The pre-crisis state of the law is a global problem of humanity and a threat factor to Russia’s national security

Kokunova Svetlana Dmitrievna Leading Scientific Associate, Center for Study Security Issues of the Russian Academy of Sciences 117335, Russia, Moscow, Garibaldi Street 21B svetlana.nukok@yandex.ru Other publications by this author

Andreev Aleksei Petrovich PhD in History Chief Scientific Associate, Center for Security Studies of the Russian Academy of Sciences 117335, Russia, g. Moscow, ul. Garibal'di, 21 b andreev_a_p@mail.ru Other publications by this author

В среде ученых – правоведов уже более 10-15 лет высказывается озабоченность состоянием российской системы законодательства.

Период 1980-х -1990-х гг., когда произошла революционная смена политических и экономических приоритетов в развитии нашей страны, часто характеризуется как «эпоха взрывного развития гражданского права», коренным образом повлиявшего на развитие всех отраслей законодательства России в переходный период ^[3].

Действительно, замена плановой экономики на свободные рыночные отношения потребовала стремительного, не основанного на правовой науке в силу ее социалистической ориентированности, изменения гражданского и различных отраслей так называемого хозяйственного законодательства. Несколько медленнее, с учетом исследований в области политико-правовых наук, изменился основной закон государства – Конституция, законодательство в области регулирования деятельности государственных органов, затем – уголовное, административное законодательство и процессуальные законодательные акты. Такому же «взрывному», скоропостижному, воздействию были подвержены и другие отрасли законодательства, впитавшие в себя элементы различных правовых систем.

На первом этапе это сыграло свою позитивную роль. Как отмечает профессор юридического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова В.А. Белов, «пожалуй, в истории нашего Отечества не было еще периода, когда значение права в жизни общества в целом и каждого индивида в отдельности настолько возрастало»^[3]. Однако, современное российское право, по мнению В.А. Белова, к сожалению, «существует, применяется и развивается не только без какой бы то ни было помощи со стороны юридической науки и представляющих ее ученых-юристов, но и зачастую вопреки ее «усилиям». Ученые и наука права оказываются как бы на отшибе: право и практика живут сами по себе, правоведение - само по себе» ^[3].

С учетом открывшихся возможностей новой демократии и необходимости развития новой экономической системы правовые инициативы исходили от источников, далеких от правотворчества. Вероятно, тогда и были заложены в основу современной правовой системы Российской Федерации неправильно понятые принципы свободы экономической деятельности и произвольности действий и поступков – разрешено все, что не запрещено законом.

Можно предположить, что длительный период советского времени, в котором право существовало в виде надстроечного аппарата, организма, оказывающего влияние на жизнь граждан без какой-либо обратной связи, логично завершился потребностью активно влиять на его формирование без осознания его системности и сущности и без потребности строгого соблюдения закона. Деформация системы права, затруднившая применение закона на практике, в свою очередь, закономерно привела к тому, что возникающие прецеденты разрешались не при помощи правовых механизмов, а посредством деловой произвольной активности, зачастую далекой от установленных норм.

Еще в 2009 году С.С. Алексеев, выдающийся современный философ и теоретик права, написал статью «Крушение права. Полемические заметки» ^[2], в которой с горечью и сожалением отметил, что в современной истории, в том числе в истории России, право утратило свою сущность как высшее достижение цивилизации и культуры, обитель и гарант свободы людей.

«Право в нынешнюю пору… реально не раскрылось в своих высших характеристиках, не заняло того высокого положения, которое оно по логике истории, исконной своей природе и требованиям жизни призвано занять. То есть оно не стало высшим регулятором поведения людей в их практической жизни…Не менее прискорбен и другой горестный момент…События в реальной жизни развиваются так, что основной поток фактических дел и отношений, требующих по всем данным правового обоснования и решения, проходит мимо права, или, точнее, рядом с ним, лишь время от времени, слегка – «по потребности» - с ним соприкасаясь..» ^{[2, с. 12]}.

Вероятно, это время и явилось временем возникновения современного российского феномена: с одной стороны - активного апеллирования граждан к авторитету права и верховенству закона, необходимости максимального правового урегулирования отношений во всех сферах жизнедеятельности общества и, одновременно, - правового нигилизма, выражающегося в полном игнорировании установленных норм.

При этом следует признать, что в российской действительности призывы к верховенству права не всегда продиктованы стремлением к безусловному соблюдению закона. Нередко они выступают, как это ни парадоксально, средством уклонения от ответственности за определенный произвол на грани нарушения правовых норм.

Примером тому могут служить налоговые правоотношения в «докодексовый» период. Тогда в целях уклонения от ответственности за налоговые правонарушения широко применялись юридические фикции. В условиях отсутствия правового регулирования отношения, имеющего значение для налогообложения, налогоплательщиками (стороной защиты их интересов) стал применяться правовой вымысел – прием, когда действительность подводится под какую-либо условную формулу. Суды, руководствуясь принципом, что все неточности трактуются в пользу налогоплательщика, заполняли этой фикцией пробел в законе. Впоследствии подобного рода «прослойки» нашли свое закрепление в Налоговом кодексе. Кстати заметить, что только часть первая НК РФ – общая - с момента ее принятия до настоящего времени увеличилась в своем объеме в 4 раза. Но бесконечное внесение изменений, к примеру, в тот же Налоговый кодекс РФ влечет за собой изменения в бюджетном, административном, уголовном законодательстве, в законодательстве об отдельных видах деятельности и т.д.

Аналогичная ситуация наблюдается во всех отраслях права. Законодательство растет как снежный ком, создавая на своем пути все больше проблем в правоприменении и незавершенных правовых логических цепочек.

Приведем пример интенсивности внесения изменений в уголовное и уголовно-процессуальное законодательство.

Так, с 1998 года по настоящее время в Уголовный кодекс Российской Федерации, принятый в 1996 году ^[12], были внесены изменения 193-мя законами:

В Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации ^[11], принятый в 2001 году, были внесены изменения 213-ю законами.

Один из последних законов, которым были внесены изменения в Уголовный и Уголовно-процессуальные кодексы Российской Федерации, - Федеральный закон от 19.12.2016 № 436-ФЗ «О внесении изменений в статью 299 Уголовного кодекса Российской Федерации и статью 151 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации» ^[14], - вызвал серьезную дискуссию как на стадии его разработки, так и после принятия ^[1].

В соответствии с этим законом усилена уголовная ответственность за привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности. Установлено, что данное деяние наказывается лишением свободы на срок до 7 лет (в ранее действовавшей редакции - до 5 лет). Ответственность за то же деяние, соединенное с обвинением лица в совершении тяжкого или особо тяжкого преступления либо повлекшее причинение крупного ущерба или иные тяжкие последствия, установлена на срок от 5 до 10 лет (ранее - от 3 до 10 лет).

Кроме того, статья 299 УК РФ дополнена частью 3, в соответствии с которой введена уголовная ответственность за незаконное возбуждение уголовного дела, если это деяние совершено в целях воспрепятствования предпринимательской деятельности либо из корыстной или иной личной заинтересованности и повлекло прекращение предпринимательской деятельности либо причинение крупного ущерба.

Этим же законом проведение предварительного следствия по преступлениям, предусмотренным статьей 169 УК РФ «Воспрепятствование законной предпринимательской или иной деятельности» передано от следователей органов внутренних дел следователям Следственного комитета России.

Уже при подготовке к рассмотрению законопроекта в профильном комитете Государственной думы Правовое управление Государственной Думы представило свое заключение, резюмирующее, что законопроект требует серьезной редакционной доработки ^[5].

Как отметили юристы в Правовом заключении, «из текста проектной третьей части статьи 299 УК РФ не ясно, кто является субъектом данного преступления – следователь, незаконно возбудивший уголовное дело, сотрудники органов дознания, предоставившие следователю недостоверную информацию, послужившую поводом к незаконному возбуждению уголовного дела, руководитель следственного органа, не осуществивший процессуальный контроль, или прокурор, не отреагировавший должным образом на поступившее к нему для утверждения незаконное постановление о возбуждении уголовного дела» ^[5].

Таким образом, сложности правоприменения пролоббированного бизнесом закона очевидны и потребуют дальнейшей корректировки уголовного и уголовно-процессуального законодательства.

Аналогичная ситуация складывается практически во всех отраслях законодательства.

Например, в Федеральный закон «Об общих принципах организации местного самоуправления в Российской Федерации» от 06.10.2003 № 131-ФЗ ^[16] внесены изменения 158-ю законами, в Федеральный закон «О противодействии легализации (отмыванию) доходов, полученных преступным путем, и финансированию терроризма» от 07.08.2001 № 115-ФЗ ^[17] – 48-ю законами, в Федеральный закон «О контрактной системе в сфере закупок товаров, работ, услуг для обеспечения государственных и муниципальных нужд» от 05.04.2013 № 44-ФЗ ^[15] – 41 законом. При этом последний при постоянной его корректировке и обновлении по-прежнему содержит «массив неоднозначных норм, способных привести к правовым коллизиям в процессе взаимодействия всех субъектов контрактной системы, особенно с контролирующими органами» ^[6].

Даже считающаяся в среде цивилистов стабильной, основанной на принципах римского права, часть I Гражданского кодекса Российской Федерации ^[4], претерпела изменения, внесенные в нее более чем 30-ю законами.

Такое массированное изменение законодательства невозможно объяснить лишь реальными потребностями правового регулирования. Многие изменения вносятся хаотично, бессистемно. Законопроекты не получают необходимой проработки и должного обсуждения, принимаются в немыслимые для нормального законотворчества сроки. Такое положение может объясняться лишь тем, что «допуск» к законотворчеству и возможность лоббирования своих интересов получил широкий круг заинтересованных лиц и структур. Сюда относятся как органы государственной власти, так и госмонополии, общественные и политические организации, бизнес-структуры, действующие как непосредственно, так и через лоббистов.

Уже вошло в привычку и стало неотъемлемым для всех сторон нашей общественно-политической и экономической жизни объяснение всех недостатков несовершенством правового регулирования той или иной сферы деятельности и требование изменения законодательства. В то же время практически не замечаются дефекты в правоприменении. «Болезни», связанные с неисполнением законов, «лечим» созданием новых правовых норм, совершенно не заботясь об обеспечении их дальнейшего применения.

Обратная сторона «двойной морали» российского общества в отношении права и закона – не снижающий темпов своего разрастания, хотя и принявший более завуалированные формы, правовой нигилизм.

Правовой нигилизм исследовался многими представителями правовой науки, большинство которых пришло к выводу о том, что эта патология является характерной чертой российского правосознания и определяется ими как «психологически отрицательное (негативное) отношение к праву со стороны граждан, должностных лиц, государственных и общественных институтов, а также фактически правонарушающие действия указанных субъектов; данный феномен выступает как элементом сознания (индивидуального, группового, общественного), так и способом, линией поведения индивида либо коллектива» ^{[8, 9]}. Особенность российского правового нигилизма состоит в том, что он в большей степени представляет собой осознанное негативное отношение субъекта к любым юридическим нормам.

Вместе с тем, некоторые ученые-правоведы полагают, что российское общественное сознание «питается» идеей о приоритете нравственно-этических требований перед юридическими правилами. Современные исследователи феномена отечественного правосознания часто говорят и о такой его особенности, как этико-центрический тип правопонимания. По их мнению, юридические нормы зачастую воспринимаются индивидуальным, групповым и даже общественным правосознанием как некие формализованные нравственные предписания запретительного характера с карательными санкциями ^{[10, 9]}.

Последнее предположение соблазнительно, но вряд ли оно является истиной в российской действительности.

Имеется так же фактор глобального значения, который нельзя не учитывать при исследовании вопроса о состоянии права.

Современное общество перешло на новую ступень развития цивилизации и вступило в век информационных технологий. Это коренным образом изменило восприятие права в целом и законодательства, в частности, как стабильных основ существования государства и общества.

В понимании пользователей информационных систем стираются различия между законами, подзаконными актами, нормативными правовыми и правовыми актами, правилами и инструкциями не нормативного характера. Извлеченный контекст закона или нормативного акта воспринимается без его связи с другими правовыми источниками, что неминуемо ведет к искажению понимания правовой ситуации и неправильной трактовке юридических событий и фактов. В качестве правового может восприниматься любой объект – не только текст, но и различные обстоятельства, деятельность человека и сам человек.

В этом аспекте представляет значительный интерес статья доктора юридических наук, профессора В.В. Лазарева «Толкование права: классика, модерн и постмодерн» ^[7]. Профессор пишет, что юридическая наука в аспекте методологии все в меньшей степени отличается от негуманитарных, углубляя свойственные постмодернизму черты, в том числе:

креативность человека, исследователя;

креативность исследовательского процесса;

конструирование мира, его интерпретацию и восприятие как совокупную множественность интерпретаций;

единство субъекта и объекта познания;

саморефлексию и самокритику исследователя как свидетельство его креативности и соединения субъекта и объекта, поскольку в качестве предмета выступает собственное мышление (когнитивный подход);

стохастичность жизненных процессов и правовых систем, причинно обусловленных только до определенного предела, после которого в дело вступает случай;

разветвленность знаний, отсутствие единого концептуального восприятия реалий, исключающего неопределенность и эклектизм;

диалогизм как необходимое следствие информатизации и вместе с тем отсутствия определенности, которая в классическом правоведении обеспечивалась законом;

движение в сторону особой формы интеграции знания к синтезу классических и неклассических представлений (формирование «синтетического», интегративного понимания права); к соединению детерминистских и индетерминистских представлений (понятие детерминированного хаоса) ^[7].

В современном мире меняется восприятие окружающей среды, информации. Все чаще ученые говорят о доминировании «клиповости», «мозачности» сознания. Внедрение электронных технологий во взаимоотношения государства и граждан все больше в понимании пользователя устраняет грань между правым предписанием и долженствованием, приближая тем самым закон к состоянию правил пользования тем или иным объектом.

С учетом этих и иных факторов можно с уверенностью предположить, что состояние российского законодательства имеет предкризисное состояние, которое можно определить как девальвацию права, - такую патологию правовой системы, при которой существующие средства достижения общественных целей (нормы) становятся неадекватными состоянию общества, в результате чего могут возникнуть непредсказуемые, неуправляемые ситуации, реально угрожающие стабильности общества.

В Стратегии национальной безопасности Российской Федерации ^[13] «национальная безопасность» определена как состояние защищенности личности, общества и государства от внутренних и внешних угроз, при котором обеспечиваются реализация конституционных прав и свобод граждан Российской Федерации, достойные качество и уровень их жизни, суверенитет, независимость, государственная и территориальная целостность, устойчивое социально-экономическое развитие Российской Федерации.

Как указано в Стратегии, национальная безопасность включает в себя оборону страны и все виды безопасности, предусмотренные Конституцией Российской Федерации и законодательством Российской Федерации, прежде всего государственную, общественную, информационную, экологическую, экономическую, транспортную, энергетическую безопасность, безопасность личности.

Авторам не хотелось бы следовать негативной тенденции включать в понятие национальной безопасности всю проблематику деятельности современного общества и тем самым искусственно расширять понятие национальной безопасности. Но следует признать, что наличие в государстве соответствующей его форме системы права и системы законодательства, а также законность, как всеобщая конституционная обязанность соблюдать законы – являются неотъемлемыми и едва ли не основными факторами обеспечения национальной безопасности. Представляется, что этот фактор является недостаточно изученным. Система права и система законодательства пассивны по сравнению с техническими достижениями, и по этой причине их влияние на стабильность и безопасность государства, а также направления дальнейшей модернизации нуждаются в наиболее тщательном исследовании.

Теория национальной безопасности традиционно оперирует результатами политических, социальных, экономических, гуманитарных и других наук, ориентированных на исследование средств обеспечения безопасности человека, общества и государства. Однако современное технологическое развитие общества диктует необходимость использования в изучении проблем национальной безопасности таких наук как математика, кибернетика, логика, системология, конфликтология, синергетика и др. Представляется, что только альянс различных отраслей наук позволит адекватно реагировать на происходящие цивилизационные изменения и обеспечить необходимый уровень национальной безопасности государства.

Происходящие в мире процессы синхронизированы в той или иной мере. Поэтому то, что происходит с законодательством и правом в России, характерно и для других стран. В условиях глобализации и перехода к новым коммуникационным технологиям требуется совершенно новый подход к формированию общеобязательных требований и установлений.

Не обладая существенным профессиональным инструментарием для предложения готовой модели право- и нормотворчества, авторы полагают, что объединение усилий лучших специалистов в области права, информатики и высоких технологий позволило бы разработать новую концепцию системы права и законодательства. Возможно, было бы правильным обратиться к прежнему опыту формирования незыблемых конструктивных Основ законодательства по отраслям права, а детализирующие и процессуальные нормы, относящиеся к механизму реализации законодательного установления, привести к состоянию правил поведения, инструктажа. С учетом все более интенсивного перехода государственно-общественных связей в цифровую систему было бы разумно разработать и предложить такие программы, которые при намеренной или случайной ошибке не допускали бы выполнение любого юридически значимого действия.

Разработка концепции новой системы права и системы законодательства, безусловно, нуждается в предварительном проведении научно-исследовательских изысканий в сфере как гуманитарных так и технических наук, обсуждении в профессиональной среде и на международных симпозиумах.

Но очевидно, что до рождения этой концепции необходимо заморозить хаотичное, массовое производство законов, уделив должное внимание сфере правоприменения.