Роман В. Н. Бердинского «Ты – мне, я – тебе": поэтика психологизма

Кудрявцева Раисия Алексеевна доктор филологических наук профессор, кафедра финно-угорской и сравнительной филологии, Марийский государственный университет 424002, Россия, Республика Марий Эл, г. Йошкар-Ола, ул. Кремлевская, 44, каб. 503 Kudryavtseva Raisiya Alekseevna Doctor of Philology Professor of the Department of Finno-Ugric and Comparative Philology at Mari State University 424002, Russia, respublika Respublika Marii El, g. Ioshkar-Ola, ul. Kremlevskaya, 44, kab. 503 kudsebs@rambler.ru Другие публикации этого автора

Исследование выполнено при финансовой поддержке Российского научного фонда в рамках научного проекта № 22-28-00388 «Марийский роман: история и поэтика».

ВВЕДЕНИЕ

Валерий Николаевич Бердинский (род. в 1950 г.) – современный марийский прозаик, вошедший в региональный литературный процесс в перестроечную эпоху с актуальной для неё социокультурной проблематикой, связанной с изучением состояния провинциального общества в условиях социально-экономического, культурного и нравственно-психологического сдвига.

Опубликованные им книги на марийском языке ^{[4; 5; 6; 7; 8]} и в переводе на русский язык ^{[1; 2; 3]} неизменно подчеркивали природную склонность Бердинского как писателя к короткой прозе, а именно, к рассказам. Единственное исключение в его творчестве в жанровом плане – это роман «Тый – мы­лам, мый – тылат» («Ты – мне, я – тебе») ^[9]. Несмотря на различия, связанные с поэтикой романного жанра (широкие социальные связи персонажа с окружающим его миром, неоднородность проблематики и повествовательной структуры, многоплановость сюжета, многогеройность и др.), данное произведение органично вписывается как в общую концепцию его творчества (человек в условиях социальных перемен), так и в социально-нравственную проблематику переходной (перестроечной) эпохи. Роман «Ты – мне, я – тебе» – о рыночной экономике в сфере обслуживания переходного периода, с которой связывает автора более чем пятидесятилетний профессиональный опыт, нашедший безусловное отражение в произведении (после окончания в 1969 году Чебоксарского кооперативного тех­никума Бердинский приехал в родной Сернур, работал сначала товароведом на торговой базе Сернурского райпотребсоюза, с 1994 года председателем Сернурского районного потребительского общества, в настоящее время является председателем совета потребительского кооператива «Сернурское районное потребительское общество»).

В романе Бердинского, как и в его рассказах, отмечена его склонность как художника к острым и сложным темам, сюжетам (событийным и внутренним) и героям, к глубокому социально-психологическому анализу изображаемой действительности. Ею во многом и объясняются интерес писателя к психологическому повествованию и многообразие форм и приемов психологизма, использование которых, к примеру, позволяет автору «сосредоточить внимание как на свойствах личности, особенностях психического склада героя, так и на его сиюминутном эмоциональном (душевном) состоянии и идейно-нравственных исканиях» ^{[13, с. 269]}. Однако поэтика психологизма в романе «Ты – мне, я – тебе» еще не становилась предметом специального изучения. Роман Бердинского «Ты – мне, я – тебе» аналитически изучен в настоящее время только в аспекте тематики, проблематики и персонажной системы ^{[15; 16]}; также имеются рассуждения самого писателя об идейном замысле произведения в его интервью ^[19]. Поэтика психологизма Бердинского изучалась лишь в разрезе его рассказов [См.: 12, с. 101–107; 13, с. 215–280]. Что касается поэтики психологизма в марийской литературе, в целом, то в филологической науке она системно изучалась пока только применительно к жанрам повести ^[17] и рассказа ^{[12; 13; 14]}.

РЕЗУЛЬТАТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ, ОБСУЖДЕНИЕ

Психологизм в романе Бердинского «Ты – мне, я – тебе» проявляет себя на сюжетном (внутренний сюжет) и персонажном (приемы внутренней характеристики персонажей) уровнях текста, а также он важен в контексте авторских оценок изображаемых событий и явлений (несобственно-прямая речь персонажа, художественная деталь в психологической функции).

Определяя место произведения Бердинского в современной романистике и резюмируя аналитическое рассмотрение персонажей романа, В. Т. Михайлов отмечает следующее: «…писателю в целом удалось передать динамику событий, показать отдельные образы в развитии и через призму их сознания и перипетии судьбы охарактеризовать сложившуюся ситуацию в общественной жизни страны в период перестройки» ^{[15, с. 220]}. Соглашаясь с исследователем, заметим, что развитие этих «отдельных образов» (мы имеем в виду, в первую очередь, образ председателя Тичмарского райпо Петра Кузьмича Ямбулатова) дано не только в событийном, но и в психологическом ключе; кроме того, по своей «внешней» и «внутренней» биографии персонаж заметно приближен к биографическому автору, а рефлексии персонажа сродни нравственным и мировоззренческим установкам самого автора, вся трудовая деятельность которого связана с районным потребительским кооперативом.

Во внутреннем сюжете (в художественном развертывании мыслей и чувств персонажа, в передаче внутренней конфликтности) значительное место отводится внутреннему монологу персонажа, который А. П. Скафтымовым определяется как «монологические размышления персонажей» ^{[18, с. 305]}), позволяющие «приблизиться к наибольшей иллюзии живого процесса эмоционально-мыслительного акта как сложного клубка сталкивающихся мыслей, чувств и разнообразных побуждений» ^{[18, с. 306]}. А в контексте средств выражения авторской позиции максимально важное значение приобретает еще и несобственно-прямая речь персонажа «как форма сближения перспективы (точки зрения) повествователя и героя» [см.: 13, с. 269].

В результате внутренняя сюжетная линия, связанная с главным персонажем Ямбулатовым, становится одной из важнейших сюжетообразующих линий романа, выражающих идею произведения, которую В. Т. Михайлов справедливо определяет так: «Романын тÿҥ шонымашыже – илышын кеч-могай йыжыҥышты- жат чын айдеме лийын кодаш тыршымаш. Автор шижтарынеже: окса огыл, а шÿм-чон яндарлык – айдемын эн кугу поянлыкше. Воктен улшо йолташым окса мешакше дене огыл, а ушыж да чон яндарлыкше дене аклыман. Чын йолташ келшымаште нигунамат пайдам огеш кычал» ^{[15, с. 221–222]} (Основная мысль романа – необходимость оставаться человеком в любой жизненной ситуации. Автор хочет сказать: самое большое богатство человека не деньги, а чистота души. Окружающих людей надо оценивать не по их богатству (букв. мешку денег. – Р. К.), а по их уму и красоте души. Настоящий друг никогда не ищет в дружбе выгоду).

Рассмотрим движение психологического сюжета (центральной сюжетной линии романа) – внутреннее развитие образа Ямбулатова – с выделением ключевых внутренних монологов и несобственно-прямой речи персонажа для обобщения сути внутреннего конфликта в нем и уточнения авторской концепции образа и романа, в целом.

Особенность поэтики психологизма Бердинского – это прослеживаемое на всем протяжении психологического повествования, в том числе связанного с внутренней динамикой главного персонажа, чередование сиюминутных и ретроспективных отрезков текста, сочетание (переплетение) в них внутренних монологов и несобственно-прямой речи персонажа.

Сочетание указанных приемов прямого психологического изображения отмечено уже в начале второй главы – в сцене размышлений Ямбулатова, только что приступившего к своей новой должности (отъехав от конторы, он едет в машине по своим делам): Чынак, идалык пытымеш пел тылзе утларак веле кодын, а райпо ик верыште тошкыштеш. Тӱҥ показатель – товарооборот план – ок темалт. Латик тылзе жапыште аракам ужалыме деч посна ятырлан почеш кодмо. Декабрят нимогай ӱшаным ок пу. ˂…˃ «Кузе ворандарашыже?» – машинаште шинчышыжла шона Пётр Кузьмич, омсаште почылтшо янда гыч йӱштӧ пурымымат ок шиж. Теве кызыт гаражыште лие – ончычсо семынак нимогай вашталтыш уке. Теҥгече адак кок машина шогалын. Тошто улыт, пудыргат. Адакше бензин уке нерген ушештарышт. Идалыклан ойырымо фонд пытен. Респотребсоюзын ойырымыжо. А нефтебазе деч утыжым от нал – нимогай амал денат огыт пу. Тыгеже кок кече гыч чыла машина шогал кертеш. «Ушет кая тиде пашаште, – шона председатель, – йодыш почеш йодыш». ˂…˃ Райпо председатель але самырык. Эше кумло ийымат темен огыл, адакше потребкоопераций паша тудлан у, палыдыме. Тышке логалаш нигунамат шонен огыл ыле, манмыла, омешыжат ыш кончо, а чылажат тыге савырнен шинче ^{[9, с. 22. Далее в статье цитируется данное издание, страницы указываются в тексте в квадратных скобках. Перевод цитат на русский язык везде наш. – Р. К.]} (Действительно, до конца года осталось чуть больше месяца, а райпо топчется на одном месте. Главный показатель – план товарооборота – не выполняется. В течение одиннадцати месяцев намного отстали, если не считать продажу водки. И декабрь не дает никакой надежды. ˂…˃ «Как справиться?» – думал Пётр Кузьмич, сидя в машине, не замечая даже холода, идущего от открытого стекла. Вот сейчас был в гараже – как и прежде, нет никаких изменений. Вчера опять встали две машины. Старые, ломаются. Еще напомнили, что нет бензина. Выделенный на год фонд исчерпан. То, что выделил райпотребсоюз. А от нефтебазы лишнего не взять – не дадут ни по какому поводу. Так через два дня могут остановиться все машины. «С ума сойдешь на этой работе, – думал председатель, – проблема за проблемой». ˂…˃ Председатель Райпо еще молодой. Не исполнилось еще тридцати лет, да и работа потребкооперации для него новая, незнакомая. Никогда не думал, что попадёт сюда, как говорят, и во сне не снилось, а вот как всё повернулось-то).

Последовательно сменяющие друг друга в данном фрагменте приемы психологизма (несобственно-прямая речь, внутренний монолог-реплика, снова несобственно-прямая речь, снова короткий внутренний монолог и завершающая часть – несобственно-прямая речь) максимально характеризуют исходную (в сюжете) смысловую составляющую персонажа (ответственность, хозяйский и критический ум, обеспокоенность за общественное хозяйство, адекватная профессиональная саморефлексия). Далее, в ретроспективной сцене встречи Ямбулатова с партийным руководителем района Шабалиным, доверившим ему руководство районной потребкооперацией, автором мастерски используется прием несобственно-прямой речи персонажа – с явными элементами намеренной стилизации нейтрального повествования под речь персонажа: Самырык еҥ шиже: партий райкомын икымше секретарьже тыгай мутланымашым укелан огыл тарватыш. Но молан? Вигак тудо ыш умыло. Титакым ыштымыжла ок чуч. А такше палет мо? Уке, тыгела огыл. Тыгайлан вашлиймаш вестӱрлӧ лиеш ыле. А кызыт Иван Матвеевич шыман, ласкан кутыра. Адакше молгунамсыла тудым ок вашкыкте, ок покто. Очыни, мутланымашат кугу лиеш. Теве шомакшым ала-кушеч умбачын тӱҥале. Ох и чоя тиде айдеме, Шабалин Иван Матвеевич. Но вот молан комсомолын пашаж нерген шагал умылкала? Пеш шуэн гына йодеш. Теве кызыт шомакым луктеш гын веле? Лукмыжо... луктын. Комсомол пашаш толмо нерген ойлас, паша ыштыме нерген. Ала тудо мыланна, комсомол пашаеҥ-влаклан, тӱрыс ӱшана? Тыгелат чучеш [с. 23–24] (Молодой человек догадался: первый секретарь райкома партии этот разговор не зря затеял. Но зачем? Он понял не сразу. Не чувствуется, что виноват. А вообще, как знать? Нет, не так. Из-за этого встреча была бы другой. А сейчас Иван Матвеевич спокойно, ласково разговаривает. Да и не торопит его, не гонит, как прежде. Наверное, и разговор будет большой. Вот и беседу начал откуда-то издалека. Ох и хитер этот человек, Шабалин Иван Матвеевич. Может, вот сейчас заведет речь? Завести... завёл. Надо же, говорит о приходе на комсомольскую работу, о выполнении этой работы. Может, он нам, комсомольским работникам, полностью доверяет? И такое чувствуется).

Особенности речи персонажа легко распознаются через специальные маркеры [они выделены нами в выше представленном фрагменте оригинального текста жирным курсивом, который будет использован нами и далее при выделении слов и выражений. – Р. А.]: многочисленные вопросы, короткие, незаконченные и «рваные» предложения (Пеш шуэн гына йодеш), личные местоимения (мыланна), эмоционально-оценочные междометия, слова со значением безоговорочного утверждения (чынак), отрицания (уке), предположения (очыни), вводные слова (манмыла). Слово «манмыла» много раз встречается и в прямой речи персонажа, что также подтверждает стилистическое сближение авторской речи и речи персонажа.

В последующих эпизодах психологические приемы воссоздают уже позитивно-авторскую коннотацию в образе персонажа (Ямбулатова), сосредоточенного на конструктивной критике, искренне обеспокоенного положением дел в районе и столь же искренне желающего перемен, верящего в их возможность. Приведем примеры таких эпизодов:

1) знакомство нового председателя райпо с работой пельменной и кафе: «Урем вел пырдыжше пӱтынек янда гынат, шинчалан ок перне. Шукерте огыл возен сакыме вывескат пырдыж семынак пурак дене леведалтын, – шоналтен, Пётр Кузьмич кӱртньӧ омсам шупшыльо, пыкше почын сеҥыш. – Пружиным луштараш кӱлеш», – мане шканже [с. 27] («Несмотря на то, что уличная стена вся из стекла, в глаза не бросается. Недавно повешенная вывеска, как и стена, покрылась пылью, – подумав так, Пётр Кузьмич дернул железную дверь, еле открыл. – Нужно пружину ослабить», – сказал себе) (внутренний монолог); Ямбулатов шарна: иктаж кок-кум ий ончыч тыште кечывалвел гыч толшо-влак пашам ышташ тӱҥальыч. Шокшышто, газ плита воктен огыл, а буфетыште. Калык чыла пала, ˂…˃ вашке йӱк шарлыш: общепит директор Битуев шӱжаржым да тудын марийжым конден шогалтен. ˂…˃ Кафеште тачысе менюат пеш нужна ыле. Директор «Пашаеҥ-влак огыт сите» манын умылтарыш, но вет салатшым, винегретшым ыштен шукташ лиеш ыле. А кокымшо блюдо – ик лӱм гына. Мо тиде тыгай? Кечываллан кочкаш толшо калыкше мом манеш? ˂…˃ Уке, ыш келше Пётр Кузьмичлан рассольникат, калык манмыла, кем таган гай бифштексат – пӱет чыта гын, чытыже! Тиде шот огыл [с. 28–30] (Ямбулатов помнит: примерно два-три года назад здесь начали работать южане. Не в жаре, у газовой плиты, а в буфете. Народ всё знает, ˂…˃ вскоре стало известно: Битуев привел свою сестру и ее мужа. ˂…˃ И сегодняшнее меню в кафе оказалось очень скудным... Директор объяснил, что работников не хватает, но ведь можно было успеть сделать салат, винегрет. А вторые блюда – только одно название. Что это такое? Что скажет народ-то, пришедший на обед? ˂...˃ Нет, не понравился Петру Кузьмичу ни рассольник, и бифштекс, похожий, как говорят в народе, на подкову сапога, – если выдержит зуб, пусть терпит! Это не дело) (несобственно-прямая речь);

2) обобщение Ямбулатовым увиденного за день и анализ деятельности прежнего руководителя райпо (в этой сцене традиционный внутренний монолог и несобственно-прямая речь дополняются внутренним монологом «вслух»: «Озаев дене товарооборот шотышто кызытак мутланыман. Идалыкым сайын пытараш кӱлеш, – йӱкынак мане Пётр Кузьмич, сигаретым ылыжтыш. – Да, план. Чылаштын план. Тудым темыман. А тидлан могай у йӧн уло? Товарооборотым палынак ончыко шӱкал колтышо...» [с. 31] («Сейчас же нужно поговорить с Озаевым о товарообороте. Год надо хорошо заверить, – вслух произнес Пётр Кузьмич, зажег сигарету. – Да, план. У всех план. Его надо выполнить. А какие новые методы есть для этого? Заметно продвинувший товарооборот…»).

Постепенно намечающийся и усиливающийся конфликт нового председателя райпо с его идейными и профессиональными оппонентами (Озаевым и его мировоззренческими сторонниками) мобилизирует внутреннюю художественную стратегию личностного развития образа и делает явным авторское мастерство в области психологического повествования; при этом максимально актуализируются вышеназванные приемы прямой формы психологического изображения. Так, из переживаний и развёрнутых размышлений Ямбулатова, из его многочисленных внутренних монологов и несобственно-прямой речи, буквально опутывающих внешнюю коллизию романа (прежнее и новое мышление народа, руководители и простые люди, герой и антигерой), читатель узнает о негативных социальных процессах, губительной рыночной психологии эпохи перестройки, о причинах духовно-нравственного обнищания людей. Например, Ямбулатов размышляет о равнодушии людей (несобственно-прямая речь): …Кызытше мо тугай? Кызытсе илышыже? Нигӧлан нимо ок кӱл. Нигӧн вуйге-почге илыш лоҥгаш пурымыжо ок шу [с. 39] (…Что сейчас-то? Современная жизнь? Никому ничего не надо. Никому не хочется полностью входить в гущу жизни). О безответственности руководителей и о разрушенном хозяйстве (несобственно-прямая речь): Изиракыштынат, кугуракыштынат пашалан вуйын шогымышт ок шижалт. Нунылан пашазышт деч изиш кугурак оксам пуат да тетла нимом сайын огыт йод [с. 40](Не чувствуется радение за дело ни у руководителей, ни у подчиненных. Дадут им денег чуть больше, чем работникам, и теперь ничего хорошо не спрашивают); Куш от ончал – эре ыштен шуктыдымо оралте, толымо техника, тӱрлӧ вере шала кийылтше оборудований [с. 40] (Куда ни глянь – везде недострой, разбитая техника, разбросанное кругом оборудование).Ямбулатов ставит вопрос и о том, кто виноват во всеобщей разрухе, равнодушии и торгашестве, воцарившихся в новую эпоху (несобственно-прямая речь): Тыште вара кӧ титакан? Кӧ? Ала вара тиде кугу пӧлемыште шинчыше еҥ-влак? ˂…˃ А молан нуно огыл, районым нуно вуйлататыс. Нуно калыкын ӱшанле еҥышт улытыс. ˂…˃ Калыкын? ˂…˃ Ала нунын огыл? Ала партийын? Очыни, партийын. Вет тудо ончылно [с. 40] (И кто же здесь виноват? Кто? Может, сидящие в этом большом кабинете люди? ˂…˃ А почему не они, они же руководят районом? Ведь они же доверенные лица народа. ˂…˃ Народа? ˂…˃ Может, не народа? Может, партии? Наверное, партии. Ведь она впереди). В романе представлены многочисленные размышления Ямбулатова о том, как систематизировать, оптимизировать и направить в сторону народных интересов работу райпо; они обильно представлены в диалоге Ямбулатова и корреспондента Ильи Ильича.

Конкретным средоточием негативных изменений в обществе является в романе Озаев, в образе которого Бердинский представляет бездушного хозяина мира, взращенного перестроечной эпохой товарного дефицита, занятого идеей безмерного обогащения, оторванного от людей и безразличного к их судьбам [см. об этом: 15, с. 226]. С авторским разоблачением именно такого социально-психологического типа личности связан слоган «Тый – мылам, мый – тылат» («Ты – мне, я – тебе»), вынесенный в название романа, имеющий символический смысл, обобщающий характер изображаемой эпохи. Психологические куски текста либо предваряют внешние столкновения Ямбулатова с Озаевым, либо следуют за ними как анализ действий оппонентов или своих собственных планов и дел, направленных на общее благо; они передают либо сомнения главного персонажа, либо его твердые нравственно-этические установки – в обоих случаях они призваны возвысить его в глазах автора и читателей.

Центральная сцена с точки зрения закрепления в событийном сюжете конфликта Ямбулатова с Озаевым и всей системой ненормальных отношений, сложившихся в перестроечную эпоху, а в психологическом сюжете рефлексирующей роли положительного персонажа – это разоблачение виновников ЧП со стиральной машиной. В ней важнейшее концептуальное значение приобретает несобственно-прямая речь Ямбулатова, в которой даны его размышления о нравственных бедах общества, о современном боге (дефиците) и главном его принципе, развращающем людей – снизу доверху, а также сформулированы философские составляющие мировоззрения Ямбулатова и самого автора, не принимающих дух торгашества и неуважения к людям: …вургем мушмо машина – дефицит. Мутшат ала-мо тугай: ни рушла сайын ок шокто, ни марла. ˂…˃ Шомакше лач сату ситыдымым гына ок ончыкто шол. Дефицит – тиде шкеж дек шупшшо йыжыҥан корно... Южгунам моткоч кӱлешан ӱзгар кава гыч чоҥештен волымыла толеш. Садлан саде кавасе тулар-тулачым мондаш намысын чучеш. Икманаш, нунымат ит мондо, тыгак вашеште: «Тый – мылам, мый – тылат». ˂…˃ Мутат уке, тыгайым чыташ йӧсӧ. ˂…˃ Ямбулатов изинекак чылажымат шке кидше дене ыштен тунемын, кинде-шинчалын акшым сайын пала. Вет ялыште шочын-кушкын, кресаньык ешыште. Садланак ала-мо еҥыным пагален моштышо, чыла пашам куштылго йӧн дене вораҥдараш тунемдыме. Такше тудо дефицитын мо тугайжым умыла, таче гына шочын вочшо огыл. Но тудлан тиде корно путырак амырчыкын чучеш. Тый пуйто айдеме отыл, а ала-могай шӱкшӧ йыдал. Нимом ыштен моштыдымо, чыла деч лӱдшӧ, коля чонан. А тиде корнышто коштшо еҥ шкенжым чыла кертшылан шотла, курыкым савырен кертам, шона [с. 89] (…стиральная машина – дефицит. И слово-то какое: ни по-русски не звучит, ни по-марийски. ˂…˃ Слово-то, видать, обозначает не только нехватку товаров. Дефицит – это манящая к себе многоколенчатая дорога… Иногда очень нужная вещь как будто с неба падает. Поэтому кажется стыдным забывать небесных свата и сваху. Одним словом, не забывай и их, также ответь: «Ты – мне, я – тебе». ˂…˃ Безусловно, такое трудно выдержать. ˂…˃ Ямбулатов с детства привык все делать своими руками, хорошо знает цену хлеба-соли. Ведь родился и вырос в деревне, в крестьянской семье. Может, поэтому умеет ценить чужое, не научен искать во всех делах лёгких путей. Вообще-то он понимает, что такое дефицит, не сегодня родился. Но эта дорога ему кажется слишком грязной. Будто ты не человек, а какой-то старый лапоть. Ничего не умеющий делать, всего боящийся, с мышиной душой. А тот, кто ходит по этой дороге, считает себя всесильным, думает, что может горы свернуть).

Как прием психологической характеристики персонажа значительное место у Бердинского занимают не только внутренний монолог и несобственно-прямая речь, но и художественные детали – как внешние в роли психологических (речь идет о контекстуальном превращении в психологическую пейзажной, портретной или вещной деталей, выражающих те или иные душевные движения), так и собственно психологические, присутствующие в романе двух видах. С первым видом связаны внутренние жесты – детали как составляющие «приема умолчания» или «невербального диалога»: действия и явления кинесики – «жесты, элементы мимики и пантомимы» ^{[10, с. 296]} (Л. В. Чернец), а в невербальном диалоге «еще и паралингвистические элементы, как то: смех, плач, темп речи и прочее» ^{[10, с. 296. Курсив автора цитируемого нами высказывания. – Р. К.]} (Л. В. Чернец). Такую деталь в литературной науке условно определяют как косвенную форму психологической детали (И. В. Страхов), либо как «внешние проявления внутренней жизни героя (мимика, пластика, жестикуляция, речь на слушателя, физиологические изменения и т. п.)» ^{[11, с. 34]}, либо как «детали динамического портрета персонажа» ^{[10, с. 296]}. Второй вид – собственно психологическая деталь, соотносимая с суммарно-обозначающей формой психологического изображения, при которой о мыслях и чувствах персонажа сообщается с помощью прямого называния того, что происходит во внутреннем мире персонажа (по А.П. Скафтымову, «вербальное обозначение чувства») ^{[18, с. 302]}.

Полагаясь на эти теоретические установки, рассмотрим несколько примеров художественных деталей в психологической функции в романе «Ты – мне, я – тебе» с их проекцией в семантику характеров персонажей.

Молодой комсомольский районный лидер Ямбулатов, вызванный к секретарю райкома партии, – испытывает волнение, смущение, переживает в ожидании неизвестного (новой грани отношения к нему со стороны Ивана Матвеевича, какого-то предложения): Пётр Кузьмич вашталт кайыш, ала-мом шижшыла чевергале [c. 23] (Пётр Кузьмич покраснел, как будто что-то почуяв); Иван Матвеевич ˂…˃ ончалтышыжым адак рвезе ӱмбак кусарыш ˂…˃. Самырык еҥ тыгай ончалтышым сеҥаш тӧчыш – ыш керт, вуйжо сакалте [с. 23] (Иван Матвеевич ˂…˃ снова перевел взгляд на парня ˂…˃. Молодой человек попытался справиться с таким взглядом – не смог, потупил [букв. повесил. – Р. А.] голову); Пётр Кузьмич нимом шоналтен ыш шукто, лач, ала-мом шижшыла, юрт лийын кайыш. Таче тиде пӧлемыште умшажым первый гана почын, а моткочак шуко кутырымыла чучеш. Теве эсогыл умша кошкен, нӧрташат уто огыл. Ончалтышыже изи ӱстембалсе графин ӱмбак возо, шиждеак, шӱвылвӱдшым неле [с. 24] (Пётр Кузьмич не успел ничего подумать, как испугался, словно что-то почуяв. Сегодня в этом кабинете первый раз открыл рот, но, кажется, словно очень много говорил. Вот даже во рту пересохло, не лишним было бы помочить. Его взгляд упал на графин на столе, бессознательно глотнул слюну).

Первая реакция Ямбулатова на предложение Ивана Матвеевича стать председателем райпо выражена автором на паралингвистическим уровне: …кокыралтыш Пётр Кузьмич [с. 25] (…покашлял Пётр Кузьмич). В этой детали сложная психологическая гамма: и растерянность, и удивление, а также неуверенность (Пётр Кузьмич далее намекнет на отсутствие у него всей полноты знаний о работе) и одновременно ощущение какой-то собственной значимости (деталь следует после слов Шабалина о том, что он верит в него и что у него все получится).

В свою очередь, доброе расположение, внимание секретаря райкома партии к молодому активисту также передается с помощью психологических деталей, главных образом, портретных в роли психологических и внутренних жестов: А тиде гана Иван Матвеевич Шабалин тудын ваштарешыже шыргыжал тольо, лопка пушкыдо кидшым рвезе еҥлан шуялтыш, шокшын кормыжтыш. Вара, волгыдо шинчаж дене Ямбулатовын ончалтышышкыже тӱкнен, ӱстелтӧрысӧ пӱкеным ончыктыш, шинчаш йодо [с. 23] (А на этот раз Иван Матвеевич Шабалин подошел к нему навстречу улыбаясь, протянул парню свою широкую мягкую руку, тепло пожал. Затем, столкнувшись своим светлым взглядом с глазами Ямбулатова, указал на стул около стола, попросил присесть); …чока чурийыште шыргыжмаш пале ылыже, самырык еҥым тӱткын ончен, мане… [c. 25] (...на широком [букв. плотном, массивном. – Р. А.] обозначилась улыбка, внимательно всматриваясь в молодого человека, сказал…).

А недоумение, непонимание секретарем райкома сомнений подчиненного по предложенной им должности передается с помощью деталей приема умолчания: Пётр Кузьмич Ямбулатов пелештен моштыдымо лийын шинче, пуйто пӱкеныш пудалалте [с. 25] (Пётр Кузьмич Ямбулатов потерял дар речи, будто пригвоздили его к стулу).

Психологические детали весьма важны в контексте внутренней динамики персонажа, они вписаны автором в описание манеры его поведения, коммуникативных отношений. В качестве примера приведем сцену общения Ямбулатова с руководителем кафе «Встреча»: ­– Тазеша Гитуевич, озанлыкетым ончыкто, – пеле строгын, пеле шыргыжалын мане Пётр Кузьмич [с. 29] (– Тазеша Гитуевич, покажи свое хозяйство – наполовину строго, наполовину улыбаясь, сказал Пётр Кузьмич). Автор указывает на рост молодого руководителя, набирающего опыт профессионального общения, меняющегося под влиянием встреч с людьми, понимающего и исправляющего свои ошибки. Это сцена, в которой есть место не только строгости, но и улыбке, заметно отличается от сцены встречи (по сути, «облома» только что назначенного нового руководителя) с самоуверенным начальником автоколонны Костиным, прямо, но по-доброму подавшим ему урок жизни: Ямбулатов вёл себя слишком сурово, неприветливо и даже неблагодарно. Такая психологическая подоплека поведения персонажа также передавалась с помощью психологических деталей: вашеш ыш шыргыжал, ышат пелеште [с. 25] – в ответ даже не улыбнулся, промолчал (портретная и в составе умолчания); Ямбулатов саҥгам куптыртыш [с. 25] – Ямбулатов сморщил лоб (портретная, близкая к внутреннему жесту). А доброе, при всей внешней иронии и начальственности поведения, отношение Костина к Ямбулатову передается не только с помощью портретных (шыргыжале), но и собственно-психологических (лыжган каласыш) деталей.

Сильные переживания Ямбулатова по поводу предстоящих дел, его планов, настоятельное желание решить волнующую его проблему, внутренняя сосредоточенность на ней большей частью передаются в романе с помощью внутренних жестов: Райпо председатель эшеат йол ӱмбалне, ӱстел воктене тыҥге-туҥге коштедыш, вара верышкыже шинче, шке заместительже ӱмбак тӱткын ончале [c. 33] (Председатель райпо все ещё на ногах, туда-сюда походил около стола, затем сел на свое место, внимательно посмотрел на своего заместителя).

Внутренние жесты часто даются в сочетании с описательными деталями в роли психологических или собственно-психологическими деталями, которые большей частью конструируются автором из экспрессивной лексики или тропов: Пётр Кузьмич верже гыч тарваныш, пӧлем мучко коштын савырныш. Йол йымалне эсогыл кӱвар лӱҥгалте, а ик вере йыҥысен кочыртатыш, чонышко козыран керылте [с. 26] (Пётр Кузьмич дёрнулся с места, прошелся по всему кабинету. Даже под ногами пол качнулся, а в одном месте скрипнул застонав, жёстко [букв. шероховато. – Р. А.] врезалось в сердце). В данном фрагменте автор мастерски пользуется вещными деталями в психологической функции (эсогыл кӱвар лӱҥгалте, а ик вере йыҥысен кочыртатыш) и прямым обозначением чувства (чонышко козыран керылте). Интенсивность и сила переживаний персонажа в этих случаях достигается за счет метафоризации, используемой в деталях.

Вещные детали в психологической функции вкупе с внутренними жествми встречаются на всем протяжении романного повествования, в некоторых случаях явно преобладая, например, в сцене разговора Ямбулатова с его заместителем по поводу плохой работы магазина и «казуса» со стиральной машиной. Они заметно усиливают психологическую составляющую ситуации – крайнее недовольство и возмущение председателя райпо: Райпо председатель ыш чыте – сигарет атым руалтыш (Председатель райпо не выдержал – схватился за пепельницу); Пётр Кузьмич пӱкен эҥертышым мурыктен колтыш[с. 80] (Сильно заскрипела спинка стула Петра Кузьмича [букв. Пётр Кузьмич заставил запеть спинку стула. – Р. А.]).

В случае с более «приглушенными» эмоциями персонажа, например, недоумением и удивлением, Бердинский обращается чаще всего к сочетанию портретной, собственно-психологической деталей и внутреннего жеста (мимики): Ямбулатов, вачым туртыктен, нимом умылыде, чылаштымат ончал колтыш [c. 83] (Ямбулатов, пожав плечами, ничего не понимая, всех окинул взором).

В романе масса сугубо психологических сцен, связанных с образом главного персонажа и построенных на множестве разнообразных деталей. Одна из таких сцен – это сцена общения Ямбулатова с пришедшей к нему в кабинет старшим товароведом райпо Людмилой Ушаковой. Эта сцена содержит в себе элементы внутренней борьбы персонажа: с одной стороны, рефлекторная реакция мужчины на красивую женщину (Волгыдо, кугу шинчаш тӱкнен, чонжо пуйто шогале, туртыналт колтыш [c. 36] (Натолкнувшись на светлые, большие глаза, сердце будто остановилось, сжалось); Пётр Кузьмичын йӱкшӧ ӧкымрак лекте, чонжо пырткалтмым шижылалтыш [с. 36] (Голос Петра Кузьмича получился принужденным, почувствовал сердцебиение); Пётр Кузьмичын ушыжо икмыняр жаплан пуйто тӱҥдалте, чонжо вургыжалтыш. Икмыняр жап тарваныде шинчыш… [с. 37] (Разум Петра Кузьмича на какое-то время будто помутился [букв. напрягся. – Р. К.], душа огорчилась. Некоторое время сидел неподвижно…); с другой стороны, желание управлять собой (…самырык пӧръеҥ шке шонымыжлан пеҥгыдын руале [с. 37]) (…молодой мужчина твёрдо обрубил свои мысли). Женский персонаж в этой сцене представлен, вообще, минимумом речи, почти вся фактура образа – это движения героини и портретные детали, передающие ее волнение и ощущение неловкости: …пырдыж воктенсе пӱкеныш шинче, вожылалме гай лие. Тидыже йыргешке шӱргывылышыште вигак палдырныш. Адакше йошкар помаде дене чевертыме оваргалше тӱрвыжӧ ончыко шуйналте, кужу пунан шинчаже пыч-пыч лийылдале [с. 36] (...сидела на стуле возле стены, как будто стеснялась. Это сразу отметилось на ее круглом лице. И распухшие ее губы, накрашенные красной помадой, вдруг вытянулись вперед, глаза с длинными ресницами заморгали); …Люда тӱкныш, ала-могай алгаштарыше шомакым пешак каласынеже ыле, чытыш, шыргыжал колтен, кынел шогале [с. 37] (…Люда остановила себя [букв. споткнулась. – Р. К.], хотела сказать какие-то обольщающие слова, стерпела, улыбнувшись, встала).

Подобным же образом построена сцена разоблачения Озаева в махинации, связанной с продажей и возвратом стиральной машины; с помощью деталей в психологической функции мастерски раскрывается не только состояние Ямбулатова и Озаева (главных участников события), но и второстепенных персонажей, в частности, напуганных продавцов, пытавшихся поначалу скрыть реальные обстоятельства, а затем вынужденных во всем признаться и назвать реальных мошенников.

Именно благодаря использованию психологических деталей получает психологическую мотивировку в романе Бердинского образ антигероя Озаева. При этом психологическая деталь часто становится еще и мощным характерологическим средством: Пётр Кузьмич ончалтышыжым Озаев велыш виктарыш. Ыш умыло – тудыжо мом шона? А Озаев верже гыч тарваныш, кынервуйжо дене ӱстембак эҥертен шинче, вара кокыралтыме шотым ыштыш [с. 32] (Пётр Кузьмич направил свой взгляд на Озаева. Не понял – он-то что думает? А Озаев тронулся с места, сел, опершись локтями за стол, затем изобразил кашель). Все детали в данном фрагменте (верже гыч тарваныш, кынервуйжо дене ӱстембак эҥертен шинче, вара кокыралтыме шотым ыштыш) (это, главным образом, внутренние жесты) свидетельствуют не только о внутреннем напряжении и несогласии Озаева с его руководителем, но и о таких чертах его характера, как хитрость, лживость и лицемерие. Автор неслучайно здесь и в дальнейшем повествовании постоянно акцентирует внимание читателя на такой важной детали, как попытка избежать прямого (с глазу на глаз) общения с собеседником. Он постоянно отводит от него глаза: Пётр Кузьмич Озаевым юлт ончал колтыш. Тудыжо вуйым савырале… [с. 33] (Пётр Кузьмич неожиданно взглянул на Озаева. Он же повернул голову в сторону…).

В отдельных случаях на коварные и тайные мысли и планы Озаева (при внешнем его согласии с собеседником) автор указывает с помощью собственно-психологических деталей типа: Озаев чонжо дене куанен шыргыжале, но тӱжвал тӱсшӧ дене ыш палдаре, шомакым вигак вес велыш лупшале [с. 34] (Озаев в душе радостно улыбнулся, но не показал внешне, разговор сразу перевел в другую сторону). В романе много раз обращается внимание на полуулыбку Озаева, на искусственность улыбки, на изображение им улыбки (шыргыжалме шотым ыштыш [с. 80] – изобразил похожее на улыбку), таким образом автор подчеркивает неискренность, скрытность, двуликость (несоответствие внешней и внутренней жизни) персонажа. Обратимся к передаваемому с помощью собственно-психологических деталей лицемерному поведению Озаева при проверке магазинного склада (он пытается скрыть махинацит, к которым, как оказалось, и он причастен; его переполняет чувство злости и недовольства): Тудо чылаштланат пешак сырен гынат, тидым тӱжвак ок лук, шкенжым тыматлын куча [с. 84] (Он сильно зол на всех, но не выпускает это наружу, держится спокойно); Озаев вачым туртыктыш. Шинчаштыже шыде тул койо гынат, семынже шыргыжалашат тӧчыш [с. 84] (Озаев сжал плечи. Несмотря на то, что в его глазах обозначились злые огоньки, в глазах, попытался про себя даже улыбнуться).

Автор меньше, чем при создании образа главного (положительного) героя, прибегает при создании этого образа к внутреннему монологу, чаще всего к короткому (например, в сценах, когда он про себя надсмехается над людьми), или к несобственно-прямой речи. Главным образом, он пользуется ими для передачи ненависти Озаева к людям: Эшеже теве тиде шоҥго карта толын шинчынат, озалана, кугу тумам тарваташ ямдыла коеш. Ала-мо кӱлеш лийын, витне. Чылалан кӱлеш, чылалан! Пел йолышт дене шӱгарыш тошкалшышт самырык кашак деч шуко сатум налнешт. Тидым пу, тудым! Шкаланышт налыт мо дефицит сатум нине карта-шамыч? Эрге-ӱдырыштлан, шешке-веҥыштлан. Вот и ситаре нунылан – сут, темдыме кашаклан! [с. 42] (Еще и вот этот старый хрыч явился, хозяйничает, похоже, готовит большой раздор. Что-то понадобилось, видимо. Всем нужно, всем! Те, кто одной ногой стоит в могиле, хотят у молодых [букв. толпы молодежи. – Р. А.] отнять больше товаров. Это дай, то! Разве себе берут этот дефицитный товар эти недотёпы? Сыновьям-дочерям, снохам-зятьям. Вот и обеспечивай их – жадную, ненасытную толпу!).

Злость Озаева постоянно подчеркивается автором и с помощью собственно-психологических деталей. Злость и ненависть к людям представлены как постоянная и умело маскируемая доминанта внутреннего состояния Озаева: Вараже шыдыже лектын шуо… [с. 196] (Затем проснулась его злость); Озаевын шыдыже чотак лекте [c. 239] (Озаев сильно обозлился). Они усиливаются в нем с каждым новым разоблачением его нечестной профессиональной деятельности и, видимо, неискоренимы. Последнее подчеркивается новым психологическим приемом, увязываемым с мотивом двойничества. В Озаеве, только что получившем строгий выговор от партийного райкома за недобросовестную работу в райпо, спорят в нем два «субъекта». В споре души (Чонжо), призывающей к благоразумию и саморефлексии, и голоса (Йӱкшӧ) побеждает голос, то есть реальный Озаев, самодовольный и в глубине души презирающий всех мошенник. И даже после вызова в прокуратуру (за приписки) он по-прежнему верен принципу – своему и перестроечного времени: Закон – закон шот дене, а мый тылат... [c. 245] (Закон – по закону, а я тебе…). Так отвечает Озаев своему двойнику на его предупреждающее замечание: Ок лий, закон тыге ок кӱштӧ [c. 245] (Нельзя, закон запрещает).

Всё это не позволяет нам согласиться с утверждением В. Т. Михайлова о том, что в конце романа намечены элементы позитивной эволюции Озаева, правда, продолжения этой линии социального поведения, которую автор хотел представить во второй книге романа, автор не увидел в самой жизни и потому, по мнению исследователя, не приступил к ее написанию ^{[6, с. 226]}.

По нашему мнению, даже трагический случай, данный в финале произведения, не избавил Ораева от бесчеловечности, эгоизма и жажды власти над людьми и миром. Все сцены грубого и пьяного поведения Озаева в конце романа содержат авторское презрение к персонажу и убеждают читателя в невозможности его прозрения. Злая сила, по авторской концепции, отличается уникальной живучестью: пьяного Озаева, уже почти утонившего в весеннем пруду, с еще не растаявшим льдом, спасают два молодых друга, воспитанных на принципах человечности, диаметрально противоположных тем, которым следовал в своей жизни Озаев (…еҥым серыш лукташ кӱлеш [c. 282] –…человека надо вытащить на берег); Вет айдемым утарен кодаш чылажымат ыштыман [c. 283] – Ведь для спасения человека нужно сделать всё возможное); а один из них – простодушный Эрик, узнав в утопающем своего дядю, надеется, заполучив от него поддержку, наконец-то приобрести долгожданный мотоцикл (эти мысли Эрика переданы через его внутренний монолог и несобственно-прямую речь). Таким образом, автор возвращает читателя к заглавию романа, выражающего бесчеловечный принцип взаимоотношений, утвердившийся в перестроечную эпоху. Авторское замечание о мечте Эрика, соотносимое с символическим заглавием романа, вкупе с унылыми пейзажными деталями (Уремыште юалге, но кылмыктен огыл. Каваште пыл виян иеш. ˂…˃ Тыгодым жаплан лекше тылзе шем пыл шеҥгек шыле, рӱп пычкемышалте. Шукат ыш лий, ночко лум йогаш тӱҥале. Тудо койын оварыш, оптыраҥе. Чоҥгаталаште почылтшо, шошо юж дене шӱлалтыше мланде угыч ола-вула посто дене леведалте [с. 285] – На улице прохладно, но не морозно. В небе быстро плывут облака. ˂…˃ При этом на время показавшаяся луна спряталась за черной тучей, резко стемнело. Прошло немного времени, и стал падать мокрый снег. Он заметно разбух и завалил всё вокруг. Открывшаяся на холмах и задышавшая весенним воздухом земля снова покрылась пятнистым сукном), уже не оставляет места для авторского оптимизма.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Итак, психологизм можно определить как стилевую доминанту романа Бердинского «Ты – мне, я – тебе». В произведении марийского писателя он мощно проявляет себя на сюжетном и персонажном уровнях текста, а также он важен в контексте авторских оценок изображаемых событий и явлений. Важнейшим средством реализации психологического сюжета (внутренняя жизнь персонажа, ее динамика) становятся внутренний монолог и несобственно-прямая речь. Несобственно-прямая речь персонажа как прием психологизма, выражая активное сближение позиции автора и главного персонажа, безусловно, способствует раскрытию авторских идейно-смысловых установок в романе. Среди средств психологической характеристики персонажа в романе Бердинского доминирующую роль играет психологическая деталь (как внешняя в роли психологической, так и собственно психологическая).