Народная баллада: национальные аспекты жанра (на материале русского, эрзянского, мокшанского фольклора)

Шаронова Елена Александровна ORCID: 0000-0003-0221-4427 доктор филологических наук профессор, кафедра русской и зарубежной литературы, Национальный исследовательский Мордовский государственный университет им. Н.П.Огарёва 430034, Россия, республика Мордовия, г. Саранск, ул. Большевистская, 68, оф. 503 Sharonova Elena Alexandrovna Doctor of Philology Professor, Department of Russian and Foreign Literature, National Research Mordovia State University 430034, Russia, Republic of Mordovia, Saransk, Bolshevistskaya str., 68, office 503 sharon.ov@mail.ru Другие публикации этого автора

Баллада – жанр, исследовательский интерес к которому не ослабевает с течением времени. Имея четкие формальные и содержательные характеристики, баллада формирует свой уникальный и узнаваемый мир. Возникнув в фольклорном пространстве, она была востребована авторской литературой, сохранив актуальность. Баллада − лиро-эпический жанр, воспроизводящий частную жизнь человека в контексте его социального бытия, исполненного противоречий и конфликтов с драматическими последствиями. Выдвижение частной жизни в фокус общественного внимания объясняется возросшим статусом человеческой личности, обуреваемой разного рода страстями, погружающими его в состояние конфронтации с враждебным миром через его психологическое или интеллектуальное переживание. Баллада акцентирует внимание на сознании и душе человека, балансирующего между добром и злом, противоборствующих в нём. Ареной яростных столкновений чувств и страстей выступает семья, отношения в которой формируют социальная, нравственная, мировоззренческая, эстетическая и пр. основы жизни.

Баллада обладает нравоучительностью, ибо, изображая в качестве основных действующих лиц носителей зла и их жертв, показывает, как зло торжествует в судьбе человека и подавляет его, через это вызывая к нему сочувствие, облагораживающее души людей, способствующее осмыслению ими собственных поступков и критическому восприятию информации.

Как и другие фольклорные жанры, баллада обладает уникальной формой сознания, под оригинальным углом зрения воспринимает окружающую действительность, оценивает её присущими только ей социальными, этическими, интеллектуальными критериями. В ней нет случайных сюжетов и персонажей, она подчиняется сложившейся поэтической системе и традиции. В её сюжетах, порой близких к сказочным и фантастическим, отражается реальная действительность.

События и действующие лица в фольклорном произведении вымышленные, но в нём присутствует художественная правда, не совпадающая с правдой реального факта. Преимущество художественной правды заключается в раскрытии типического, общего, закономерного. В балладе художественная правда отражает актуальную реальность, исполненную горя и страдания, в свете которых человек принимает ответственность за злодейские поступки.

Ввиду жанрового своеобразия баллады читательский и исследовательский интерес к ней с годами не иссякает. Продолжается история формирования блока работ, исследующих художественную природу баллады. Гегель в «Эстетике» отмечал, что предмет баллады составляют «истории и коллизии, обычно с печальным концом, в тоне жуткого, щемящего душу, перехватывающего голос настроения» ^{[3, с. 497‒498]}. Вслед за ним В. Я. Пропп в «Поэтике фольклора» пишет, что сферой народных баллад «являлся мир человеческих страстей, трактуемых трагически» ^{[10, с. 63]}. Б. Н. Путилов в «Славянской исторической балладе» трактует жанр баллады как повествования о драматических «семейных коллизиях, обусловленных общественно-бытовыми обстоятельствами», которые, возникая «на почве политической истории», образуют историческую балладу ^{[11, с. 28]}. А. В. Кулагина в исследовании «Русская народная баллада» определяет баллады как «эпические песни с семейно-бытовыми конфликтами» ^{[8, с. 6]}, в центре сюжета которых «онтологический конфликт столкновения человека и судьбы», в изображении их героев «типическое преобладает над индивидуальным», присутствует мистический элемент ^{[8, с. 6]}. В новейшем исследовании литературной баллады «Особенности развития жанра баллады в отечественной поэзии 1990-2000-х гг.» авторы утверждают, что в качестве центральных выступают «нравственные вопросы взаимоотношений отцов и детей, мужа и жены, брата и сестры», несмотря на торжество зла поднимается «тема проснувшейся совести» ^{[4, с. 25]}.

Несмотря на длинную историю изучения жанра баллады остаются актуальные проблемы, нуждающиеся в специальном осмыслении. В их ряду исследование национальной специфики бытия жанра. Баллады складываются в ответ на трагические коллизии и происшествия, бытовые трагедии преподносятся в них в фокусе требований фольклорной морали, эстетики и гуманизма. Их генезис обусловлен объективными и субъективными причинами, изменениями, происшедшими в семейном и общественном бытии людей, в их социальном, нравственном и эстетическом сознании. Объектами изображения являются прекрасное и безобразное, возвышенное и низменное, отношения господства и подчинения, богатства и нищеты, допустимого и недопустимого, данные в контексте национальной жизни. Общество с новыми критериями добра, зла и человеческого достоинства породило балладные происшествия ‒ по своим характеристикам художественные, идеальные, но выросшие на почве реальной действительности. В силу того, что у человека интеллектуальная и психологическая жизнь доминируют над материальной, балладные истории обретали очертания актуальной реальности, играя не меньшую роль и будучи не менее действительными, чем события и трагедии в практической жизни.

Русская баллада возникла на почве средневекового быта Руси и представляет собой исключительно русское художественно-эстетическое явление. Эрзянские и мокшанские баллады также порождены реалиями средневековой национальной жизни. Татаро-монгольское нашествие XIII‒XVI вв. способствовало появлению исторических баллад, рассказывающих о судьбах женщин-полонянок, о нападениях татар на эрзянские, русские, мокшанские деревни с целью захвата людей в рабство.

В период позднего средневековья появились баллады об оклеветанной жене: муж убивает молодую жену, поверив ложным словам матери о том, что во время его долгого отсутствия дом пришёл в разорение из-за неразумного поведения хозяйки, которая будто бы коней с конюшни пораспродала, винные погреба опустошила, охотничьих соколов повыпустила, злату казну «расточила», «цветное платье износила» ^{[13, I, с. 70−78]}. Муж, совершив злодеяние, узнаёт правду и горько сожалеет о случившемся. Он тоже жертва клеветы своей матери.

Широкое распространение получили баллады любовной тематики: молодец разлюбил девушку и оставил её; девушка/девица грозит молодцу убийством: «Я из рук твоих, ног коровать смощу, // Я из крови твоей пиво пьяно наварю, // Из буйной головы ендову сточу, // Я из сала твово сальных свеч налью» ^{[5, с. 56]}. Сходные мотивы кровавого убийства звучат в эрзянских исторических песнях о Петре Павловиче: мать высказывает сомнение сыну в том, что он сможет взять чин отца и удержать его ^{[12, Л-45, л. 325]}. Павел Петрович уверяет мать, что удержится на троне путём кровавого террора и жесточайшего угнетения народа, чем его намерение перекликается с намерением девицы в русской балладе: «Из человеческой крови реки пущу, //Из человечьего мяса запружу пруды. // Из людских костей намощу мосты…» ^{[12, Л 232, л.74]}.

В балладах говорится о праве человека делать свой выбор в личной жизни и о его беззащитности перед коварством людей, которым он доверяет. Возникает ситуация безысходности в микромире внутри макромира, которые противопоставляются друг другу. Большой мир остаётся за пределами маленького семейного мира, по своей сюжетной роли превосходящего большой мир.

Идейное развитие общества, обусловленное его социальным развитием, вынуждает появление различных сюжетов как художественно-эстетических концепций, моделирующих актуальные идеи времени и составляющих способ/программу воплощения их в действительность. Они возникают в недрах коллективного сознания на уровне интуитивного понимания и преодоления социально-духовных проблем. В процессе их реализации образуются произведения, заключённые в традиционную поэтическую форму, преобразованную для выражения нового содержания.

В эрзянском фольклоре к балладам об оклеветанной жене примыкают баллады об оклеветанной сестре, в которых сходные ситуации разрешаются по-разному: муж верит клевете матери на жену и расправляется с ней, а брат не верит лгущей жене и прощает сестру. В песне «Кастуша» у Кастуши три брата и три снохи. Братья любят младшую сестру и каждый раз, возвращаясь из деловой поездки, привозят ей дорогие подарки. Жёнам это не нравится, и они наговаривают на неё мужьям: в первый раз они убивают лучшего коня и обвиняют в этом Кастушу, но братья не сердятся на сестру. Во второй раз жёны убивают корову и винят Кастушу. Старший и средний братья не сердятся на сестру, а младший упрекает ее за мнимое злодеяние: «Не стала Кастуша перечить, // Словечка ему не сказала. // На три стороны поклонилась, // На четвёртую сторону сама пошла. // Тогда догадались её братья, // Вернули Кастушу обратно. // По трём углам двора // Трёх жён своих братья повесили» ^{[14, I, с. 124]}. Кровное родство, соединяющее мать и сына, не позволяет сыну сомневаться в правдивости слов матери о жене, с другой стороны, не допускает возможности поверить наветам жены на сестру (сестра получает прощение, а злая жена наказывается).

Мотив важности кровного родства перед другими формами семейных отношений звучит и в русских балладах на разбойничью тему («Разбойника жена», «Братья-разбойники и сестра» и др.), появившихся в XVII веке: выдали дочь за разбойника; вернулся как-то муж с промысла, кричит: «Добывай огня скорехонько, // Затопляй-ка печь крутехонько, // Уж ты грей-ко-ся воду ключевую, // Уж ты мой-ко-ся платье кровавое, // Кровавое платье, разбойницкое» ^{[2, с.128‒129]}; стала жена стирать платье и рубаху и поняла, что они принадлежат её брату. О ещё более страшной трагедии говорится в другом варианте баллады: сыновья вдовы ушли на разбой к морю «вережскому» (варяжскому, Балтийскому) и, не ведая того, убили своего шурина-морянина, обесчестили сестру ^{[2, с. 124‒127]}.

В русской песне братья-разбойники грабят богатую женщину, бесчестят её, мужа-морянина и ребёнка-первенца бросают в реку; потом узнают в ней родную сестру; поражённые собственным злодеянием, братья накладывают на себя руки. В мокшанской песне мать, ведущая разгульный образ жизни, приказывает сыновьям убивать всякого встречного и приносить его вещи домой. Братья наталкиваются на сестру, выданную замуж в другую деревню и направляющуюся в гости к матери, не узнают её, убивают, забирают её вещи и приносят матери. С пением и пляской встречает она сыновей, принимает у них награбленное добро, но, узнав в убитой дочь, либо лишается рассудка, либо начинает горько причитать ^{[20, IV, с. 260‒262]}. Здесь отражаются отголоски авункулата – традиции тесной связи между дядей по материнской линии и племянниками, которая складывается в момент перехода от матриархата к патриархату и сохраняет близость человека к роду его матери. Посягательство на сестру и ее детей означает преступление против рода, ценность которого безусловна, и не может быть прощено, что и приводит невольных преступников к самоубийству как к форме самонаказания.

Сходство эрзянских и мокшанских баллад с русскими могло быть обусловлено общими моральными нормами и социальными условиями жизни, обрусением больших массивов эрзянского и мокшанского населения в центральных регионах России (Пензенская, Тамбовская, Рязанская, Владимирская, Нижегородская, Костромская, Симбирская, Самарская и др. губерний), заимствованием, влиянием сюжета на сюжет, художественно-эстетическими принципами отображения действительности в условиях чересполосного и совместного существования,

Эрзяне и мокшане долгое время вели борьбу с многочисленными разбойниками, территория проживания мокшан называлась «разбойничьим краем», где собирались беглые люди, «утеклецы», объединялись в большие шайки и жили в сооружённых специально для длительного пребывания земляных городках-пещёрах. Особенно много их было около Морши, Пичаева, Кадома и в Шацком залесском стану, откуда они выезжали на добычу иногда на 70 подводах ^{[6, I, с. 15]}. Яркой иллюстрацией к сказанному служит эрзянская песня «Мокшо» о разбойнике и мокшанине, в которой разбойники разъезжают на подводах.

Эрзяне в VIII‒XIX веках находились в сфере существования русского мира, являлись его составной частью, их художественное творчество имело те же закономерности, что и русское, совпадало с ним тематически и идейно, по жанровому составу. К особенностям эрзянских баллад следует отнести изображение взаимоотношений человека с миром птиц и животных. В песне «Ашо уткине» (Белая уточка») охотник убивает сидящую в гнезде уточку, несмотря на её просьбы о пощаде, ибо скоро должны вылупиться из яиц птенчики. Песня заключает, что нельзя убивать весной лесных красивых уточек ^{[18, с. 143]}. В ряде песен птица предупреждает охотника, что вместе с ней смерть настигнет и его семью. Охотник, вернувшись домой, не застаёт в живых жену или детей, и осознаёт тяжесть своего преступления ^{[19, I, с. 345‒348]}. Иногда охотника у ворот встречает жена с плачем и сообщает, что их единственный сын скоропостижно умер. Иногда умирают его мать, жена и дети. В песне «Яксярга» («Утка») утка, которую хочет застрелить охотник, говорит, что она вовсе не птица, а проклятая мачехой старшая дочь царя ^{[14, I, с. 159]}. Утка предупреждает охотника: если он её убьёт, умрут его мать, жена, дети. Не верит охотник утке, убивает её. Возвращается домой и видит, что предсказание птицы сбылось.

В образе утки звучат мифологические мотивы, связанные с ее миротворительной функцией. По одной из версий мифа о сотворении мира, мир создается из её яйца, она священная птица, за посягательство на неё следует возмездие. Иногда утка называет себя птицей бога Верепаза ^{[17, с. 187]}.

Герой баллады утрачивает знание об избранности утки, воспринимает ее как обыкновенную лесную добычу, на которую имеет право. Но баллада, обладая генетической жанровой памятью, помнит о сакральности утки и наказывает охотника: убивая творительницу мира, он одновременно уничтожает свой мир – свою семью, который для него не меньше «большого» мира.

В балладе утверждается ценность утки как части мира природы, который нужно беречь и сохранять из-за его хрупкой красоты, появляются гуманитарные мотивы осуждения хищнического и неразумного поведения охотника-убийцы, свидетельствующие о высоком эстетическом восприятии мира авторами баллады. Песня говорит о том, что жизнь есть священный дар и для человека, и для животного. И убивать птицу, высиживающую птенцов, птицу-мать ‒ подлинное преступление. Баллада развивает идею равноценности жизни человека и животного, ибо обе дарованы богом.

Песня художественно осмысляет бесчеловечную психологию охотника-убийцы, не внимающего предостережениям своей жертвы. Трагизм заключается в сознании человека, извращённого характером его промысла. В песне «Чинеме» («Куница») куница горюет из-за разорения охотником её гнезда, убийства её детёнышей, что обрекает её без потомства доживать свой век подобно бездетному старому человеку ^{[18, с. 147]}. Выражая бережное отношение к природе, баллады затрагивают и экологическую тематику, говорят о необходимости гуманного отношения к окружающему миру.

Распространёнными были баллады на сюжет «Чудесная дудочка», рассказывающий об убийстве старшими сёстрами младшей сестры из зависти к ней. У матери трое дочерей, думающих о замужестве. Чтобы решить волнующий их вопрос, она посылает их за ягодами, обещая выдать замуж первой ту, которая раньше других наполнит посудину. При этом, желая первой выдать замуж старшую дочь, даёт ей маленький кувшинчик, средней – побольше, а младшей ‒ самый большой кувшин. Младшая сестра собирает ягоду не покладая рук и быстро наполняет свой кувшин. Старшие сестры в это время гуляют по пригоркам, а, увидев полный кувшин младшей сестры, убивают её. Над ней вырастает красивое дерево. Идущий по лесу парень или брат убитой сестры рубит деревце (берёзку) и делает из него дудочку или скрипку. Когда он начинает играть, скрипка рассказывает историю убийства девушки ^{[17, с. 121]} её родителям, сёстрам-убийцам и прочим людям. Сёстры бросают скрипку в горящую печь, из печи выскакивает уголёк, из уголька воскресает убитая девушка. В балладе «Сяткине» из сгоревшей скрипки уголёк попадает в лоб убийце-сестрице и та падает мёртвой, а уголёк, коснувшись пола, превращается в Сяткине ^{[15, с. 140‒147]}.

В русской балладе в результате проклятия свекрови сноха превращается в рябину. Свекровь велит сыну срубить её, и она начинает говорить: «Не рябинушку секёшь, // Секёшь свою молодую жену! //А что веточки, ‒ то наши деточки» ^{[13, I, с. 130]}.

В ряде баллад ленивая бездетная жена перестаёт в доме работать. На вопрос мужа, почему она себя так ведёт, отвечает, что свекровь не выносит пыли от пряжи или тканья, или заявляет, что пока с ними живёт его мать, она его любить не будет и работать не станет ^{[17, с. 535‒539]}. Безвольный сын Тюгай уговаривает мать поехать с ним в лес для сбора орехов и оставляет её там. Однако поняв, что жена всё равно его любить не будет, привозит мать обратно ^{[18, с. 33‒35]}. В песне «Митрюж» сын просит жену Матрёну попарить старую мать в бане и одеть её в чистое платье. Затем он отвозит её к крутому оврагу в далёком поле и сталкивает на дно. Конь не может вытерпеть ужасного поступка хозяина и, заговорив по-человечески, предупреждает, что пойдёт на сельский сход и расскажет о его злодеянии. Митрюж уговаривает коня не делать этого, пообещав, что когда он умрёт, не забудет его доброты: схоронит его посреди двора, лучший хомут на него наденет и сбрую разукрасит. Через две недели конь притворяется мёртвым. Митрюж надевает на него мочальную шлею, худой хомут, тащит за огороды и бросает, не похоронив. Конь мчится на сельский сход и рассказывает об убийстве Митрюжем матери. Старики привязывают Митрюжа к хвосту коня и волокут через семь полей ^{[14, I, с.198−199]}. Мотивация поступка Митрюжа не приводится. Однако мораль очевидна: зло обязательно наказывается.

Убийство престарелых родителей – мотив очень древний и известный многим народам мира ^{[9, с. 73]}.

Мотив наказания зла приводится и в балладе «Балалай», но с ярко выраженной аргументацией. Женатый Балалай влюбляется в молоденькую Любушку, притворно согласившуюся выйти за него, если он убьёт жену и детей. Балалай исполняет её требование и предлагает стать его женой. Любушка говорит: «Ты дурак, мужик Балалай! // Ты сумасшедший, Балалай! // Лучше меня была твоя жена… // И то ты её убил, // И то ты её сгубил. // У тебя было трое малюток, // И тех не пожалел, // И тех не пощадил. // А меня тем более убьёшь. // Ой, не выйду за тебя я замуж» ^{[14, I, с. 209‒211]}. И понял Балалай, что он дурак и сумасшедший.

В дохристианский период эрзянские мужчины могли иметь несколько жён, при этом был обычай женитьбы малолетних мальчиков на взрослых девушках. В результате возникали семейные трагедии из-за супружеского неравенства, недовольства жены мужем-ребёнком, а мужа ‒ женой, когда он становился взрослым. Теперь он пытался жениться на женщине-ровеснице, что до принятия христианства было допустимо, а с его принятием стало невозможно. Поэтому он стремился освободиться от жены любым способом. Иногда муж губил жену, а увидев страдания малолетних детей, понимал неразумность своего поступка и сожалел о содеянном ^{[17, с. 668‒670]}.

Конфликт между повзрослевшим мужем и состарившейся женой приводится в балладе «Не удалась у эрзянского парня жена» ^{[14, I, с. 241‒242]}. Жена стелет для мужа жёсткую постель, кладёт маленькую подушку, печёт пресный хлеб. Муж обращается к Богу с просьбой, чтобы Он избавил его от нелюбимой жены. Жена говорит, что никогда ему лучше неё жены не найти, и, когда она умирает, несчастного мужа охватывает печаль. Он идёт на сельский сход, чтобы наняться табунщиком. За трое суток он угоняет коней за семь полей. Там играет на свирели и плачет. Саврасый конь спрашивает его о причине печали и предлагает доставить на родину, где просит запереть его в стеклянную конюшню и подать свежего клевера. Оказавшись дома, парень на трое суток забывает о коне. Когда же приходит в конюшню, конь передними ногами забивает его ^{[14, I, с. 241‒242]}. Мотив забытия обещания встречается в волшебных сказках. Забытие понимается как утрата памяти при выходе из царства мертвых в царство живых и наоборот. В балладе сказочный мотив усугубляется трагическим финалом. Уход героя из привычного мира после смерти первой жены, возвращение обратно с помощью чудесного говорящего коня и гибель под его копытами вызывает параллель путешествия из реального мира в запредельный и обратно с целью подготовки к новому брачному союзу. Что, однако, оказывается невозможным из-за проклятия старой жены, и история героя завершается его смертью в соответствии с поэтикой балладного жанра.

В балладе реалистический конфликт между мужем и женой усложняется волшебным конфликтом между человеком и конём. Оба конфликта заканчиваются трагически, муж осуждается за неблагодарное отношение к жене и к коню. Эрзянская баллада назидательна, в ней зло обречено на возмездие.

Акцентирование внимания на неравноправном браке продиктовано началом разложения патриархальных устоев.

С развитием капиталистических отношений в конфликт между старым и новым поколениями, старыми и новыми взглядами вмешиваются деньги, богатство, они начинают деформировать родственные семейные отношения. В ряде песен осуждается богач, гордящийся не гуманитарными достоинствами, добродетелью, а богатством ^{[19, I, с. 130‒131]}. В песне «Од цёра» («Молодец») молодой мужчина проклинается за то, что, разбогатев, пренебрегает народом, семьёй, отечеством. Обретение богатства он объясняет только своими способностями. Презирая народ, дом, страну, он демонстративно отворачивается от них и уходит в другую землю, чтобы там удивить мир ^{[18, с.67]}. На чужой земле счастье покидает его: новая жена не родит детей, скот не плодится, хлеб не растёт − там он никому не нужен, способности и красота его не востребованы. Смерть следует за ним по пятам. Стремясь избежать неизбежное, он прибегает к гаданиям, обращается за помощью к тёмным силам, к Бабе Яге, но всё тщетно ^{[18, с. 67‒69]}. Молодец просит Ягу помочь ему, однако смерть душит его. Яга на вороном коне отвозит его тело на склон горы, и птицы растаскивают его красивые волосы на гнёзда. О его гибели кукушка сообщает жене, оставленной на родине. Эта баллада напоминает русскую балладу об Анике-воине. Аника хвастается силой, ведёт непристойную жизнь, разоряет торги и базары, «прибивал купцов и бояр и всяких людей». Прожив таким образом много времени, он воображает себя бессмертным, способным одним пальцем раздавить любого противника, но оказывается бессильным против смерти, которая настигает его в поле ^{[1, с. 288–290]}.

В эрзянских балладах также говорится о зависимости человека от бога и смерти и о том, что он должен заботиться о своей душе. И в них провиденциализм определяет всё, как это происходит в мифологической, обрядовой и эпической поэзии, где Бог ‒ сущность и явление, содержание и форма, необходимость и действительность, разум и закон, красота и гармония, триединство настоящего, прошлого и будущего. Когда утка говорит охотнику о неизбежном наказании за его преступление, она имеет в виду божью кару.

О наказании смертью говорится в эрзянской балладе «Темно-русый парень». Всем удался единственный сын родителей: как прямое дерево, он ростом и станом, как цветы у яблони, его брови, как шёлковые, волосы, как колечки, кудри. Очень он нравится девушкам. В верхний конец улицы пойдёт играть ‒ девушки нижнего конца обижаются, в нижний конец улицы пойдёт играть ‒ девушки верхнего конца улицы обижаются, в срединную часть улицы придёт играть ‒ девушки обоих концов улицы обижаются. Пришли девушки к матери парня и попросили, чтобы он со всеми играл одинаково. Мать прокляла сына на страшную болезнь. Три года он провалялся на постели. После трёх лет мать обещала его чёрной смерти. Стала смерть следовать за ним по пятам. Парень попросил её забыть о нём на время, чтобы он взял жену. Смерть на три года оставила его и снова пришла за ним. Парень попросил дать возможность вырастить детей. Ещё на три года она его оставила, а после забрала − овдовила жену, осиротила детей ^{[14, I, с. 214‒215]}. На первый взгляд, парадоксальная баллада: мать обрекает на смерть ни в чём не повинного сына, который наказывается только за то, что родился и вырос красивым. Очевидно, что в балладе звучит мифологический мотив умирания и воскресения, через которые должен пройти человек, чтобы состояться в новом качестве и обрести новый социальный статус. Парень проходит через испытания, спровоцированные матерью, и получает право на создание семьи. Образ матери здесь фигурирует как отголосок матриархата, утверждавшего волю кровной родственницы как приоритетную. Разумеется, обозначенный мотив не мог буквально повториться в балладном жанре, сохранившем только память о нем благодаря поэтической традиции.

Совершенно в ином плане тема человека и смерти разработана в мокшанской балладе «Кафта панттне» («Две горы»). Родители насильно женят сына. Сын говорит им, что если его женят, он умрёт в день свадьбы. Мать, сестра и отец уговаривают его не бояться, а если смерть явится за ним, они за него отдадут свои души. В первую брачную ночь за его душой приходит смерть. Мать, сестра и отец отказываются исполнить свои обещания, говоря, что от смерти не спасёшься. Тогда за него заступается юная жена, предлагая взять её душу вместо души мужа, – и смерть отступает, оставляет парня на три года. Через три года он просит дать ещё времени, чтобы вырастить детей – и смерть снова отступает. Еще через три года парень просит позволить ему испытать жизнь в седой старости – и смерть навсегда отступает, заявив: «Слишком сильно любишь жизнь ты, парень! // Слишком много у тебя желаний!» ^{[14, I, с. 218‒220]}. Миф поэтизирует и эстетизирует не только любовь, но и социальную активность парня, желание испытать радости жизни на всех её этапах, чему удивляется даже смерть, и оставляет его. Жизнь и для неё великая ценность, если она принадлежит сильному волевому человеку, творцу своей судьбы. Эта баллада имеет развёрнутый сюжет и чёткую идейную направленность, она, с одной стороны, поэтизирует юную жену, её готовность пожертвовать собой ради спасения мужа, с другой стороны, воспевает жизнелюбие парня, его высокие гуманитарные достоинства. Бытовая коллизия – насильственная женитьба парня и отказ от обещания родителей и сестры – носит второстепенный характер, баллада не концентрирует внимание на их поведении, она героизирует поступок юной жены и противоборство парня со смертью. Перед нами два юных существа, обладающие выдающимися человеческими качествами.

В сюжете «Кафта панттне» сталкиваются мифологическая и эпическая идеологии. Родители насильно женят сына. «Провидению это неугодно, и оно предупреждает жениха, что в день свадьбы он умрёт. Смерть насылается вследствие того, что нарушается мифологический принцип священности брака и его добровольности» ^{[16, с. 96]}. В балладе воспевается великая сила любви и идея непобедимости жизни, если человек стремится реализовать богом данные способности в труде, в семье, на общественном поприще.

В эрзянском фольклоре популярными были баллады о поисках новой свободной земли, располагающейся неведомо где. Земля эта или ничья, или разбойничья ^{[19, I, с. 170]}, находится в неизвестной стороне, куда ведут опасные дороги через непролазные болота и леса, где рычат звери, вдоль дорог нарыты канавы, стоят колья с насаженными на них черепами погибших людей. Молодой эрзянин идёт на поиски этой земли и погибает. О его гибели жена узнаёт от пролетающих воронов, которые видели его тело у дороги и пили его кровь. В ряде песен на поиски новой земли мужа посылает жена. Песня видит причину его гибели в том, что он выполняет поручение жены, а не матери ^{[19, I, с. 262]}. Так поступает и парень Андямо, идущий занимать Кудадейское поле. Об опасности его предупреждает и конь. Он не слушается и погибает ^{[14, I, с. 154−155]}. В этой балладе причиной трагедии являются не столько внешние обстоятельства, сколько непременное желание парня осуществить задуманную цель вопреки всем препятствиям, грозящим смертельным исходом. Этот психологический мотив присутствует и в русской балладе «Дмитрий и Домна», в которой Домна едет в дом Дмитрия вопреки предостережениям матери.

В эпосе «Масторава» мотив поиска обетованной земли разработан в сказании «Тёкшонь». Тёкшонь ‒ внук эрзянского патриарха Кудадея, основавшего многочисленный род из 77 семи сёл. После смерти Кудадея его земли занимает многоглавый змей Миняша и владеет ими на протяжении нескольких человеческих поколений. Потомки Кудадея уходят в неведомые земли, где живут в тяжелейших условиях в окружении трёх гор, выход за пределы которых невозможен. Кудадей предсказал, что рано или поздно на Свет появится его внук с его богатырской силой и светлым разумом, и он освободит его благодатный край от владычества змей. Тёкшонь после благословения совета старейшин едет на мудром коне биться с Миняшей, побеждает его, но на обратном пути вместе с конём падает с горы и получает тяжёлые раны. На его поиски отправляется жена Мазай. Вожак стаи воронов указывает ей место нахождения мужа и говорит, как его можно спасти. Мазай омывает раны Тёкшоня водой из чудесного озера, исцеляет его и коня, и они возвращаются домой. Тёкшонь собирает совет старейшин, принимающий решение о возвращении на древнюю родину. В «Мастораве» балладный мотив освоен в контексте героической тематики. Главный герой Тёкшонь в своих действиях и поступках не противоречит существующим социальным и моральным запретам, наоборот, приносит великое благо народу ^{[15, с. 140‒147]}. Поэтому выходит победителем в тяжёлом сражении.

Эрзянские, мокшанские и русские баллады ‒ порождение национальной ментальности, художественно-эстетических, социальных, моральных воззрений. В них жизнь народа конкретизируется судьбами отдельных лиц, акцент делается на духовной жизни, на этических, социальных, нравственных представлениях – как традиционных, так и возникших на новом этапе исторического развития. Своим вниманием они обращены к трагическим сторонам бытия человека, обусловленным его негативной реакцией на мир.

В балладах присутствует память о мифе. Безусловно, содержание мифа в балладе трансформируется, она не объясняет миф и не может этого, ибо утратила его понимание. Но она оперирует данными мифа, продолжает сохранять в своей поэтике атрибуты мифа, что позволяет ей иметь сложную жанровую конституцию, уводящую от упрощенного понимания ее сюжетов и образов действующих лиц.В балладах изобличаются жестокость охотника и порицается род его занятий, наносящий вред природе; неразумность матери, обрекающей сына на неизлечимую болезнь и смерть; глупость парня, убивающего жену и детей, чтобы жениться на молодой девушке; коварство матери, отправляющей сыновей на разбойный промысел и т.д.; воспеваются любовь и преданность юной жены, жертвующей жизнью ради спасения мужа, и парень, заставивший отступить смерть перед своим неуёмным желанием жить полноценной деятельной жизнью и др.

Эрзянские, мокшанские и русские баллады едины в жанровом отношении при их тематическом разнообразии. Их персонажи и события представляют разные стороны жизни, иллюстрируют различные эстетические и нравственные кодексы, подчиняясь общей поэтической системе.