Специфика дискурса, ментализации и концептуализации реальности в становлении пограничной личности

Шаповал Ирина Анатольевна ORCID: 0000-0003-4285-2810 доктор педагогических наук профессор, ФГБОУ ВО "Воронежский государственный педагогический университет" 394043, Россия, Воронежская область, г. Воронеж, ул. Ленина, 86 Shapoval Irina Doctor of Pedagogy Professor, Voronezh State Pedagogical University 394043, Russia, Voronezhskaya oblast', g. Voronezh, ul. Lenina, 86 irinashapoval@yandex.ru Другие публикации этого автора

Введение. Негативная и нестабильная эмоциональность, отчужденность, антагонизм, антисоциальность, безответственность, манипулятивность характеризуют определенные социальные категории современников и выступают клиническими признаками патологической личности в МКБ-11 (International Classification of Diseases, 2019) и DSM-5 (Diagnostic and Statistical Manual of mental disorders, USA, 2013). Дополняющие эти черты ангедония, подозрительность, отсутствие эмпатии, перфекционизм, «социальные болезни», поведение риска и т. д. определяют пограничную личностную организацию (далее – ПЛО) и расстройство (далее – ПЛР) как модель патологических интра- и интерперсональных отношений.

Персонологические аспекты дискурса двузначны: он функционирует одновременно и как личностный конструкт, и как стратегии и тактики коммуникаций человека, в том числе с самим собой. Благодаря структурам дискурса и мышления человек «тестирует» и контролирует реальность (когнитивно «овладевает» ею), интуитивно «схватывает» смысл, включается в эмпатию, опосредует свои защитные стратегии. В анализе дискурса «языковые личности» дифференцируются по темпераменту (активная – пассивная), содержанию социальной направленности (созидатель, потребитель, разрушитель), потребностям в определенных формах отношений: ориентированные на людей, против и от людей или на позиции над / под ними ^{[1; 2]}. Важным обстоятельством является способность слишком глубоко инкорпорированного дискурса «говорить» субъектом (М. Фуко, Т. ван Дейк).

Предметом нашего исследования являются взаимовлияния деформаций дискурса и когнитивных механизмов ментализации и концептуализации реальности и собственного Я у пограничной личности. Характерные для нее спутанность идентичности, непонимание неадекватности своего восприятия реальности и реакций на нее и примитивизм психологических защит А. Лэнгле ^[3] объясняет нарушением процессов переработки информации своих и чужих переживаний.

Мы полагаем, что в развитии и структурировании ПЛО субъекта решающая роль принадлежит дефицитам и дефектам ментальных репрезентаций и концептосферы, которые появляются и реализуются в дискурсе как личностном конструкте и как стратегиях и тактиках коммуникаций человека. В силу специфики ментальных репрезентаций и концептов в поле социальных оценок пограничная личность оказывается контр- или асоциальной, а с точки зрения морали во многом безнравственной.

Целью работы выступает анализ условий появления и реализации дефицитов и дефектов «theory of mind» субъекта в его дискурсе и доказательство их решающей роли в развитии и структурировании пограничной личностной организации.

Содержание исследуемой нами проблемы закономерно ориентирует методологию нашего исследования на взаимодействие и согласование теорий и идей феноменологии, когнитивной психологии, клинической психологии, психотерапии, дискурс-анализа. Междициплинарный категориально-генетический анализ и синтез предложенных этими науками теорий и идей является основным методом исследования.

Мы исходим из понимания деструктивности и ригидности когниций человека как имманентного основания его личностных и эмоциональных расстройств (ориентированный на «здравый смысл», когнитивно-реструктурирующий, «инсайт-ориентированный», семантический подходы психотерапии). Иррациональные когниции, ложные интерпретации внутренней и внешней реальности, типичные для лиц с ПЛР небредовые паранойяльные и квазипсихотические переживания, необычные восприятие и мышление ^{[4; 5; 6 и т. д.]} прямо коррелируют с деструктивным поведением.

Опираясь на общие закономерности культурно-исторического развития психики (Л.С. Выготский), А.Ш. Тхостов трактует личностную патологию как следствие осложнения и реструктуризации натуральных функций в процессах соприкосновения/столкновения субъектности с культурными ограничениями и требованиями ^[7]. Мы, в свою очередь, описывали приобретение личностью негативных качеств и свойств как эффект интеракций ее субъективного и социального миров ^[8]. Возникающие в результате когнитивно-аффективные искажения концептосферы человека определяют «смущение» его идентичности (Э. Эриксон) и парадоксальное сочетание критичности в отношении общества с некритичностью к программе своей жизни и к внутриличностной и социальной дезориентации.

Каким образом дезадаптивные когниции становятся дискурсом личности? Люди, считал Эпиктет, расстраиваются не столько из-за вещей, сколько из-за своих взглядов на них. «Мне не на кого положиться», «Мне нужно постоянно напрягаться, вытаскивать себя за волосы…», «Я НЕДО…» (неподходящей, недотягивающий и т. п.) ^[9]; «Другие должны» (обращаться со мной доброжелательно, так и тогда, как и когда мне этого хочется...); «Я не терплю» (дискомфорта, разочарования, когда дела идут не так, как должны...), «Я никчемный человек, когда не делаю то, что должен, чтобы снискать всеобщее одобрение» ^[10] … Автоматическое повторение подобных формул самосаботажа или долженствования фиксирует их как фреймы копинга и защиты, и человек подчиняется механизму «самоисполняющегося пророчества». Стойкость подобных когниций коррелирует со стойкостью аффективных расстройств и алогичного поведения.

Согласно концепции конструктивного альтернативизма Дж. Келли ^[11], наша система конструктов – набор проверяемых опытом гипотез о меняющемся мире – обнаруживает себя в дискурсе, когда мы выбираем между полюсами отдельных конструктов. Отправной точкой для всех когнитивных стереотипов в конструировании мира выступает личностный конструкт идентичности. В дискурс-анализе личностные образования Я предстают не «самоценными ментальными сущностями», а именно конструктами, которые мы постоянно воспроизводим и конституируем в дискурсе в качестве атрибутов своих коммуникаций ^[12]. Способам восприятия и интерпретации фактов, концептуализации образов Я и мира соответствует совокупность речевых моделей человека (слов, идиом, речевых формул) [Цит. по: 2]. Используя их, мы конструируем свой дискурс и – в его актах – субъективно реальные версии образов Я и Других, убеждений и эмоций, опыта и смыслов.

В когнитивных механизмах конструирования образа Я при ПЛО психологи разных теоретических ориентаций (С. Харт, О. Кернберг, Х. Кохут, М. Малер, Дж. Мастерсон, Ч. Фэйрберн и др.) конститутивную роль отводят ментализации – биологически обусловленной способности сознания создавать психическое поле содержаний и их значимостей. Уникальные и динамичные ментальные продукты – знания и чувствования человеком своего Я, других людей и отношений с ними и к ним и к себе – могут быть аналитически детальными или холистическими (целостными, но приблизительными). Интегрируясь в когнитивно-аффективном сплаве, все продукты ментализации операционализируются в репрезентативной теории сознания человека – в системе «модели психического», или «theory of mind». Ее подсистемами выступают ^{[13; 14; 15; 16]}:

1. Состояния: телесные ощущения, аффекты, когниции, мотивы, желания, цели, потребности, объединенные во внутреннем опыте.

2. Репрезентации: способы представления результатов познания, опосредованные признаками на уровне чувствования, символами на дологическом уровне и, главным образом, средствами языка.

3. Способности: к социальному взаимодействию и эмпатии; к гибкой активации ментальных репрезентаций в ответ на социальный вызов; к распознаванию и пониманию эмоций, к эмоциональному резонансу; к саморегуляции, контролю и модуляции аффекта; к символизированию, игре, фантазированию, использованию юмора

4. Умения: воспринимать, интерпретировать и репрезентировать состояния свое и окружающих, видеть себя глазами окружающих, понимать их и себя (с допуском на неполное понимание), выстраивать причинные гипотезы, конструировать автобиографию, прогнозировать свое и чужое поведение

Генетически ментализация считается наиболее ранним, предсознательным феноменом, и Е. А. Сергиенко с соавторами выделяют три этапа ее становления ^[17]. В свою очередь с онтогенезом опыта переживаний человека соотнесены три уровня знания (процессы восприятия, обработки и понимания информации), необходимого для общения ^[18]. Их сопоставление позволяет увидеть между ними определенные временные и причинно-следственные зависимости (табл. 1).

Таблица 1. Развитие опыта переживаний и ментализации в онтогенезе

Как показано в таблице 1, дискурсивные и когнитивные механизмы личности переплетаются, и их взаимодействие определяет ряд эффектов. Во-первых, дискурс выступает одновременно пространством и механизмом конструирования, понимания и «проигрывания» человеком его идентичности, «ментальных сущностей», «чувства Я». Во-вторых, содержание когниций и их регуляция личностью отражаются в ее дискурсивно-языковых формулах, и в случаях аномалий личности специфика содержания когниций сопрягается с их перцептивной дисрегуляцией. В-третьих, язык дискурса конструирует проживаемую субъектом реальность так, что она выглядит для него истинной ^[12], эго-синтонной и не подлежащей критике. Наконец, дискурс отражает габитус человека (П. Бурдьё) – неосознаваемые приобретённые схемы восприятия и оценивания (привычек, действий и выражений) и принципы распределения и организации действий в их системе.

Каждый человек, подчеркивал В. Вагнер, включая в свой опыт образы Я, Других и интеракций с ними, стремится доместицировать, «одомашнить» свой мир – сделать и воспринимать его стабильным и предсказуемым ^[19]. Если два первых из описанных эффекта взаимодействия дискурсивных и когнитивных механизмов личности обеспечивают в основном специфику ее самовыражения, то последние – степень ригидности когнитивных структур и стойкости соответствующих эмоциональных и личностных расстройств.

Какие условия направляют развитие ментализации и опыта переживаний в сторону ПЛО? Глубинная и эгопсихология (Д. Винникот, А. Фрейд, М. Кляйн, Д. Боулби и др.) акцентировали значение «объектных» и внутрисемейных эмоциональных отношений ребенка: их неразвитость связывается с психопатическим вариантом ПЛО, разрушение – с невротическим ^[20]. Интерперсональная теория психиатрии показала важную роль общения ребенка со значимыми другими в интернализации им паттернов социального взаимодействия и самоконтроля. Опыт унизительных для ребенка отношений становится источником его негативной персонификации, самооценки и оценок окружающих, событий и ситуаций ^[18]. Очевидно, что каждый из названных факторов и тем более их взаимодействие будут искажать ментальные репрезентации ребенка и предшествовать развитию у него ПЛО.

Решающим в формировании «базального» Я и самосознания признается период до трех лет, когда ребенок лишь ощущает, «какой Я» – любимый или отвергнутый. По мере приобретения способности и средств к когнитивному самопознанию складывается «кто Я» ^[17]. Незрелость детских ментализаций объясняет появление «самопоражающих» Я-репрезентаций ^{[9; 14]}: не будучи способным разделить мотив и результат, ребенок фиксирует не дефицит эмпатии матери, но собственную проблему – «Я не заслуживаю хорошего отношения». В свою очередь появление ощущения Я-плохой рождает вызывающие «тревогу Я» переживания ^[18], и чем их больше, тем грандиознее функционирует Я-система как «страж личности»: Я-плохое и Не-Я отрицаются и вытесняются, а персонификацию Я-хороший усиливают механизмы селективного внимания и расщепления. Именно расщепление, считают Э. Бейтман и П. Фонаги ^[4], лица с ПЛО чаще всего используют в качестве защитного механизма – наиболее фундаментального и злокачественного, грубого и ригидного, по мнению О. Кернберга.

Остановимся на результатах расщепления Я. Гештальт-анализ в качестве таковых выделяет три суб-Я: «здоровое», «травмированное» и «выживающее», призванное защищать Self от болезненных переживаний путем создания компенсаторной фальшивой идентичности ^{[9; 21]}. Согласно О. Кернбергу, «расколотое Я» состоит из двух полярных и не вступающих в диалог фрагментов: Я глубинного и реального (рудиментарно, опустошено, ослаблено, завистливо и агрессивно) и Я внешнего (грандиозно, идеализировано и фальшиво) ^[5]. Когнитивно-аффективные Я- и объект-репрезентации в таком Я достаточно дифференцированы, но диффузны, так как «хорошие» и «плохие» составляющие Я-образов и образов Других не интегрированы в целое. В итоге репрезентации остаются «диадными» (М. Кляйн), взаимно противоречащими и нереа­листичными. В интегративной диалектико-поведенческой психотерапии М. Лайнен ^[6] результатом расщеплении Я становится диалектический сбой и, как следствие, фиксация субъекта на тезисе либо антитезисе и неспособность осознать их полярность (дихотомия мышления).

Результаты исследования. Поскольку нашу концептосферу, понимание и действия своей интра- и интерсубъективности опосредует и персонализирует язык, постольку процессы дискурса, концептуализации реальности и конструирования идентичности тесно связаны. В свою очередь, накопление опыта переживаний и развитие ментализации (таблица 1) прямо зависят от овладения языковой системой и дискурсивными практиками. Независимо от удельного веса когниций (понимание социальной причинности и т. д.) и аффектов (эмоциональный вклад, тон отношений, эмпатия) в структуре ментализации, ее деформации уже на ранних этапах онтогенеза способны создавать контр- или асоциальное ментализационное поле. Обозначим инвариантные ментальные механизмы конструирования идентичности при ПЛО:

§ диффузность ментальных состояний во внутреннем опыте ↔ дефицитарность ментальных способностей и умений;

§ нерепрезентированные или неинтегрированные отдельные события, переживания, эмоции ↔ обедненность и фрагментированность ментализационного поля и пространства Я;

§ ослабленность или чрезмерная жесткость внешних и внутренних границ Я и репрезентаций «Я – Другой» ↔ нарушения обмена информацией и энергией между суб-Я и между Я и миром.

Искажения опосредуемых дискурсом способов ориентации и репрезентации результатов познания мира, собственного Я и отношений между ними закономерно генерируют центральный признак ПЛО – слабую, несвязанную и нестабильную идентичность (таблица 2) ^{[4; 20; 22]}.

Таблица 2. Нарушения ментализационного поля и их следствия

Представленное в таблице взаимодействие репрезентаций и нарушений идентичности детерминирует «размытость» и пристрастность социальной перцепции субъекта с ПЛО, его дезориентацию в межличностных отношениях и компенсаторные дискурсивные практики. В своем дискурсе он использует манипулятивные стратегии, стереотипно перекладывает вину на окружающих или обвиняет их в нереалистических ожиданиях и требованиях, в ситуации необходимости выбора судорожно «цепляется» за старые непроницаемые конструкты и оправдывает их неадаптивность и отказ от формирования новых конструктов своим травматическим опытом.

Нарушения ментализационного поля и коморбидные им нарушения идентичности (таблица 2) определяют специфику концептосферы субъекта с ПЛО как способа организации его ментального пространства. Как справедливо отмечал Д.С. Лихачев, концепт возникает не из значений слов, а из столкновения усвоенного значения с личным жизненным опытом ^[23]. В отличие от понятий и значений как продуктов научного описания концепт как перцептивно-когнитивно-аффективное образование сознания интегрирует фрагменты опыта и информацию, значимые, ценностные для нас, переживаемые нами (курсив наш - И.Ш.).

Движение опыта определяет динамичность и принципиальную негомогенность концептосферы как знания о мире. Она всегда несвязна (наши интересы и роли не систематизированы и изменчивы), ясна лишь частично (нам хватает информации лишь о вероятности развития ситуации), не свободна от противоречий (мы не сознаем изменений содержания при его переходах на дру­гой уровень релевантности), подчеркивал А. Шюц ^[24]. Таким образом, связность, ясность, согласованно­сть наших концептов, «квантов структурированного знания» о мире (Е.С. Кубрякова) ограничены степенью нашей потребности в том, чтобы понимать и быть понятыми.

Однако особую некритичную пристрастность в анализе мира и его концептуализации определяют нарушения репрезентаций и идентичности: располагаясь на пересечении дискурса и социальных практик, они дезориентируют субъекта с ПЛО в области возможностей и ограничений реальности ^[25]. «Диалектический сбой» делает пограничную личность неспособной ^[6]:

§ определиться в себе, концептуализировать свое Я и не искать образцы (каким быть, что чувствовать и думать) в своем окружении;

§ почувствовать взаимосвязь с другими людьми и не самоопределяться относительно каждого отдельного момента или ситуации интеракций;

§ противопоставить свое Я Другому, преодолеть противоречия между ними и примириться с тем, что можно быть частью целого и при этом отличаться от других;

§ генерализовать характеристики настроения, ситуации, времени и демонстрировать в дискурсе адекватные сигналы эмоционального дистресса.

В жесткой когнитивной системе координат в концептуализации реальности («или – или», а не «и – и») часть становится целым,а «на меня сердятся» или случайная неудача – бесконечной реальностью и «кармой». Ощущения неизменности сложившегося положения вещей и бесперспективности его изменений сопровождают характерные для ПЛО сбои автобиографической памяти и памяти на аффективные события, особенно межличностные.

Примеры проблем концептуализации, отраженных в дискурсе субъекта, широко представлены в когнитивно ориентированной психотерапии ^[10]. Суть «порочного круга» когниций и внутреннего диалога раскрывает Д. Мейхенбаум: когнитивные структуры определяют природу внутренней речи и диалога; их структура – систему базовых смыслов/концептов Я-высказываний человека; от них, в свою очередь, зависит степень автоматизма его неадаптивного поведения. Рационально-эмотивная терапия А. Эллиса прямо связывает базовые иррациональные убеждения и дискурсивные формулы типа «Я должен / Мне следует / Надо…» с дезадаптацией человека. В фокусе основанной на «здравом смысле» терапии А. Бека – стереотипное, автоматическое или произвольное применение человеком в интерпретациях, ожиданиях и саморегуляции искажающих реальность «молчаливых убеждений», «крайних мнений», стойких и разнообразных когнитивных ошибок.

Дисбаланс между импульсивными аффективно-чувственными и рационально-рефлексивными компонентами в познании считает инвариантным источником расстройств личности Е.Т. Соколова ^[15]. Преобладание когнитивной полезависимости, низкой («когнитивная простота») или сверхвысокой и ложной когнитивной дифференцированности проявляются в конкретности мышления, его замкнутости в пределах ситуации и дефицитах способностей к символизации, пониманию переносного смысла, воображению и эмпатии.

Г.И. Малейчук усматривает глобальную патологическую концептуализацию в ретрофлексии ^[9]. Сам себе и насильник, и насилуемый, человек старается быть не тем, кем является, для того, кто на самом деле – его же субличность. В дискурсивных формулах стереотипного «самонасилия» множество долженствований, запретов, интроектов, возвратных глаголов (-ся/-сь).

Итак, искажения концептосферы субъекта с ПЛО и концептуализации им объектов/явлений реального или воображаемого мира:

во-первых, детерминируются двояко: нарушениями ментализационного поля и идентичности, опосредованными дискурсом, и «прикованностью» субъекта к потоку дискурса в результате диалектического сбоя;

во-вторых, реализуются на этапах определения когнитивных признаков соответствующих концептов и выстраивания концептуальных схем как совокупности гипотез о сетях значений данных концептов;

в-третьих, образуют особо окрашенную систему искаженных или деформированных в процессе когнитивной обработки образов – оперативных единиц ментального лексикона, памяти и концептосферы, связываемых дискурсом.

Проанализированные нами проблемы ментализации и концептуализации субъекта с ПЛО объясняют конструирование им «theory of mind», переполненной иллюзиями. Иллюзия (лат. ludere / играть и illudere / обманывать) – не только ошибочное, неадекватное восприятие, но и замена реального и подлинного фикцией, имитацией, схематической моделью объекта или описанием одних и игнорированием других, существенно значимых его качеств, собственных эмоциональных реакций, мыслей, представлений, поведения. Предъявление к себе нереалистично высоких стандартов может сочетаться с сильным стыдом и направленными на себя ненавистью и гневом; «активная пассивность» в решении межличностных проблем и трудностей – с энергичными попытками привлечь к их решению свое окружение; «выученная беспомощность» и безнадежность – со стремлением казаться более компетентным, чем есть на самом деле.

Определение двойной детерминированности искажений концептосферы у пограничной личности ее дискурсом, описание нарушений концептуализации на ее разных этапах и констатация системности организации ментального лексикона, памяти и концептосферы в границах дискурса раскрывает научную новизну нашего исследования. Областью применения его результатов являются психодиагностика пограничной организации личности и психокоррекционное воздействие на нее. В этих сферах деятельности психолога понимание когнитивно-дискурсивных механизмов ориентации субъекта в своем Я и мире отношений путем изучения его речевых моделей имеет несомненную практическую значимость.

Выводы

Стереотипные речевые модели, или дискурсивные формулы, применяемые субъектом в интерпретациях, оценках, саморегуляции, отражают в качестве продуктов ментализации и концептуализации способы обработки информации и конструирования концептосферы: способности субъекта вариативно кодировать информацию, модифицировать концепт, синтезировать полярные концепты.

Взаимодействие искаженных ментальных образов, концептов и процессов концептуализации в условиях глубокого укоренения дискурса в структурах мышления, во-первых, обусловливает формирование патологической «модели психического» и пограничной личностной организации, во-вторых, поддерживает status quo патологии познания реальности и ориентации в ней. В результате субъект с ПЛО оказывается заложником своей «пограничной» концептосферы и «говорящего» им дискурса, не допускающих возможности рефлексии, честного внутреннего диалога и критики своих репрезентаций реальности с ее возможностями и ограничениями.