Фундаментальные теории конфликтологии: необходимость практического применения в оценках международных и внутригосударственных конфликтах

Деметрадзе Марине Резоевна ORCID: 0000-0002-7676-8054 доктор политических наук главный научный сотрудник, Институт наследия министерства культуры, профессор РАНХИГС/ПРОФЕССОР УНИВЕРСИТЕТА МИРОВЫХ ЦИВИЛИЗАЦИИ 117292, Россия, г. Москва, ул. Космонавтов, д. 2 Demetradze Marine Rezoevna Doctor of Politics leading scientific researcher, Institute for the Cultural Heritage of the Ministry of Culture; Professor, the department of World Politics and International Relations, Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration 117292, Russia, Moscow, Kosmonavtov str., 2 demetradze1959@mail.ru Другие публикации этого автора

Шорохова Светлана Петровна ORCID: 0000-0002-7676-8054 кандидат философских наук доцент, кафедра декан факультета международных отношений и геополитики, зав. кафедрой политических процессов и технологий, Унивенрсиет мировых цивилизации, 117292, Россия, г. Москва, ул. Космонавтов, 2 Shorokhova Svetlana Petrovna PhD in Philosophy Shorokhova S. P. PhD in Philosophy, Professor, Dean of the faculty of international relations and geopolitics, Chair of political processes and technologies of V.V. Zhirinovsky University of World Civilizations, Moscow, Russia 117292, Russia, Moscow, Leninsky, 2 demetradze1959@mail.ru

В работе конфликт рассматривается как социальный феномен, т.е. как особый вид взаимодействия, возникающий в результате расхождения в запросах и интересах, а также возможностях их удовлетворения между действующими сторонами, проявляющиеся на межгрупповом уровне. Раскрываются разные функции конфликтов: интегративная, дезинтегративная, стабилизирующая, комплементарная и деструктивная. Критерием оценки является вектор социальности т.к. согласно учениям классиков, он может иметь социальный характер только в том случае, если выявляется социальная проблема и мобильность членов общества, направленная на их устранение. Или наоборот, конфликт не социален если в его основе заложены мифологические или иррациональные мотивы поведения индивидов. Это касается как внутригосударственных, так и межгосударственных конфликтов, поскольку в обоих ситуациях иррациональность приводит к диссонансу, несоответствию и разногласию интересов, аномии и фрустрации, неэффективности международных правовых норм и надгосударственных институтов.

Работа также имеет междисциплинарный характер, и выстраивается на основе социологии, политологии, права, с применением структурно-функционального, классификационного и прогностического методов. Особое внимание уделяются функциональному анализу конфликтов в трудах Дарендорфа, Зиммеля, Коузера, Дойча, и психологическому анализу Бандуры, Хоманса и др. В статье сознательно не приводятся конкретные примеры конфликтов в т. ч. на постсоветского пространства, предоставляя возможность сделать самостоятельные оценки и выводы специалистам на основе моделей раскрывающихся в содержании работы.

Учитывая всё то, что в настоящее время еще не сложилось единой теории конфликтов, данная статья является попыткой научной трактовки контекста конфликтной ситуации, выявлением ее предпосылок и реальных причин, рациональных или иррациональных мотивов политиков, с целью защиты рядовых членов общества от демагогии и навязанных свыше эталонов поведения. Поэтому научно-просветительская практика упомянутых авторов актуальна на сегодняшний день для всех современных обществ. Именно этот принцип определяет значимость цели, задач и актуальность предложенной темы.

Конфликт как социальная парадигма

Представления о конфликте как неизбежном феномене человеческо­го бытия восходят к глубокой древности. Противоборство и взаимообу­словленность добра и зла, света и тьмы, активного и пассивного начала являются исходными принципами всех религиозных систем. Многие античные мыслители, начиная с Гераклита, движущей силой истории считали борь­бу: «Следует знать, что война всеобща, и правда - борьба, и что все про­исходит через борьбу и по необходимости» ^[1]. Софисты, Эпикур и Полибий, утверждали всеобщий характер борьбы между людьми и полагали, что только страх перед наказанием удерживает людей от насилия.

Томас Гоббс (1588-1679), обосновывая в «Левиафане»^[2] концепцию «войны всех против всех» как естественное состояние человечества, счи­тал главной причиной конфликта стремление к равенству, которое приво­дит к возникновению у людей одинаковых надежд, желание завладеть те­ми же объектами, необходимыми для самосохранения или получения удо­вольствия. Это превращает людей во врагов, побуждает их добиваться уничтожения или подчинения соперника, порождает соперничество, недо­верие и честолюбие. В целом до конца XVIII в. мыслители в своих рассуж­дениях о конфликте не выходили за рамки индивидуальных устремлений и потребностей абстрактного человека, противостоявшего остальным инди­видам, обществу, государству, и сводили конфликт, к проблеме господства и подчинения, разрешаемой, прежде всего, благодаря регулирующей дея­тельности государства.

Взгляд на конфликт как социальное явление впервые был сформу­лирован в работе Адама Смита «Исследования о природе и причинах бо­гатства народов», вышедшей в 1776 году. Согласно Смиту, в основе кон­фликта лежит деление общества на классы (капиталисты, земельные соб­ственники, наемные рабочие) и экономическое соперничество. Правда, оно рассматривается как важнейшая движущая сила развития общества и счи­тается, что тем самым выполняет полезные функции. Гегель в «Очерке «философии права» (1821) усматривал одну из главных причин конфликта в социальной поляризации между «накоплением богатства», с одной сто­роны, и «привязанного к труду класса», - с другой. Как и античные авторы, он считал, что государство представляет интересы всего общества и обя­зано решать конфликты.

В целом в XIX - начале XX вв., преобладали представления о соци­альных конфликтах, сложившиеся под влиянием социал-дарвинизма. Г. Спенсер, В.Г. Самнер^[3], и другие исследователи того периода, видели в конфликте проявление борьбы за выживание, как способ естествен­ного отбора. Как писал Л.Гумплович ^[4] в 1928 году: «Каждая социальная группа одушевлена стремлением к са­мосохранению, и из заботы о нем проистекает стремление к постоянному повышению благосостояния. Это позволяет выразить высший закон ис­тории в такой простой формуле: “более сильный одолевает более слабого, одинаково сильные объединяются, чтобы превзойти такого же сильного третьего, и так далее”. Это не только закон истории, но и всякой жизни Мы видим, что он одинаково сохраняется, рассматриваем ли мы в микро­скоп движения существ в капле воды, или деяния племен, народов и наций на страницах истории. Если мы будем твердо помнить этот простой закон, внешне неразрешимая загадка политической истории покажется нам ясной и простой»^[4].

К числу «конфликтных теорий» развития общества большинство об­ществоведов причисляют и марксистскую концепцию, подчеркивая ключе­вую роль классовой борьбы. Разумеется, используемое в марксизме поня­тие противоречия шире, чем конфликт, и оба они имеют достаточно неоп­ределенное содержание. Более того, марксизм включает в себя интерпре­тацию законов диалектики, теорию познания, исторический материализм как общую социологическую теорию. И все это с акцентом на противопос­тавление, борьбу противоположностей, которым придается онтологиче­ский («материалистический») смысл.

Основной аргумент критиков марксизма сводится к тому, что концеп­ция классовой поляризации ведет к гомогенизации и персонификации двух противоборствующих сил и упрощает сложную картину реальной диффе­ренциации, «Капитал» Карла Маркса – это «грандиозная экономическая теория, в которой про­гнозируемая неизбежная победа пролетариата несет однозначные мифо­логические черты, восходящие к гегелевскому учению о спасении - стано­вящемся боге, что по сей день препятствует разработке подлинной мар­ксистской теории конфликта», - пишет западногерманский социолог Вальтер ^[5] обобщая суть всех критических высказываний на эту тему.

Действи­тельно, применение исторического материализма как общей социологической теории к анализу конкретных ситуаций нередко сводится к изображе­нию конфронтации между трудом и капиталом, пронизывающей все много­образие социальных взаимодействий. Многочисленные же разновидности социального конфликта рассматриваются всего лишь как проявления этого фундаментального противоречия. В результате вне поля зрения исследо­вателя оказываются чрезвычайно важные аспекты социальных трансфор­мации неэкономического характера, такие как политические и правовые, их роль в социокультурных процессах.

Феномен конфликта в социологических теориях XX столетия

Зарубежная социология XX столетия заметно продвинулась вперед в изучении конфликта как социального феномена. Фундаментальное значение имеет работа немецкого социолога, основоположника функциональной теории кон­фликта Георга Зиммеля (1858-1918) ^[6], автора опубликованного в 1908 году труда «Социология». По его мнению, конфликт – это универсальное явление, т. к. абсолютная гармония в социальных группах или общество в целом не­реалистично, поскольку в таких случаях импульсы саморазвития, стимулирующие изменения невозможны.

Следовательно, конфликт – это необходимая предпосылка для развития общества, и поэтому он функцио­нален. Исходя из этой предпосылки, автор исследует разные аспекты конфликтов и конфликтных ситуаций, выполняющих полезные функции. Конфликт, даже в латентной форме, содействует сохранению группы и оп­ределению ее границ, порождая сотрудничество между индивидами, кото­рые до этого не имели ничего общего между собой. Внутренние разногла­сия в конфликтной ситуации сглаживаются, либо определенные члены группы исключаются из ее состава. При этом, конфликт, всегда решается, но в радикальном случае – одна сторона может устранить другую, что, в конечном счете приводит к преодолению противо­речия и интеграции. Зиммель отмечает: «...единство, возникшее вслед за конфликтом, сохраняется после окончания борьбы и приводит к возникновению интере­сов и связей, не имеющих отношения к целям борьбы. Значение борьбы здесь заключается в том, чтобы осуществить на практике латентно суще­ствующие связи и единство. При таком ситуации, конфликт является больше по­водом и удобным случаем для проявления внутренней потребности для объ­единения, нежели целью»^[7].

Для дальнейшего развития исследования конфликтологии, важное значе­ние имели выводы Зиммеля о воздействии конфликта на внутреннюю структуру группы. В экстремальных ситуациях, например, в случае войны, резко усиливается тенденция к централизации власти вплоть до установления диктаторского режима. Авторитарная власть стремит­ся к самосохранению, и с этой целью склонна выискивать нового противни­ка для создания очередных внешних конфликтов. В таком случае, фактор победы над соперником - не всегда означает успех в социологическом смысле, так как в бесконфликтной ситуации степень внутренней солидар­ности группы значительно снижается, поскольку единство имеет принудительный характер. Существенным вкладом Зиммеля в теорию конфликта является включение третьей стороны. Отношения в диаде допускают возможность лишь прямолинейного бинарного конфликта, не характерного для реаль­ной социокультурной жизни. Любая концепция диады исходит из сущест­вования двух взаимообусловленных элементов, связанных отношениями господства - подчинения либо противостояния без каких-либо промежу­точных звеньев.

Только с появлением «третьего» открывается возможность для многоплановых отношений, формирования коа­лиций, становления групповой солидарности, т.е. возможность сложного социального взаимодействия как динамичного процесса, лишенного мифологического смысла

.

Американский социолог Льюис Коузер^[8], опираясь на работу Г. Зиммеля, продолжил попытку соединения конфликтной теории с функ­ционализмом. В работе «Функции социального конфликта» (1956 г.) Л. Ко­узер подверг тщательному анализу основные положения Зиммеля и при­дал им логически завершенную форму. Согласно его определению, кон­фликт – это «столкновение между коллективными акторами, по поводу ценностей, статусов, власти или редких ресурсов, в котором цели каждой из сторон состоят в том, чтобы нейтрализовать, ослабить или устранить своих соперников». В отличии от Зиммеля, Коузер выделяет роль информации в конфликте, с помощью которой политики могут предавать ему затяжной характер. В то же время он пришел к заключению, что «коммунальные» конфликты, происходящие на основе общих ценностей, выполняют интегративную функцию, в отличие от «необщинных» конфликтов, вызванных различиями или формированием новых систем ценностей.

Также Коузер тесно увязывает форму и интенсив­ность конфликта с особенностями конфликтующих групп. Поскольку кон­фликт между группами способствует укреплению внутригрупповой соли­дарности и, следовательно, сохранению группы, ее лидеры зачастую соз­нательно прибегают к поискам внешнего врага и разжигают мнимый кон­фликт, выполняющий роль громоотвода. Побочным следствием этой так­тики являются поиски внутреннего врага («предателя»), особенно в случае неудач и поражений. Коузер отмечает исключительно важную роль идеологии в конфликтных ситуациях. Она используется как инструмент сплочения группы, возведения столкновений личных и групповых интере­сов в ранг борьбы за принципы и вечные истины, а в случае мнимого кон­фликта - выделения внешнего и внутреннего врага. Не менее важную роль в вызревании «подлинного» конфликта играет сама возможность групповой идентификации, которая возникает лишь по мере осознания людьми сво­его положения в конфронтации с другими: «...индивиды, которые занима­ют сходное положение, через конфликт образуют группы, обладающие групповым самосознанием и общими интересами». Таким образом, фор­мирование групп является одной из важных социальных функций конфлик­та.

Не мене важно то, что Коузер выделяет неоднозначную роль внешнего конфликта для внут­реннего сплочения группы. Внутренняя сплоченность всегда возрастает, если группа уже достаточно интегрирована (имеется минимум со­гласия между ее членами), а также, если внешняя опасность угрожает всем членам, а не только отдельным индивидам, и воспринимается всеми как общая угроза. При этом, для больших групп с высокой сте­пенью соучастия членов характерна более устойчивая степень гибкости, чем для менее крупных и менее интегрированных. Им присуща жесткость и нетерпимость по отношению к «отклоняю­щимся» членам, стремление подавить любое проявление внутренних противоречий.

По К. Боулингу, согласно которому конфликт – это «ситуация соперничества, в которой стороны осознают несовмести­мость возможных позиций и каждая сторона стремится занять положение, несовместимое с тем, которое хочет занять другая» (1962 г.)^[9]. Сходное мнение о необхо­димости различения конфликтов по признакам распределения ресурсов и различий в целях также высказали Т.Гейгер, Ч.Р.Миллс, С.М.Липсет ^[10] и С.Роккан. Всё это позволяет классифицировать конфликты интересов и ценностей, которые тесно взаимосвязаны между собой, поскольку то, что является ценностями для одной группы, одновременно могут быть интересами для другой. Например, «безобидное» требование права обучения на родном языке, выдвигаемое этническим меньшинством, формально не затрагивая интересов большинства, зачастую воспринимается последним как потен­циальная угроза своему единству и собственному господству.

Принцип установления равенства путём конфликтного вмешательства

Одним из центральных положений функциональной теории конфлик­та является тезис о том, что конфликт создает и поддерживает равновесие сил. Соглашение между сторонами, интересы которых сталкиваются, возможно, лишь в том случае, если каждая сторона (группа) знает свою собст­венную силу и силу соперника. Однако выяснить соотношение сил зачас­тую можно лишь путем пробы, т.е. открытого конфликта (например, за­бастовки). Не угрожая дезинтеграцией обществу, подобные конфликты способствуют устранению несоответствия между властью, статусом и влиянием определенной группы, восстанавливают социальное равновесие и тем са­мым обеспечивают стабильность общества. Это касается главным обра­зом групп с аморфной структурой и открытых обществ. Допуская непо­средственное и прямое выражение противоположных требований, подоб­ные социальные системы достигают восстановления порядка в своей структуре, исключив источник недовольства. В таком случае, конфликты могут служить тому, чтобы устранить причины распада и восстановить единство. Таким образом, принимая конфликт, эти системы создают важный «стабилизирующий механизм». И наоборот, такой конфликт дисфункционален для тех систем, в которых слабо выражены или абсолютно отсутствуют механизмы его принятия.

Мортон Дойч ^[11] среди отмеченных функций конфликта, главным считает предотвращение стагнации (застоя), выявление сущест­вующих проблем, усиление групповой идентичности и утверждение ново­введений. В то же время он отмечает и отрицательные, его последствия: нарушение системы коммуникаций и взаимосвязей в группе, ослабление общих ценностных ориентаций, вероятность снижения групповой сплоченности. Последнее возможно при несоразмер­ности потерь и вероятности успеха, неравномер­ности распределения потерь среди членов группы, наличие у части группы сильных связей с противником, затяжной характер, несовместимость целей конфликта и традиционных убеждений.

Из сказанного следует, что функциональная теория конфликта абсо­лютизирует положительные свойства этого феномена, как способствующий фактор в процессе раз­вития и саморегулирования общества. Однако внутренние конфликты (в рамках класса, политической партии, нации) во многих случаях оказываются ущербными для группы в условиях межгруппового, внешнего конфликта и могут стать главной причиной ее поражения. Следует под­черкнуть, что все группы, за исключением первичных, обладают сложной иерархической структурой, включающей большое число подгрупп разного уровня, находящихся в отношениях, как сотрудничества, так и соперниче­ства. Поэтому в условиях внешнего конфликта в любом социальной группе неизбежно возникают противоборствующие тен­денции к её сплочению и дезинтеграции. Исход этого противобор­ства зависит от самых разнообразных факторов (об этом сви­детельствует история многочисленных войн, классовых противоречий), све­дение которых не укладываются не в одну схему.

Попытка преодолеть односторонность функциональной теории конфликта

Попытка преодолеть односторонность выше перечисленных теории конфликта была предпринята западногерманским социологом Ральфом Дарендорфом^[12], создавший так называемую диалектическую модель соци­ального конфликта. В ней сказывается влияние идей Карла Маркса о классовой поляризации, борьбе и разрешении классового антагонизма революционным путем. Дарендорф выделил различные типы конфликтов (между равными и неравными, целым и частью), использовав при анализе кон­фликтов понятие «императивно координируемых ассоциаций», состоящих из противоборствующих управляющих и управляемых комплексов. В ко­нечном счете, он пришел к выводу, что в основе всех конфликтов находит­ся вопрос о власти или авторитете. По его мнению, «все неравенства в ранге можно рассматривать как восходящие к неравному распределению легитимной власти в социальных блоках» и, следовательно, все конфликты исходят из-за субъективного стремления к господству. Как полагает Дарендорф, конфликт – социален лишь в том случае, если он обусловлен структурой социальных единиц. Если же он обусловлен «психологически­ми» причинами (антипатия, фрустрация, ненависть и т.п.), то он по опре­делению не социален. Дарендорф не вникает в анализ конфликтующих структур, ограничиваясь общим утверждением, что конфликт является «за­коном развития современных обществ» и имеет собственную динамику. При всей излишней обобщённости суждений и слабой эмпи­рической базы этой концепции, которую он называет «паратеори­ей», ее следует считать теорией конфликта, формирующегося вокруг от­ношении власти.

Односторонность в большей или меньшей степени присуща практически всем концепциям социального конфликта, предложенным в рамках различных направлений и школ социологии. Как отмечает В. Бюль, «теории социального конфликта в смысле логически дедуктивной системы гипотез, аксиоматизируемых и выражаемых в определенных математических функ­циях, не существует, скорее можно говорить только об исходных гипоте­зах, о программных установках и ориентирующих набросках теории с отно­сительно неопределенными предположениями и недостаточно структури­рованными обобщениями»^[1].

Исследования конфликта в рамках различ­ных ориентаций западной социальной психологии

Заслуживают внимания исследования конфликта в рамках различ­ных ориентаций западной социальной психологии, которые резко расши­рились, начиная с середины XX века.

К бихевиористской ориентации в анализе групповых процессов отно­сятся теории психологического гедонизма, доктрины «экономического че­ловека», акцентирующие такие категории, как «вознаграждение», «удо­вольствие», «снижение напряжения» и т.п. В теории «взаимодействия ис­ходов», сформулированной Д.Тибо и Г.Келли ^[13], процесс взаимодействия рассматривается сквозь призму так называемых исходов - обмена возна­граждениями и наказаниями. Вознаграждения и потери могут быть самые разнообразные: материальные ценности, престиж, статус, безопасность, власть и т.д. Для устойчивого взаимодействия важную роль играет ком­плементарность, или дополнительность. «В комплементарном отношении каждый может обеспечить то, в чем нуждается другой, но сам себе это обеспечить не может. В таких отношениях вознаграждения для обоих уча­стников высоки, а издержки низкие и, таким образом, исходы позитивны для обоих»^[2], - резюмирует эту позицию отечественные авторы Андреева Г.М., Богомолова Н.Н. Оценка ис­ходов преимущественно субъективна по своему характеру и определяется экзогенными (потребности, способности, установки, ценности участников) и эндогенными (т.е. возникающими в ходе взаимодействия) детерминанта­ми. Существенные расхождения в оценке исходов и в еще большей степе­ни - несовместимые тенденции ведут к конфликту. Оценка исходов произ­водится каждой стороной диады с учетом «уровня сравнения» предыдуще­го опыта и «уровня сравнения альтернатив», т.е. возможных награждений в случае выхода из данной группы. Составленная Тибо и Келли матрица приложима к анализу отношений власти, взаимозависимости и межличностной аккомодации, к другим аспектам социального взаимодействия.

Известный американский социолог Хоманс усматривает сущность «элементарного социального поведения» в непосредственном обмене вознаграждениями и наказаниями между участниками взаимодействия, в конечном счете, сводит человеческое поведение к «функции обмена пла­тежами». Согласно концепции Хоманса, конфликт возникает в случае, если нарушается субъективно воспринимаемая и основанная на прошлом опы­те справедливость обмена, т.е. издержки превышают ожидаемые возна­граждения. Подход Хоманса получил относительно широкую известность среди социальных психологов, однако его попытка создать некую универ­сальную модель человеческого поведения свелась к экономическому ре­дукционизму, в объяснении явлений социального взаимодействия в сло­жившейся системе отношений между людьми. Этот подход мало пригоден для анализа взаимодействия между группами, которым свойственны раз­личные системы ценностей и соответственно ожидания вознаграждений. В лучшем случае этот подход, как и остальные теории бихевиористской ори­ентации, может быть применен для изучения некоторых аспектов внутригрупповых отношений.

Одной из популярных концепций конфликта в рамках необихевиори­стской ориентации остается теория фрустрации – агрессии, сформулиро­ванная в 1940-е годы Н. Миллером и Дж. Доллардом и в дальнейшем полу­чившая развитие в работах других социальных психологов. Ключевое ме­сто в этой теории занимает предположение, что любое условие, препятст­вующее достижению любой цели (фрустрация), ведет к проявлению агрессии, т. е. стремлению разрушить или уменьшить препятствие. Агрессивное поведение может остаться нереализованным вследствие сдерживания оценкой возможных негативных последствий для личности, что еще боль­ше усугубляет фрустрацию и тем самым усиливает агрессивность. Оно также может принять форму «смешенной агрессии», направленной не на непосредственный источник фрустрации, а на любой другой объект, выполняющий в данном случае функции библейского «козла отпущения». В этой модели конфликта агрессия обязательно предполагает предшест­вующую ей фрустрацию. Но обратная зависимость не столь жестка, так как путем получения опыта индивид может выработать неагрессивную реакцию на фрустрацию (рационализация, избегание).

Вследствие проведения экспериментов и привлечения более обширного эмпирического материала накопленного при изучении различных обществ, в первоначальную концепцию были внесены существенные изменения: введено понятие агрес­сивного побуждения (драйв), которое является следствием фрустрирующего события и непосредственной причиной агрессивного поведения, сде­лан акцент на роли лидера, на зависимости поведения от вознаграждений.

Существенные коррективы в плане исследования конфликтов внесе­ны А.Бандурой (1973 г.) ^[14], отметившим большую роль наблюдения над пове­дением «модели» и его последствий при выработке собственных реакций в процессе получения знаний: «Среди многочисленных сигналов, влияющих на поведение людей в любой момент, нет более эф­фективных, чем действия других. Действия других приобретают свойство направлять реакцию через селективное подкрепление во многом так же, как физические и символические сигналы в несоциальных формах. Когда поведение других ведет к вознаграждаемым исходам, сигналы модели становятся мощными детерминантами аналогичного поведения у наблю­дателя» ^[15].

Важную роль в выработке моделей поведения (в том числе путем наблюдения) играют последствия: люди склонны подавлять в себе или от­вергать не вознаграждаемые или наказуемые реакции и, наоборот, усили­вать те, которые приводят к благоприятным исходам. Согласно теории «социального научения» А.Бандуры, отрицательный опыт может иметь следст­вием не только агрессию, но и другие варианты поведения: принятие зави­симого положения, смирение, самообезболивание алкоголем и наркотиками. Роль получения знаний путем наблюдения за поведением другого и признание много вариантности, как реакции на фрустрацию представляет собой существенное дополнение линейной «теории фрустра­ции» – агрессии, имплицитно используемой многими исследователями при анализе межэтнических конфликтов (национализм как фрустрация классо­вых целей или смешанная реакция на эксплуатацию).

Когнитивистская ориентация в исследовании социального поведения ставит во главу угла процесс познания, формирования у личности различ­ных представлений, ожиданий, установок и более общих идей, регули­рующих поведение. В политологии на базе этой ориентации сформировалась теория принятия решении, которая применима к изуче­нию социальных конфликтов. Организация образов и соотнесение воспри­нимаемых объектов с определенным классом (категоризация связывается с такими понятиями, как перцепция, аттракция, формирование и измене­ние установок) восходит к гештальт-психологии и теории поля К.Левина.

Многие наблюдения и концепции, сформулированные в рамках этой ориентации, имеют прямое отношение к исследованию конфликтов. Тео­рии когнитивного соответствия, исходной идеей которых является целостное представление индивида об окружающем мире, который должен быть сбалансированным и гармоничным с его представлениями. Базируясь на этом индивид формирует собственные установки, стереотипы, избирательное восприятие информации и ее интерпретацию.

Согласно теории структурного баланса Ф. Хайдера ^[16] присущая инди­виду «наивная (или житейская) психология» направлена на создание упо­рядоченного и цельного взгляда на мир и постижение сути наблюдаемых явлений. Исследования, посвященные отражению наивной психологии в языке и фольклоре, подтверждают, по мысли Хайдера, стремление чело­века к сбалансированному положению, в котором отсутствуют стрессы, а дисбаланс вызывает напряжение и стремление к восстановлению равновесия. Исходя из предположения, что позитивные отношения транзитивны (под влиянием второго лица первое формирует положительное отношение к третьему), а негативные – нетранзитивны (индивид не разделяет негатив­ных отношений своего врага к третьему человеку), Хайдер считает, что не­сбалансированная структура возникает при нарушении этих взаимосвязей. Предложенная им модель взаимодействия в триадах предполагает по четыре варианта сбалансированных и несбалансированных структур, гармоничных и потенциально конфликтных отношений. Разумеется, в этой идеальной модели реальность упрощается, поскольку сводится к взаимодействию лишь трех элементов. Однако ею можно поль­зоваться для выдвижения предварительных гипотез о потенциальной ди­намике отношений, складывающихся между людьми

Известный социальный психолог Т. Ньюком предпринял попытку распространить модель интраперсонального дисбаланса на сферу меж­личностных отношений. Он исходил из предположения, что позитивные межличностные отношения между двумя индивидами способствуют выработке у них сходных ориентаций по отношению к третьему индивиду, а поведение этих ориентаций ведет к увеличению частоты коммуникатив­ных актов с целью преодоления разногласий и восстановления «симметрии ассоциаций». Иными словами, теория коммуникативных актов Ньюкома – это попытка объяснить механизм сплочения группы посредст­вом внутригрупповых коммуникаций и давления на «отклоняющихся» чле­нов группы. Применение этой модели к реальным ситуациям, возникаю­щим в триаде, подтверждает выводы здравого смысла: оба участника пары или приходят к общей ориентации, либо, несмотря на увеличение объема коммуникаций (переговоров) связь между ними распадается.

Суть рассуждений в рамках этих концепций сводится к тому, что ког­нитивный диссонанс ведет к появлению психической напряженности. Все живые существа стремятся избавиться от нее и вернуться в состояние го­меостазиса, или равновесия. Здесь налицо редукция человеческого пове­дения к экономии усилий. В качестве эмпирических подтверждении приво­дятся исследования неучастия в выборах избирателей, которые, подвер­гаясь давлению пропаганды различных политических партий, не в состоя­нии отдать предпочтение ни одному из кандидатов и воздерживаются от голосования.

Другая теория - теория сверх ординарной цели – выдвигает на перед­ний план наличие обшей сверхзадачи, которая в равной степени актуальна для разных групп и требует решения совместными усилиями (экологиче­ские задачи, ликвидация катастроф, сохранение культуры, выживание че­ловечества, мировые болезни). Такая цель может служить как пре­одолению конфликта, так и его возникновению. В первом случае сущест­вующие между группами разногласия оказываются менее значимыми, чем общая для них угроза. Внутренние распри отходят на задний план перед необходимостью объединить ресурсы для преодоления опасной ситуации. Во втором случае речь идет о конкурирующих целях такого рода. Разде­ляющие их группы вступают в борьбу за приоритетность своих позиции, и отношения между ними приобретают конфликтный характер.

Еще одной, представляющей интерес теоретической метафорой яв­ляется концепция социальной паранойи - специфической среды, харак­терной для параноидального мировидения и поведения. В современных словарях по психиатрии паранойя определяется как охваченность индиви­да систематизированным бредом воздействия при отсутствии галлюцина­ций и сохранности интеллекта. А.Добрович уточняет это определение, до­полняя его таким признаком как «стойкое, непроизвольное и неподдаю­щееся коррекции проецирование субъектом своих желании и опасении на внешний мир при утрате обратной связи, то есть неспособности воспри­нять и подвергнуть анализу то, что не подтверждает проекций». По сути дела речь идет о доминировании в обществе или в его правящих кругах догматического консенсуса относительно социальной реальности. В наи­более крайней форме – это утрата индивидом Я-идентичности и ее заме­щение с мифологической коллективной, нормативной идентификацией.

Основу такой мифологии составляют представления людей об исключи­тельности своего сообщества и страх перед внешним врагом. Главной гипотезой в рассматриваемой концептуализации, восходя­щей к работе Т.Адорно «Авторитарная личность», является признание особой роли паранойяльных личностей или групп в возникновении автори­тарных, тоталитарных режимов, деспотий. В соответствии с ней они рож­даются и воспроизводятся в обществе за счет возникновения и прихода к власти малых групп авторитарного типа. По характеру целей и побужде­ний эти люди стремятся к власти, они жестоки в отношениях с теми, кто не разделяет их мнений, поддерживая социальные иерархии в системе управления, они опираются на средства подавления и насилия.

Выделяются следующие черты, характерные для авторитарной лич­ности:

· в интеллектуальной сфере - глубокая убежденность индивида (группы) в своей правоте, единственности разделяемой картины мира или ситуации. Данные, которые противоречат этой картине, игнорируются, либо объ­являются ложными. Субъективно такое состояние воспринимается как исключительная уверенность в своей правоте и праве;

· в мотивационно-поведенческом плане - стремление индивида (группы) утвердить свою позицию как единственно правильную перед ли­цом окружающих. Несогласные воспринимаются как враги, субъективно это воспринимается как борьба «истинной веры с «ересью»;

· в эмоциональной сфере - это состояние характеризуется чувством высокой собственной значимости, подозрительностью, тревогой, страхом, злобой. При малейшем противодействии извне возникает чувство ущем­ленного достоинства, мстительное чувство и даже готовность к самопо­жертвованию во имя гибели или поражения соперника. Субъективно это воспринимается как борьба непонятого с непонимающими, притесняемого с притеснителями, добра со злом.

· в перцептивной сфере наблюдаются тревожно-враждебные ожи­дания вместе с интерпретациями, предшествующими фактам, а не сле­дующими за ними, что создает иллюзии. Субъективно это воспринимается как очевидность.

Подобные реакции на любые социальные события обычно подготав­ливаются условиями социального бытия. Наиболее значимым параметром этих условий является массовое мифотворчество, опирающееся на дейст­вие таких защитных механизмов, как вытеснение, рационализация, проек­ция, перенесение. Психологи в этой связи все чаще начинают говорить о стремлении видеть мир упорядоченным, о необходимости самоутвержде­ния. Понятным образом устроенная среда, в центре которой находится «Мы», гарантирует психологическую комфортность, снимая напряжённость и страх, подталкивающий индивида перейти в оппозицию, поскольку «Они» - это олицетво­рение всего чужого и враждебного.

Определение установок референтных групп

Как видно даже из краткого изложения, все теории тесно связа­ны с направлением интеракционистской ориентации – «теорией референтных групп». Данная категория в научной литературе обозначаемая иногда как - эталонная, применяется большин­ством авторов для обозначения группы, на которую ориентированы инди­виды, перенимающие ее ценности, нормы, стандарты поведения и установки. Некоторые авторы наряду с подобными группами выделяют и негативные, то есть вызывающие у индивида враждебное отношение, либо категорический отказ причислять себя к таковым.

Основные функции референтных групп - нормативная, т.е. установ­ление определенных стандартов поведения (групповых норм) и соблюде­ние их путем распределения вознаграждений и наказании, и сравнительно­ оценочная, проявляющаяся в том, что ценностная ориентация группы яв­ляется исходной точкой для сравнения себя и других индивидов. Для ин­дивида эти функции может выполнять либо одна группа (группа членства), либо разные группы: оставаясь членом одной группы и соблюдая ее нор­мы. При своих оценках индивид может ориентироваться на ту группу, чле­ном которой он стремится стать. В этнических процессах и межэтнических отношениях подобное зачастую происходит на стадии аккультурации, ко­гда внешняя группа выступает для индивида как сравнительная референт­ная группа. Крупный американский социолог Р.К.Мертон считает, что это происходит в тех случаях, когда: (1) группа членства не обеспечивает дос­таточно высокий престиж; (2) индивид занимает в ней низкий статус или изолирован, (3) у индивида сильно выражено стремление к социальной мобильности.

Весьма продуктивным может быть применение категории референт­ной группы при исследовании межэтнических отношений, включая кон­фликты: выявление в полиэтничных обществах этнического состава рефе­рентных групп, характера внешних и негативных референтных групп в го­раздо большей степени, нежели абстрактные рассуждения об общности интересов, дружбе, взаимной заинтересованности и т.д., позволяет понять реальное состояние межэтнических отношений.

Если обладающие высоким статусом группы полиэтничны по своему составу и функционируют как таковые, сохраняя социальную дистанцию от низов этнических массивов, если для значительной части этнического меньшинства или подчиненного этноса внешними референтными группами являются отдельные группы доминирующего этноса и если, наконец, этни­ческая принадлежность не исключает членства индивида, хотя бы в неко­торых значимых для него группах, такое общество явно обладает относи­тельно эффективными механизмами межэтнической интеграции, в основ­ном предотвращающими вызревание межэтнических конфликтов.

Следует отметить, что зарубежные социологи далеко продвинулись в выработке понятийного аппарата исследования конфликта и формально­ логического подхода к изучению этого феномена.

Такие аспекты социального конфликта, как его причины, ход, методы решения и последствия, представлены в работах многих исследователей в виде четких, схематизи­рованных моделей, главная ценность которых состоит в том, что их приме­нение к описанию или исследованию конкретной реальности вынуждает учитывать весь комплекс факторов, в значительной степени предохраняет от субъективных оценок, произвольного подбора фактов и доказательств, различного рода упущений и декларативных аргументов.

На основе исследования международных и трудовых конфликтов за­рубежные социологи уделяют большое внимание изучению стиля кон­фликтного взаимодействия. Большинство исследователей выделяют пять вариантов стиля: компетентность (соперничество при слабо выраженной склонности к сотрудничеству), аккомодация (склонность к примирению), избегание, сотрудничество, компромисс. Стиль поведения участников конфликта определяется такими переменными, как степень антагонизма и мощи. Повышенные антагонизм и мощь определяют как наступательно­-активное поведение, пониженные - ненаступательное; сочетание повы­шенного антагонизма и пониженной мощи ведет к наступательно­ неустойчивому стилю поведения (мятежи, бунты, заговоры и т.п.), пони­женного антагонизма и повышенной мощи к наступательно-спокойному.

Возможные исходы конфликта сводятся, в конечном счете, к одному из трех вариантов: победа одной стороны над другой (решение с позиции силы), взаимное поражение (компромисс, подкуп, обращение к третьей стороне, применение правил или законов и т.п. меры формального урегу­лирования), взаимный выигрыш (достижение консенсуса или интегратив­ное взаимодействие). Оптимальный исход - решение конфликта путем ин­тегративного взаимодействия - наиболее вероятен, когда конфликтующие стороны убеждены в возможности и необходимости взаимоприемлемого ре­шения, сохраняют взаимное доверие и не озлоблены, не подходят к проблеме с позиций «мы - они», видят издержки несогласия, одинаково воспринимают информацию, стремятся к конкретной (а не обобщающей) постановке вопроса, готовы при необходимости сменить руководство. Нетрудно обнаружить, что условия, благоприятствующие интегративному решению, присущи прежде всего политическим и международным конфликтам, исход которых зависит от решений, принимаемых сравнительно узким кругом лидеров при соблюдении определенных «правил игры» (социально-политических норм, международно­го права).

Социологические схемы могут снабдить политолога инструментарием, терминологическим понятийным аппаратом, который применим к анализу политических конфлик­тов, существенно облегчив изучение этого социального феномена. Но следу­ет помнить, что изучение социальных отношений сегодня осуществляется на стыке ряда общественных наук, а не в рамках только социологии.

Выводы

Теории конфликтов сложное направление науки, имеющие много векторное назначение. И сегодня как видим создание единой теории конфликтов практически не возможно, как во внутригосударственном, так и на международном уровнено. Тем не менее, мы поставили задачу рассмотрения теории классиков поскольку она имеет не случайных характер, а связана с проблемами постсоветских обществ. Здесь имеет место различные конфликты локальные, межнациональные, международные, в латентных, открытых и замороженных формах. Мы сознательно не приводили конкретные примеры таких конфликтов, т. к. каждая сторона имеет своё представление о врагах и героях. Этим и объясняется ограниченность чисто теоретическим истолкованием самой проблемы и обзор классиков теории конфликтологии. Разумеется конфликт – это социальная парадигма имеющая как положительные, так и отрицательные стороны, играющее важную роль в политических и межгосударственных процессах. Поэтому рассматривать её в чисто социологическом контексте, в отрыве от политологии и международного права недопустимо.