Опыт материального стимулирования рабочих военных заводов в первые годы НЭПа (на примере Тульского патронного завода)

Володин Сергей Филиппович кандидат исторических наук доцент, Тульский государственный педагогический университет им. Л.Н. Толстого 300012, Россия, Тульская область, г. Тула, ул. Рязанская, 32/3 Volodin Sergei Filippovich PhD in History Associate Professor, Department of Social Sciences, L. N. Tolstoy Tula State Pedagogical University Ryazanskaya ulitsa 32/3, Tula, Tulskaya oblast' 300012 Russia volodin93@yandex.ru Другие публикации этого автора

При переходе к нэпу с его хозяйственного расчетом неизбежно менялась система вознаграждения труда. Заработная плата теперь должна была быть тесно связанной с производительностью труда. Согласно 56 статьи Трудового кодекса 1922 г., который заменил Трудовой кодекс 1918 г., нормы выработки должны определяться администрацией совместно с профсоюзами. А любые споры, возникающие в связи с этими коллективными соглашениями, должны были разрешаться в порядке примирительного разбирательства - в расценочно-конфликтных комиссиях, примирительных камерах и третейских судах, организуемых на началах паритетного представительства сторон. Между тем, отмечали экономисты-современники, в начальный период нэпа по объективным причинам обозначилась тенденция опережающего роста заработной платы в сравнении с динамикой производительности труда. Последняя увеличилась за три операционных года (с 1921/1922 г. по 1923/1924 г.) всего на 32,4% при росте зарплаты на 71% ^{[2, c. 80]}. По мнению экономистов первоначально нужно было восстановить энергетический баланс работника, а затем на этой базе обеспечить рост его производительности. Однако на этом пути возникали существенные препятствия. В частности, нужно было убирать с предприятий излишки рабочей силы, снимать со снабжения иждивенцев, сокращать накладные расходы. С другой стороны, необходимо было восстанавливать опережающий рост производительности труда на основе использования механизма нормирования труда. Как же на практике было организовано материальное стимулирование рабочих в первую половину двадцатых годов XX века? Ответу на этот общий вопрос, как надеется автор, в определенной степени служит материал предлагаемой статьи.

Объектом исследования являются процессы управления эффективностью труда на Тульском патронном заводе в ранний период нэпа. В нем предметно рассматриваются вопросы материального стимулирования трудящихся в условиях утверждения нэповской экономики на примере крупного промышленного предприятия. Как происходило постепенное ужесточение нормирования в это время? Как этот процесс отражался на разных группах рабочих? Какие практики на цеховом уровне использовались для регулирования заработков? Целью статьи является выяснение этих и других взаимосвязанных вопросов, влияющих на стимулирование труда. Научная новизна исследования определяется тем, что в нем комплексно освещается процесс организации материального стимулирования работников на крупном военном предприятии в ранний период нэпа, что имеет особую актуальность в контексте современных вызовов. В своем исследовании автор исходил из принципа историзма и методологии деятельностного подхода, в соответствии с которым акцентируется внимание на практической деятельности людей, механизмах их взаимодействия.

Источниковую базу статьи составили главным образом материалы фонда Государственного учреждения «Государственный архив Тульской области» (ГУ ГАТО) Р–324 «Организация п/я №43 Тулэкономрайона» (Тульский патронный завод). Для нас особый интерес представляли такие источники, как переписка дирекции завода с Патронным подотделом Центрального управления артиллерийских заводов (ЦПАЗ), тексты коллективных договоров, протоколы заседания секретариата Тульского районного отдела Всероссийского союза рабочих металлистов (ВСРМ), протоколы заседания Тарифно-экономического секретариата Тульского районного отделения ВСРМ. Ряд важных сведений, относящихся к предмету исследования, почерпнуты из фонда П-1 ГУ ГАТО «Тульский губернский комитет РКП (б)». Ценные факты о жизни завода в указанное время также отражены в опубликованных сборниках «Советское военно-промышленное производство 1918–1926». «"Совершенно Секретно": Лубянка Сталину о положении в стране (1922–1934 гг.), т.1 1922–1923 г., ч. 2», а также в годовом отчете Тульского районного комитета Всероссийского союза рабочих металлистов ^{[18; 21; 22]}.

При обращении к историографии вопроса следует отметить, что проблемы материального стимулирования в годы нэпа находились в центре внимания экономистов-трудовиков 1920-х годов. Опираясь на статистические данные, они смогли показать многие грани и противоречия в ситуации с материальным поощрением труда в нэповской экономике ^[1]. В тридцатые-пятидесятые годы прошлого века хотя и публиковались уже собственно исторические работы, посвященные нэповской проблематике, их содержание смещалось в сторону восстановительных процессов материальной базы производства на основе политической мобилизации рабочих. О проблемах заработной платы в них говорилось в самом общем виде ^[3]. Например, П. И. Лященко подчеркивал, что к 1924/25 г. заработная плата рабочих существенно выросла, однако «по-прежнему сохранялся двойственный характер оплаты и преобладала натуральная выдача» ^{[16, с. 47]}. В годы «оттепели» интерес к экономике нэпа существенно вырос. В частности, П. Н. Шарова рассматривала процесс роста заработной платы в этот период являлся как составную часть более общего механизма инфляции издержек ^[25]. Повышенное внимание к названному предмету исследования проявляли также и отечественные экономисты. С. М. Милюков и К. Х. Кузнецова подчеркивали, что в нормировочной работе в это время шел напряженный поиск наиболее адекватных способов определения норм. Высшие нормировочные органы стремились определять нормы на основе поэлементного учета с ориентацией на достижения передовых рабочих. С другой стороны, «в цехах нормы продолжали устанавливать, основываясь на опыте мастера, "на глазок"» ^{[17, с. 253]}. В свою очередь А. П. Степанов и Е. И. Капустин обратили внимание на то, что тарифная реформа в 1921-1922 гг. имела ряд изъянов. Это отсутствие должной оплаты работников решающих отраслей народного хозяйства, все еще незначительное соотношение тарифных ставок крайних разрядов, искусственность немалой части приработков и т.п. ^[23]

Интерес к названному предмету исследования не угас и в следующую за «оттепелью» эпоху. Так, в 1971 г. вышел в свет исторический очерк П. Ф. Петроченко и К. Х. Кузнецовой, посвященный организации и нормированию труда в промышленности СССР. В нем они серьезно углубили концептуальное осмысление проблемы, рассматривая ее как важную борьбу за меру интенсивности индустриального труда. Ведь уже в первом коллективном соглашении с ГОМЗой в июне 1922 г. профсоюз добился того, чтобы максимально технически возможным нормам соответствовали нормальные условия труда и за работу по таким нормам гарантировались полторы тарифные ставки ^{[19, с. 35]}. В свою очередь современная отечественная историография, после понятного «перестроечного» интереса к «альтернативам» и «кризисам» нэпа, с неизбежностью сосредоточила свое внимание на социально-экономических процессах этого противоречивого периода. Немалое количество работ касалось и вопросов материального стимулирования рабочих. В частности, Е. И. Сафонова отмечала, что с появлением в 1922 г. тарифной сетки тут же утвердилась практика процентных надбавок за неучтенное время работы, за тяжесть условий и т.д. В результате надстройки к тарифным ставкам достигли огромных размеров. И такая практика, справедливо считала она, служила объективной потребности – поощрению наиболее квалифицированного труда ^[20]. Как показал А.А. Ильюхова, вплоть до начала 1922 г. доля натуральных выдач в общем объеме заработной платы продолжала расти. Лишь к лету–осени 1923 г. натуральная часть заработной платы упала до 9%, тогда как в начале 1922/23 х. года она достигала 50% ^{[15, с. 70–71]}. Постепенно от централизованной оплаты на основе окладов пришлось перейти к децентрализованной оплате на основе заключения коллективным договоров. К тому же размах тарифной сетки стремился к воссозданию восьмикратного дореволюционного соотношения ^{[15, с. 74–75]}. И если в первое время повышение заработной платы носило механический характер, являлось мерой спасения класса, то затем правительство начинает беспокоить рост доли заработной платы в общей себестоимости продукции. Если в период с октября 1922 г. по март 1923 г. эта доля составляла 11,2%, то уже в октябре–марте 1924 г. — 14,4% ^{[15, с. 158]}. Таким образом, отечественная историография имеет определенную традицию в изучении процессов материального стимулирования промышленных рабочих в годы нэпа. Вместе с тем, далеко не все предметные стороны названных процессов исследованы в должной мере, в том числе с позиции пристального внимания к структурному контексту и латентным механизмам управленческих отношений, т.е. повседневным практикам на уровне цеховой рутины. В этой связи эмпирическое исследование процессов материального стимулирования на примере Тульского патронного завода позволяет уточнить эти социальные стороны трудовых отношений в годы раннего нэпа.

Накануне нэпа, в феврале 1921 г., завод, насчитывающий 9824 рабочих, должен был произвести по программе 21 млн винтовочных патронов. Однако уже в июне заводская программа была сокращена до 12 млн, что было неизбежным следствием обозначившихся негативных процессов ^{[8, л. 54, 73]}. На заводе происходили массовые сокращения, в ходе которых было рассчитано почти 2000 работников. Фактически же в июле–августе завод не функционировал. В результате на первое сентября 1921 г. в ТПЗ осталось уже только 7195 рабочих. Правда, сокращение кадров не было пропорциональным. Квалифицированные рабочие в меньшей степени были склонны покидать завод, поскольку их производственный потенциал имел относительно большую ценность как конкретный вид профессиональной деятельности. Поэтому и доля квалифицированных рабочих в составе заводского коллектива несколько увеличилась — с 5,15 % до 6,85 % ^{[12, л. 125, 126]}.

Новый этап жизни завода берет начало с сентября 1921 г. Отличительной чертой этого периода стало медленное восстановление многогранных производственных процессов заводской жизни. На заводе началась раздача мануфактура, которая не выдавалась долгое время прежде, в частности кожаная обувь. Те же работники, кто был занят на горячих работах, получили к началу зимы валеную обувь. К этому времени на заводе уже менялись в лучшую сторону принципы оплаты труда в рамках введенного с октября 1921 г. так называемого коллективного снабжения. Главной особенностью этой формы стимулирования было то, что как денежный, так и натуральный фонды вознаграждения распределялись исключительно в соответствии с производительностью и степенью квалификации работника, а также количеством отработанных дней. Личное же снабжение по карточкам, спискам и т. д., как и натуральное премирование работников предприятий и состоящих на их иждивении членов семей, отменялось. Однако продовольственный паек рабочего становился полновесней. Если говорить только о хлебе, он давал работнику средней квалификации 78 фунтов хлеба, тогда как красноармейский — только 30 фунтов ^{[6, л. 145]}.

Характерно, что руководство завода первоначально пыталось оспаривать текущий порядок исчисления натурального и денежного фондов предприятию в сторону их уменьшения на период сентябрь–февраль 1921/22 г., поскольку в расчет не принимались Латунный завод, цифры рабочей силы и производительности завода за 1916 г., выпуск пушечных гильз и пулеметных блочек. Более того, руководство исходило из необходимости сохранения мер переходного характера в политике материального поощрения, оспаривая саму идеологию нового положения Центра. Как заявляло правление ТПЗ, новые правила благоприятствовали бессемейным рабочим (3988 чел.), среди которых около 80 % принадлежали к низшим разрядам, главным образом из деревни. В свою очередь новые правила ухудшали положение 692 рабочих из 1526 рабочих высоких разрядов (от 5 разряда и выше) ^{[7, л. 278]}. Аргументация руководства завода понятна. Как флагман военно-коммунистической экономики ТПЗ получал относительные привилегии в русле распределительного снабжения. Поэтому коллектив завода в целом лишаться этих привилегий не спешил, и руководство завода отражало это настроение. Звучала классическая формула при сопротивлении нововведениям: не настало еще время введения "чистых принципов" оплаты труда. Чтобы смягчить жесткие правила, заводоуправление инициировало частичную компенсацию потерь рабочим из фонда коллективного снабжения при посредстве рабочего кооператива. Не прекращались попытки восстановления уравнительности в снабжении членов семей, работников учреждений, обслуживающих завод, а также откомандированных из завода работников в другие организации ^{[6, л. 146, 155 (об)]}.

Однако, очевидно, полновесными фондами в отношении поддержки промышленности Советской Республики Центр не располагал. Поэтому в октябре 1921 г. фактически было выдано заводу не запрашиваемые 34891, а 16667 продовольственных пайков ^{[6, л. 132 (об)]}. Центр настаивал на исполнении стратегической линии: должны были действовать исключительно трудовые стимулы материальной заинтересованности. И реальная практика достаточно скоро стала свидетельствовать об эффективности новых принципов материального стимулирования. В ноябре 1921 г. почти все ключевые мастерские перевыполнили плановые задания, а производительность труда рабочих заметно приблизилась к уровню 1916 г. Более того, индивидуальная выработка в пульной мастерской даже сравнялась с этим уровнем. С другой стороны, было понятно, что вернуться к ситуации 1916 г. в отношении индивидуальной производительности на общезаводском уровне в текущее время было невозможно. Ведь за период военного коммунизма административно-хозяйственный часть ТПЗ "раздулась до небывалых размеров" и к началу нэпа достигла 25 % к числу рабочих, тогда как в 1916 г. она составляла лишь 2,5 %. Завод содержал "совхозы, колхозы, детские сады, ясли, кооперативы и целый ряд других органов", поэтому, как отмечалось в документе, "нечего было и думать" о достижении многих параметров 1916 года ^{[6, л. 143 (об) – 144 (об)]}. Затраты рабочего времени при производстве одного и того же объема продукции в ТПЗ выросли в 1,8 раз в 1921 г. по сравнению с уровнем 1913 г. при достижении 76,5 % общего объема продукции довоенного времени ^{[13, л. 34]}.

Конечно, патронное производство в это время продолжало страдать от действия других крайне неблагоприятных факторов. Острый дефицит основных и вспомогательных материалов, указывали специалисты, действовал как незаметная ржавчина, разрушающая организм завода. В декабре 1921 г. снаряжательная мастерская, например, вынуждена была остановить свою работу из-за отсутствия пороха. Вообще дефицит материалов подтачивал мотивацию рабочих, так как они из-за частых остановок станков, переходов на другое оборудование попросту не могли выработать нормы ^{[12, л. 126 (об)]}. Кроме того, дезорганизация финансов страны вследствие гиперинфляции также неблагоприятно сказывалась на жизни завода. И все же, несмотря на трудности со снабжением, оздоровление завода продолжалось. Хотя здесь следует отметить, что само это оздоровление имело две стороны. В широком смысле оно означало восстановление и нормализацию производственных процессов, а в узком — восстановление и обновление заводского оборудования. Дело в том, что к началу нэпа, отмечал начальник ГУВП П. А. Богданов, оборудование военных заводов России "износилось и пришло в значительное расстройство". И в первую очередь это касалось Тульских заводов: оружейного и патронного, "вынесших наиболее тяжелую работу" в года Гражданской войны. Доля неисправных станков здесь могла достигать в отдельных цехах до семидесяти процентов и более, что оборачивалось неточностью работы, крайне важной в оружейном производстве. В тульских военных заводах наблюдалась крайняя скученность оборудования, а, следовательно, недопустимая, с точки зрения охраны труда, теснота. Износилось заводское хозяйство, понизилась квалификация инженеров и рабочих кадров. "Рабочая дисциплина находилась в степени глубокого распада" ^{[22, с. 457-458]}.

Между тем в конце 1921 г. проводилась интенсивная работа по нормированию труда, была инициирована практика по решительному уничтожению "детских норм" труда, с тем чтобы "большого переработка больше не получалось". Этой цели способствовали систематический сбор материалов по выполнению норм и их корректировка в случае масштабных переработок. Причем это было сделано даже в инструментальной мастерской, где имелось больше 3000 переходов. Как следует из данных по размеру переработок в 1922 г., их уровень был ниже в производственных мастерских. Например, в гильзовой мастерской их среднемесячное значение равнялось всего 7,3 %, тогда как в обслуживающей инструментальной мастерской этот уровень равнялся 14,6 %. Гораздо больше перерабатывали строительный отдел и хозяйственная часть завода (до 40 % и выше), но такие цифры объяснялись как нормами урочного положения, так и отсутствием достаточного статистического материала ^{[12, л. 109, 114]}.

Механизм публично-правового регулирования в области нормирования труда посредством заключения коллективных договоров, начавший действовать с начала нэпа, отражал существенное изменение в содержании этой деятельности. Теперь, в отличие от практики предшествующего времени, позиции сторон трудовых отношений приобрели большую ясность и определенность. И заводоуправления, и представители рабочих стремились прийти к взаимоприемлемому компромиссу, учитывая, с одной стороны, изменившееся соотношение сил в пользу работодателя, а с другой - сохранение завоеванных прав трудящихся. Так, согласно коллективному договору, заключенному между правлением ТПЗ и Тульским районным отделением ВСРМ 15 ноября 1922 г. за основу нормирования должны были браться данные о заводской производительности труда 1913–1916 гг. с поправкой на "нормальные условия" труда. Речь шла об исправном состояния оборудования, своевременной подаче материалов, удовлетворительных санитарно-технических условий труда. Интересам рабочих также должны были служить такие положения, как необходимость пересмотра норм в сторону их понижения, если они в течение двух месяцев систематически не выполнялись, установление гарантий выплаты заработной платы не менее 2/3 тарифной ставки для работников, не выполнивших норм выработки. Вместе с тем, систематическое невыполнение нормы могло послужить причиной к переводу рабочего в низший разряд или к увольнению. С другой стороны, рабочему гарантировалась оплата брака "без какой-либо умышленной цели" в размере половины тарифной ставки и полная ее выплата за время простоя. И хотя в коллективном договоре подтверждалась установленная повсеместно "нормальное" соотношение в оплате труда между низшей и высшей рабочими квалификациями как один к трем, допускалась утвердившаяся в реальной практике возможность со стороны управления повышение правового минимума тарифной ставки "в интересах производства", которому также должна была служить главным образом сдельная форма оплаты труда ^{[10, л. 85-87]}.

Нельзя здесь не упомянуть и внедрение в жизнь централизованной практики, закрепляемой в коллективных договорах, о гарантированном приработке за исполнение норм. Это положение в ТПЗ стало действовать после заключения отраслевого коллективного договора на октябрь-декабрь 1922 г. между ГУВП и ВСРМ, в котором содержалось положение о выплате гарантированного приработка при предполагаемом приближении их к технически возможным. Осенью 1923 г. Тульского районного отделения ВСРМ признало правильным считать таковыми средний выпуск за последние три месяца (декабрь, январь, февраль), добиваясь 50 % приработка при неограниченной сдельщине ^{[18, с. 97]}. Кроме того, ТНБ завода пришлось устанавливать ряд норм на новых разработках в пушечном и мирном производствах. Одновременно уточнялась тарификация работников в соответствии с новой 17–ти разрядной тарифной сеткой и, как и повсеместно в промышленности страны, проводилась текущая индексация заработков в соответствии с изменением рыночных цен на необходимые предметы.

Как результат, завод существенно прибавил в производительности труда. В 1922 г. производительность станка в смену в вырубной мастерской составила 30,68 пуд. гильзовых винтовочных колпачков в сравнении с 26,4 пуд. для 1921 г. (1913 г. — 32,4 пуд.). Если на первой вытяжке пульной мастерской средняя выработка со станка в 1921 г. равнялась 6,43 пуд., то в 1922 г. — 7,27 пуд. (1913 г. – 8,0 пуд.). В 1921 г средняя выработка рабочего в гильзовой и пульной мастерских составляла для каждой из них 335 и 764,4 пуд; в 1922 г. соответственно 403,3 и 1253,7 пуд. В 1921 г. один патронник снаряжал 164,8 патронов, в 1922 г. — 197,3 шт. (1916 г. — 198 шт.) ^{[12, л. 78, 79 (об), 81, 83]}. Следует принять во внимание, что при увеличении производительности труда средний уровень выполнение норм рабочими ТПЗ составлял лишь 98-100 %, т. е. нормы были напряженными. Чтобы их выполнить, необходимо было обеспечить рост производительности, что и происходило. Если работник в производственные отделах завода в 1921 г. выработал 115,7 ед. учетных единиц, то в 1922 г. — 142,4, а считая всех работников, 64,1 ед. в 1921 г. и 79,5 ед. в 1922 г. На производство 1000 уч. ед. продукции в 1921 г. затрачивалось 15,5 дней труда, в 1922 г. — 12,5. Поэтому руководство ТПЗ считало, что завод вышел "на твердый и правильный хозяйственный путь" ^{[12, л. 91-92]}.

Противоречивые тенденции обозначились в оплате труда. В 1919 г. заработок рабочих резко упал и составлял 14,9 коп., а в 1920 г. еще меньше — рабочие получали 11,7 коп. товарного рубля. Перелом произошел в октябре 1921 г., когда заработки рабочих резко возросли до 67,9 коп. Правда, пиковое значение в первую очередь объяснялось экстраординарной выдачей пайков и одежды, ведь заработок исчислялся с учетом денежной оценки величины натурального вознаграждения. Затем в русле отмены коллективного снабжения ежедневный заработок стабилизировался на уровне 30–40 коп. товарного рубля. Если, например, продуктовая часть заработка с октября 1921 г. по июнь 1922 г. составляла более 80 %, начиная с сентября она уже не превышала 20 % ^{[12, л. 107]}. Объективно это снижало величину заработка, что, по мнению руководства, отрицательно сказывалось на производительности труда. Здесь следует указать и на другое характерное явление этого времени ­ задержку выплаты заработной платы. Дело в том, что Центр задерживал снабжение завода денежной массой согласно всем росписям плановых ассигнований, исполняя прежде всего свои обязательства по заработной плате. В свою очередь руководство завода, исходя из "хозяйственных надобностей", черпало суммы на их удовлетворение из фонда заработной платы. К этому следует добавить, что обесценивание рубля – до 80 % в течение 1922 года – обусловливало необходимость ежемесячного перерасчета тарифных сеток, калькуляций на изделия ^{[12, л. 69]}.

В ТПЗ, как и на других предприятиях, начала утверждаться практика «слома тарифа». С одной стороны, в коллективном договоре подтверждалась установленная повсеместно "нормальное" соотношение в оплате труда между низшей и высшей рабочими квалификациями как один к трем. С другой стороны, допускалась утвердившаяся в реальной жизни возможность со стороны управления повышение минимума тарифной ставки "в интересах производства", которому также должна была служить главным образом сдельная форма оплаты труда ^{[10, л. 85–87]}. В металлопромышленности происходил даже своеобразный реванш квалифицированного труда в отношении оплаты труда. Уже в 1922 г. ЦК ВСРМ выработал новую тарифную сетку, устанавливающую соотношение между 1-9 разрядами как 1:3,3 вместо 1:3. Причем изменение коснулось именно высоких разрядов, начиная с седьмого. В свою очередь новая сетка в военной промышленности была введена по коллективному договору, заключенному с 1 января 1923. И линия здесь была взята не на повышение ставок, а на увеличение сдельных расценок путем процентной надбавки на ставку за исполнение так называемых «максимальных технически возможных норм». Процентная надбавка по разрядам распределялась следующим образом:

При этом если коэффициент заработной платы по ставке у рабочего 9 разряда равнялся 3,3 ставки первого разряда, то с гарантированным приработком — 5,78 начальной ставки. Как видно, установленный гарантированный приработок за выполнение максимальных норм еще больше поощрял квалифицированный труд. Если коэффициент заработной платы по ставке у рабочего 9 разряда равнялся 3,3 ставки первого разряда, то с гарантированным приработком — 5,78 начальной ставки ^{[18, с. 101–102]}. Причем квалифицированный работник при переходе со сдельной на более ответственную должность установщика, цехового мастера терял в заработке. Например, сдельщик 9 разряда при переработке в 60 % мог заработать 4,8 ставки первого разряда, в то время как при переводе его на должность цехового мастера, оплачиваемого по одиннадцатому разряду, он мог получать всего 3,4 ставки и терял таким образом 29, 8 % заработка ^{[18, с. 100]}.

На цеховом уровне в оплате труда обнаруживались и другие эмпирические нюансы. Женщины, согласно коллективному соглашению, должны были за одинаковый труд получать одинаковую заработную плату. Однако председатель ТНБ ТПЗ фактически признавал при рассмотрении колдоговора на ноябрь–декабрь 1922 г., что приработок должен быть способом доведения заработков рабочих–мужчин до социально приемлемого уровня через поощрение «мужских» коллективов, поскольку «слышится ропот, что мужчина, стоящий в 4–м разряде получает меньше женщины...» ^{[10, л. 65]}. И здесь важно учесть, что в соответствии с коллективным договором, заключенным на ноябрь–декабрь 1922 г. сдельный расценок определялся с учетом как тарифной ставки данного вида работы, так и процента приработка для данного разряда (больших для высших разрядов). Так, на станочных работах в пульной мастерской приработок к оплате за выработанную норму варьировался в зависимости от типа станков от 25,0 до 53,1 % (октябрь 1923 г.) ^{[13, л. 142 (об)]}. В свою очередь переработка, например для работниц на вытяжных работах в гильзовой мастерской достигала 24 % (декабрь 1923 г.) ^{[9, л. 10]}. При этом предполагалось, что сдельная плата не должна была меняться в зависимости от тарифного разряда работника. Однако поскольку фонд оплаты труда был ограничен, то посредством нормирования труда возможности роста заработков в оперативном режиме подвергались коррекции. Характерно, что в январских госинфсводках 1923 г. говорилось о том, что на Тульском патронном заводе "среди рабочих наблюдается частичное недовольство высокой нормой выработки" и что "Среди высококвалифицированных рабочих отмечается недовольство недостаточностью тарифных ставок, в связи с чем они стремятся переходить в другие предприятия" ^{[21, с. 590, 648]}. В феврале "наблюдались случаи острого недовольства некоторых групп рабочих нормами и размерами заработной платы" в частности у токарей первой механической и сдельщиков инструментальной мастерских ^{[12, л. 136 (об)]}. В октябре 1923 г. недовольство рабочих пушечной мастерской вызвала практика умышленного занижения расценок на работы в сравнении с нормированием работ по тем же разрядам для слесарей механической мастерской: "примерно, если предмет можно сделать в течение 5–ти часов и по 7–му разряду, а Технормбюро ставит таковой в 2 часа и по 5-му разряду"^{[11, л. 46]}. В целом же работникам удавалось, судя по данным таблицы 1, несмотря на давление со стороны ТНБ отстаивать свои интересы, прежде всего в отношении заработков.

Таблица 1.

Показатели интенсивности и оплаты труда работниц ТПЗ в феврале 1923 г. и феврале 1924 г.

Подсчитано автором по данным: ^{[13, л. 136]}.

Вместе с тем рост заработков сказывался на себестоимости продукции. Надо отметить, что низкоразрядные группы работниц, занятые на станочных работах, стали получать на 50 % больше, чем до войны. И если общий средний заработок патронных мастерских в 1913 году равнялся 85-90 коп., то в первом квартале 1924/25 г. – 1 р.23 к.–1 р. 27 к. в день по довоенному индексу. Как результат, стоимость производства тысячи винтпатронов стала обходиться заводу в 17 р. 70,64 коп. против 12 р.68,42 коп. в 1913 году. К тому же помимо расходов на рабочую силу завод стал нести издержки в отношении расходов на социальное страхование, которых не было в довоенный период ^{[14, л. 103]}. С другой стороны, в себестоимости патронной продукции доля заработной платы в стоимости продукции не росла. Если в октябре-декабре 1922 г. она составляла 10,12 %, то в апреле-июне 1923 г. – 9,39 %. Именно стоимость материалов (соответственно – 49,21 % и 55,14 %) и накладных расходов (соответственно –38,07 и 33,59 %) были главными компонентами себестоимости продукции завода ^{[18, с. 9]}.

Добавим, что преобладающая масса рабочих завода по состоянию на начало 1924 г. имела 3–5 разряды, причем большая часть женщин (75 % от числа женщин) состояла в 3 разряде (как представленные в таблице станочницы). Большая же часть мужчин находились в пятом разряде — около 25 % от общего числа мужчин, несколько меньшее количество (около 21 %) в 4 разряде и еще меньше (около 18 %) — в третьем разряде. Большая доля рабочих ниже средней квалификации объяснялось преобладанием их в металлургических цехах — литейном, прокатном, где на валовых работах преобладали четвертый и пятый разряды. Кроме того, сравнительно большое количество мужчин низкой квалификации было занято хозяйственными отделами — охраной завода, хозяйственной частью, отделом снабжения и др. Главная же масса с шестого по девятый разряды (около 1000 человек, т.е. примерно около 26 % всей массы мужчин) была сосредоточена в инструментальной, технической, механических мастерских, занятых обслуживанием производственных цехов. Сюда же относились рабочие ведущих профессий в металлургических цехах — горновые, вальцовщики, отжигалы и др. ^{[4, л. 36]}. Именно они и являлись главной силой в отстаивании материальных интересов рабочей массы. Например, Тарифно-экономический секретариат Тульского районного отделения ВСРМ предполагал при заключении нового коллективного договора на 1924/25 хоз. год исходить из того, что для сдельных рабочих при максимальных нормах ввести расчетные коэффициенты приработка в пользу именно этих групп ^{[5, л. 88]}. Если же квалифицированные рабочие считали, что их заработки не соответствуют приемлемого для них уровня, они покидали свои рабочие места.

Таким образом, в начальный период нэпа в Тульском патронном заводе происходило общее оздоровление производственных процессов. Важной частью этой работы было восстановление действенности материальных стимулов в отношении производительности труда, прежде всего, за счет повышения норм выпуска продукции. Увеличивалась доля сдельных работ, причем выполнение норм поощрялось премией – «приработком» до 50 % и выше к сдельным расценкам. Само же определение меры интенсивности труда было результатом сложных взаимодействий администрации и органов ВСРМ на разных уровнях. В силу производственной необходимости заработки рабочих регулировались в пользу квалифицированных рабочих. Тем не менее, на примере ТПЗ прослеживается существенный рост фонда заработной платы низких разрядов в сравнении с дореволюционным временем. Неофициальными практиками руководство предприятия могло лишь отчасти восстанавливать существовавшую на уровне обычая премию рабочим высших разрядов за квалификацию. Тем самым, как справедливо отмечал ведущий экономист Госплана С. Г. Струмилин, в условиях нэповской экономики сохранялся "социалистический" характер категории заработной платы. Ведь большие начисления на заработную плату в ней использовались в соответствии с потребностями всего пролетариата, а не с мерой индивидуально затраченного количества труда ^{[16, с. 47]}. В целом же, как представляется на примере ТПЗ, в рамках исторического контекста раннего нэпа в советской промышленности был достигнут относительно приемлемый уровень материального стимулирования промышленного труда.