Ирредентистские сецессии как форма территориальных конфликтов на постсоциалистическом пространстве: возникновение, протекание, результативность

Фадеева Екатерина Валерьевна старший преподаватель, Филиала государственного бюджетного образовательного учреждения высшего образования Московской области «Университет «Дубна» - Дмитровский институт непрерывного образования 141801, Россия, Московская область, г. Дмитров, мкр. ДЗФС, 23, каб. 402 Fadeeva Ekaterina Valerevna Senior Lecturer, Branch of the State Budgetary Educational Institution of Higher Education of the Moscow region "Dubna University" - Dmitrov Institute of Continuing Education 141801, Russia, Moskovskaya oblast', g. Dmitrov, mkr. DZFS, 23, kab. 402 fadey8@mail.ru

1. Введение

Согласно общепринятому политическому нарративу, распад двух ведущих социалистических государств Европы – Советского Союза и Югославии – не привёл к возникновению масштабных территориальных конфликтов между созданными на их обломках новыми независимыми странами вследствие автоматического признания существовавших на момент распада административных границ в качестве межгосударственных. Однако в пределах этих стран довольно быстро образовался целый ряд номинально внутренних для них конфликтов, в которых оспаривалось политическое, экономическое и социокультурное устройство новых государственных образований. Каждый из этих конфликтов сам по себе казался проявлением каких-либо местных исторических, этнических или социокультурных особенностей определённых регионов, обуславливающих их стремление к автономизму в рамках новых государственных образований или сепаратизму и выходу из их состава. При этом игнорировался тот факт, что для многих «мятежных» регионов истинной целью участия в конфликте было не столько получение более широких прав самоуправления как таковое, сколько воссоединение с другим, более близким по социокультурным признакам государством, что ставило под угрозу принцип распада по административным границам. Данная цель не всегда была заявлена официально с момента возникновения конфликта, в некоторых случаях текущий политический контекст позволял рассчитывать на возможность сохранения продуктивных связей с родственным народом и без непосредственного вхождения в состав «этнородины», и только с течением времени и провалом попыток нахождения компромиссной формулы взаимодействия с властями новых независимых государств «мятежные» регионы переходили к открытому курсу на воссоединение.

Это позволяет заключить, что многие вооружённые конфликты на постсоциалистическом пространстве изначально носили ирредентистский характер, поскольку они преследовали цель воссоединения народов, разделённых между разными государствами в результате демонтажа крупных федеративных государств, и поэтому представляли собой ирредентистские сецессии – борьбу за территорию между материнским государством (в роли которого выступала одна из бывших республик федерации) и сецессией – проживающей в этой республике политически и территориально организованной общности, претендующей на отделение от материнского государства для последующего воссоединения с другой бывшей республикой федерации, более привлекательной для сецессии по этническим и/или политическим причинам и называемой в данной статье государством-патроном (патронажным государством) сецессии^[1].

В числе конфликтов этого типа выделяют Нагорно-Карабахский конфликт, Приднестровский и Гагаузский конфликты, Юго-Осетинский конфликт, переход Крыма в состав РФ и войну на Донбассе, войны в Хорватии, Боснии и Герцеговине, иногда Косовский кризис. (Косово преследовало цель объединения с Албанией, не входившей ранее в СФРЮ, и в этой части косовский конфликт не подпадает под приведённое нами общее описание.) Особняком стоит сецессия Абхазии, поскольку она ни в какой момент не преследовала цель присоединения к другому государству после отделения от Грузии, то есть не была ирредентистской. Ключевым элементом, объединяющим все рассмотренные случаи, является технология ограниченной поддержки со стороны государства-патрона (либо его общества), ведущий этнос которого разделён между разными странами, притом что государство-патрон продолжает признавать независимость материнского государства и не ведёт с ним тотальной войны для навязывания реинтеграции либо своего варианта территориального раздела.

Кумулятивно эти конфликты, весьма разнородные по изначальной степени антагонизма, темпам разворачивания и перехода к вооружённой стадии и масштабам насилия, ставили под угрозу новую территориальную организацию постсоциалистического пространства и жизнеспособность сформированного на её основе политического порядка в восточной части европейского континента. Но если на территории бывшей Югославии это проявилось уже на начальной стадии его становления (собственно, процесс распада СФРЮ сопровождался выдвижением сецессионистских требований местными общинами), то на постсоветском пространстве ограниченное число и меньший масштаб подобных конфликтов, их территориальная локализованность, умеренность изначально заявленных целей «мятежных» регионов и сравнительно быстрый перевод из вооружённой стадии в переговорную создали иллюзию их периферийности, ограниченности и небольшой структурной значимости для данного пространства. В большинстве отечественных и зарубежных исследований постсоветские конфликты представали одним из факторов фрагментарности, нестабильности и конфликтогенности данного пространства, но не угрозой жизнеспособности нового политического порядка на его территории. И только события 2014 года, когда подобный конфликт с чётко озвученными ирредентистскими целями возник на довольно значительной территории постмайданной Украины, очевидность данной угрозы стала неоспоримой.

Тем не менее, к настоящему времени можно говорить о полном или частичном поражении рассмотренных ирредентистских сецессий до тех пор, пока конфликт с их участием хотя бы формально не выходил за рамки материнского государства и не сопровождался открытым, официальным вмешательством патронажного государства или третьих государств на стороне сецессии: попытка «квазисамостоятельного» (без открытого и официального вмешательства государства-патрона) отделения вела к восстановлению контроля материнского государства над всей или частью территории сецессии и ликвидации перспектив присоединения к патронажным государствам в обозримом будущем.

Настоящая работа призвана ответить на два принципиальных вопроса: во-первых, почему основной формой территориального конфликта на постсоциалистическом пространстве стала именно ирредентистская сецессия, и во-вторых, какие факторы обуславливали успехи и поражения ирредентистских сецессий на территории бывших Югославии и Советского Союза.

При всей обширности научной литературы по тематике конфликтов на Балканах и на пространстве СНГ в постбиполярный период их рассмотрение носило преимущественно практический, историко-ориентированный характер и не изобиловало глубокими теоретическими обобщениями. В исследованиях, нацеленных на выявление и изучение общих свойств данных конфликтов, их генерализация производилась по некоторым формальным признакам или по общему историко-политическому контексту, например, отнесение их к последствиям распада крупных комплексных государственных образований ^{[1, 2]} или проявлениям этнонациональных противоречий ^{[3, 4]}, наличие в качестве участников непризнанных политических субъектов, так называемых де-факто государств ^[5], «замороженный» статус или отнесение их к конфликтам сепаратистского или сецессионистского типа ^[6]. Например, в диссертации А. А. Токарева ^[7] предложена модель, позволяющая спрогнозировать успех или неудачу сецессии в зависимости от сочетания объективных факторов (географических, этнических, политических и т. д.). При этом в большинстве существующих исследований территориальный аспект данных конфликтов не проблематизируется: их географическая локализация с течением времени стала восприниматься как данность, а возможности качественно иного их протекания в отличных политико-территориальных форматах плотно не изучались.

Ирредентистский характер рассматриваемых конфликтов также довольно длительное время не принимался во внимание ни в академических дебатах, ни в политической практике. Частично это было связано с отсутствием систематического педалирования данного аспекта в политическом дискурсе участников этих конфликтов, частично с некоторой долей стигматизации ирредентизма как деструктивной тенденции, способной привести к дестабилизации сложившегося политического устройства, чему в немалой степени способствовало продвижение и поддержание нарратива о якобы деструктивной роли сербского национализма и ирредентизма в разжигании конфликтов в бывшей Югославии. Российские исследователи, занимавшиеся проблемами сепаратизма и сецессионизма, говоря о возможных типах сецессий, приводили их разделение на сецессии в русле ирредентизма и индепендизма ^{[8, с. 25-29],[9, 10]}, указывали на наличие ирредентистских сецессий в современной Европе и на пространстве СНГ^[11], но не углублялись в их специфику и не задавались целью выявить отличия в их возникновении и протекании от «классических» сецессий автономистского или сепаратистского типа. Связь между ирредентизмом и развитием территориальных конфликтов эпизодически затрагивалась в некоторых работах западных авторов ^{[12, 13]}. Однако предметное изучение ирредентизма на постсоветском пространстве разворачивается только в 2010-х гг. и касается главным образом русского ирредентизма в преимущественно негативном ключе ^{[14, 15, 16, 17, 18]}.

Тем не менее, понимание ирредентистского характера ряда постсоциалистических конфликтов наряду с акцентированием важности их территориального измерения значительно меняет оценку их результатов: если для «обычной» сецессии главным критерием успеха является достижение политической самостоятельности и отделение от материнского государства, то для ирредентистской сецессии желаемым конечным итогом выступает присоединение к родственному государству, а обособление от материнского государства рассматривается лишь как этап на пути к данной цели. Это, в свою очередь, вводит в круг непосредственных заинтересованных сторон ещё и родственное государство, к которому стремится присоединиться сецессия, его интересы и степень участия в конфликте, в том числе готовность выступить в роли государства-патрона сецессии и оказать ей ту или иную поддержку. Наличие государства-патрона также ставит вопрос о степени эндогенности сецессионистских стремлений или их инспирированности патронажным государством ^{[8, c. 28]}.

Исходя из такого видения предмета исследования, попробуем дать ответ на поставленные в работе вопросы, учитывая как структурные особенности историко-политического контекста, так и субъектные свойства вовлечённых в этот контекст акторов, их мотивацию и выбранные стратегии.

2. Ирредентизм и сецессионизм на этапе распада социалистических федераций

Ориентация на ирредентизм как конкретный политический проект возникла в различных частях постсоциалистического пространства неодновременно и в различных масштабах, что во многом обуславливалось степенью зрелости и укоренённости национальных политических проектов новых независимых государств на момент их образования, а также степенью осознания и приверженности их населения своей национальной идентичности. Национализм большинства постюгославских государств проявился уже на этапе их образования в довольно резких, а порой и радикальных формах. Местные элиты восприняли распад югославской федерации как долгожданную возможность для реализации своих национальных проектов в полной мере, поэтому сохранение собственной национальной идентичности вне территории «родного» государства для ряда проживающих народов стало проблематичным, а иногда и вовсе невозможным. В подобных условиях стремление к воссоединению превратилось в безальтернативный и неизбежный политический выбор для «зарубежных» сербов и несколько менее императивный, но весьма актуальный выбор для «зарубежных» хорватов и албанцев. Это предопределило изначальный ирредентистский характер разгоравшихся на Балканах конфликтов и их значительный территориальный охват.

Однако при таком охвате постюгославский ирредентизм был довольно быстро (с помощью в том числе давления внешних игроков) ограничен признанием бывших административных границ федерации в качестве межгосударственных и отказом распространять право на политическое самоопределение на сообщества, не являвшиеся субъектами бывшей федерации. Это означало, во-первых, согласие потенциальных государств-патронов на формальное закрепление новых границ без выдвижения масштабных территориальных претензий (фактически, отказ от прямого ирредентизма), а во-вторых, вынужденную необходимость национальных сообществ, оказавшихся за пределами «родных» государств, выстраивать свою субъектность «с нуля» и доказывать право на собственный политический выбор в непосредственном силовом противодействии новообразованному материнскому государству, которое, в свою очередь, не было ограничено никакими правовыми рамками в отношении номинально внутренних территорий.

На постсоветском пространстве аналогичные процессы разворачивались медленнее и в гораздо меньшем масштабе. Это было связано прежде всего с тем, что ирредентистские настроения значительной части населения бывшего СССР были связаны не с отдельными национальными проектами, а с восстановлением в том или ином виде социокультурной целостности бывшего союзного пространства, пусть даже с сохранением номинальной независимости новых государственных образований. Явно выраженный ирредентизм уже на начальном этапе возник лишь в тех регионах, где новыми материнскими государствами с самого начала были задекларированы национальные проекты, отрицающие или вытесняющие альтернативные социокультурные идентичности. Поскольку подобные тенденции наблюдались столь эксплицитно только в периферийных государствах постсоветского пространства, то и наиболее острые конфликты сецессионистского типа развернулись именно там. При этом русский ирредентизм как наиболее мощное движение, способное поставить под угрозу существование новообразованных, но пока весьма неустойчивых материнских государств, на первых порах удалось сдержать благодаря ожиданиям вероятного нового межгосударственного объединения на базе СНГ или иных политических рамок, а также неоднозначности национальных проектов этих государств и идентификационным флуктуациям их русскоязычного населения. Как следствие, довольно широко, но недостаточно чётко выраженные ирредентистские настроения значительной части населения постсоветского пространства были сужены до нескольких локальных ирредентистских сецессий.

Также следует отметить неготовность потенциальных государств-патронов к реализации ирредентистских проектов не только в форме прямых территориальных конфликтов с новыми соседями, но и в форме признания субъектности и легитимности притязаний своих зарубежных соотечественников. Вместо открытой защиты их ирредентистких или хотя бы сецессионистских стремлений, данные государства предпочли занять позицию нейтральных внешних сил или непредвзятых посредников между сторонами конфликтов, которые и должны были вырабатывать принципы решения конфликтов во взаимодействии между собой без каких-либо предварительных условий, кроме отказа от применения силы. Следствием такой позиции стало достаточно быстрое навязывание ирредентистским сецессиям переговорных форматов, сдерживающих их силовые возможности, но не гарантирующих им даже минимального политического признания.

Таким образом, формат сецессионистского конфликта становился единственно возможным для ирредентистски настроенных национальных сообществ, оказавшихся за пределами «родных» государств, в условиях, когда бывшие административные границы получили статус международно-признанных, сами эти сообщества не получили чёткого правового статуса и права на самоопределение, а «родные» государства не были готовы открыто поддерживать ирредентистские проекты ни политически, путём признания субъектности «своих» сообществ, ни силовыми ресурсами.

3. Общая схема ирредентистской сецессии: случаи успеха и неудачи

Все случаи поражения ирредентистских сецессий в рассмотренных нами конфликтах отличает прохождение определённых этапов, а именно:

· Исходная точка – существование большой федерации с определёнными административными границами, не отвечающими реальным этническим, культурным, политическим границам, но становящимися юридической основой для новых государств при демонтаже федерации;

· Демонтаж федерации по имеющимся административным границам, с которым де-факто и/или де-юре соглашаются и лишающиеся полномочий центральные власти, и власти крупнейшей республики федерации (становящейся затем государством-патроном), отказывающиеся от восстановления контроля над территорией всеми возможными средствами вплоть до военных;

· Декларирование отдельными территориями стремления к выходу из новообразованного государства с тем, чтобы перейти в состав соседнего государства, ранее входившего в большую федерацию и теперь становящегося государством-патроном (этот этап может как последовать за предыдущим, так и совпадать с ним во времени);

· Первичное вооружённое столкновение сецессий с материнскими государствами при негласном ограниченном содействии государств-патронов, формирование силового баланса без однозначного преимущества какой-либо из сторон;

· Образование одного или нескольких переговорных форматов с условием установления перемирия и отказа от боевых действий;

· Постепенное смещение баланса сил в пользу материнского государства, делающее цели ирредентистской сецессии недостижимыми без открытого официального вмешательства государства-патрона;

· Эскалация конфликта, как правило, со стороны материнского государства, ставящая государство-патрон перед выбором – открыто выступить в поддержку сецессии или допустить её силовое подавление.

В проанализированных нами случаях к политике ограниченной поддержки прибегали Сербия (сецессия РСК из Хорватии и РС из БиГ), Армения (сецессия Нагорного Карабаха из Азербайджана) и Россия (сецессия Приднестровья из Молдавии и Донбасса из Украины до 2022 года, Южной Осетии и Абхазии из Грузии до 2008 года), а также Хорватия (сецессия Хорватской республики Герцег-Босна из Боснии и Герцеговины) и отчасти Албания (сецессия Косова из Югославии до 1999 года). Относительно успешными, то есть достигшими хотя бы полноценного отделения от материнского государства, по состоянию на середину марта 2022 года, можно назвать только сецессию Южной Осетии и Абхазии из Грузии, сецессию Крыма из Украины и сецессию Косова из Сербии. При этом в первом случае сецессия реализовалась после полномасштабного, официального и прямого вмешательства российских вооружённых сил в идущий конфликт на стороне сецессий с нанесением поражения вооружённым силам материнского государства и задекларированным обязательством России защищать границы этих сецессий. Во втором случае сецессия стала результатом прямого (хотя и неафишируемого на первых порах) вмешательства российских вооружённых сил, обеспечивших защиту тех незаконных, с точки зрения Украины, действий, которые были предприняты для отделения Крыма, а также быстро принятым решением о вхождении Крыма в состав России, распространившим на Крым обязательства полноценной защиты со стороны российского государства. В третьем случае успешная сецессия Косова опиралась на военное поражение ЮНА, нанесённое силами НАТО в 1999 году.

Все попытки ирредентистских сецессий до тех пор, пока они пользовались ограниченной непубличной поддержкой государств-патронов, заканчивались либо полным разгромом (Республика Сербская Краина в Хорватии), либо частичным поражением без шансов присоединения к государству-патрону (Нагорный Карабах, Республика Сербская в Боснии и Герцеговине, хорватская республика Герцег-Босна), либо замороженным непризнанным статусом (Приднестровье, Донбасс), радикально расходящимся с изначальной ирредентистской целью сецессии (воссоединением народа в одном государстве), либо полным отказом от сецессии в обмен на ограниченную автономию (Гагаузия).

4. Соотношения силового и политического баланса во времени

Разобранные случаи позволяют сформулировать гипотезу, что в современных условиях сама стратегия ирредентистской сецессии через использование прокси-структур, а не прямое вовлечение вооружённых сил государства-патрона (в результате в конфликте переплетаются черты классического межгосударственного территориального и внутригосударственного конфликтов), ведёт, как минимум, к поражению сецессии и, значит, заведение территориального спора в формат ирредентистской сецессии (с описанными особенностями, включающими ограниченную поддержку государства-патрона) ведёт к получению преимущества материнским государством.

Это объясняется комплексом причин. Главная из них состоит в том, что после того, как территориальный конфликт направлен по руслу ирредентистской сецессии с ограниченной поддержкой, ключевым фактором, определяющим исход противостояния, является соотношение сил между материнским государством и сецессией. При этом силовой потенциал государства-патрона влияет на это соотношение лишь косвенным образом: в расчёт принимается не сам по себе объём его потенциала, а лишь та часть, которая гипотетически может быть задействована в поддержку сецессии. Это обстоятельство усиливает элемент неустойчивости всей конфликтной конфигурации и повышает мотивацию участников к использованию силовых средств: материнское государство опасается того, что успех сецессии приведёт к усилению государства-патрона, и увеличивает силовое давление на сецессию, тогда как сецессия, понимая, что поддержка государства-патрона, вероятнее всего, будет усилена в условиях эскалации, может провоцировать материнское государства на эскалацию.

Силовые качества сецессии, в свою очередь, зависят от её успеха на этапе первичного столкновения и позиций, с которых она соглашается перейти в переговорную плоскость. В указанных нами случаях на этапе первичного столкновения сецессии не добивались формализованного согласия материнского государства на их отделение и по разным причинам не смогли навязать ему это решение силовым путём, но и материнское государство не могло быстро подавить сецессию ввиду поддержки последней государством-патроном либо ввиду соотношения сил на старте территориального спора ^{[19, p. 126-127]}. Это приводило к замораживанию либо затягиванию конфликта, когда хотя бы одна из сторон не была готова соглашаться на договорное закрепление статус-кво в предложенных переговорных форматах, рассчитывая на способность изменить его в свою пользу в будущем, но продолжала участвовать в переговорах для демонстрации заинтересованности в мирном решении конфликта. Некоторые отечественные исследователи полагают, что подобная заморозка «фактически означает победу сторонников отделения, которые получают желаемую государственность, пусть и с урезанным международно-политическим статусом» ^{[20, с. 143]}. Однако практика показала, что подобный «урезанный» статус не обеспечивает ни гарантий фактического выживания, ни необратимого утверждения политической субъектности. Силовое подавление «непризнанного государства» не является чем-то запретным или недопустимым для современного международного права, и даже в тех случаях, когда отдельные внешние игроки (главным образом Запад) стремятся удержать материнское государство от такого подавления или наказать за него, они, как правило, осуждают не саму попытку подавления, а допущенные в её ходе нарушения прав человека и иных гуманитарных норм.

Чем большим был территориальный охват сецессии, её геостратегическая и экономическая значимость для материнского государства, тем сильнее выглядели её позиции и шансы на утверждение собственной субъектности, но в то же время тем активнее материнское государство стремилось подавить сецессии и тем выше была его готовность подчинять свою внутреннюю и внешнюю политику цели достижения победы в конфликте и наращивать силовой потенциал в расчёте на силовое подавление сецессии в будущем. Поэтому в период переговорной «заморозки» конфликта материнское государство, пользующееся поддержкой третьих стран, получало возможности сдвинуть силовой баланс в свою пользу, в то время как сецессия, пользующаяся только ограниченной поддержкой государства-патрона, не могла наращивать свой силовой потенциал в той же пропорции.

Сербы в Хорватии не могли самостоятельно добиться одностороннего отделения и его признания Хорватией; исключение прямой помощи со стороны Сербии сделало соотношение сил безнадёжным для Республики Сербская Краина и привело к её военному разгрому. Сербы в Боснии и Герцеговине, русские в Приднестровье, возможно, смогли бы добиться сецессии и его признания материнским государством, если бы добились полной победы с захватом столицы материнского государства (Сараево, Кишинёва) и навязали ему свою волю на самом старте конфликта в 1992 г., но это не было реализовано по политическим причинам. Полная победа Нагорного Карабаха над Азербайджаном была бы нереальной без открытого вступления Армении в войну, полная победа Донбасса над Украиной в той конфигурации конфликта, которая сложилась, начиная с мая 2014 г. (с сецессией только двух областей Донбасса вместо восьми областей Новороссии) становилась недостижимой без открытого силового вмешательства России. Случай сецессии Косова, пользовавшегося поддержкой Запада, не полностью укладывается в это описание, но и в его случае сил ЮНА оказалось достаточно для подавления косовских сепаратистов.

Мотивация государств-патронов в отношении поддержки сецессий может претерпевать различные изменения. С точки зрения патронажных государств, сепаратисты в других странах выступают в роли «внутренних» агентов влияния, своеобразных «прокси»-структур, что (на первый взгляд) должно снять с государства, поддерживающего сепаратизм в соседних странах, ответственность за прямое нарушение международного права, которое было бы очевидно в случае, если бы указанное государство вступило в прямой открытый конфликт из-за территории с соседом. При этом, поскольку это государство несёт всю основную нагрузку по институциональному и экономическому поддержанию данных образований, такая ответственность в любой момент может быть на него возложена, и это тем вероятнее, чем в большей степени внешние игроки, преследующие свои геополитические цели, готовы поддерживать материнское государство против государства-патрона ^[21]. Вследствие этого сецессии становятся элементами общего баланса, во-первых, между патронажным государством и внешними игроками, а во-вторых, между патронажным и материнским государствами. В таких условиях поддержка сецессии для государства-патрона, не преследующего открытых ирредентистских целей, имеет смысл либо как элемент торга с внешними игроками и материнским государством, либо как инструмент подрыва последнего изнутри, причём вне ирредентистских задач такой подрыв сам по себе может расцениваться как излишняя дестабилизация сопредельного пространства. С течением времени и в условиях закрепление фактического статус-кво патронажные государства с большей вероятностью теряют мотивацию к поддержке сецессий, если только сецессии не получат возможности оказывать влияние на их внутреннюю политику.

Таким образом, темпоральный фактор с большей вероятностью способствует провалу сецессии: после заморозки либо затягивания каждого из перечисленных конфликтов баланс сил и/или внешнеполитической конфигурации смещается в пользу материнского государства, что повышает шансы на поражение сецессии; ограниченная поддержка со стороны государства-патрона недостаточна для компенсации этого изменения.

Ситуация в корне меняется в момент военной эскалации конфликта или возникновения непосредственной угрозы такой эскалации, когда патронажное государство сталкивается с перспективой скорого силового подавления сецессии. В этом случае мотивация к поддержке сецессии может резко возрасти, но диапазон форм поддержки остаётся довольно широким. Государство-патрон может непрямым путём не допустить силового захвата сецессии – и это тоже может считаться поддержкой, а может пойти на политическое признание сецессии и установление с ней особых отношений. Иными словами, у патронажного государства нет однозначного императива поддерживать ирредентистские цели сецессии даже в случае попытки силового подавления со стороны материнского государства. Выбор конкретной формы поддержки зависит от многих соображений, в первую очередь, от оценки потенциальных политических и материальных затрат, которых может потребовать та или иная форма поддержки сецессии. В отдельных случаях может сложиться ситуация, когда любая форма поддержки ирредентистской сецессии грозит обернуться серьёзными затратами, даже если она не будет предусматривать воссоединение ыкак таковое, поскольку ирредентистские цели сецессии автоматически проецируются на патронажное государство.

Главным же нормативным фактором, ограничивающим полномасштабную поддержку ирредентистской сецессии государством-патроном, является принцип международного права о нерушимости границ и недопустимости их изменения силовым путём, ограничивающий масштабы вмешательства государства-патрона сецессии в случае, если оно имитирует следование этой норме и не готово к открытому вмешательству и изменению границ силовым путём, а также не готово автоматически задействовать весь свой силовой потенциал при попытке материнского государства изменить получившийся результат. В случае если к этому добавляется заинтересованность внешних игроков (в роли которых выступают преимущественно страны Запада) в победе материнского государства, это позволяет последнему неограниченно задействовать силу или другие инструменты давления, принуждающие сецессию к капитуляции ^[22]. В разбираемых нами случаях выбор спорных стратегий поддержки ирредентистских сецессий Сербией, Арменией и Россией можно объяснить тем, что реалии постбиполярной Европы, исключившие открытое силовое и договорное изменение границ между соседними государствами, оставили только один способ решения территориальных конфликтов – через сецессию. Согласно общепринятому взгляду на этот вопрос, представленному в статье С. В. Голунова, «с учетом того, что действующие нормы международного права отнюдь не поощряют аннексию, заинтересованному в успехе движения своих «этнических собратьев» государству, как правило, более реалистично добиваться не присоединения территории к себе, а существенного усиления своего влияния в зоне ирредентистского движения при формальном сохранении статус-кво, либо при поддержке самопровозглашения данной территорией независимости» ^[23]. Однако результаты подобной тактики для патронажных государств нельзя назвать удовлетворительными.

Перечисленные факторы представляются достаточными, чтобы прогнозировать результаты территориального конфликта при условии, что он развивается в формате ирредентистской сецессии с ограниченной поддержкой со стороны государства-патрона. Наиболее вероятно, что такой конфликт закончится в пользу материнского государства, если только сецессии не удастся добиться прямого и открытого вмешательства патронажного государства на её стороне.

5. Стратегии государств-патронов и возможные альтернативы модели ирредентистской сецессии

Поражение большинства ирредентистских сецессий на постсоциалистическом пространстве с серьёзными политическими и материальными последствиями для государств-патронов заставляет обратиться к вопросу о том, насколько выбор в пользу модели ирредентистской сецессии является рациональным с точки зрения интересов самих этих государств. Выше были описаны обстоятельства, под влиянием которых этот выбор был сделан на этапе распада союзных федераций. Но нужно рассмотреть, был ли такой выбор безальтернативным и возможно ли было его пересмотреть на более поздних этапах развития описанного сценария ирредентистской сецессии.

Во-первых, сами эти обстоятельства не были неизбежными – они обусловлены предыдущими ошибками указанных государств. Сербия, Армения и Россия не исчерпали всех возможностей, включая военные, сохранения союзных государств, признали их демонтаж (а на определённых этапах выступали его инициатором) и признали независимость других республик федерации до полного решения всех спорных вопросов, которые могли возникнуть в результате разделения. (Более того, Армения инициировала выход из СССР раньше Азербайджана под тем предлогом, что под властью союзного центра нельзя было решить проблему Нагорного Карабаха.) Само по себе признание патронажным государством тех государств, с которыми вероятно возникновение территориального конфликта из-за политической и этнической неоднородности и близости части населения к патронажному государству, автоматически сокращает политические возможности патронажного государства, поскольку попытка его открытого вмешательства и нарушения статус-кво может трактоваться как агрессия, а скрытое вмешательство, скорее всего, не позволит зафиксировать сецессию, но всё равно приведёт к издержкам из-за международного осуждения.

Во-вторых, в разобранных нами случаях принятие решения об ограниченной поддержке сецессий даже после признания независимости материнских государств не было единственно возможным, поскольку на этапе первичного столкновения баланс сил между патронажным и материнским государствами, а иногда и между сецессиями и материнскими государствами, позволял решить спор военным путём через нанесение последним полного поражения. Отказ от подобного развития событий и способствование замыканию ирредентизма в узких рамках отдельных периферийных территорий во избежание масштабной дестабилизации новосозданных государств означал принятие сценария, в котором государствам-патронам были гарантированы риски и потери из-за смещения силового баланса в пользу материнского государства.

В-третьих, после того, как переговоры в рамках навязанных внешними игроками форматов заходили в тупик, не было никакой необходимости продолжать удерживать конфликты в «замороженном» состоянии и сохранять политические конструкции, позволяющие материнским государствам наращивать силовой потенциал для нанесения возможного удара по сецессиям в будущем. Исчерпание переговорных возможностей могло и должно было влечь за собой шаги, демонстрирующие готовность патронажных государств обеспечить выживание и защиту «своих» сецессий и перевести связанные с ними вопросы в плоскость прямого взаимодействия с материнскими государствами. Отсутствие подобных шагов значительно усложняло принятие решений в условиях кризиса, особенно в том, что касалось оснований для предоставления прямой военной помощи сецессиям.

Таким образом, выбор Сербией, Арменией и Россией стратегии ограниченной поддержки ирредентистских сецессий вёл к потерям, связанным с обвинениями во вмешательстве и попытках приобретения чужих территорий, но не позволял получить территориальные преимущества, компенсирующие указанные потери, поскольку данный формат территориального спора вёл к поражению сецессии и закреплению спорной территории за материнским государством. Выход за рамки этого формата, допущенный Россией в 2008 и 2022 гг., повлёк для неё более высокие издержки, чем те, которые бы последовали при полномасштабном открытом силовом вмешательстве на самом старте территориального конфликта.

5. Выводы

Сопоставление и синтез фактов о текущих и завершённых конфликтах на территории бывших Югославии и СССР позволяет сделать следующие выводы:

1) ирредентистская сецессия стала основной формой территориального конфликта на постсоциалистическом пространстве вследствие нежелания и неготовности большинства новых независимых государств ставить под вопрос принцип сохранения административных границ бывших союзных республик в качестве межгосударственных границ и провоцировать прямые межгосударственные конфликты;

2) формат ирредентистской сецессии в том виде, в каком он оформился на постсоциалистическом пространстве, предусматривал, во-первых, замыкание ирредентизма в рамках отдельных периферийных, имеющих ограниченные возможности для самостоятельного управления регионов, во-вторых, отказ данным регионам в праве на политическое самоопределение и на какую-либо политическую субъектность как таковую вне пределов материнского государства (фактически, выталкивание их из ирредентизма в сецессию) и, в-третьих, предоставление этим регионам ограниченной силовой и экономической поддержки, достаточной для самообороны, но недостаточной для нанесения поражения материнскому государству;

3) за прошедшие тридцать лет формат ирредентистской сецессии доказал свою неэффективность и неспособность предотвратить возникновение масштабных межгосударственных конфликтов: на том или ином этапе своего развития ирредентистская сецессия подвергалась прямой военной атаке со стороны материнского государства, что заставляло государство-патрон делать выбор между подавлением родственной сецессии и открытым силовым вмешательством на её стороне;

4) основным фактором, приводящим к подобному результату, было смещение силового баланса в пользу материнского государства в период переговорной «заморозки» конфликта, позволяющее рассчитывать на силовое подавление сецессии без вмешательства государства-патрона;

5) даже если государства-патроны изначально не разделяют ирредентистских целей сецессий, в кризисный момент они вынуждены оказывать сецессиям открытую поддержку и создавать для этого политические и правовые основания, тем самым способствуя реализации этих целей.

^[1] В классификации субъектов, участвующих в сецессионистских конфликтах, мы заимствуем категориальный аппарат из диссертационного исследования А. А. Токарева ^[7]. Под сецессиями мы в данной статье понимаем и процесс/результат отделения, и отделяющийся территориально-политический субъект.