формой платы за предоставленную помощь, оказанные услуги. В повседневной жизни русских крестьян поводом для выпивки являлся магарыч. Толковый словарь В. Даля дает ему такое определение – «угощение, срыв при сделках или продажах, род взятки» ^{[15, с. 288]}. Наиболее распространенной формой магарыча в обыденности русской деревни являлось угощение, которое традиционно не могло быть без спиртного. В качестве примера приведем эпизод из жизни калужских крестьян. Молодой священник, поставленный на приход, в храмовый праздник сделал угощение для своих прихожан. Щи, похлебка, лапша с мясом, гречневая каша с салом, все подавалось вволю, но из-за принципа священник никого не угостил водкой, и все остались недовольны: «Что за угощение без водки». Дьякон же наоборот, поднес по две рюмки водки и дал закусить черного хлеба. Все остались довольны ^{[44, 2005, т. 3, с. 174]}.

По своей натуре русский мужик был скуп, но это не касалось «шальных» денег. Крестьянин охотно пропивал всякий неожиданный доход, не вошедший в хозяйственный расчет. Это могла быть пятерка, полученная от землевладельца после молотьбы хлеба, или червонец, вырученный за несколько копен сена, оставшегося при дележе укоса на общественном лугу ^{[6, с. 46]}. Особенностью крестьянской психологии можно объяснить и тот факт, что мужики охотно подряжались работать за выпивку. Крестьянин понимал, что заработанные деньги он пропить не решится, пожалеет, а употребить магарыч это иное дело ^{[6, с. 47]}.

Одной из черт крестьянского быта являлись помочи, разнообразные формы сельской взаимопомощи. В русской деревни широко были распространены «вдовья помочь», «тихая милостыня», содержания сирот и другие формы народного презрения, религиозно – нравственного характера. Но в селе прибегали и к «помочи с угощением», особенно в тех работах, где требовался солидарный труд (вывоз леса, навоза и т.п.) По завершению помочи хозяин в качестве благодарности за работу выставлял известное количество вина. Приглашая соседей оказать помощь, крестьянин заранее оговаривал размер магарыча, мотивируя это тем, что «иначе не пойдут». Корреспондент Этнографического бюро из Тамбовской губернии сообщал, что «обычай помогать в полевых и других работах, а также при вывозе леса для крестьянских построек весьма распространен. Условия: утром накормить завтраком и поднести водки; по окончанию работы накормить обедом и угостить водкой» ^{[3, д. 2033, л. 16]}. Исследователь обрядового алкоголизма В. Ф. Невзоров с сожалением признавал, что «древняя помочь вырождается в личный найм за плату натурой, главное содержание которой – вино» ^{[30, с. 24]}.

Большинство исследователей русской деревни, не без основания, обращали внимание на такое явление как пьянство сельского схода. Решение мирских проблем всегда создавало множество повод для массового пьянства. На сельских сходах пили в случаях: избрания на должность, найма пастуха, раздела полей и лугов, сдачи в содержание мостов и кабаков, сдачи в аренду мирских земель, наложения штрафов, учета недоимок ^{[47, 1882, № 103]}. В начале ХХ в., в Богородском уезде Московской губернии, отмечались случаи, когда богатые крестьяне, споив сход, задешево скупали пустующие усадьбы. В этом же уезде было отмечено коллективное пропивание арендных денег ^{[20, с. 238]}.

«Я не знаю ни одного крестьянина, – делился свои наблюдениями сельский информатор из Калужскойской губернии (1900 г.), – который пил бы водку каждый день по рюмке и по две, но при случае очень редкий не напьется допьяна, а случаев выпадает много: выборы старшины, судей, старосты, сотского, наем пастуха, сев конопли, сбор общественных денег, – все это является достаточным поводом для того, чтобы устроить общественную попойку» ^{[44, 2005, т. 3, с. 174]}. Благочинный 7-го Тамбовского округа сообщал в духовную консисторию (1908 г.) о том, что мирские сходы и всякие заседания по общественным делам начинаются и заканчиваются попойкой ^{[12, д. 2076, л. 9]}. Аналогичные суждения содержаться в работе сельского учителя Н. Бунакова. В своем сочинении он делает вывод о том, что «мужик любит выпивать на даровщинку. Он охотно напивается при сдаче общественной рыбной ловли – на счет съемщика, при заключении условий на какую-нибудь работу целым обществом – на счет нанимателя, при найме общественного пастуха – за счет общества и т.п.» ^{[6, с. 46]}. Справедливую оценку таким «пьяным» решениям сходов дал писатель – демократ Н.М. Астырев. Он в частности писал, что «желание выпить миром приводит к тому, что сход делает невероятные вещи: отдает за бесценок мирскую землю, пропивает в виде штрафов чужой стан колес, закабаляется за гроши, прощает крупную растрату мошеннику – старосте» ^{[2, с 368]}.

Коллективная пьянка на сходе в русской деревне была обыденным явлением. В понятии крестьян сложилось представление, что быть на сходе и не пить водки – нельзя. Не пить водки кому-либо, участвующим в сходке, значит отделиться от общества, не разделять его взглядов ^{[29, с 48]}. В традиционной культуре, тесно связанное с понятием праздника, заслуженного досуга, пьянство, обязательно коллективное, было разрешенным и доступным видом отдыха, подчиняясь при этом четкой регламентации, нарушение которой воспринималось как нарушение жестких социальных правил ^[49].

Распространенной формой наказания на сходе было угощение водкой, налагаемое обществом на своих членов за неисполнение ими обязанностей в отношении к миру. Так, в Озерецкой волости Московской губернии, если крестьянин не городил свою изгородь или не выходил на работу для исправления натуральных повинностей, то сельский сход, в виде наказания, приговаривал его поставить известное количество водки, которая затем и распивалась всем обществом ^{[45, с. 27]}.

Важную роль играл алкоголь в ходе исполнения решения сельского схода. Автор корреспонденции из с. Овстуга Брянского уезда Курской губернии (1898 г.) сообщал, что «если магарыч поставлен, приговор приводиться в исполнение сразу, иначе дело будет вестись до тех пор, пока крестьянин не угостит мир» ^{[3, д. 1078, л. 86]}. Угощение сельского схода вином осуществлялось и при других правовых решениях: установлении опеки, усыновлении, избрании на должность ^{[3, д. 1048, л. 3]}.

Вино являлось непременным атрибутом сельского правосудия. На Вологодчине по местному обычаю крестьянин, уличенный в преступлении, независимо от наказания выставлял общине водку, которую распивали всем миром ^{[44, 2007, т. 5, ч. 1, с. 583]}. В деревнях Рыльского уезда Курской губернии (1895 г.) за мелкие преступления, преимущественно кражи, суд стариков приговаривал виновного к штрафу в размере четверти или половины ведра водки. Писарь составлял мировую о том, что такие-то в присутствии старосты помирились и обязаны друг на друга суду не жаловаться. Староста свидетельствовал документ своей подписью. Вино распивалось участниками примирения ^{[53, с. 158–159]}. Для виновного заключение мировой сделки было выгодно, на магарыч он тратил 1–2 руб., а в волостном суде сумма штрафа могла бы составить 5–10 руб. ^{[52, с. 36]}.

Магарыч использовался в практике волостных судов. Ярославские крестьяне считали, что не грех и уважить судью, а подсудимые делали подарки в виде яиц, курицы или петуха ^{[44, 2007, т. 2, ч. 1, с. 212]}. По сообщению из Никольского уезда Вологодской губернии «не брезгуя магарычами, суд волостной предпочитает брать наличными деньгами. Эти взятки составляют громадную статью дохода для волостного суда, особенно для волостных писарей» ^{[44, 2007, т. 5, ч. 3, с. 292]}. «Взятка признается народом явлением вполне нормальным, – признавал сельский информатор, – Не те волостные судьи, которые берут, а не берущие возбуждают удивление» ^{[3, д. 1097, л. 7]}.

В условиях отсутствия оплаты труда членов волостного суда, каждая сторона считала своим долгом поблагодарить тех, кто тратил время для разрешения спора. В материалах комиссии Л.Н. Любощинского таких свидетельств множество. «Выйдут из суда, зайдут в питейный, вино ставит виноватый, а иногда обе стороны, обыкновенно – четвертую (1/2 ведра); распивают вино правый и виноватый вместе, чтобы друг на друга зла не держать, подносят свидетелям, потому, что, они, за, них, хлопоты, приняли, а, если, случается, кто-либо, из судей, или старшина, или писарь, то и их угощают» ^{[50, с. 163, 187, 214]}. Однако, следует заметить, что все эти, порой изрядные возлияния, имели место после судебного разбирательства. Крестьяне заявляли, что «на вине не мирят», «вина на суде не пьют», а «угощают судей водкой после суда» ^{[18, с. 76]}. Водкой угощали и свидетелей. Орловские крестьяне считали, что свидетелей надо угостить уже потому, что их вызывают по чужому делу. Местные жители полагали, что эти магарычи имеют влияние и на решение дела, угостят свидетелей водочкой, они и покажут в пользу того кто их угостил ^{[44, 2005, т. 3, с. 174]}.

Водка играла роль отступного в деревенских спорах и конфликтах. «Правый или потерпевший назначал виноватому односельчанину, то количество вина, за которое он соглашался помириться. "Ставь вино, а то хуже будет, суду пожалуюсь". Обычно сходились на 1/4 или 1/2 ведра» ^{[37, с. 383]}. По сообщению из Нижегородской губернии (1899 г.) «при заключении частных мировых сделок – «магарычи» покупает виновная сторона – потерпевшей с тем, чтобы покончить дело миром и не доводить его до судебного разбирательства» ^{[44, 2006, т. 4, с. 59]}. В источниках встречаются упоминания о том, что виновный в совершении какого-либо преступного деяния, чтобы не быть выданным в руки властей, угощал сельский сход водкой. Принимая угощение водкой, мир давал прощение за совершенное правонарушение. Аналогичным образом откупались должностные лица, при обнаружении растраты ими общественных сумм ^{[44, 2006, т. 4, с. 59]}. Женихи соседних деревень выставляли водку местным парубкам за то, чтобы они не препятствовали им гулять с их девушками. В повседневных взаимоотношениях жители деревни использовали спиртное, в тех ситуациях, когда денежный расчет в силу сложившихся традиций был не возможен. И в этих случаях водка служила формой благодарности за работу или услугу, играла роль «отступного», являлась средством примирения в сельских ссорах.

Народное воззрение на пьянство кратко можно было сформулировать следующим образом. В деревне осуждали пагубное пристрастие к винопитию, разорявшее хозяйство, подозрительно относили к лицам, ведущим трезвый образ жизни, и благосклонно взирали на пьяный разгул своих односельчан в праздничные дни. Верным нам представляется вывод исследователя Н.Б. Лебиной о том, что «в российской ментальности на протяжении многих веков неизменно присутствует отрицательное отношение к пьянице, настороженность – к абсолютному трезвеннику и позитивная оценка умеренно пьющего» ^{[26, с. 22]}.

Отношение крестьян к употреблению алкоголю односельчанами можно охарактеризовать как спокойное, если оно не имело дурных последствий. По мнению автора записки о положении крестьян Тамбовской губернии (1899 г.): «К пьянству относятся снисходительно, если не рискуют заплатить за пьющего повинностей в силу круговой поруки. Наказание за пьянство бывает по суду при жалобе семейных» ^{[11, д. 120а, л. 7–8]}.

Жители русской деревни хорошо сознавали разорительные последствия неумеренного употребления спиртного. В народе говорили: «С вином поводишься – нагишом находишься»; «Сам пьян, а дети голодны»; «Муж пьет – полдома горит; жена пьет – весь дом горит» ^[25]. «К пьянству отношение снисходительное, – сообщал Н. Григорьев, информатор Этнографического бюро из Болховского уезда Орловской губернии. Осуждаются только те, кто за водку закладывает домашний скот, или одежду» ^{[3, д. 992, л. 7]}. Отзываясь о бесхозяйственном мужике, односельчане говорили, что «был прежде хорошим хозяином, стал пить и разорился». Священник с. Бежаницы Новоржевского уезда Псковской губернии в 1899 г. сообщал, что «громадное количество семейств «идут по миру» – нищенствовать из-за водки. Я лично знаю одного крестьянина, который дошел до такого состояния, что из собственного амбара воровал хлеб (хозяйство вела жена) с взломом замков, и продавал его кабатчику, чтобы в обмен получить водку» ^{[44, 2008, т. 6, с. 248]}. Таким образом, пьянство жителями русского села воспринималось как явление негативное, приносящее горе семье человека пьющего, пускающего по миру семью, пропивая имущество и хозяйство.

Крестьяне в своих суждениях реально оценивали последствия употребления человеком спиртных напитков. В русских пословицах четко отразилась зависимость поведения человека от меры употребленного спиртного. «Выпьешь много вина, так убавиться ума», «Вино человека сперва веселит, потом безумным творит» ^{[41, с. 90]}. В Новгородской губернии крестьяне говорили: «Винцо-то нас куражит и смелости дает, и дружбою нас свяжет, и в шею накладёт» ^{[44, 2009, т. 7, ч. 3, с. 406]}. Юрист дореволюционной поры М.И. Зарудный в своем исследовании о крестьянских судах приводил пример приговора волостного суда. «Пьянство суть дьявольское наваждение, чрез него-то все худое происходит, все самые гнусные пороки. Человек, расслабленный пьянством, не имеет той душевной силы, которая вела бы его путем чести, закона и правды. От водки у человека тупеет память, он теряет рассудок и силы до того, что он не имеет ни сил, ни разума располагать своим семейством и хозяйством. Пьяница не может исполнять перед обществом и церковью, лежащие на нем христианские и гражданские повинности» ^{[17, с. 164]}.

Современный исследователь Т.И. Трошина на основе этнографических источников, так характеризует воздействие алкоголя на поведение сельских жителей северных губерний: «Вологодский крестьянин «при трезвом состоянии ... спокоен и добродушен, но когда он пьян ... добродушный и спокойный характер превращается в самый буйный, зверский, кровожадный; убивают друг друга беспощадно, иногда без всякой злобы, а так, "спроста"». Крестьянин Архангельской губернии, тоже «скромный в трезвом виде», «напившись, преображается»: устраивал драки с «членовредительством и смертоубийством» ^[49]. В начале XX в. архангельский губернатор с тревогой отмечал: «За последнее время с каждым годом все более стала развиваться торговля водкой, пьянство усиливается, как результат, нарождается хулиганство, вносящее страшную дезорганизацию в ход крестьянской жизни» ^[49].

Деревенские пьяницы приносили много горя своим семейным. В пьяном виде они дебоширили и считали своим долгом колотить жен. Например, в с. Сороках Бузулукского уезда Самарской губернии за пять месяцев 1893 г. волостной суд рассмотрел 50 дел о побоях крестьянок и 40 дел об оскорблении женщин словами. В этом селе на пять тысяч населения приходилось 22 питейных заведения ^{[22, c. 277]}. По сведениям В. Птицына, изучавшего деятельность волостных судов Саратовской губернии в конце XIX в., они часто без жалоб и заявлений привлекали к суду и наказывали пьяниц, «для примера и страха другим». Так, крестьянина З. за пьянство и неплатеж податей и крестьянина О. за пьянство и буйные поступки приговорили к наказанию розгами ^{[40, c. 86]}. По утверждению орловских крестьян: «Пьяница, пропивающий имущество, жестоко осуждается. За мотовство и пьянство, когда на это жалуются начальству – предают волостному суду» ^{[10, д. 120а, л. 43]}. Сельское общество не оставалось безучастным в тех случаях, когда глава семейства по причине пьянства расточал имущество, что в свою очередь грозило потерей платежеспособности крестьянского двора.

Совершение преступления в состоянии алкогольного опьянения сельские жители считали смягчающим вину обстоятельством. По этому вопросу русские крестьяне, вне зависимости от географии проживания, демонстрировали завидное единодушие, что дает основание считать такое отношение общепринятым в деревенской среде. Крестьяне столичной губернии брань, драку, даже преступление, совершенное пьяным человеком не судили строго: «Не он браниться, а вино проклятое» ^{[44, 2008, т. 6, с. 379]}. По мнению новгородских крестьян, «человеком в нетрезвом виде руководит нечистый, а потому и поступки, совершаемые в такое время, являются делом его рук» ^{[44, 2011, т. 7, ч. 4, с. 285]}. В той же губернии крестьяне с недоумением и сожалением говорили про осужденного за преступление, совершенное в пьяном виде: «Поди-ка пьяный сделал, а трезвый отвечай!» ^{[44, 2009, т. 7, ч. 3, с. 368]}. Другие даже пытались оправдать преступника, говоря: «Он пьян был донельзя, ничего не помнил» ^{[44, 2009, т. 7, ч. 2, с. 407]}. Таким образом, народные воззрения по этому вопросу кардинально отличаются от точки зрения современных законодателей.

Употребление алкоголя в русской деревне конца XIX – начала XX в. зависело от степени его доступности, характера аграрного труда, бытования в деревне «пьяных» обычаев, отношения к пьянству жителей села. Традиции общинного уклада, православие русской деревни, консерватизм сельской жизни, интересы собственного хозяйства – все это факторы, которые удерживали крестьянство от повального пьянства. Крестьяне, в большинстве своем, осуждали неумеренное употребление алкоголя, хорошо сознавая, что следствие этого является хозяйственное разорение дворов, рост преступности в селе, разрушение мира и лада в семьях.

Распространению пристрастия к алкоголю деревенских жителей способствовали возросшая социальная мобильность крестьян, участившиеся связи с городом, и как следствие ослабление контроля со стороны сельского прихода и крестьянской семьи. Социальные катаклизмы начала XX в., как и в целом, модернизация страны, вели к ломке традиций сельского мира. Рост девиантного поведения крестьян, во всех его проявлениях, стал закономерным следствием утраты привычных жизненных ценностей селян, ослабления религиозных чувств в крестьянской среде, увеличения доли маргиналов в русской деревне.