Interpretation of Boris Godunov's part by Bulgarian opera stars: B. Hristov and N. Giaurov

Zhang Khuei Postgraduate student, the department of Music, Theatre and Choreography, Herzen State Pedagogical University of Russia 191186, Russia, g. Saint Petersburg, ul. Nab. Reki Moiki, 48 ruopera@163.com Other publications by this author

Введение

Трактовка партии – это творческая работа исполнителя, которая демонстрирует его способности к раскрытию глубины образа героя и идеи композитора, отражает его размышления и проделанную исследовательскую работу над произведением. Изучение лучших интерпретаций той или иной оперной партии позволяет увидеть многогранность, сложность, противоречивость созданных образов, а потому одновременно, и вдохновляет исполнителей, и инициирует их самостоятельную творческую работу над ролью.

Обращаясь в этой статье к двум трактовкам партии Бориса Годунова, созданным болгарскими артистами: Борисом Христовым (1914–1993) и Николаем Гяуровым (1929–2004), мы преследуем цель рассмотреть основные смысловые акценты, раскрывающие образ русского царя в интерпретации этих певцов, а также воссоздать их подход к работе над ролью. Подобная исследовательская задача актуальна в силу необходимости изучить наследие великих исполнителей для того, чтобы по-новому прочесть великое произведение М. П. Мусоргского и способствовать созданию актуальных и достойных внимания интерпретаций партии Бориса Годунова.

Оба болгарских баса чаще всего упоминаются в одном ряду, так как являются гордостью болгарской оперной школы, их неизменно сравнивают с Шаляпиным, они исполняли партию Бориса Годунова почти на всех мировых сценах и признанны в данной роли. При этом, будучи разными по характеру, имея различные политические взгляды и судьбу, Христов и Гяуров интерпретировали заглавную партию оперы Мусоргского, что естественно, по-разному. Поэтому далее, воссоздавая особенности интерпретацию и подход к работе этих двух артистов, мы будем делать акцент, прежде всего, на различиях, а не сходстве.

Борис Христов

В XX столетии вторым выдающимся исполнителем партии Годунова после Шаляпина, считается Борис Христов – их часто сравнивают, проводя параллели, как в биографии, так и творческих достижениях. В 2016 году был организован выставочный проект «Федор Шаляпин и Борис Христов – легенды XX века», основной лейтмотив которого заключался в сопоставлении двух этих величайших фигур оперного искусства. Попарно выставлялись портреты артистов в созданных ими ролях, где видны были как сходства во внимании к гриму, костюму, тонким деталям образа, так и различия в интерпретации и раскрытии героев. Аудиоинсталляции позволяли сравнить вокальные интерпретации и выделить, например, свойственную обоим артистам виртуозность во владении вокальной техникой, вдумчивую, глубокую работу над ролью, и, при этом, заметить явные различия в смысловых акцентах трактовок ^[2].

Сопоставление Шаляпина и Христова позволяет раскрыть и подчеркнуть самобытность болгарского баса, но прежде чем обратиться к различиям, отметим важное сходство обоих, заключающееся в любви и внимании к творчеству Мусоргского. В 1950-е годы в Париже только взошедшая болгарская оперная звезда записывает все романсы и песни Мусоргского в альбом из четырех пластинок. Как пишет Г.М. Гожев, «Критики были восхищены полным слиянием певца со стихией музыки русского классика и назвали эту запись “истинным памятником славе Мусоргского”», а самого исполнителя «трубадуром русской песни» ^[3].

Восхищение этот сборник вызывает и сейчас. Л. Прудникова пишет о невероятном совпадении и близости болгарского певца и сложного, загадочного русского композитора: «не у меня одной возникало ощущение, что Мусоргский писал специально под него» ^[7]. Важной чертой Христова, которая придала особую значимость его работе над этим сборником, было кропотливое исследование каждой композиции, поднимающее его на новый уровень понимания этих произведений ^[7]. Критиков поразило и то, как раскрываются в этом сборнике вокальные способности исполнителя: «Легко и изящно сбросив “басовую шкуру”, певец поочередно предстает в облике маленького ребенка, старой нянюшки, благородной матери семейства (какое меццо!)… Без труда угадывается пол и возраст детей: девочка лет семи-восьми и мальчик помладше. “Няня Мишеньку обидела, напрасно в угол поста-авила!” – ревет наказанный пацан, и у слушателя рот непроизвольно расползается в улыбке», и далее: «Здесь Христов во всю ширь и мощь развернул один из главных своих талантов: сохранять выразительность разговорной речи при выдержанной мелодической линии. Слушаешь детский лепет, повизгивания, всхлипы (все это звучит совершенно естественно) – и спрашиваешь себя: неужели это тот самый большой и серьезный дяденька, который пел Годунова, Сусанина, Филиппа II? ^[7].

Годунов в исполнении Христова действительно значимое культурное явление. Особое отношение к творчеству Мусоргского, возможно, стало причиной того, что партия Бориса Годунова является важнейшей в карьере певца. Более того, Христов был назван одним из лучших Борисов эпохи ^{[4, с. 171]}.

В образе преступного царя болгарский бас впервые предстал на сцене «Ла Скала» в 1947 году, а в 1953 году, он, будучи солистом Парижской оперы, воплощает этот образ сначала в «Гранд-Опера», а затем на грамзаписи вместе с партиями Пимена и Варлаама. За эту пластинку как за наилучшую запись трех различных партий в одной опере «Борис Годунов», Христов получил Большую Международную премию от Французской Академии грамзаписи ^[3]. Г. М. Гожев приводит слова певца по этому поводу: «Прежде всего, меня соблазнила перспектива за время записи меняться “на ходу”, от одного персонажа к другому! Главное же – роли, которые я спел, – мои любимые; мне кажется, что моя интерпретация их достаточно индивидуальна, и мне очень хотелось зафиксировать ее» ^[3].

Индивидуальность, особенная интерпретация заглавной партии оперы «Борис Годунов», созданная Борисом Христовым, видна, как ранее уже было сказано, в сопоставлении с одной из самых знаменитых трактовок этого образа, принадлежащей Шаляпину. Болгарская оперная певица Илка Попова, которая пела с Шаляпиным и дружила со своим земляком с первых шагов его карьеры, так проводит это сопоставление: «Печать называла его “вторым Шаляпиным”, но мне кажется, что Борис Христов — это именно Борис Христов. Оба выдающихся певца располагали великолепными по своей выразительности голосами, которые, правда, заметно отличались друг от друга амплитудой чувств, характером специфических средств художественной интерпретации. Шаляпин был воплощением неукротимой стихии, мятущимся, дерзновенным гением. Борис Христов — прежде всего философ, глубокий аналитик и психолог. Шаляпин гипнотизировал публику своим почти физиологически достоверным безумием в сцене с призраком. Христов с поразительной силой изображает душевные терзания трагического царя. Их роднит подлинный триумф у публики — оба на моих глазах падали на колени перед бушующим от восторга залом, который неумолчными овациями заполнял все время антрактов. “Как они похожи и сколь же различны!”, — думалось мне, когда спектакль завершился» ^{[6, с. 108–110]}.

Г. М. Гожев раскрывает отношение Христова к фигуре Бориса Годунова, в котором он оправдывает царя тем, что его поступки были вызваны фатальными заблуждениями, влиянием общества, стихийностью происходящего и невозможностью обдумать свои поступки. Царь, в представлении певца, «не столько палач, сколько жертва своей принципиальной решимости: прибегнуть к любым средствам, чтобы спасти Россию; сломить противодействие бояр-раскольников и построить сильную державу, противостоящую любым внешним врагам. Как царь – он дальновиден, тверд, силен, умен; как человек – честен, бескрайне нежен и чувствителен. Поэтому он не может заглушить стенания обагренной кровью совести, запастись душевным равновесием среди сложной и коварной политической борьбы. Когда Годунов лишается царского трона – он побежден как государственный деятель; но он выходит победителем, как человек, ищущий смерти как единственного средства, искупающего страшный грех – убийство маленького царевича» ^[3].

Таким образом, можно сделать вывод, что Борис Христов создает образ царя – мечтателя и рыцаря, охваченного возвышенными устремлениями, но окруженного превосходящей его силой обстоятельств, которые, как в жерновах истории, уничтожает царя, но сохраняет в нем человека. О «величии и пафосе» говорят многочисленные газетные статьи того времени, описывая исполнение роли Годунова Христовым, что подтверждает сделанный вывод.

Тщательное изучения творчества Мусоргского стало важной опорой в работе над партией. Как замечает сам болгарский певец, работа над каждой ролью должна начинаться с изучения письменных источников, записей композитора, изучения реальных исторических событий, а далее и мест, где эти события разворачивались. Важны детали, а потому не удивительно, что именно Христов был тем, кто смог сломить сопротивление коллег и добиться исполнения оперы «Борис Годунов» на русском языке. До этого опера за рубежом шла на итальянском языке, даже когда в ней был задействован Шаляпин (единственный на сцене, кто пел свою партию на русском языке).

Болгарский бас огромное значение уделял и декорациям. Так, в качестве примера бескомпромиссности и принципиальности приводится случай в «Ковент-Гардене», где певец настоял на значительных изменениях в оформлении. Как он позже писал: «Конечно, мы – певцы, но мы никогда не должны забывать, что все связано, что все жанры искусства родственны между собой, и при этом театр – искусство синтетическое»» ^[6]. Таким образом, в качестве особенности Христова в работе над партией Бориса Годунова необходимо отметить тщательность проработки документальных и исторических материалов, а также значение, которое певец придавал деталям всей постановки в целом.

Николай Гяуров

Путь к Борису Годунову Гяуров осознанно прокладывал постепенно: «от песен Мусоргского, через Пимена и Варлаама» ^[1]. Как собственно, постепенно складывался и его путь в оперном искусстве ^[5]. Работая с выдающимися дирижерами (Г. фон Караяном, Г. Н. Рождественским, К. Аббадо и др.) и режиссерами (И. М. Тумановым, Б. А. Покровским, О. Шенком и др.), артист постепенно усложнял и углублял понимание своего героя. Болгарский бас писал: «Я сознательно не хотел исполнять партию Бориса, пока не накоплю побольше опыта. Теперь я рад, что мой первый выход в роли Бориса совпал с грандиозной постановкой Караяна. Конечно, этот образ будет постоянно развиваться, потому что роль Бориса таит в себе колоссальные возможности для полного раскрытия актера» ^{[1, с. 47]}.

Постановка Г. фон Караяна на Зальцбургском фестивале, где в партии царя Бориса дебютировал Гяуров, шла три года подряд (что редкость), начиная с 1965 года. Первая интерпретация дебютанта партии Годунова, по мнению А. Абаджиева, вызвала восхищение не только у критиков, но и у самого дирижера: «Герберт фон Караян, восхищенный интерпретацией Гяурова, несколько раз посылал ему воздушные поцелуи» ^{[1, с. 48]}.

С самого начала и в дальнейшем уточнении интерпретации, царь в исполнении болгарского баса стремится к власти и наслаждается ею: «Величественная осанка вынуждает смиренно склонять головы, властный взгляд как будто читает мысли всякого, осмелившегося поднять взор. Неторопливым шагом приближается Годунов к своей мечте – к царскому венцу» ^{[1, с. 63]}. При этом душевного надлома, подавленности и смятения в Борисе Гяурова нет – он является повелителем и властелином, ибо добился желаемого и еще чувствует свою силу и уверенность ^{[9, с. 164]}. В поведении со своими детьми царь полон спокойствия, задушевности, искренности, теплоты, говоря с Шуйским (до упоминания убитого царевича) в голосе Годунова «пренебрежительная усмешка, легкая ирония и вместе с тем властная решимость, чувство неоспоримого превосходства над своим тайным врагом» ^{[9, с. 164–165]}. Страдает и переживает Борис только наедине с собой: «Прошедшие после венчания на царство годы не успокоили совесть, власть не принесла ожидаемого облегчения. И все же перед боярами, перед собственными детьми Борис держится. Но, оставшись наедине с собой, он теряет покой» ^{[1, с. 63]}.

Особенность такого представления о преступном царе близка скорее интерпретации А. С. Пушкина, нежели М. П. Мусоргского. Если поэт однозначно выносит вердикт царю как преступнику и обнажает его стремление к власти, то композитор пытается оправдать Годунова, акцентируя внимание на его благих устремлениях и человеческих качествах. Это же различие мы можем заметить в интерпретациях Гяурова и Христова, где первый, вслед за Пушкиным, раскрывает трагедию властителя, а второй, вслед за Мусоргским, говорит о трагедии человека.

Что царь в исполнении Гяурова проходит путь от величия до краха подтверждают и критики: «Он правдоподобно показал три состояния героя: ощущение полноты власти, осознание вины, крах. Он исполнен величия, когда держит власть в своих руках, и человечен в своем падении, даже будучи убийцей, он личность, внушающая уважение и излучающая достоинство» ^{[1, с. 48]}. То есть можно говорить о том, что, даже умирая, он не теряет царского достоинства и величия.

Как вспоминал артист: «Борис – необычайно сложный образ» ^[8]. То, что партия Бориса Годунова дается ему тяжелее, чем другие, певец объяснял тем, что рассчитывать на эффект голоса в этой постановке (как и в партии Хованского) не стоит. Работа над образом царя требует еще и актерского мастерства, а значит, исполнитель должен отдавать все силы, чтобы одновременно петь и отыгрывать роль ^{[1, с. 49]}. Болгарский бас в интервью однажды отметил: «Как выразитель сложнейшей человеческой трагедии “Борис Годунов” по силе равен трем “Гамлетам” и “Макбету”. Каждое слово в партии Бориса должно производить впечатление – в этом и секрет и сложность его интерпретации» ^{[1, с. 47]}.

Многие критики не раз отмечали, что именно актерский талант в лучшую сторону отличает Гяурова от его коллег: «Сцена смерти сыграна более убедительно и впечатляет больше, чем у других исполнителей этой роли, которых мы имели возможность видеть до сегодняшнего дня. Актер и певец соединяются в Гяурове с такой полнотой и проникновением, что это потрясает. На оперной сцене такое сочетание встречается редко, поэтому невозможно не поддаться притягательной силе интерпретации Гяурова» ^{[1, с. 64]}.

Сцена смерти интерпретируется певцом не традиционно – он отказывается от привычной патетичности и экспрессии, делая акцент на тихой сдержанности и спокойной умиротворенности: «Мягкие, пастельные краски преобладают в эпизоде прощания с сыном, фигура артиста неподвижна, взгляд словно устремлен вдаль, в самой позе – светлая успокоенность, отрешенность от всего земного. И эпизод смерти Бориса выполнен певцом без тени какого-либо натуралистического нажима – только короткий подъем, вспышка чувства, но уже без жгучей пламенности эмоций, без отчаянной борьбы за жизнь, экспрессивного надрыва – и тихий конец...» ^{[9, с. 165]}.

Работа Гяурова над образом Бориса Годунова, как и над другими партиями, по воспоминаниям современников, – это образец трудолюбия и требовательности к себе. Знаменитый режиссер Б. А. Покровский писал об артисте: «Искусство Гяурова – это то, что добывается большим трудом, неустанной требовательностью к себе, целеустремленностью и взыскательностью. Поэтому искусство Гяурова все время находится в развитии, в динамике» ^{[1, с. 90]}. Динамику в развитии образа Годунова в интерпретации болгарского баса видит и А. Абаджиев, отмечая, что в самом начале певец делает акцент на деспотизме, жестокости, порывистости царя, который мечется в своих поступках. Позже на передний план выступает царственная монументальность, которая в зрелом творчестве актера сменяется акцентом на противоречивости образа Бориса Годунова ^{[1, с. 104]}. Таким образом, Гяуров в своем понимании этой партии движется от царя к человеку. Он не оправдывает Годунова, но пытается понять его и сохранить в каждом движении своего героя достоинство и величие.

Заключение

Таким образом, на примере двух болгарских звезд оперной сцены можно видеть разное понимание и прочтение партии Годунова. Христов делает основной акцент на возвышенных и достойных устремлениях царя Бориса. Артисту в этом образе важен мечтатель, противостоящий истории и всей России. Человечность, рефлексивность, чувствительность и честность героя выступают на передний план в интерпретации Христова. Для Гяурова же важным является то, что его герой, прежде всего царь, а потому на передний план выступают величественность и монументальность образа. Этой царственности подчиненно все человеческое в сердце преступного царя, который даже умирает в интерпретации Гяурова достойно и тихо.

Оба артиста в своей подготовке к партии проделывали большую работу. При этом Христов, по мнению коллег и критиков, огромное внимание уделял исследовательской деятельности, проникая и проникаясь всем творчеством Мусоргского. Гяуров как образец трудолюбия и усердия работал над самим образом Годунова, оттачивая фразы и пластику, а также вдохновляясь интерпретацией Шаляпина. Представляется, что знание обеих описанных трактовок партии царя Бориса позволит яснее различать ее многообразие и сложность и действительно способствует не тривиальным, но корректным интерпретациям этой оперы в современных постановках.