Миссионерские практики Русской Православной Церкви как акторы колонизации восточных окраин Российской империи во второй половине ХIХ – начале ХХ вв. (на материалах деятельности православных миссий Тобольской епархии)

Балин Максим Анатольевич ORCID: 0000-0002-4835-8701 Епископ Магнитогорский и Верхнеуральский 644020, Россия, Омская область, г. Омск, ул. Иртышская Набережная, 45 Balin Maksim Anatol'evich Bishop of Magnitogorsk and Verkhneuralsky 644020, Russia, Omsk region, Omsk, ul. Irtyshskaya Embankment, 45 balinmmg@mail.ru

Введение

По справедливому замечанию современных исследователей, Западная Сибирь, активно вовлекаемая во второй половине ХIХ – начале ХХ вв. в процесс имперского освоения, позиционировались в представлениях власти и консервативного сегмента общественно-политического дискурса как регион русского доминирования, в котором роли субъектов колонизации должны были быть распределены изначально и с учетом накопленного колонизационного опыта. При этом территории Зауралья включались в идеологию «внутреннего империализма», а на стыке XIX–XX вв. рассматривались как пространство интенсивной коммуникации Церкви и государства ^{[21, с.14]}.

Миссионерская деятельность Русской Православной Церкви на восточных окраинах империи имеет обширную историографию, а практики миссионерства в Западной Сибири неоднократно оказывались в центре исследовательского интереса историков ^{[4, 7, 17, 18]}. Вместе с тем, вне поля зрения учёных часто оказывались проблемы, связанные с выявлением содержания деятельности миссий в ситуативном контексте «политики населения» Российской империи на окраинах, определением специфических условий решения инородческого вопроса в губерниях, приобретших статус «внутренних» территорий страны, установлением обстоятельств и каналов трансляции церковного просветительства в отношении индигенных народов Зауралья. Вне историографического дискурса располагается также тема социокультурной идентичности миссионеров, осознания сообществом сопричастности к миссионерскому делу и Русской Православной Церкви как субъекту внутренней колонизации во второй половине ХIХ – начале ХХ вв.

Целью статьи является выявление и характеристика миссионерских практик Русской Православной Церкви в территориальных границах Тобольской губернии как части обширного западно-сибирского региона, с рельефно выраженными признаками этнической и конфессиональной мозаичности населения. При этом миссионерское сообщество Тобольской епархии рассматривается в качестве актора колонизационного процесса, выполнявшего, с учётом институциональной специфики, функции, связанные с административно-территориальным, социально-экономическим и культурным закреплением русской оседлости в периферийной части губернии.

В методологическом отношении решение поставленной в статье цели достижимо при условии применения социокультурного подхода, предполагающего в данной ситуации вычленение институциональных и внеинституциональных аспектов социальной жизни православных миссионеров ^[13], а также практик «Новой локальной истории», в исследовательской «оптике» которой располагается регион и локальные сообщества, чья идентичность формируется на микроуровне ^[14].

Репрезентативность выводов обеспечивается привлечением широкого круга источников, в числе которых делопроизводственные материалы (отчёты миссионерских обществ), нормативные правовые акты (законы Российской империи и устав Русской Православной Церкви), статистические сведения (погубернские данные о переписи населения 1897 г., статистические справочники), материалы периодической печати (официальные издания Русской Православной Церкви), эго-документы миссионеров (записки, письма). Обращение к разноплановым источникам создало предпосылки к конструированию социокультурного контекста деятельности православных миссий Тобольской епархии, а также определению колонизационной составляющей в работе сообщества миссионеров в исследуемый период.

Основная часть

Императивом к началу формирования миссионерского движения в России стал церковный раскол и принятие закона от 7 апреля 1685 г., направленного на противодействие влиянию старообрядчества, а также грамоты, адресованной митрополиту Тобольскому и Сибирскому Павлу (Конюскевичу), содержавшей предупреждение об осторожности при обращении в православие представителей различных вероисповеданий. Данное косвенное свидетельство позволяет говорить о первых практических шагах миссионерства, основанных на принципах добровольного вхождения народов Российской империи в православное христианство в конце ХVII столетия ^[18].

Ко второй половине ХIХ в. сложились достаточно сложные условия реализации миссионерской деятельности, что обуславливалось законодательным утверждением приоритета православной веры в Российской империи: «Первенствующая и господствующая в Империи вера есть Христианская Православного Кафолического Восточного исповедания» ^[8], с одной стороны, и провозглашённым ранее в законах 1719 г., 1721 г. и 1763 г. принципом веротерпимости, гласившем, что «все не принадлежащие к господствующей Церкви подданные Российского Государства, природные и в подданство принятые, также иностранцы, состоящие в Российской службе или временно в России пребывающие, пользуются повсеместно свободным отправлением их веры и богослужения по ее обрядам» ^[8].

В историко-статистическом обзоре инородческих миссий в Сибири, опубликованном на страницах региональной епархиальной печати, приведены сведения, иллюстрирующие объективные сложности функционирования миссий в заданных идеологических обстоятельствах. В частности, относительно Обдорской миссии, учреждённой в 1832 г. говорилось, что первые обдорские миссионеры, встретив сильное препятствие в своих действиях не только со стороны язычников, но даже и крещённых инородцев, в следующем же 1833 г. отказались от миссионерского служения, вследствие чего Святейший Синод постановил: «В Обдорске, по не имению в виду довольно способов и надежд, до времени не учреждать миссии…» ^{[6, с.5]}. Лишь спустя 20 лет, в 1854 г. миссионерство здесь было восстановлено.

В целом, в границах Западной Сибири и Степного края во второй половине ХIХ – начале ХХ вв. активно функционировало 9 инородческих миссий, в составе которых 2 действовали в Западной Сибири (Обдорская, Алтайская) и 1 – в Степном крае (Киргизская). Помимо названных, часть миссий, учреждённых в Западной Сибири в ХIХ столетии, во второй половине века были упразднены: Кондинская миссия, открытая в 1844 г. при Кондинском монастыре, перестала функционировать в 1892 г.; Сургутская миссия просуществовала с 1867 по 1897 гг. и была ликвидирована в виду отсутствия в регионе язычников.

Необходимо отметить, что Русская Православная Церковь в своей миссионерской деятельности опиралась на достаточно богатый исторический опыт коммуникации с коренными народами, пребывавшими в язычестве, в соприкосновение с которыми приходили военные и промысловые команды, создавая условия для организации административно-территориального управления инкорпорируемыми землями. По определению А. Эткинда, Московское централизованное государство, а впоследствии Российская империя, в своей субарктической колонии создала политическую пирамиду из четырех уровней: далекого государя, европейских промышленников, местных трапперов и, наконец, пушных животных ^{[7, с.162]}. Несмотря на естественное сокращение возможностей пушного промысла, на рубеже ХIХ – ХХ вв. доходы от данного вида деятельности были достаточно высокими и составляли порядка 13 % рынка природных ресурсов Российской империи. Важным является и то, что ко второй половине ХIХ века вся территория пушного промысла в границах восточных окраин, невзирая на резкое сокращение доходности и сужения поля коммерческой выгоды, оставалась под властью России и требовала мер организационного характера, в том числе, и в религиозной сфере.

Не менее существенным являлся и общий атмосферный фон колонизационного процесса, формировавшийся под влиянием дискурса о цивилизованных и нецивилизованных народах, развёрнутого в европейской общественно-политической мысли 1840-х-1850-х гг. Определение Ф.Энгельсом славянского населения Европы как «жалких, вымирающих наций, обречённых на уничтожение, не давших ни одного доказательства своей способности выйти из состояния феодализма, основанного на закрепощении» ^{[22, с.357]}, в известной степени всколыхнуло в российском обществе националистические настроения, которые в политической системе координат приобретали масштаб этноцентризма, а в культурно-антропологическом плане вылились в утверждение крайних теорий русского национализма в духе М.Н. Каткова ^{[5, с.152-156]} и И.А. Сикорского ^[16], ставивших во главу угла русский вопрос и задачи усиленной русификации на окраинах империи. Наличие данной тенденции отмечали в начале 1870-х гг. сибирские областники. Н.М. Ядринцев, информируя письмом Г.Н. Потанина о подготовке очерков о сибирских инородцах, описывает текущую ситуацию следующим образом: «русский человек «промышляет» инородца, а последствия этой политики – воззрения на Восток как на завоеванную страну» ^{[12, с.22]}.

Твёрдая убеждённость национал-консервативного сегмента русского общества в существовании «собственного Востока», нуждавшегося в культуртрегерской коррекции, актуализировалась в связи с текущими политическими и социально-экономическими процессами, приобретая абрис государственного дела, в реализации которого знаковая роль должна была принадлежать и Русской Православной Церкви. События на западных окраинах, связанные с волнением польской шляхты, прецеденты сепаратизма в Сибири (дело сибирских сепаратистов), освобождение крестьян и начало либеральных реформ в России, остро ставили вопрос об алгоритмах имперской инкорпорации Западной Сибири и Степного края и миссионерской деятельности Русской Православной Церкви в этой весьма аморфной программе отводилось особое место.

Ярким подтверждением актуализации миссионерского вопроса стал факт учреждения Православного миссионерского общества в России в 1865 г., в уставе которого подчёркивалась неразрывная связь организации с государством через покровительство Ея Императорского Величества Государыни Императрицы и наблюдательные функции Святейшего Синода ^{[20, с.432]}. Основная задача общества формулировалась как «содействие православным миссиям в деле обращения в православную веру обитающих в пределах Русской Империи не-христиан, и утверждения обращённых как в истинах святой веры, так и правилах христианской жизни ^{[20, с.433]}. При этом особо отмечалось, что общество первоначально обращается к миссиям в пределах восточной России, а по мере развития его средств, может простираться на миссии в других частях империи ^{[20, с.433]}.

Деятельность миссий в Западной Сибири, в частности Тобольской губернии, осуществлялась с учётом распределения населения по губернским территориям и его этнической принадлежности, приобретая практикоориентированный формат в районах максимальной концентрации групп, не принадлежавших к русскому народу и христианско-православному вероисповеданию. По констатации П.П. Семёнова-Тян-Шанского, в Западной Сибири, главную массу населения, в девять с лишним раз превышающую численность всех других элементов, взятых вместе, составляют русские люди, а остальное приходится на древних аборигенов страны – финские и тюркские племена ^{[15, с.220]}. Согласно статистике начала ХХ в. христианское население Западной Сибири достигло отметки 95 % от общего числа обитателей края ^{[15, с.223]}.

Вместе с тем, алгоритмы миссионерской работы даже в пределах западно-сибирского пространства, зависели от комплекса факторов, среди которых первенствующие позиции занимали природно-географические условия местности, распределение населения по округам и традиции хозяйственно-экономической специализации населения.

В Тобольской губернии наибольшую площадь занимал Березовский округ – 49, 5 % площади губернии (10 округов), территория которого представляла собой обширную равнинную тундру с суровым климатом, исключающим земледельческие занятия и преимущественно коренным населением. Северная часть Туринского и Тобольского, а также весь Сургутский округ, также были непригодны для жизни и деятельности земледельческого населения ^{[11, с.V]}.

Основные группы индигенного населения Тобольской губернии – остяки (ханты), вогулы (манси), самоеды (ненцы), ведущие традиционный образ жизни и придерживавшиеся языческих верований, были сосредоточены в границах Берёзовского округа (остяки здесь составляли 51,8% всех жителей), в северной части Сургутского округа (71,6 %) и северной же части Тобольской губернии (12,4 %) ^{[11, с. ХХХV]}. При этом, следует учитывать, что в отличие от остяков, вогулы и самоеды были в значительно меньшей степени распределены по территориям западно-сибирских округов, компактно обитая соответственно в Туринском, Тобольском округах и северной тундровой части Берёзовского округа ^{[11, с. ХХХV]}.

Таким образом, деятельность Тобольского епархиального комитета, учреждённого в составе Православного миссионерского общества в 1872 г., в значительной мере была ориентирована на просветительскую работу в среде коренных групп населения губернии. В одном из отчётов комитета прямо говорилось о том, что «преимущественно пастыри святой церкви, по мере материальных своих средств обнаружили искреннее желание послужить великой цели, а именно: просвещению светом Евангельского учения, живущих в пределах Тобольской епархии язычников и утверждению обращённых из них в вере и правилах христианского благочестия» ^{[9, с.126]}.

К числу первоочередных практик в деятельности миссий, относилось следующее: изыскание средств для удовлетворения нужд миссионеров, миссионерских заведений и школ; содействие расширению территориальных пределов действия миссий и обращения язычников в православное христианство; организация и проведение воспитательно-христианской работы среди крещённого инородческого населения ^{[9, с.127]}.

Алгоритм практической работы миссионеров Тобольской епархии был тесно связан с временами года и циклом хозяйственной деятельности автохтонов – самоедов, остяков, вогулов. Так, представители Обдорской миссии, включавшей в свой состав настоятеля, помощника настоятеля, 2-3 священников, 2 дьяконов и 3-4 псаломщиков ^[10], приступали к активной просветительской работе в январе, когда для взноса ясака, сбыта шкур и приобретения предметов домашнего обихода в Обдорск стекалась основная масса инородческого населения Тобольского Севера. Именно на этой стадии совершались акты крещения, скрупулёзно фиксируемые в ежегодных отчётах, совершались богослужения, в программу которых входило объяснение содержание православной веры и правил христианской жизни.

В марте часть миссионеров во главе со священником направлялись вверх по р. Обь с целью посещения инородческих юрт и приобщения местных жителей к христианству. Далее, в начале июля, взяв с собой походную церковь и все необходимые принадлежности, группа миссионеров направлялась вниз по реке для проповеди слова Божьего, совершая по пути во время остановок беседы с инородческим населением о тщетности идолопоклонства, промысле Божьем, Божьем суде, религиозной нравственности.

С середины июля организовывались экспедиции в «заповедные» места для предполагаемого основания миссионерского стана, где также производилось крещение и узаконение браков коренных народов ^[10].

Деятельность Сургутской миссии распределялась между самоедами-язычниками и инородцами-остяками, заселявшими Сургутский округ Тобольской губернии. Специфика функционирования миссии определялась спорадическими контактами православного священства с язычниками-самоедами, приезжавшими в Сургут и районы Сургутского округа в январе и декабре каждого года для сбыта продуктов рыболовного и звероловного промыслов, а также приобретения предметов домашнего обихода. Задачи миссионеров, таким образом, заключались в крещении невоцерковлённых и проведении проповедей и богослужебных бесед утверждающего характера с теми, кто уже был обращён в православие. В данной связи служители миссии старались максимально упростить содержание просветительских бесед, оперируя примерами из общественной и приватной жизни инородцев, соотнося эти сюжеты с принципами христианства, поощрялась также деятельность добровольных помощников миссионеров из русского служилого населения. Так, в одном из отчётов сообщается об опыте прихожанина Троицкой церкви урядника Е. Кайдалова, хорошо знавшего ненецкий язык, взявшего к себе в дом некрещеную самоедку 30 лет, и научившего её православным молитвам и основам христианской жизни ^{[9, с.136-137]}.

Миссионерские практики по отношению к крещённым инородцам-остякам затруднялись эпизодическим форматом коммуникации с пастырями. Однако, в отличие от миссионерской работы с самоедами, к которым часто было невозможно добраться, поездки в станы остяков, живших в пределах Сургутского округа, являлись частью просветительской программы миссии. Данные миссионерские путешествия носили регулярный характер, прерываясь только на период установления и вскрытия рек, и предполагали серии религиозно-просветительских бесед и крещение инородцев края ^{[9, с.137-142]}.

Важной составляющей в деятельности миссий Тобольской епархии в отношении коренного населения, являлась работа по организации школьного инородческого образования. Во второй половине ХIХ – начале ХХ вв. в границах Тобольской епархии успешно функционировали школы грамотности: Обдорская церковно-миссионерская школа, Абалакская инородческая школа и школа, созданная для вогулов. Учителями в таких школах, как правило, являлись священники и дьяконы, закончившие учительские семинарии, а основными предметами – Закон Божий, русский и славянские языки, чистописание, арифметика и церковное пение. В 1880-х гг. в инородческих школах активно вводилось обучение различным ремёслам. Наиболее успешные ученики, продвинувшиеся в сфере понимания основ христианства, препровождались в Тобольское духовное училище для продолжения образования с целью поступления на службу при миссиях Тобольской епархии ^{[9, с.144]}.

Одним из направлений деятельности Тобольской епархии исследуемого периода являлось миссионерство среди мусульманского населения губернии. В связи с назревшей потребностью отправки проповедников в степные зоны Западной Сибири, Святейший Синод отправлял запросы в Главное управление Западной Сибири об открытии миссий в Акмолинской и Семипалатинской областях, входивших в первой половине ХIХ в. в состав Тобольской губернии. Однако, только в 1882 г. Синод разрешил учредить «Киргизскую миссию» как отделение Алтайской духовной миссии, а открытие Тобольской противомусульманской миссии, размещенной непосредственно в Тобольске и ориентированной в своей просветительской программе на деятельность среди сторонников ислама в Тобольской губернии, состоялось только 15 февраля 1900 г. Комментируя факт открытия миссии, тобольский епархиальный миссионер священник Ефрем Елисеев, писал, что несмотря на широкое распространение православия в инородческой среде губернии, «миссионерство не закончилось, но даже затруднилось в лице аборигенов-татар, принявших враждебный христианству и всему доброму – ислам, исповедовавших до сего – шаманство» ^{[3, с.2]}. По мнению Елисеева, распространение христианства в мусульманской среде необыкновенно затруднено сплочённостью адептов ислама, поэтому «появление миссионера среди татар более опасно, чем агнца среди множества волков…» ^{[3, с.14]}.

Формулируя задачи Тобольской противомусульманской миссии, священник настаивал на том, что противостояние исламу возможно только при условии участия в этом деле всего духовенства епархии и прихожан-христиан, которые общаясь со своими знакомыми мусульманами будут настойчиво приглашать их в христианство ^{[3, с.18]}.

Практическая деятельность миссии наглядно продемонстрировала справедливость этих предостережений и пожеланий. Первые успехи миссии были зафиксированы спустя более чем год после её учреждения, 18 ноября 1901 г., когда в православие было обращено 9 мусульман, из которых 3 были крещены в Тюменском Троицком монастыре, а ещё 6 человек в селе Велижанском Тюменского уезда ^{[2, с.554-556]}. Показательно, что в дальнейшем, статистика обращённых в православие сторонников ислама оставалась стабильно невысокой. Согласно сведениям отчётов, в первое десятилетие ХХ века, общее число новообращённых составило лишь около 150 душ обоего пола ^[10].

По мнению миссионеров, причины незначительных количественных показателей обращения в христианство татар-мусульман Тобольской губернии, коренилась в способности данной этно-конфессиональной группы к консолидации и совместным протестным действиям. По свидетельству главы миссии Е.Елисеева, «знаменательная дата» крещения 9 мусульман Тюменского уезда, обернулась антирусскими волнениями татар в Тобольске в 1902 г. ^{[1, с.9]}. В то же время, деятельность миссий в контексте обращения в православие татарского населения, не всегда встречала поддержку государственных структур, и в частности, полиции, представители которой оказывали помощь миссионерам только в результате напоминания статьи закона, в соответствии с которой «посланных от духовного начальства проповедников слова Божьего, губернское начальство не только охраняет между иноверцами от всяких обид, но и оказывает им во время проповеди всякое вспомоществование» ^{[1, с.17]}.

В целом, деятельность православных миссий Тобольской епархии современниками и исследователями оценивалась неоднозначно. А.Н. Сулоцкий, комментируя результаты функционирования Обдорской миссии и признавая успехи в деле христианизации кочевых инородцев, отмечал, что достижения миссионеров не соответствовали ожиданиям духовного начальства, частью по свойствам язычников, лишённых постоянной опеки пастырей, частью по ограниченности материальных средств, выделяемых миссии. Сулоцкий указывал, что привлечь народы севера-запада Сибири к христианству «можно только постепенным сближением, долговременным знакомством, внушающим доверие, и материальною помощью» ^{[19, с.108-109]}. Слова протоиерея Русской Православной Церкви подтверждаются и материалами отчётов миссионерских отделов Тобольской епархии, в которых прямо говорится о скромных финансовых возможностях миссионеров, не получавших в период своей деятельности «выдающихся пожертвований» ^{[9, с.128]}.

Заключение

Представленный выше материал свидетельствует, что во второй половине ХIХ – начале ХХ вв. миссионерская деятельность Русской Православной Церкви в Западной Сибири становится эффективным инструментом внутренней колонизации. Она конструировалась в рамках инородческой политики Российской империи на восточных окраинах, в основе которой лежали принципы патернализма и идеи создания условия для «взросления» индигенных народов. В обстоятельствах культурной модернизации пореформенного времени, с сопутствовавшим ей развитием религиозного индифферентизма в сознании населения центра страны, инородцы Западной Сибири, что особенно чётко проявлялось в Тобольской губернии, в массе своей оставались в лоне традиционализма, что создавало благоприятные предпосылки для успешной миссионерской работы Русской Православной Церкви в этой среде. В процессе организации миссионерских станов, совершения регулярных сезонных и внесезонных поездок в места расселения коренных народов, трансляции в инородческую среду практик российского образования и просвещения, происходила не только инкорпорация автохтонов в состав русского социума, но и постепенное формирование особой социокультурной идентичности православных служителей, основанной на чувстве сопричастности дела православной церкви государственным планам колонизации окраин империи.