National security and national interests: phenomenological characteristics

Bidova Bela Bertovna PhD in Law Docent, the department of Criminal Law and Criminology, Chechen State University 364060, Russia, respublika Chechenskaya, g. Groznyi, ul. A. Sheripova, 32 bela_007@bk.ru Other publications by this author

В течение последних двадцати лет (весьма непродолжительного срока с точки зрения развития теоретических направлений в науке, но все же) было издано множество научных публикаций, изучив которые можно отследить происходящие изменения в понимании безопасности. Наряду с этим, общая теория права еще не дает полной и структурной картины как о правовой форме и сути общенациональной безопасности, ее смысловых особенностей, так и о способе ее достижения.

На Западе тема безопасности выделена в самостоятельный раздел концепции межгосударственных отношений (security studies), более того, в отдельный учебный предмет. В России же данная область научного знания еще не сформировалась, и только наметился ее предмет и особенности, полного определения с ними еще не произошло, в отличие от прочих – сопредельных – отраслей политологии (конфликтологии, изучения проблем войны и мира и т.д.)^[1,с.102].

В итоге, неразрешенность этой проблемы провоцирует образование конкретных пробелов и противоречий в функционирующем законодательстве России, а также в правоприменении, что, в результате, негативно сказывается на процессе формирования условий для достижения безопасности общенационального уровня.

Поэтому с позиции науки и практики огромное значение имеет осуществление всеохватывающего и структурного анализа созревания и эволюционирования общенациональной безопасности в России, важным элементом, которого можно назвать исторические знания и исследования, проведенные российскими и западными учеными, которые, думается, помогут составить общее представление об этом явлении, а также оценить возможности развития и последующего улучшения процесса юридического обеспечения общенациональной безопасности нашей страны.

Разумеется, начинать изучение категории «общенациональная безопасность» необходимо, в первую очередь, с рассмотрения самого понятия «безопасность».

Причем имеет смысл уточнить, что безопасность (все ее разновидности – государственная, общенациональная, экономическая, информационная, экологическая, демографическая и пр.) с полной уверенностью можно причислить к наиболее важным научным и правоприменительным категориям современности. Безопасность, являясь лейтмотивом функционирования социума, претерпевает изменения одновременно с происходящими в нем изменениями. Это обуславливает необходимость постоянного отслеживания состояния ее основных свойств и содержательной нагрузки. ^[2,с.96]

Отметим, что в древности безопасность понималась людьми тривиально, житейски, как течение жизни вне опасности и угроз. Именно так понимали слово «безопасность» мудрецы Древней Греции: например, Платон, употребивший данный термин в своем философско-правовом трактате «Государство», посвященном государственной системе и задачах, стоящих перед идеальным государством; или Аристотель, усматривавший основную угрозу общественной стабильности в неполноценности политического устройства государства ^[3,с.92].

В Средневековье безопасность рассматривали как «уравновешенное душевное состояние людей, характеризующееся восприятием действительности с позитивной стороны, убежденностью в собственной защищенности от всяческого рода опасностей» ^[4,с.150]. Но данная трактовка не стала общеупотребительной у европейцев и до XVII века в практической плоскости появлялась только в единичных случаях.

Повсеместно слово «безопасность» стало употребляться после того, как его в своих научных трудах использовали такие мыслители XVII – XVIII веков, как Г.В.Ф. Гегель, Т. Гоббс, И. Кант, Д. Локк, Ж.Ж. Руссо, Б. Спиноза и пр. Эти мыслители видели в безопасности положение вещей, при котором субъект ощущает себя абсолютно спокойным, поскольку объективной опасности (физического или нравственного характера) не наблюдает.

Разумеется, будет неправильным убедить себя в том, что именно в то время сложилась адекватная оценка понятия «национальная безопасность» в ее современном понимании. Но позже в научных изысканиях произошла актуализация концепций указанных ранее философов о взаимной связи общественной безопасности и безопасности отдельного гражданина, о значении государственных структур в обеспечении этих видов безопасности и о рамках полномочий государственных органов, об отношениях между государством и социумом в этом аспекте.

Т. Гоббс писал, что «мощь является благим состоянием, поскольку служит инструментом в достижении жизненного положения, при котором отсутствуют опасности, а при безопасной жизни наша душа пребывает в спокойствии и умиротворении» ^[5,с.369]. В отличие от него, Д. Локк ставил на разные стороны весов «безопасность народа и безопасность страны» ^[6,с.356].

И. Кант в своих политико-юридических трудах акцентировал внимание на неизбежности разделения понятий «внутренняя безопасность» и «внешняя безопасность» по отношению к государству и гражданскому обществу, взаимной зависимости общенациональной безопасности всяческого государства и безопасности мирового сообщества, концептуальных основах обеспечения мира во всем мире, являющегося беспримерной опорой безопасности ^[7,с.257].

В научных разработках Гегеля прослеживается оценка государства как «материи, которой свойственна нравственность и самосознание». Он был уверен, как считает М.А. Молчанов, что деструктивные тенденции по отношению к социальной морали, претворяющиеся в жизнь посредством разрушения семейных основ, нравственной деформации личности, трансформации духовного сознания и т.д., обуславливают разложение моральных начал, которые обеспечивают выносливость государства по отношению к внешним, международным угрозам и внутренним противоречиям ^[8,с.151].

Надо сказать, что в Российской империи понятие «общенациональная безопасность» очень долго не входило в социально-политический оборот. Лишь с конца XIX века оно стало широко применяться (теоретически и практически) в политологической и юридической сферах. А.С Лунгу, анализируя труды М. Сперанского о "Плане государственного преобразования" отразил свое мнение о данном вопросе, заключающееся в том, что перед всеми правовыми институтами стоит задача установить всеобщую безопасность граждан и материальных благ. Он утверждал, что «безопасность гражданина и материальных благ является естественной ценностью номер один для любого члена общества» ^[9,с.126].

Это мнение созвучно с позицией Г.З. Щербакова, входящего в число российских основателей учения о праве, полагающего, что люди объединяются в социум, главным образом, потому, что хотят чувствовать себя в безопасности и защитить свое имущество. Соглашаясь с условиями членства в общественной структуре, они лишают себя в пользу высшей власти в этой структуре (государстве) только определенной части собственных прав (права создавать специальную систему для реализации безопасности, права подвергать наказанию возмутителей спокойствия и пр.). По этой причине нельзя допустить, чтобы верховная власть была неограниченной и распространялась на права людей, сохраненные ими за собой и не переданные ей на договорной основе (ни вследствие объединения в единое сообщество, ни вследствие признания гражданства). У государства может быть любая форма устройства (государственного правления). Однако наилучшей признается та, которая способна дать государству и его гражданам наибольший уровень безопасности. В Российской империи такой формой правления стала конституционная монархия, предоставляющая всем подданным возможность применения наиболее резонных, мудрых законов и наилучшим образом обеспечивающая безопасность подданных и государства ^[10,с.90].

Р.Ф. Идрисов считает наиболее совершенной политической моделью централизованное государство, которое использует все имеющиеся у него средства для сдерживания конфликтующих сторон и обособленных неофициальных единиц с приматом справедливого распределения и вследствие этого обеспечивает неуязвимость, стойкость общественной среды и безопасность страны ^[11,с.47].

По мнению А.Д. Градовского, написавшего научную работу «Начала русского государственного права», государство не устоит и погибнет, если не будет достигнуто состояние безопасности ^[12,с.31].

Политическим идеалом П.И. Новгородцева, по аналогии с позицией Гегеля, было правовое государство, способное объединить «интересы разных классов, групп и отдельных лиц во имя совместного существования», «совмещая личные потребности в целях полноты всеобщего благополучия», гарантируя, таким образом, безопасность нации ^[13,с.241]. Позже автор в своем сочинении «Кризис современного правосознания» изложит свой путь обоснования связи устойчивости государства и духовно-правовых установок гражданина. Ученый был уверен в том, что кризис правового сознания обязательно приведет к кризису государства. Аналогичный результат неизбежен при протекании процесса в обратном направлении (кризис государства обусловит кризис правосознания личности) ^[14,с.18].

Довольно значимыми в деле осознания самостоятельной в правовом отношении силы человека, уяснения надлежащих средств и требующейся обстановки для защиты его душевного спокойствия от угроз полного контроля, выступающего условием безопасности гражданина, стали философско-социальные теории таких ученых второй половины XIX века, например, И.А. Ильин ^[15,с.306].

Как видим, через исследование корреляции социума и государства (при учете, что государство играет ведущую роль, являясь основным помыслом российской истории) отечественные мыслители XIX века спроектировали уникальную парадигму процесса формирования и развития социальных систем, их значения в установлении государственной власти, создания специальных структур для реализации безопасности социума и государства.

При этом в энциклопедиях того времени категория «безопасность» описывалась как «состояние, при котором отсутствует угроза опасности» ^[16,с.31]; «защищенность от какой-либо опасности»; «недоступность любого рода опасности; невредимость, неуязвимость» ^[17,с.100].

В деловых бумагах Российской империи чаще всего встречалась формулировка «защита общественной безопасности», что подразумевало под собой работу, связанную с противодействием преступлениям государственной направленности. Например, в Положении о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия от 14 августа 1881 года понятия «государственная безопасность» и «общественная безопасность» используются как взаимозаменяемые термины.

В СССР категория «безопасность» стала синонимичной заменой понятия «государственная безопасность», официально введенного в употребление 1934 году в момент создания в структуре НКВД Главного управления государственной безопасности. Причем содержание категории «государственная безопасность» в определенном смысле передавало официальную позицию власти о превалировании государственных интересов (а значит интересов рабочего класса) над общественными интересами вообще и интересами отдельного человека («социум для государства»).

Словосочетание «государственная безопасность» внесли в содержание Основного Закона СССР (п. «и» ст. 14 гл. 2) в 1936 году, что означало его официальное признание. После этого его стали использовать в деловых бумагах и в юридической литературе того времени. ^[18,с.19]

Показательно то, что за формальным включением словосочетания «государственная безопасность» в советский документооборот не последовало предоставление его трактовки. Поэтому очень долго этим термином пользовались, не имея официально закрепленного обоснования его сущности. Лишь в середине ХХ века были сделано ряд попыток его исследования, отраженных в соответствующей юридической литературе.

За время существования Советского Союза теория безопасности претерпела существенные изменения, которые происходили поэтапно. В первом приближении мы можем увидеть три этапа ее эволюции: «традиционный», «этап обновления» и «время нового политического мышления».

Российской концепции безопасности до середины 70-х годов прошлого века по факту не существовало. Однако эта тема изучалась в привязке к марксизму-ленинизму и историческому материализму ^[19,с.101].

Этап модернизации учения о безопасности длился с середины 70-х до середины 80-х годов прошлого века. Он характеризуется появлением в трудах отечественных деятелей науки новых концепций и методологий исследований. Среди сонма методологических подходов того времени стоит выделить системный и имеющий к нему отношение структурно-функциональный анализ (трактуемый с позиции марксизма); среди теорий – теорию международных режимов, баланса сил, взаимозависимости, геополитики и пр. ^[20,с.11]. На этом этапе была сформирована отечественная (советская) концепция международных отношений, заложившая основы учения о безопасности ^[21,с.8]. Заметное распространение и некий обособленный курс получил вопрос разоружения ^[22,с.94].

В период «нового политического мышления» имеющиеся на тот момент в советской науке доктрины безопасности были заметно изменены, классовое видение сути безопасности полностью исчезло. Методологические подходы вобрали в себя пришедшие к нам с западных стран принципы либерализма, социал-демократии и глобализма. Получили распространение следующие идеи: взаимосвязанности мира в экономическом, политическом и культурном отношении; нецелесообразности политического соперничества стран (союзов стран) за превосходство в сфере вооруженных сил; потребности в пресечении противостояния между двумя социально-политическими структурами, демилитаризации и перевода военных предприятий на производство изделий широкого потребления; приоритетности всечеловеческих интересов и насущной потребности во взаимодействии по решению мировых проблем ^[23,с.154].

В итоге, юриспруденция советского периода развития образовала некоторую основу последующего научного постижения общего понятия «безопасность» и ряда его разновидностей – государственной, международной, общественной и пр. видов безопасности.

Советская юридическая наука оставила в наследство также и такие разработки, которые использовать в послесоветской стране можно только отчасти, потому что:

1) проникнутый идеологией (классовый) подход к рассмотрению проблем безопасности невозможно применить в сложившейся в России обстановке, связанной с построением демократического государства;

2) советская наука не использовала (по факту игнорировала) термины «национальная безопасность» и «национальные интересы», считая их «буржуазными небылицами», выдуманными приверженцами политического реализма с целью легитимации наступательной империалистической стратегии западных стран. В ситуациях, затрагивающих интересы Советского Союза или иных социалистических стран, ученые СССР считали необходимым пользоваться словосочетаниями «безопасность Советского Союза», «государственная безопасность», не касаясь таких существенных составляющих общенациональной безопасности, как общественная и индивидуальная безопасность. Характерно, что даже третий, последний этап развития советской теории безопасности, заявивший о необходимости выхода за пределы классового подхода, не преодолел данный пережиток марксистского учения. Поэтому отечественные исследователи и политические деятели были вынуждены постигать такое явление, как «национальная безопасность» заново и дискуссионным способом принимать решение о содержательном наполнении данной в какой-то степени метафизической категории.

3) теории безопасности советского периода были не только идеологизированы, но и разработаны под потребности противостояния двух социальных структур периода «холодной войны». В постсоветское время произошла трансформация самого понятия международной безопасности, изменился геополитический расклад, претерпели изменение предпочтения Российского государства на международной арене, и поменялась структура его военно-политических альянсов. Изжившие себя теории уже не соответствовали существующей действительности.

В 90-х годах все так же происходит увеличение круга проблем и, разумеется, объема знаний в сфере безопасности, нуждающегося в проработке. Упор делается на исследовании различных проявлений и уровней безопасности, а также на абстрактных или визуальных представлениях о международной безопасности, ее механизмах, организации и институтах. В отдельных научных трудах освещается тема национальных интересов и национальной безопасности Российского государства, его места в структуре международной безопасности, а также исследуются определенные региональные и функциональные типы и системы безопасности ^[24,с.95].

В постсоветскую эпоху российская научная мысль стала полностью открытой для взаимодействия с внешней средой и в это время источники, из которых ученые черпали данные о концептуальных основах безопасности, условно делились на три составные части:

а) западные концепции, берущие за основу классические либеральные, реалистские, глобалистские операционные модели, а также их противоположность – постпозитивистскую парадигму. Принимая в расчет особенности круга проблем, имеющихся у Российского государства, распространение получили теории, базирующиеся на реализме, и геополитические парадигмы;

б) отечественные, не имеющие ничего общего с марксизмом, философско-политические направления (евразийство, цивилизационный подход Н. Данилевского, панславизм, русская религиозная философия конца XIX – начала XX вв. и т.д.);

в) реформированный марксизм, граничащий с европейской социал-демократической идеологией.

Необходимо признать, что после того как Советский Союз распался и образовалась Российская Федерация, произошло заметное изменение понимания проблематики безопасности национального и международного уровня, как политическими, так и научными деятелями. И это вызвано огромным множеством причин.

1) Новообразованной России (как с позиции территории, так и с позиции политики) требовалось создавать свою идентичность. В плане безопасности это значило, что необходимо четко и безошибочно определить круг национальных интересов, установить наличие угроз и опасностей для безопасности государства.

2) Новой России потребовалось по-новому взглянуть на свое значение и роль в структуре международных отношений, в том числе найти ресурсы, требуемые для реализации стоящих перед ней задач во внешней политике.

3) Вследствие распада Советского Союза и завершения широкомасштабного военно-политического противостояния социалистической и капиталистической идеологии произошло решительное изменение корреляции военного и невоенного фактора безопасности национального и международного уровня. Для Российской Федерации особое значение стали играть с позволения сказать «мягкие» (мирные) аспекты безопасности. Отсутствие объективной внешней угрозы военного плана привело к снятию с повестки дня темы «жесткой» (военной) безопасности. Власти России оказались перед необходимостью немедленного разрешения многочисленных новых для нее проблем: уязвимости новообразованных границ государства, нелегальной миграции, настоящего кризиса в сфере демографии, проявлений терроризма, наркобизнеса, незаконного перевоза товара через границу, конфессионального, этнонационального и политического экстремизма, сепаратизма, притеснения русского языка на территории постсоветского пространства, появления массовых эпидемий и пр.

Надо сказать, что в военной доктрине РФ 1993 года приоритет, как и ранее, отдавался внешним вызовам безопасности России: пограничным конфликтным ситуациям локального характера, территориальным притязаниям зарубежных государств к России, росту численности участников существующих военных коалиций и пр.

Лишь в Концепции национальной безопасности 1997 года первый раз было внятно обозначено понимание того, что наибольшую опасность для России представляют внутренние вызовы – кризис базовых экономических ценностей, социально-политическая нестабильность, этнические конфликты, экстремизм религиозной направленности, терроризм, сепаратизм и т.д. ^[25,с.101].

4) Современное Российское государство было вынуждено начинать конструирование механизма обеспечения национальной безопасности с нуля, так как довольно действенно функционирующая в советском прошлом система не подходила к новой действительности и не справлялась с имеющимися в государстве проблемами. В итоге, страна столкнулась с необходимостью кардинального реформирования вооруженных сил, специальных служб и прочих силовых ведомств для приведения аппарата в соответствие с новой реальностью.

5) Российское государство оказалось лицом к лицу с создавшимися после прекращения конфронтации двух политических систем новыми геополитическими условиями. В Европе окончательно сформировался Европейский Союз, ставший новым центром силы, как в отношении экономики, так и военно-политической сферы. Параллельно с этим Североатлантический Альянс упрочил свое положение путем расширения членства и области своего влияния. Также данный военно-политический блок продекларировал свои намерения стать ключевым гарантом безопасности Европы и трансатлантической зоны, сделав менее значимыми прочие международные организации, такие как ООН, ОБСЕ и др.

В создающейся архитектуре региональной безопасности Российскому государству было непросто защитить свои интересы и обрести определенный вес. На первых порах, мысля инерционно, военно-политическое руководство страны расценивало все действия Запада (в особенности рост членства НАТО) как главный вызов собственной национальной безопасности. Однако позже российская элита поняла, что страна не застрахована от более существенных угроз со стороны Юга, начиная с кавказской территории, и заканчивая Таджикистаном и Афганистаном. В отношении дальневосточного региона Российская Федерация также должна быть на чеку, балансируя между Китаем, Японией и США, борющимися за влияние в нем. ^[26,с.181]

6) Советский Союз распался и, соответственно, появилась необходимость в построении новой российской общности, одновременно с этими процессами стартовали процессы глобализационные. Они не только способствовали появлению положительных перемен (окончание «холодной войны», прекращение противостояния стран за превосходство в сфере вооруженных сил, возрастание уровня взаимодоверия, демилитаризация, перевод военных предприятий на производство товаров широкого потребления), но и существенно снизили степень экономической, финансовой, экологической, антитеррористической, наркотической, миграционной, эпидемиологической, информационной, этнокультурной безопасности всех стран мира. Свойственное глобализационному периоду стремление к обобщению и типизации закономерно обусловило возникновение угроз национальным устоям и ценностям, а также независимости разного рода стран. Российская Федерация (наравне с другими государствами) стоит перед необходимостью определения своей позиции относительно глобализации и поиска наиболее приемлемой реакции на идущие в ее сторону угрозы.

Также стоит отметить, что во многих официальных актах, составленных организациями, имеющими в международной среде в период с 1980 по 1990-е годы определенный вес, начиная с «комиссии Бранда» и заканчивая «комиссией Юга» и участниками «Стокгольмской инициативы», было объявлено о необходимости полной переоценки методов достижения безопасности, осуществления смещения акцентов с разоружения в пользу ликвидации экономико-социальных и прочих источников напряженности невоенного характера.

В 1987 году была проведена под эгидой ООН международная конференция по связи между разоружением и развитием, в 1990 году в Ташкенте состоялась встреча специалистов по невоенным факторам безопасности. Эти мероприятия объединяет то, что во время их проведения произошло официальное одобрение расширенной дефиниции понятия «безопасность», в которую были включены такие пункты, как невозможность осуществления внешними силами нажима на политическую и экономическую сферу, возможность реализации странами национальной эволюции и прогресса без каких-либо ограничений, а также удовлетворения ключевых потребностей и прав человека. ^[27,с.120]

Весь этот перечень процессов и закономерностей определил направление стратегического планирования национальной безопасности отечественной научной мыслью.

Ответом на настоятельную потребность в осуществлении разработки новой теории безопасности в России является новый крен в диалектическом споре о сути категорий «безопасность» и таких ее разновидностей, как государственная и национальная безопасность.

Немного отойдя от основной темы нашего исследования, заметим, что активное применение понятий «безопасность», «национальная безопасность», «государственная безопасность» в различных случаях, имеющих отношение к политике и праву, может ввести неосведомленного человека в заблуждение, заставить думать его, что эти понятия не только очень значимы и актуальны для науки и в практической плоскости, но еще и в полной мере изучены и освоены.

На деле же еще не сформирован обоснованный наукой метод исследования содержательного наполнения и корреляции соответствующих вопросов; в законодательной документации и научной юридической литературе можно наблюдать хаотичное применение всех этих категорий: безопасность, государственная безопасность, национальная безопасность, безопасность государства.

Сложившееся положение еще больше затрудняет то, что до сих пор не выработаны законные (нормативные) дефиниции и формулировки. Это связано с тем, что составитель закона воспринимает категорию «безопасность» без ее увязки с категориями «национальная безопасность» и «государственная безопасность». В безопасности он видит состояние безопасности наиболее существенных интересов человека, социума и государства от угроз внешнего и внутреннего свойства. Причем законодатель не уточняет, какая безопасность в данном случае имеется в виду – национальная или государственная, и ничего не говорит о том, разные это понятия или нет.

В итоге получаем неразрешенную проблему, связанную с тем, что в ряде случаев в ходе исследования сущности категории «безопасность», содержащейся в федеральных нормативно-правовых актах, можно подумать, что имеется в виду государственная безопасность, а в ряде других случаев – что безопасность национальная.

Объяснить такую ситуацию по большей части можно тем, что целью составителя законов является совместить в предложенной им дефиниции интересы человека, государства и социума, хотя в реальности эти интересы не всегда сходятся.

Попытаемся описать (кратко, так как ниже еще будем говорить о безопасности употребительно к безопасности национального уровня) то, как мы понимаем суть понятия «безопасность».

Характерно, что с точки зрения этимологии термин «безопасность» имеет следующее значение: «состояние вне опасности, невредимость, незыблемость, устойчивость»; «состояние, при котором отсутствует угроза опасности кому-либо, чему-либо». Имеется и другая формулировка слова «безопасность»: состояние и закономерность эволюционирования защищенности наиболее существенных интересов общества и его систем от угроз внешнего и внутреннего свойства или «конечный итог общественной деятельности по созданию условий для реализации положения, при котором человек, общество и государство находится в полной безопасности».

В юридической литературе говорится, что появление такого рода деятельности есть общественным явлением обусловленным необходимостью урегулирования существующего противоречия между реально наличествующей опасностью и потребностью гомо сапиенса, обладающего интеллектом, социальной единицы, сообществ и общества купировать ее, свести к минимуму, ликвидировать ее последствия. Под безопасностью подразумевается социальная активность субъекта (реализующая потребность существа, обладающего интеллектом, социальной единицы и пр.) и объекта активности – существующей действительности, являющейся источником тех или иных угроз опасности. ^[28,с.21]

Юридические энциклопедии содержат в себе определение слова «безопасность» (англ. safety, security), понимающееся как «положение, при котором наиболее существенные интересы человека, социума и государства защищены от угроз внутреннего и внешнего свойства. В качестве главных объектов безопасности выступает человек (его права и свободы), социум (его ценности материального и духовно-нравственного характера), государство (его строй (конституционный), независимость и целостность территорий)». Данная дефиниция отталкивается от слова «безопасно», означающего отсутствие опасности, неопасность, и «безопасно», означающего состояние без угроз опасности ^[29,с.774].

В.И. Митрохин, к примеру, предлагает свою формулировку безопасности: «степень защищенности окружающей нашу жизнь среды, чести, достоинства, аксиологической системы, социальных пластов, социума, человечества вообще» ^[30,с.28]. Однако исследователь ничего не пишет о национальной безопасности.

Авторами предлагается на обсуждение еще и такая дефиниция безопасности: «деятельность разумных существ, социума, страны, международного сообщества, наций, касающаяся определения (осмысления), предотвращения, смягчения и отражения угроз и опасностей, которые могут привести к их смерти, уничтожить основные ценности духовно-нравственного и материального порядка, причинить недозволительный (нестерпимый с субъективной и объективной стороны) вред, преградить дорогу к дальнейшей эволюции» ^[31,с.193]. Мы считаем, что эта дефиниция недостаточно хороша из-за сосредоточенности ее составителя на угрозах безопасности и процедуре (требованиях) ее реализации, а не на особенностях (среди прочего, сути и содержательном наполнении). Ведь безопасность является, главным образом, неким подвижным состоянием, для сохранения которого предпринимаются сообразные специальные меры.

Если попытаться обобщить вышеприведенные определения авторов, то безопасность можно будет определить как общественно-правовое положение, состоящее из целого комплекса условий и аспектов, способствующих результативной реакции на появление угроз наиболее существенным интересам человека, социума и государства, что приводит к их защищенности от неблагоприятного влияния.

Стоит сказать, что одновременно с научными исследованиями и постоянными спорами в общественно-политической среде, в России не переставала вестись работа по выработке подлежащей закреплению на законодательном уровне доктрины безопасности, представлявшая собой принятие множества нормативных актов, посвященных разработке стратегической политики России после завершения конфронтации двух политических систем, в том числе теме безопасности.

В частности, первый раз законодатель попытался закрепить дефиницию категории «безопасность» на законодательном уровне в Законе РФ «О безопасности», который был учрежден Постановлением Верховного Совета 5 марта 1992 года. В этом законе, в ст. 1 было приведено определение рассматриваемого понятия в следующем виде: состояние защищенности наиболее существенных интересов индивида, социума и страны от угроз внешнего и внутреннего порядка.

Данный способ формулирования понятия, заданный составителем законов, предоставил возможность выхода за рамки понимания безопасности, которое имело место в советское время. Тем не менее словосочетание «общенациональная безопасность» в законодательной плоскости еще не нашло применения.

Данный термин (общенациональная безопасность) первый раз было употреблено на официальном уровне в 1995 году, в Федеральном законе «Об информации, информатизации и защите информации» и далее - в Концепции и Стратегиях национальной безопасности 1997, 2015 и 2015 гг. Есть все основания согласиться с мнением ученых, согласно которому использование понятия «национальная безопасность» в официальных документах Российской Федерации стало фактором, обусловившим активную исследовательскую деятельность отечественных ученых по теоретико-методологическому обоснованию этого понятия, выработке его научного определения и выяснению сущности, отражаемой им социальной реальности. ^[32,с.44].

В целом же, рассмотрение понятий «безопасность», «государственная безопасность» и «национальная безопасность» показывает, что они имеют единую сущность - некое социальное состояние, при котором обеспечивается развитие личности, общества и государства, защита национальных интересов от внутренних и внешних угроз.

Путь развития РФ в XXI веке – это соединенные с безопасностью регионов и общей коллективной безопасностью безопасность индивида, семьи, общенациональная безопасность. Причем под общенациональной безопасностью подразумевается положение, при котором защищены национальные интересы от угроз внешнего и внутреннего свойства, создающее условия для эволюционного развития человека, социума и страны. Национальная безопасность в целом представляет собой своеобразную систему гарантий защиты жизненно важных интересов государства, общества и личности от внутренних и внешних угроз. Со своей стороны отметим, что данный подход во многом реализован в настоящее время в Стратегии национальной безопасности 2015 года, в соответствии с которой национальная безопасность выступает как «состояние защищенности личности, общества и государства от внутренних и внешних угроз, при котором обеспечиваются реализация конституционных прав и свобод граждан Российской Федерации, достойные качество и уровень их жизни, суверенитет, независимость, государственная и территориальная целостность, устойчивое социально-экономическое развитие Российской Федерации» ^[33].

Знаменательно, что здесь первый раз на законодательном уровне социум воспринимается как автономный объект безопасности, равной частью триединства, образующего национальную безопасность (имеется в виду еще государство и человек), выявляются интересы социума в сфере безопасности, описываются угрозы данным интересам и делаются наметки методов борьбы с ними, констатируется факт взаимной связи и взаимной зависимости безопасности страны и социума и, в свою очередь, ожидается взаимодействие государственных структур и социума в области безопасности.

Думается, что составление, утверждение и вступление в силу данных официальных актов говорит об окончании значимого этапа в создании и совершенствовании как доктрины безопасности в целом, так и доктрины общенациональной безопасности в РФ.

В связи с этим может появиться вполне логичный вопрос, по какой причине в России, в которой так исторически сложилось, что всегда в нормативных актах использовалось словосочетание «государственная безопасность», было решено ввести в употребление в законодательной сфере словосочетание «общенациональная безопасность», и каким есть его содержание.

Чтобы ответить на данный вопрос, необходимо, в первую очередь, ознакомиться со сложившимся в политической сфере Запада мнением о положении категории «национальная безопасность», которое наилучшим способом отражает такой ее художественный образ, как: давно наступившее превращение в «священную корову» либерального способа мышления, подобно демократии или прав человека ^[34,с.32]. Так, в английском Билле о правах 1689 года безопасность связывается с общностью мира и спокойствия нации и благополучия страны. Можно привести еще один пример: подобный тезис был включен и в Декларацию независимости США (1776 г.), где устанавливается, что правом и обязанностью народа есть гарантирование безопасности, а обязанностью власти – предоставление населению условий для реализации безопасности и счастливой жизни ^[35,с.158].

Отметим, что само по себе понятие «национальная безопасность» вошло в общественно-политический обиход довольно недавно. Имеется мнение, что первый раз данный термин применил в 1904 году в своем Послании Конгрессу Т. Рузвельт, на тот момент являвшийся президентом США.

Выстраиваемая в США парадигма национальной безопасности основана на методологиях, выработанных в 50-х гг. прошлого века гражданином этой страны, политологом Г. Моргентау, согласно которой данное явление подразумевает под собой безопасность индивидуумов, социума и страны. На законодательном уровне рассматриваемая категория была закреплена после завершения Второй мировой войны с принятием в 1947 году закона «О национальной безопасности», где описывалась как условие жизнедеятельности страны, являющееся итогом оборонительной (охранительной) деятельности, делающей страну устойчивой к угрозам внешнего и внутреннего порядка, имеющим публичный и вредительский характер.

Здесь, однако, необходимо кое-что уточнить: формирование теории национальной безопасности происходило при использовании информации, предоставляющейся буржуазной правовой наукой и правоприменительной практикой, а в западноевропейских странах и США устоялось мнение, что эти источники рассматривали категории «нация, то есть население», и «государство» как синонимичные, тождественные. В соответствии с французским правом граждане Франции, несмотря на их принадлежность по рождению к той или иной нации, классу и т.д., невзирая на язык, на котором они говорят, и приверженность к той или иной этнической культуре, считаются французами, а само государство Франция расценивается как однонациональное. Подобное положение вещей мы видим и в США, где гражданство признается за любым гражданином, у которого есть американский паспорт, и его происхождение, этнокультурные особенности и семейные заветы предыдущих поколений уже не имеют никакого значения.

В странах Западной Европы и США категория «общенациональная безопасность» признается чем-то более объемным, чем понятие «государственная безопасность». Этот факт подтверждает содержательная структура военной концепции США, в соответствии с которой все имеющиеся у страны национальные ресурсы могут быть (и должны) применены не только в оборонительных целях, но и в интересах экспанческой политики, проводимой с целью реализации национальных интересов и разрешения, стоящих перед государством стратегических задач, для эффективного осуществления этой военной экспансии и наилучшего применения ее результатов, а также для снижения риска быть побежденным в этой войне ^[36,с.167].

Иначе говоря, термин «национальная безопасность» дает возможность получить представление о сути национального видения безопасности в США и в странах Западной Европы – их интересов внутреннего и внешнего свойства, стратегических задач и целей, как в обстановке военного, так и мирного времени.

Если рассматривать категорию «национальная безопасность» в данном контексте, то может возникнуть вопрос – подходит ли она для применения в отечественной правовой системе.

Понятие национальная безопасность, вошедшее в первые годы последнего десятилетия XX века в юридический, общественный и политический лексикон, - это всего лишь заимствование западного «national security», которое может иметь два варианта перевода: национальная безопасность и государственная безопасность, что, собственно, и делают многие ученые.

Мы считаем, что эти два понятия не синонимичные. Они имеют разное значение, потому рассматривать их как идентичные нельзя.

Аналогичной позиции придерживается С.А. Проскурин, полагающий, что национальная и государственная безопасность не синонимичные понятия, так как «национальная безопасность» является родовым, более общим понятием, а «государственная безопасность» - видовым, одиночным ^[37,с.130]. Поэтому, при отожествлении этих понятий содержательная структура категории «национальная безопасность» становится более узкой.

Следует сказать, что данное мнение разделяют и другие исследователи, считающие, что в содержание национальной безопасности входят такие категории, как безопасность человека, безопасность социума и безопасность страны.

Проведенное исследование позволило нам говорить о том, что безопасность - это одно из важнейших условий существования любой системы, она не может выступать целью (для демократической системы ценностей такой целью выступает благосостояние общества и его отдельных граждан). Но, будучи условием достижения цели, безопасность одновременно выражает определенное состояние социальной системы и непосредственно связана с защитой государственных интересов.

Таким образом, можно с уверенностью сказать, что национальная безопасность – сложное, многоаспектное явление, требующее рассмотрения:

– в пространственном отношении - как часть международной безопасности употребительно к безопасности в пределах конкретной страны (ее границ);

– употребительно к национальным интересам граждан конкретной страны – как положение, при котором наиболее существенные интересы человека и социума защищены от угроз, способных появится внутри государства и исходящих извне;

– употребительно к угрозам военного характера – как состояние защищенности государства от вероятности начала войны или от иных вызовов независимой эволюции;

– употребительно к независимости страны – как положение, при котором целостность ее территорий защищена и обеспечена возможность быть независимым субъектом межгосударственных отношений.

Существующие на данный момент в российской науке ключевые методы исследования содержания и сущности категории «национальная безопасность», идентичны превалирующему в мире пониманию ее сути. Современная научная мысль выявила главные закономерности формирования данного понятия и доказала, что в структуре власти России эта категория применяется в ее наиболее прогрессивном смысле. Это служит гарантией того, что госорганы будут учитывать разные нюансы процесса создания условий для реализации национальной безопасности, начиная с его классических составляющих (обороны, безопасности государства) и заканчивая актуальными на данный момент составляющими (безопасности в отношении сохранения культурных ценностей, безопасности в экономической сфере, социальной безопасности).

Относительно современного состояния механизма обеспечения национальных интересов следует констатировать его низкую эффективность в силу того, что устранения либо заметной нейтрализации значительной части существующих угроз не происходит. Тем не менее, можно отметить, что современное российское государство предпринимает вполне определенные усилия по совершенствованию механизма обеспечения национальных интересов и обеспечения национальной безопасности.