Полемика Ф. М. Достоевского-журналиста с католицизмом: к постановке проблемы

Юдахин Артем Александрович аспирант, кафедра Истории журналистики и литературы, Институт Международного Права и Экономики Имени А. С. Грибоедова 111024, Россия, Москва область, г. Москва, ул. Шоссе Энтузиастов, 21 Iudakhin Artem Aleksandrovich Postgraduate Student, Department of History of Journalism and Literature, A. S. Griboyedov Institute of International Law and Economics 111024, Russia, Moskva oblast', g. Moscow, ul. Shosse Entuziastov, 21 Artemyudakhin@yandex.ru

Введение в проблематику

Религиозно-философский и, в частности, конфессиональный аспекты творчества Ф. М. Достоевского играют ключевую роль в адекватном замыслу автора понимании большинства значимых текстов писателя. Это утверждение верно как в отношении, условно, концептуального микроуровня текста — отдельных, локальных посылов и смыслов, заложенных автором в художественном произведении, так и макроуровня или «большой» идеи — ведущей генеральной концепции, выстраивающей структуру и логику повествования текста, а также буквально «пронизывающей» его содержание. В том или ином виде религиозно-конфессиональная проблематика затрагивается Достоевским во всех без исключения романах «великого пятикнижия», и, кроме того, сам автор придавал ей важное, существенное значение. Именно поэтому полноценный анализ как художественного, так и публицистического творчества писателя вне упомянутой проблематики невозможен, поскольку его следует a priori признать слабым и не отражающим всей полноты картины.

В религиозно-конфессиональном аспекте творчества писателя особо выделяется перманентная полемика Достоевского с католицизмом, охватившая последний, послекаторжный период жизни и творчества автора. Подтверждение квантитативной и квалитативной релевантности антикатолической полемики налицо: католическая тема проходит красной нитью через все романы Достоевского 1860-1880-х гг., где-то она принимает фоновый и «случайный» характер, а где-то, как, например, в романах «Идиот» и «Братья Карамазовы», имеет уже значение лейтмотива. Раз за разом акцентируемая автором католическая тема не является лишь дополнительным (а потому, в принципе, необязательным) удачным литературным приемом, за ней кроется огромный пласт личных размышлений, раздумий и идей самого Достоевского, затрагивающих вопросы общественно-политической истории, философии, историософии и богословия. Примечательно в этом смысле то, что все художественные произведения автора 1860-1880-х гг. имеют свой творческий полигон и свое идейное закулисье. В качестве первого выступают многочисленные черновые наброски и заметки к романам, опубликованные в фундаментальном тридцатитомном Полном собрании сочинений Ф. М. Достоевского^[1]. К концептуальному закулисью художественного творчества писателя я отношу те источники, примеры, идеи и события, которые оказали непосредственное или опосредованное влияние как на мировоззрение Достоевского, так и на замысел романов и его творческую реализацию. Достоевский-писатель в этом плане неразрывно связан с Достоевским-хроникером и Достоевским-журналистом, поскольку, как это было не раз доказано и продемонстрировано литературоведами-достоевистами, в художественном творчестве писатель часто обобщал, претворял и переводил на иной, символический или метафорический уровень события и эпизоды из повседневной жизни. Это обстоятельство, в свою очередь, делает существенно важным исследование фактологического базиса романов писателя. В аспекте антикатолической полемики автора следует, прежде всего, обратить внимание на генезис католической темы в мировоззрении и творчестве писателя, относящийся к первой половине 1860-х гг.

В 1861-1863-х гг., а также в 1864-1865-х гг. братья Ф. М. Достоевский и М. М. Достоевский издают литературный и политический журналы «Время» и «Эпоха». С января 1861 г. журнал «Время» не только входит в число толстых петербургских журналов, но и начинает соперничать по популярности с такими периодическими изданиями, как «Отечественные записки» и «Русское слово», занимая по количеству подписчиков третью позицию по отношению к абсолютным лидерам — «Современнику» (7000 подписчиков) Н. А. Некрасова и «Русскому вестнику» (5700 подписчиков) М. Н. Каткова ^[45]. Приведенные статистические данные уверенно подтверждают слова норвежского исследователя Г. Хетсо о том, что журналы братьев Достоевских имели «широкое влияние на русскую общественную мысль» ^{[43, с. 7]}. Известно, что Ф. М. Достоевский принимал самое деятельное участие не только в издании журналов, но также в подборе материалов и их редактировании. По свидетельству самого Достоевского, за два года сотрудничества с журналом «Время» им было написано около ста печатных листов, что, несмотря на возможное преувеличение, свидетельствует о весомом личном вкладе писателя в наполнение журналов публицистическим или же художественным материалом ^{[43, с. 10]}. Этот факт чрезвычайно важен. Существует целый перечень анонимных статей, опубликованных в журналах «Время» и «Эпоха», который исследователи, прибегая к методу статистико-лингвистического анализа, атрибутируют Достоевскому. После смерти брата в 1864 г. Ф. М. Достоевский возглавляет редакцию журнала «Эпоха», который просуществует еще год и закроется в 1865 г.

Таким образом, Достоевский, активно занимаясь журналистикой на протяжении первой половины 1860-х гг., непосредственно и постоянно соприкасается с тем, что принято называть «репортерским поиском» ^{[25, с. 153]} и его основным предметом — фактами и событиями повседневной жизни. Каждодневная фиксация онтологических фактов ^{[4, с. 164]}, т.е. жизненных событий и происшествий в общественно-политическом разрезе составляет собственное содержание публикаций «Политического раздела» журналов братьев Достоевских, которые, на наш взгляд, занимают особое место в формировании антикатолических настроений Ф. М. Достоевского. Переходя к анализу ключевых позиций антикатолической медиа-повестки отечественной журналистики первой половины 1860-х гг., заметим, что Ф. М. Достоевский отдельно фиксировал заинтересовавшие его факты, сюжеты и события в записных книжках и тетрадях, датируемых 1860-1865 гг. Именно поэтому далее, для ограничения круга поиска, мы будем анализировать главным образом лишь те основные информационные поводы, которые напрямую или косвенно связаны с упомянутыми самим Достоевским сюжетами.

Интересно, что первое критическо-полемическое замечание относительно католицизма Достоевский делает уже в 1861 г. В примечании к опубликованным в журнале «Время» рассказам французской писательницы графини В. де Гаспарен «Голубятня» и «Бедный мальчик» Достоевский пишет, что автор, при написании произведений, «к сожалению, вдохновлялся более католицизмом, чем евангельским учением» (19, 213). Несмотря на то, что оценка Достоевского коррелирует с содержанием рассказов, она сама по себе, в отрыве от текстов, предстает в качестве определенного маркера, демонстрирующего уже устоявшееся к тому моменту негативное отношение Достоевского в католичеству. Противопоставление католичества и «евангельского христианства» станет лейтмотивом последующей антикатолической полемики писателя, а также одной из составляющих его оригинальной историософской системы. Интересное замечание относительно появление католической темы в поле зрения Достоевского делает Н. О. Лосский в работе «Достоевский и его христианское миропонимание»: «поворот к православию начался у Достоевского не с усмотрения положительной ценности своей Церкви, а с отталкивания от чужого вероисповедания, именно от католицизма» ^{[30, с. 81]}. Следует продолжить мысль Лосского и указать на побудительные мотивы обращения Достоевского к католической тематике. Главным мотивом, на наш взгляд, послужили реалии российской и, шире, европейской политической жизни первой половины 1860-х гг. и, прежде всего, то, что в историографии принято называть «польским вопросом» и «римским вопросом».

Ф. М. Достоевский и «польский вопрос»

В историографии термином «польский вопрос» обозначается затяжной внутриполитический кризис, вызванный комплексом неразрешенных российским правительством проблем социально-политического и этно-религиозного характера, разворачивавшийся на территории Западных губерний Российской империи в XIX столетии. Время возникновения «польского вопроса» определялось по-разному: И. С. Аксаков в 1863 г. писал о столетней драме «польского вопроса» ^{[3, с. 75]}, согласно же мнению российского публициста М. П. Погодина, временем появления "польского вопроса" можно считать 1830-е гг. ^{[28, с. 143]}. Актуализация темы «польского вопроса» в первой половине 1860-х гг. связана, прежде всего, с польским восстанием 1863-1864-х гг., широко освещавшимся отечественной журналистикой. Тематика «польского вопроса» в различных вариациях присутствует и на страницах журналов братьев Достоевских. Примечательно, что в оценке происходящего на западных рубежах Империи Достоевский был солидарен с авторами славянофильского (И. С. Аксаков, Ю. Ф. Самарин) и почвеннического (Н. Н. Страхов) направлений, полагавших, что в «подполье» русско-польского конфликта скрывается конфликт религиозно-конфессиональный и цивилизационный. Католическая тема, таким образом, выступает в «польском вопросе» на первый план, поскольку католицизм исторически был неразрывно связан с польской самоидентичностью, польским национальным самосознанием. Кроме того важную роль в подготовке и проведении восстаний сыграло польское католическое духовенство, ставшее активной силой национально-освободительного движения ^{[27, с. 124]}. Один из исследователей вопроса констатирует: «Вспыхнувшее в 1863 г. на территориях современной Польши, Литвы и Белоруссии вооруженное восстание увлекли за собою много белого и монашеского духовенства. Одни из них исполняли среди восставших функции духовных пастырей и исповедников, другие вошли в состав повстанческих властей, иные стали с оружием в руках во главе повстанцев» ^[24]. Восстание 1863 г. лишь со всей очевидностью обозначило тот факт, что, как заметил один современный исследователь, «католическая церковь рассматривалась российским правительством заложником польского вопроса» ^[13].

Ведущими силами восстания выступили городское население (горожане, мещане), шляхта и католическое духовенство (епископат, ксендзы) Польши и Литвы, ориентировавшиеся на польскую политическую эмиграцию, возглавляемою лидером партии «Отель Ламберт» князем Владиславом Чарторыйским (1828-1894) ^{[2, с. 16, 32]}. Отметим, что поддержка заговорщиков католическим духовенством прослеживается на всех фазах восстания: в католических костелах распевались революционные гимны и произносились проповеди, призывавшие к выступлению ^{[2, с. 23]}; уже в самом разгаре восстания ксендзы активно участвовали в терроре прорусски настроенного крестьянства Западного края и Царства Польского. Современный исследователь свящ. Г. Щеглов приводит ряд показательных фактов, свидетельствующих о том, что именно ксендзы не раз выступали подстрекателями в жестоких расправах революционных отрядов над православными священниками и членами их семей ^[46]. Как вспоминал очевидец описываемых событий: «Ксендзу, служителю алтаря Господня, проповедующему с кафедры о человеколюбивом учении Христа, ничего не значило самому убить какую-нибудь беспомощную женщину в глазах ее детей, повесить беззащитного старца или отравить не внемлящего их богопротивному учению» ^{[2, с. 72]}.

Об участии польского низшего клира в восстании писали и И. С. Аксаков, и Ю. Ф. Самарин, который, к примеру, в одной из своих статей 1863 г., приводит следующую картину: из леса выходит банда польских инсургентов и вступает в деревню, возглавляемая польским ксендзом, в одной руке держащим распятие, а в другой — шестиствольный револьвер, поскольку «где не берет слово, там возьмет пуля и пробьет насквозь не поддающийся увещанию череп, будь он мужской или женский» ^{[38, с. 364]}.

Схожий с самаринским образ революционного ксендза-палача присутствует в одном из стихотворений известного дипломата и поэта Ф. И. Тютчева:

«Осьмой уж месяц длятся эти битвы,

Геройский пыл, предательство и ложь,

Притон разбойничий в дому молитвы,

В одной руке распятие и ножь» ^{[42, с. 121]}.

После начала восстания Папский престол развивает бурную активность в сфере внешней дипломатии. Отметим примечательный факт: если польское (ноябрьское) восстание 1831-1832-х г. было резко осуждено Католической Церковью в лице папы Григория XVI, заявившего князю А. Чарторыйскому в 1841 г., что он вынужден был осудить польскую революцию, и, в случае необходимости, сделает это вновь ^{[1, s. 597]}, то по отношению к восстанию 1863 г. Рим занял неоднозначную позицию. С одной стороны римский понтифик Пий IX публично призывал католиков молиться за угнетаемою Польшу ^{[41, с. 336]}, а в 1863 г. даже инициировал процесс канонизации епископа Иосафата Кунцевича (1580-1623), прославившегося зверскими преследованиями православной Церкви в XVII столетии. Данный символический акт имел ярко выраженный политический подтекст. В том же 1863 г. дипломатические отношения Ватикана и России фактически были разорваны.

С другой стороны, 20 февраля 1863 г. папа осудил польскую революцию и призвал поляков уважать государственно-церковные законы Российской империи ^{[47, с. 73]}. В самой Польше епископ Виленский Адам Красинский прямо отказался осудить участников восстания. Впоследствии, за свою поддержку революционеров этот прелат был сослан в Вятку. Помимо этого, по приказу виленского генерал-губернатора графа М. Н. Муравьева из региона были высланы также 177 католических священников, а 7 ксендзов приговорены к расстрелу ^{[41, с. 106]}. Более 400 польских католических клириков, включая епископов, были депортированы в Сибирь, 114 из 197 католических монастырей были закрыты вследствие оказанной ими активной поддержки восставших ^{[1, s. 601]}.

Таким образом, можно констатировать, что российское правительство приняло целый комплекс мер, направленный не только против непосредственных участников восстания, но и против элементов, оказавших поддержку выступлению. Уже после подавления восстания правительство конфисковало имущество и денежные капиталы Католической Церкви и перевело их в государственное ведение, а также ввело различные санкции, ограничивавшие права католического духовенства (запрет на совершение публичных крестных ходов, ограничение на произнесение проповедей духовенством и т.д.) ^{[26, с. 278]}.

Как уже было сказано, Ф. М. Достоевский рассматривал русско-польский конфликт, прежде всего, как конфликт этнорелигиозный и цивилизационный. В неопубликованной статье «Ответ редакции "Времени" на нападение "Московских ведомостей"» Достоевский, в мае 1863 г., высказывает свой взгляд на происходящее.

В своей статье Достоевский, делясь собственными размышлениями, комментирует и дополняет тезисы Н. Н. Страхова, высказанные последним в статье «Роковой вопрос» (апрель 1863 г.). Обращаясь преимущественно к религиозному аспекту вопроса, писатель заявляет, что Европа развила в Польше лишь антинародный и антихристианский дух, выразившийся в католицизме, иезуитизме и аристократизме par excellence (20, 99). Более того, нигде в Европе, католицизм не достигал такой степени прозелитизма, как в Польше, что обусловило крайнюю ненависть поляков к славянам-схизматикам: последних поляки, исходя из своего жестокого религиозного фанатизма, не считали за людей (хлопья, быдло), мучили и убивали, стремясь обратить их в «истинную веру», поскольку вся польская цивилизация "обратилась в католицизм" (20, 100). Тут же Достоевский, поясняя главную idée fixe польской цивилизационной миссии на востоке Европы, воспроизводит страховскую двоицу — «ополячить и окатоличить» (20, 100). В завершении Достоевский пишет, что редакция "Времени", опубликовавшая статью Страхова, «совершенно и вполне согласна» с позицией автора по «польскому вопросу» (20, 101), из чего мы можем сделать вывод о полнейшей идейной солидарности Достоевского и Страхова по данному вопросу, за исключением лишь расстановки акцентов, т.к. Достоевский, в отличие от своего коллеги, констатирует ярко выраженный религиозный характер польской вражды к России, отсылая читателя, таким образом, к истинной первопричине конфликта, кроющейся в религиозном подтексте «польского вопроса».

Сообщая о закрытии журнала в письме к И. С. Тургеневу от 19 июня 1863 г., Достоевский делает следующее замечание по поводу общественной реакции на статью Страхова: «Некоторые журналы («День», между прочим) серьезно стали доказывать, что польская цивилизация только поверхностная, аристократическая и иезуитская, а, следовательно, вовсе не выше нашей. И представьте себе: доказывают это нам, а мы это самое и имели в виду в нашей статье» (28, кн. 2: 34). Данная запись отсылает нас к позиции, занимаемой газетой «День» относительно польско-русских отношений. Возглавлял данное еженедельное издание видный публицист и поэт, идеолог славянофильства И. С. Аксаков, заслуженно считавшийся главным специалистом данного идеологического направления по «польскому вопросу» ^{[6, с. 145]}: за один лишь 1863 г. Аксаков выпустил 33 статьи посвященных «польскому вопросу».

Заочное знакомство Достоевского и Аксакова состоялось еще в середине 1840-ых гг., когда, как писал сам Аксаков, на литературный небосклон восходила «новая звезда» — начинающий молодой писатель Ф. М. Достоевский. Личное же их знакомство состоялось, вероятно, в 1863-1864-е гг. ^{[29, с. 115]}. Стоит отметить идейную близость виднейшего славянофила и идеологов почвенничества ^{[12, с. 31]}, в т.ч. относительно проблемы «польского вопроса». Сам Достоевский в период издания журнала «Эпоха» считал газету «День» своим союзником ^{[29, с. 115]}.

Русско-польский конфликт Аксаков трактует как этнорелигиозный, причем превалирующим является именно религиозный аспект вражды. Об этом со всей ясностью свидетельствует две июльские статьи: «По поводу вмешательства Европы в Польский вопрос» ^{[29, с. 82-85]} и, особенно статья «По поводу письма Ригера по польскому вопросу». В последней статье внимание Аксакова привлекает выступление депутата австрийского рейхсрата г. Бергера, выразившего полную поддержку восставшей Польше, поясняя свою позицию тем, что именно Польша является «самым верным оплотом против панславизма" и "надежным орудием европеизма» ^{[3, с. 87]}. Далее Аксаков пишет, что русско-польский конфликт является, по сути, религиозным противостоянием Латинства и Православия, эта борьба не за обладание землею, но за духовную независимость русского народа от агрессивной латинизации; к тому же, будь поляки православными, никакого конфликта вовсе и не возникло бы ^{[3, с. 88-89]}.

Схожую с Аксаковым, Страховым и Достоевским позицию относительно «польского вопроса» занимал и Ю. Ф. Самарин — видный русский публицист и философ-славянофил. В 1863 г. в аксаковском «Дне» публикуются две важные статьи Самарина: «Как относиться к нам Римская церковь?» (май, № 19) и «Современный объем Польского вопроса» (сентябрь, № 38). Согласно Самарину вражда Польши и России базируется, в первую очередь, на существенном различии религиозных и политических идеалов ^{[38, с. 352]}. В майской статье Самарин отмечает, что русские не питают к полякам никакой ненависти, однако чуждаются духа латинства, ибо он «противен нашей вере, нашим убеждениям и всему строю нашей духовной жизни» ^{[38, с. 363]}. Также как и Аксаков, Самарин полагает, что именно польский католический миссионизм, стремление распространить латинское просветительское начало (propaganda latina) служит оправданием для насильственного подчинения соседних славянских народов ^{[38, с. 351]}. Таким образом мы видим, что первичным фактором в русско-польской вражде выступает опять-таки религиозный. Подавляя в поляках славянскую народную стихию, латинство, однако, не смогло ее полностью уничтожить, что привело к дихотомии, сосуществованию и борьбе двух начал: латинская душа и славянская душа производят и поныне свою тяжбу, и именно от ее исхода зависит окончательное разрешение «польского вопроса» ^{[6, с. 138]}.

В записной книжке 1863-1864-х гг. Достоевский фиксирует схожую с высказанной Самариным мысль: «Что такое настоящая война? Польская война есть война двух христианств — это начало будущей войны православия с католичеством, другим словам — славянского гения с европейской цивилизацией» (20, 170).

Далее католическая тема возникает в записных книжках и тетрадях писателя уже в связке с «римским вопросом», богатая фактология которого, на наш взгляд, оказала на мировоззрение Достоевского серьезное влияние.

Ф.М. Достоевский и «римский вопрос»

Под термином «римский вопрос» в исторической науке принято понимать многолетний конфликт Папского престола с объединенным итальянским государством, вызванный аннексией последним суверенного Папского государства, и, как следствие, ликвидацией светской власти римских понтификов, произошедшей в 1871 г. Конфликт был законодательно урегулирован лишь в 1929 г., посредством Латеранских соглашений — тем самым был разрешен и «римский вопрос». Временные рамки «римского вопроса» традиционно определяют 1871-1929 гг. ^{[40, с. 223]}, однако, генезис противостояния следует отнести к периоду первой половины XIX столетия, в который с особой силой проявилось стремление итальянского народа к национальному и политическому единству, стремление к созданию единого итальянского государства. Таким образом «римский вопрос» являлся лишь одной из важных составляющих более крупного политико-культурного процесса — Risordgimento (итал. «Возрождение»).

Отправной точкой конфликта следет считать 1848 г.: в апреле 1848 г. римский понтифик Пий IX публично высказался против идеи объединения Италии. Данная реакция была вполне ожидаемой, поскольку политическая консолидация Италии должна была неминуемо привести к ликвидации разрозненных итальянских государств, в том числе и Папской области, являвшейся залогом светской власти и формальной независимости римских первосвященников. Начиная с этого поворотного момента итальянские патриоты-националисты, объявив римского понтифика предателем родины, начинают активную, невиданную до того борьбу с папским престолом. В результате этой вооруженной борьбы положение Папского государства на момент начала 1860-х гг. было весьма плачевным. После отвода австрийских войск в 1859 г. в папской провинции Романья вспыхнуло восстание, в скором времени начался мятеж и в соседних папских провинциях — Умбрия и Марке. Таким образом, к 1861 г. римский понтифик удерживал лишь 1/3 своих владений, поскольку восставшие провинции вошли в состав Сардинии-Пьемонта, преобразованного в том же 1861 г. в королевство Италия.

Отечественная журналистика внимательно следила за происходящими в Италии событиями. Регулярные репортажи и статьи освещали различные аспекты «римского вопроса». Контент-анализ публикаций журналов братьев Достоевских «Время» и «Эпоха», а также различных еженедельных газет, например, «Голоса» или «Московских ведомостей», позволяет систематизировать весь поступавший материал, посвященный «римскому вопросы», на несколько основных категорий, в которые, в свою очередь, включены различные сюжеты, события и эпизоды частного и локального характера. Эти категории представляли собой основные медиа-поводы, транслировавшиеся отечественной журналистикой и формировавшие отношение российского обывателя к происходящему на Аппенинском полуострове. Эти категории следующие:

1) Личность, поведение и поступки папы римского Пия IX: речи и выступления, богослужения и прочие общественные мероприятия папы, описание его характера и физического здоровья, история понтификата и пр.

2) Мероприятия Папского государства: деятельность папского правительства и римской курии, события внутри Папской области, межгосударственная дипломатическая переписка и пр.

3) Различные аспекты папско-итальянского конфликта: действия разбойников-«бурбонистов» на юге Италии, провокации рядовых клерикалов и монархистов, заговоры и интриги «антипатриотических» сил в Италии и пр.

Выбор еженедельных газет «Голос» и «Московские ведомости» в качестве дополнительных источников информации продиктован следующими соображениями. Во-первых, обе газеты занимали исключительное место в отечественной журналистике. «Московские ведомости» были одним из старейших и авторитетных отечественных изданий (с 1756 г.), которое, с 1863 г., под руководством М. Н. Каткова, набирает популярность и становится «интеллектуальным центром право-консервативных сил» ^{[44, с. 337]} в Империи. По словам известного публициста Н. П. Гилярова-Платонова, «Московские ведомости», приобретя большое влияние в обществе, «образовали своего рода департамент, в котором обсуждались и подготовлялись к решению важнейшие вопросы по внутренней и внешней политике, — департамент не официальный, с голосом независимым и не властным, но к звукам которого нельзя было остаться глухим…» ^{[44, с. 337]}. Ежедневная петербургская газета «Голос», издававшаяся с 1863 по 1883 гг., также выделялась на фоне остальных печатных изданий. Показательно, что если в 1863 г. у «Голоса» было 4000 подписчиков, то в 1877 г. газета имела уже 22 000 подписчиков и постоянных читателей. Успешная редакционная политика, а также исчерпывающая информативность издания привели к тому, что в 1870-е гг. «Голос» стал «одной из влиятельнейших газет в стране» ^{[14, с. 436-437]}. Таким образом, выборка именно этих газет продиктована как их исключительной популярностью среди читателей, так и тем исключительным положением, которое упомянутые издания занимали в общественно-политической жизни Империи 1860-1880-х гг.

Во-вторых, и это главное, газеты «Голос» и «Московские ведомости» были теми изданиями, с которыми Достоевский не раз взаимодействовал непосредственно и напрямую. Именно на катковские «Московские ведомости» была, главным образом, нацелена публицистическая полемика Достоевского и «Времени», особенно в первый год существования журнала ^{[35, с. 268]}. Кроме того, некоторые, значимые для Достоевского номера газеты «Московские ведомости», как показал опыт реконструкции, находились в личной библиотеке писателя ^{[5, с. 267-268]}. В газетах «Московские ведомости» и «Голос» братья Достоевский в начале 1864 г. помещают объявления о грядущем выходе журнала «Эпоха» ^{[36, с. 15]}. В февральской книге «Эпохи» за 1865 г. приводится сопоставление взглядов «Московских ведомостей», «Дня» и «Голоса» на судьбу освобожденных по реформе крестьян ^{[36, с. 48]}. Также как с «Московскими ведомостями», с «Голосом» Достоевский также вступает в полемику ^{[36, с. 224-226]} уже на страницах «Эпохи». Газету «Голос» Достоевский читает и делает в записных тетрадях пометы относительно заинтересовавшего его материала^[2]. Таким образом, мы можем сделать вывод, что Достоевский был хорошо знаком с материалом, публиковавшимся в газетах «Московские ведомости» и «Голос». Фактическое знакомство с материалом, подтверждаемое записными книжками и тетрадями 1860-1865 гг., может быть также дополнено обоснованным предположением о гипотетической возможности ознакомления Достоевского с материалами и публикациями, о которых писатель ничего не пишет в заметках и записных книжках означенного периода.

В двадцатом томе академического ПСС Ф. М. Достоевского представлены записные тетради и книжки Достоевского за период с 1860 г. по 1865 г. Именно из этих черновых помет и ремарок мы узнаем, что католическая тема в привязке к «римскому вопросу» приковывала внимание Достоевского, волновала его, причем не в последнюю очередь.

Для удобства конент-анализ записных тетрадей Достоевского будет вестись нами по хронологическому принципу, т.е., собственно, в той последовательности, в которой писатель делал свои пометы и ремарки.

В записной тетради 1863-1864-х гг. Достоевский делает наброски к политической статье и, среди прочего, констатирует следующее положение: «Между нами и цивилизацией вера. Начало католическое и византийское» (20, 171). Под «цивилизацией» здесь подразумевается Европа, все более и более выступающая в мировоззрении Достоевского в качестве главного религиозно-культурного, ментального и даже эсхатологического антагониста православной России. Определенно многие идеи в этом ключе Достоевский заимствует у славянофилов, в первую очередь у виднейшего представителя отечественной Laien Theologie А. С. Хомякова, автора критических статей, опубликованных под названием «Нескольких слов о западных вероисповеданиях»^[3]. Историософские идеи Хомякова, осмысленные и дополненные Достоевским, занимают важное место в мировоззренческой системе писателя.

Подтверждением тезиса о знакомстве Достоевского с трудами славянофилов и, прежде всего, с работами Хомякова, могут служить следующие факты. Во-первых,Полное собрание сочинений А. С. Хомякова в трех томах находилось в библиотеке Достоевского ^{[5, с. 146]}. Кроме того, затрагивая католическую тему, Достоевский не раз упоминает о Хомякове в записных книжках: «Совершенная логичность в постройке идеи: что если папа владыка духовный и если церковь совмещает в себе ответы на всё и ключи будущего, то ясно, стало быть, что кому ж и подчинены должны быть все, как не папе (логистика в характере римской постройки. Хомяков)» (20, 190). Данное упоминание представляется довольно важным, т.к. демонстрирует знакомство Достоевского с критикой католичества и папства Хомяковым. Позднее, Достоевский будет часто вспоминать идейного лидера движения славянофилов, но уже вне контекста антикатолической полемики. В 1881 г. Достоевский, размышляя над значением православия для русского народа, прямо отсылает читателя к хомяковскому пониманию-определению Церкви: («Что такое церковь — из Хомякова»)(27, 64). Стоит также подчеркнуть, что на синонимичность Достоевского и Хомякова в критике католицизма указывал еще Н. О. Лосский ^{[30, с. 341-342]}.

Влияние Хомякова на полемику Достоевского с католичеством прослеживается также в том, что оба автора постулировали превращение Католической Церкви в государство, преследующее исключительно земные цели. Прельщение третьим дьяволовым искушением, т.е. земной властью, станет одним из генеральных мотивов всей антикатолической полемики Достоевского, писавшего, что римское католичество продало Христа за земное владение (22, 88; 26, 85), обратив все Христово дело лишь в «заботу о земном владении своем и о будущем государственном обладании всем миром» (26, 90). Все эти мысли являются отголосками и продолжение антикатолической полемики известнейшего славянофила — А. С. Хомякова, с творчеством которого Достоевский был хорошо знаком.

Следующий логический вывод, которые делает Достоевский, заключается в том, что раз Католическая Церковь на протяжении веков боролась лишь за обладание светской властью, причем делала это мирскими, часто недопустимыми с нравственной точки зрения средствами, то именно Папство породило социализм — позитивно (стремление объединить людей под эгидой Папы мирскими средствами и ради мирских целей) и негативно (озлобление европейского секулярного общества на многовековой диктат Римско-Католической Церкви). Католицизм, по мнению писателя, роднит с социализмом также схожее отношение к человеку — тема для Достоевского особенно важная: «Социализм основан на неуважении к человечеству (стадность)» (20, 177). Социализм для писателя, в этом смысле, есть папская пантократия наизнанку. Таким образом, генезис идеи Достоевского о внутренней типологической схожести следует отнести как раз к первой половине 1860-х гг., в том числе — к материалам записных тетрадей и книжек указанного периода. В них Достоевский пишет следующее: «Из католического христианства вырос только социализм» (20, 177).

21 августа 1864 г. Достоевский делает очень важную запись, в которой содержится отсылка сразу к нескольким параллельным сюжетам. Писатель делает заметки на полях относительно статьи «Московских ведомостей» от 19 августа 1864 г. Концептуальная «расшифровка» записи Достоевского показывает наличие в ней как минимум двух известных в то время медиа-поводов. Во-первых, Достоевский упоминает о резонансном похищении в Риме еврейского мальчика Иосифа Коена, насильно обращенного в католицизм (20, 189). 30 августа 1864 г. писатель вновь возвращается к этому инциденту: "Коен и католицизм. (Что можно проиграть из-за какого-нибудь Коена). Останется не любовь, а страх" (20, 191).

В один из июльских дней 1864 г. в Риме был похищен 10-летний мальчик, подмастерье сапожника Иосиф Коен, обманным путем был похищен католическим священником. Мальчика, отторгнутого от семьи, против воли заключили в Институт Оглашенных, а его родителям, в свою очередь, отказали в возможности увидеть своего сына. Похищение ребенка вызвало широкий общественно-политический резонанс. За семью Коенов заступились не только представители еврейской общины города, а также юридический факультет одного из римских университетов, но также и французский посол граф Сартиж. Однако все просьбы папское правительство отвергло. 20 июля 1864 г. Иосиф Коен был лично представлен папе Пию IX в летней резиденции понтифика Кастель-Гандольфо. Когда папа спросил его, будет ли он рад поменять свою прежнюю религию на новую, задобренный лакомствами и конфетами мальчик внезапно залился слезами и попросил отправить его к отцу. Однако родителям мальчика так и не вернули.

Похищение Иосифа Коена, широко освещавшееся российской прессой, было трагическим повторением инцидента Мортары. В июне 1858 г. в Болонье 6-летний сын еврейской четы Мортара Эдгардо, до того тайно крещенный служанкой, по приказу католических прелатов был похищен жандармами, увезен из родительского дома и помещен в монастырь для воспитания в католическом духе ^{[39, с. 276]}. Папа Пий IX отклонил просьбы о возвращении ребенка в семью, мотивируя отказ соблюдение законов Папской области, согласно которым евреям запрещалось воспитывать детей-христиан. Достоевский, несомненно, знал об инциденте Мортары, равно как знал и об инциденте Коена, поскольку оба происшествия в отечественной прессе часто рассматривались вместе. Мотив «слезинки ребенка» Ивана Карамазова имеет, в данном случае, как бы свою предысторию, доказывая, что в Папство не остановится ни перед чем ради достижения своих целей. «Маленькая трагедия» мальчика Коена — яркий журналистский факт, показательное событие, которое Достоевский не мог обойти внимание.

Следующий сюжет также связан с насилием, но уже в более жестокой форме. Достоевский фиксирует в записной тетради: Католическая Церковь «соединится прямо с революционерам и с социалистам — в искренних представителях своих искренно, в неискренних — разбойнически (вроде того, как теперь помогает разбою в Италии), и не иначе как в том и другом случае привнеся в революцию иезуитизм» (20, 189-190). Разбойничьи шайки монархистов-бурбонистов и пропапских сил орудовали на территории центральной и южной Италии, причем из раза в раз становилась все более очевидным, что этот бандитизм вдохновляется и поддерживается Римом. В №9-10 журнала «Время» от 1861 г. приведены следующие фрагменты выступления итальянского политика барона Б. Риказоли: «неаполитанские разбои составляют надежду европейской реакции, а европейская реакция устроила главную цитадель свою в Риме» ^{[15, с. 17]}; «копейки, собранные у католиков со всей Земли во имя святого Петра, идут на вербовку разбойников со всей Европы» ^{[15, с. 17]}; «В Риме они записываются публично, получают наставления и благословения, с которыми … весело идут на грабеж и на убийства» ^{[15, с. 17]}.

Вообще сообщения о грабежах и разбоях реакционных разбойничьих шаек становится регулярной частью «Политического обозрения» многих газет и журналов на протяжении нескольких лет. Обнаружению роли Католической Церкви в организации, финансировании и духовно поддержки разбоя отводилось особое место. Вот что пишет, к примеру, авторы рубрики в № 21 «Голоса» от 1863 г., ссылаясь на статью из английской газеты «Times»: все более и более становится ясным, что католическое духовенство «подстрекает и поддерживает разбойничество в неаполитанских провинциях. Так, в Кампо-Бассо, где в последнее время неистовствовали разбойники, арестован был архидиакон» ^{[19, с. 84]}, из показаний которого выяснилось, что именно он был «главным начальником разбойников» ^{[19, с. 84]}. Мятежники не только терроризируют местное население на юге Италии, но и постоянно вступают в бой с отрядами полиции и национальной гвардии, о чем сообщается в № 44 «Голоса» от 21 февраля 1863 г.: одна из шаек «нанесла большие потери отряду национальной гвардии из Чирильяно… из засады убив до 12 человек» ^{[20, с. 176]}. 28 марта 1863 г. в № 47 «Голос» сообщает о том, что один из разбойничьих отрядов был помещен в монастыре Копка, «где и получал все нужное для своего содержания» ^{[22, с. 296]}. В 1864 г., в № 127 «Голоса», корреспондент «Times», отмечая тот факт, что Папа потворствует и впрямую оказывает поддержку мятежникам, пишет, что Рим, поэтому, сделался «убежищем разбойников» ^{[23, с. 3]} и «прибежищем людоедов» ^{[23, с. 3]}.

«Московские ведомости» также постоянно приводят репортажи из Италии, регулярно обращаясь к теме разбоя реакционных шаек мятежников. И вновь доказательства покровительства Католической Церкви мятежным отрядам налицо. В №151 от 11 июля 1863 г. описываются зверства разбойничьих шаек неких Карузо и Скьявоне, которые, взяв в плен 15 человек, в нарушение обещания, придушили их как голубей ^{[31, с. 4]}. Показательно, что убийство сопровождалось боевым кличем: «Да здравствует Рим» ^{[31, с. 4]}, а также следующей формулой осуждения на казнь: «Во имя Пия IX и благословенной Марии Христины, я осуждаю тебя, как заслуживающего смерть» ^{[31, с. 4]}. В № 153 от 13 июля 1864 г. «Московские ведомости» перепечатывают корреспонденцию «Кельнской газеты», которая сообщает о недавнем генуэзском инциденте, а именно — об аресте пяти пассажиров парохода «Aunis», отплывшего из Чивитта-Веккьи в Марсель. Эти пассажиры, на самом деле, были скрывавшимися разбойниками, в свое время отличившимися особой жестокостью. Однако, самое интересное заключалось в том, что при аресте у преступников были обнаружены папские паспорта за собственноручною подписью кардинала Антонелли, государственного секретаря Святого Престола ^{[32, с. 2]}. В № 174 от 10 августа 1863 г. «Московские ведомости» вновь приводят корреспонденцию «Кельнской газеты», сообщавшей о жестокой расправе разбойников Карузо и Скьявоне над отрядом итальянских королевских гусар. Отряд в 30 гусар, проиграв бой у Рендине, оказался практически весь уничтожен мятежниками, среди которых отчетливо были замечены два священника ^{[33, с. 3]}. 22 августа 1863 г. в № 183 «Московских ведомостей» приведена общая статистика жертв разбойничьих нападений: «война против разбойников» с 1 мая 1861 г. по конец марта 1863 г. унесла жизни 307 человек; потери разбойников составили 3451 человек убитыми ^{[34, с. 3]}.

Таким образом, регулярные сообщения о преступлениях разбойничьих шаек, поддерживаемых Папским престолом, обращали на себя внимание Достоевского, создавая резко отрицательное впечатление как о папе Пие IX, так и о Католической Церкви в целом.

К двум вышеназванным сюжетам примыкает третий, напрямую писателем не артикулированный. Речь идет об «иезуитизме» (20, 190) в революции, о котором пишет Достоевский. Наряду с сообщениями о зверствах мятежных банд, на страницах печати постоянно возникают сообщения об интригах подстрекателей и заговорщиков — сторонников папы Пия IX и свергнутого короля Обеих Сицилий Франциска II. «Голос» от 2 января 1863 г. пишет об аресте нескольких патеров в Неаполе, подстрекавших «подкупленных простолюдинов поднять реакционные крики близ церкви святой Лучии» ^{[18, с. 8]}. В № 5 от 5 января 1863 г. «Голос» резюмирует, что «во всяком реакционном движении, обнаруживающимся время от времени в Италии, частником является непременно духовенство» ^{[21, с. 17]}. 17 января 1863 г. в № 15 «Голос» сообщает об аресте на папско-итальянской границе княгини Барберини-Шиарра, выступавшей в роли связного между свергнутым королем Франциском II и неаполитанскими легитимистами; в вещах аристократки было обнаружено несколько шифрованных писем и прошений на имя короля ^{[16, с. 60]}. И это — лишь малая часть тех сводок, что сообщала о клерикально-легитимистском заговоре в Итальянском королевстве. Конспирация, шифрование, поддельные документы, подкуп и агитация — вот лишь часть тех интриг в пользу Папы и Рима, выдержанных вполне в «иезуитском» духе, о которых не мог не знать Достоевский, регулярно читавший российскую и иностранную прессу.

Отдельную категорию новостей составляют сообщения о папе Пии IX — его поступках, словах и репликах, а также публичных мероприятиях с его участием. Достоевский был прекрасно знаком с биографией папы Пия IX, понтификат которого выпал на 32 года жизни писателя (1846-1878). Фактически все творчество Достоевского, как публицистическое, так и художественное, застало эпоху понтификата Пия IX. И это обстоятельство представляется нам особенно важным, поскольку образ Пия IX как нельзя лучше олицетворял то папское католичество, которое критиковал и с которым неустанно полемизировал Достоевский последние 20 лет своей жизни. Можно сказать, что для Достоевского папа Пий IX был своеобразной персонификацией клерикально-реакционного, ультрамонтанского католицизма. Образ папы-государя, проклинавшего своих врагов и отказывавшегося отречься от светской власти, неизменно являлся удобной мишенью для Достоевского в его антикатолической полемике.

Журнал «Время» сообщает о речи папы римского в консистории, произнесенной 18 марта 1861 г. Папа называет посягательство на его светскую власть «смертным грехом», а также «отталкивает» и «проклинает» всякого, кто требует от него отречься от светской власти ^{[7, с. 99]}. Вскоре после праздника Пасхи 1862 г. римский понтифик обозревает лагерь папских зуавов (папских гвардейцев), посещает армейские палатки, после чего возглавляет смотр войсковых подразделений, включающий церемониальный марш, маневры и построения. Авторы майской политической заметки дают этой картине исчерпывающий комментарий: "Если подумаешь, что папа есть, в понятиях католиков, представитель Христа на земле, глава религии любви, прощения, братства, а что зуавы отличаются свирепою храбростью и неумолимою жестокостью, то этот папский смотр по команде кардинала покажется каким-то диким, нелепым, бестолковым сном, а немецкий генерал — домовым, который мучительно давит и лушит и не дает проснуться" ^{[10, с. 23]}. Спустя некоторое время, во время религиозной церемонии на празднике Пятидесятницы, папские зуавы, приветствуя понтифика, выкрикивают весьма характерные слова: «да здравствует папа-король!» ^{[8, с. 9]}. Из августовского номера журнала "Время" за 1862 г., в которой приводится речь же упоминавшегося государственного секретаря Святого Престола кардинала Дж. Антонелли, мы узнаем, что папа, прежде своего избрания, и кардиналы, при своем назначении, приносят особую клятву "не уступать ничего из церковной области" ^{[11, с. 19]}.

Образ папы-короля и папы-воина дополняется третьим — папы-деспота. В № 164 «Голоса» читаем: папа Пий IX, «образованнейший человек среди своего двора … имеет некоторые идеи, от которых не отступает ни на шаг … он убежден, что всякая форма правительства имеет один исход — деспотизм» ^{[8, с. 4]}.

Папа-деспот руководит Папским государством, в котором происходят весьма своеобразные, порой карикатурные процессы и события. Образ «монаха-городничего» «в какой-нибудь Палестрине или Чивитавеккьи» уже сам по себе карикатурен и смешон ^{[9, с. 18, 19]}, хотя и реалистичен. Антиеврейское законодательство Папской области на момент начала 1860-х гг. сохраняет свои жесткие и даже жестокие нормы: к примеру, за «ласковое и фамильярное обхождение» ^{[17, с. 19]} с христианами еврею грозило тюремное заключение и пени в пять экю. Об инцидентах Мортары и Коена мы уже упоминали. Глубокий экономический кризис, неразбериха в правительстве, куриальные интриги, — все это характеризует Папское государства на момент начала 1860-х гг. Священник Константин (Симон) в статье «Русская Православная Церковь в первой половине XIX В. Глазами католических авторов» указывает: «Папская область … представляла собой одно из самых слабо управляемых государств в Европе, полное бандитов, коррупции и злоупотребления смертной казнью при подавлении восстаний» ^{[37, с. 216]}.

Заключение

Из всего приведенного материала видно, что католическая тема, возникающая в поле зрения Достоевского в виде двух реалий общественно-политической жизни Европы — «польского вопроса» и «римского вопроса», «звучит» в различных вариациях. «Польский вопрос» открывает антикатолическую полемику в записных тетрадях писателя, однако хронологически он следует за «римским вопросом», за фактологией которого внимательно следили журналы братьев Достоевских «Время» (1861-1863) и «Эпоха» (1864-1865). Достоевский фиксирует основные медиа-поводы «римского вопроса», которые, в свою очередь, широко обсуждались российской прессой, в том числе газетами, которые Достоевский регулярно читал. Инцидент Коена, деградация Папского государства, преступления разбойничьих шаек клерикалов-легитимистов на юге Италии, интриги, заговоры и провокации священников и аристократов, образ папы-короля и папы-деспота, раз за разом проклинающего всех, кто отрицает право Папского престола на светскую власть — весь этот информационный материал, наряду со знакомством со славянофильской литературой, личным негативным опытом пребывания Достоевского заграницей, оказал, на наш взгляд, решительное влияние а формирование критического отношения писателя к католицизму.

^[1] Все последующие цитации Собрания сочинений Достоевского будут оформлены следующим образом: номер тома, номер страницы в круглых скобках. Цитирования Ф. М. Достоевского приводятся по 30-ти томнику собрания сочинений Достоевского — Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений в тридцати томах. Л., 1972.

^[2] Например, см. следующуюпомету в записной книжке 1863-1864-х гг.: «Эмиль Жирарден в «Голосе» («Le Droit»)» (20,171).

^[3] Публикация в 1850 г. статьи Ф. И. Тютчева «Римский вопрос» вызывает оживленную дискуссию во французских интеллектуальных кругах, следствием чего стало появление целого ряда статей полемического характера, направленных на апологию католической веры (П. С. Лоранси, Ф. де Шампаньи, А. Кошен и др.). В 1853 г. к этой дискуссии присоединяется А. С. Хомяков, инкогнито опубликовавший статью «Ouelques mots par un chrétien orthodoxe sur les communions occidentales à l’occasion d’une brochure de M. Laurentie». В 1856 г. иезуит кн. И. С. Гагарин публикует прокатолическую брошюру «La Russie sera-t-elle catholique?», обозначив новый виток споров и дебатов. В ответ последовала статья А. С. Хомякова от 1858 г. «Encore quelques mots par un chrétien orthodoxe sur les communions occidentales à l’occasion de plusieurs publications religieuses, latines et protestantes».