О психологических механизмах, создающих характер человека

Яновский Михаил Иванович ORCID: 0000-0002-9265-6917 кандидат психологических наук доцент, кафедра психологии, Донецкий национальный университет 283001, Россия, республика Донецкая Народная, г. Донецк, ул. Университетская, 24 Yanovsky Mikhail Ivanovich PhD in Psychology Associate Professor, Department of Psychology, Donetsk National University 283001, Russia, Donetsk People's Republic, g. Donetsk, ul. Universitetskaya, 24 m.i.yanovsky@mail.ru Другие публикации этого автора     Борисов Николай Арсеньевич исполнительный директор 283001, Украина, Донецкая область, г. Донецк, ул. Щетинина, 29 Borisov Nikolai Arsen'evich executive director 283001, Ukraine, Donetskaya oblast', g. Donetsk, ul. Shchetinina, 29 nborisov@mail.ru

Кузнецов Юрий Михайлович психолог-врач, Центр психологической поддержки «Я и Ты» 354000, Россия, Краснодарский край, г. Сочи, ул. Лесная, 10 Kuznetsov Yurii Mikhailovich psychologist-doctor, Psychological support Center "Me and You" 354000, Russia, Krasnodarskii krai, g. Sochi, ul. Lesnaya, 10 k19775@mail.ru

Понятие «характер», несмотря на популярность на уровне житейской психологии, остаётся «крепким орешком» для науки. Трудность перехода от описательного рассмотрения характера к аналитическому подходу к нему, к тому, как он производится и воспроизводится в жизненной практике индивида, – приводит к выветриванию характерологической тематики из новейших психологических руководств, учебных и справочных пособий ^[5]. Л.В. Бороздина утверждает: «В большинстве стран мира тема характера утратила свой автономный статус, а соответствующая категория либо прямо отождествляется с термином «личность», что делается чаще всего, либо считается анахронизмом» ^{[4; с. 38]}.

Когда психологические поиски открылись ежедневной обыденной практике, оказалось, что такая привычная и практичная категория как «характер» с трудом инструментализируется, охватывает неопределённый, подчас слишком широкий круг явлений. Тем не менее, характер по-прежнему является одним из инструментов и, одновременно, предметом психологических исследований и практик людей. Несмотря на то, что большинство психологических школ не обошли проблему характера стороной, запрос на его обоснованное понимание остаётся неудовлетворённым.

В чём же причина такого положения?

Понятие характер является одним из наиболее старых (даже древних) среди тех, которыми до сих пор пользуются психологи. Причина его популярности в том, что характер предстаёт как самостоятельная и самодостаточная характеристика, базовое понятие, от которого можно строить определённую часть знания о психологии человека, системы психологии. Однако поскольку характер не столько отражает суть человека, сколько редуцирует его индивидуальность к типу, то с распространением психологических практик, где как раз востребован индивидуальный подход к человеку, его популярность в профессионально-психологической и научной среде упала. Возможно, дело в определённой формальности этого инструмента; с его помощью обозначают операциональные характеристики человека, формы его действий, а не их содержание, поведение, а не суть его жизнедеятельности.

Тем не менее, сам по себе данный факт не может быть основанием пренебрежения понятием как инструментом научного познания, со своим реальным содержанием и со своей сферой применения. «Конкурент» понятия характер – темперамент – вполне акцептирован и современной наукой и развивающейся практикой, несмотря на такой же почтенный возраст. Следовательно, вопрос не в устарелости термина, а в том, возможна ли трактовка характера, сообразная исходному смыслу и своеобразию этого понятия, в пространстве современной научной психологии. К проблеме характера всё-таки по-прежнему обращаются и психологи, и психиатры, и философы, и литераторы. Популярности тема характера не теряет со времён Платона.

В методологической и теоретической недоразрешённости проблемы характера и состоит актуальность выбранной нами темы.

Новизна нашего исследования – в попытке предложить концепцию, описывающую психологические механизмы, продуцирующие характер изнутри самого субъекта, а не сводить его к суммированию влияния социальных и биологические факторов.

ХАРАКТЕР КАК ФОРМА

Наличие некоей «базисной целостности» ^[18] в структуре личности означает определённую независимость и произвольность человеческого поведения по отношению к окружающему миру. По-видимому существует изначальная индивидуальная внутренняя логика поведения человека, относительно независимая от внешней ситуации. На основе её формируются устойчивые психические структуры. Многообразие их типов связано также со способом проявления личности: поведением, обусловленным разнообразием окружающего мира. Таков смысловой контекст понятия характер.

Исходно характер – это понятие, относящееся к проявляющемуся психическому своеобразию индивида. Одну из первых психологических типологий, основанных на представлении о существовании инвариантов социального поведения, встречаем у Платона. Благодаря платоновской школе мы располагаем ясными характеристиками социально-политических типов людей ^[20]. Типологическая традиция Платона преломилась в аристотелизме и дала импульс теории характера Теофраста ^[26], который является автором термина «характер». Будучи учеником Аристотеля, он в это название типологических единиц вложил аристотелевский подход: по Аристотелю душа – форма живого тела ^[22]; но характер – тоже форма (от греч. χαρακτήρ – «оттиск, штамп, мета» ^{[4; с. 36]}), только форма самой души, – образно говоря, её индивидуальный рельеф, или проявление этого рельефа.

То, что характер – это именно форма, а не просто своеобразие индивидуальности, находит отражение и в современных представлениях о характере как своего рода облике, «рельефе» личности. Так, Г. Олпорт считал, что характер – это личность, но не как таковая, а спроецированная в определённую плоскость для её оценки: «характер – это оценённая личность» (цит. по: ^[18]). При этом имеется в виду оценка в некой системе ценностей, в морально-этическом ракурсе. Но помимо этического аспекта понятие характер имеет и эстетический аспект. Так, в литературе и, соответственно, литературоведении характер персонажа – категория эстетическая. Но и этический, и эстетический ракурсы имеют то общее, что они открывают нам «рисунок» поведения человека в его проекции на определённую оценочную плоскость. В этом – подсказка, что такое характер. Характер – это не сам человек, не его сущность, а форма, частично выражающая, но также заслоняющая и подменяющая эту сущность.

ВОЗНИКНОВЕНИЕ ХАРАКТЕРА ИЗ РАЗРЫВА МОТИВА И ПОВЕДЕНИЯ

Далее изложим концепцию механизмов, продуцирующих характер.

Встречаются указания на два важных предусловия характера. Об одном говорит С.Л. Рубинштейн: «характер человека – это закреплённая в индивиде система генерализованных обобщённых побуждений» ^[21]. «Каждый действенный мотив поведения, который приобретает устойчивость, – это в потенции будущая черта характера в её генезисе» [там же]. Эти «ситуационно обусловленные мотивы» [там же] предопределяют суть характера, которая выражается в «особенностях устойчивых способов реагирования индивида на среду» ^{[2; с. 111]}.

Второе общеизвестное условие состоит в констатации, что характер – производное от «тех действий, которые чаще всего применяются, становясь привычкой» ^{[4; с. 40]}.

Таким образом, совокупность генерализованных побуждений и совокупность устойчивых (привычных) форм поведения – две стороны, два уровня характера. Однако их соотношения сложнее, чем кажется. Более того, именно эти соотношения и важны для понимания характера как психологического явления.

Мы знаем, что между мотивом (побуждением) и поведением есть коррелятивная связь: мотив – это основание поведения, побуждение к нему, т.е. это поведение в зародыше. Однако на практике мотив не автоматически переходит в поведение. Процесс зависит от посредства ряда факторов, в т.ч. некоторого механизма. Так, у Рубинштейна говорится об «обобщении», «генерализации» побуждений (см. выше). Но что есть это «обобщение»? Насколько правомерно использование этого понятия для понимания человеческого характера?

Понятие «обобщение» используется в психологии для обозначения одной из мыслительных операций. Для наших целей представляет интерес мысль А.Н. Леонтьева, который обратил внимание, что «обобщение» – это также и процесс выстраивания отношений субъекта с окружающей действительностью, внутренний механизм, обеспечивающий новые возможности взаимодействия человека с окружающим миром, переход на более высокий уровень взаимодействия, сопровождающийся внутренней перестройкой и появлением нового отношения ^[12]. Последнее (возможность новых отношений) и позволяет рассматривать «обобщение» как операциональное средство, маркер продуцирования независимой виртуальной реальности не только «как отношение к действительности, а как отношение в действительности» ^[9].

Дело в том, что одним из эффектов обобщения для субъекта является отстройка от непосредственной реальности. Эта отстройка и играет особую роль в продуцирования характера. Поясним это.

Отстройка с помощью обобщения от событий с определёнными повторяющимися свойствами, обеспечивает возможность «генерализованного» ответа. Выделение субъектом классов однотипных событий из всего потока изменений, происходящих с ним и вокруг него, позволяет как замечать их, так и игнорировать в поведении, отстраиваться. В данном случае – от собственных состояний, конкретных мотивов и форм реагирования, и, поскольку мотив – это поведение в зародыше, отстройка и от самого реализационного процесса «мотив → деятельность».

То, от чего произошла отстройка, «исчезает», но лишь во внешнем плане, для внешнего наблюдателя. События замещаются их знаками – носителями обобщения. Благодаря отстройке они становятся операциональными: знак – некоторая форма, «вид», объект, используемый для замещения и представления других объектов ^{[17, курсив наш]}, в рассматриваемом случае «объектов» внутреннего мира субъекта, – состояний, мотивов, умственных действий и т.п. При этом он является ещё и средством управления ими.

Знак становится опосредствующим звеном, предопределяет отношения и в структуре «мотив-поведение», и в том акте, который осуществляется этой структурой (подобный процесс описан Ш.Н. Чхартишвили как замена потребности её обобщённым образом – при формировании волевого поведения ^[29]). Без отстройки знаком мотив, с большей вероятностью, непосредственно переходил бы в поведение. Включение этого звена «разрывает» связку, отстраивает субъекта и от мотива, и от действия. Но – это важно – отстройка может получить и самодовлеющий характер. Тогда обобщённый тип поведения сам по себе может выполнять знаковую функцию, иногда даже рассогласованно с мотивацией, интересами субъекта, противопоставляя его таким образом самому себе.

Здесь мы сталкиваемся с тем, что можно охарактеризовать как имитацию деятельности.

В каких случаях это происходит? Какова психологическая природа этого явления?

ПСЕВДОДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

Представляют интерес теоретические ходы теории деятельности, возможность которых была, в целом, открыта, но не реализована. В данной теории есть пространство для исследования новых форм психической реальности, в своё время проигнорированных.

К числу таких форм можно отнести феномен псевдодеятельности.

Сам этот термин в контексте анализа деятельности впервые употребил Г.П. Щедровицкий. Он утверждал, что одних лишь предметно-знаковых форм деятельности недостаточно для овладения ею, но достаточно для появления псевдодеятельности: «Когда ученику задают предметные формы организации [деятельности], не раскрывая в такой предметной форме организации её деятельностного смысла за счет воссоздания схемы или структуры этой деятельности, тогда ученик сам привлекает свою старую, привычную прежнюю деятельность, вставляет в неё эти знаковые, предметно организованные средства, и у него всегда формируется псевдодеятельность» ^[31]. Однако, чтó из себя представляет эта форма, у Щедровицкого не объяснено, хотя критический подтекст его высказывания очевиден. Фактически здесь им был описан не столько факт неуспешного педагогического воздействия, сколько факт использования имитации деятельности для успешной коммуникации.

Однако намечена возможность фиксации механизма псевдодеятельности и его описание гораздо раньше – уже в исследованиях школы Л.С. Выготского в рамках концепции «интериоризации» форм внешних действий во внутренний план. Такой процесс можно интерпретировать не только традиционно – как формирование высших психических функций, но и как превращение деятельности с реальным объектом в имитируемые манипуляции с имитируемым объектом.

Имитируемым может становиться и состав, и смысл самой деятельности – последовательности операций и действий (благодаря процессам их свертывания и замещения знаками). Это и есть псевдодеятельность, игра, имитация деятельности. Такую игру не надо путать с игровой деятельностью у детей. Если основной целью игры у детей, будь то предметные или ролевые игры, является, по выражению Д.Б. Эльконина «открытие ребёнком нового мира», мира предметов, или мира взрослых ^[32] и освоение этих миров, то псевдодеятельность есть имитация уже освоенных («свёрнутых») способов манипуляций известными предметами и в известных отношениях. Соответственно, и мотивы псевдодеятельности иные, нежели мотивы ролевых игр. Так или иначе они связаны с положением человека в системе социальных связей.

ОТНОШЕНИЕ И ПСЕВДОДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

Имитироваться может не только не только объект и действие с ним, как это происходит при интериоризации, но и субъект деятельности, и ее мотивы и даже потребности, а значит и её смыслы (напомним, характер, по С.Л. Рубинштейну, «обуславливает определённость человека как субъекта деятельности» ^[21]).

Несмотря на то, что в целом идея связи характера с отношением человека к чему-либо стала почти общим местом в психологии (об этом свидетельствуют определения и характеристики, даваемые характеру в большинстве советских и постсоветских учебников по психологии), это скорее возможный путь его исследования, требующий прояснения, чем утверждение, обеспечивающее достаточное понимание природы характера. Требуется прояснение самого феномена отношения как такового.

Рассмотрим психическую реальность, которая фиксируется понятием «отношение».

Слово «отношение» означает некую избирательную направленность субъекта ^[15], его идеальную (т.е. виртуальную) связь с каким-либо объектом. Это субъективный «жест», выражение какого-либо состояния, «относимого» к объекту, связанного с ним. Отношение – это, таким образом, идеальное (т.е. совершаемое во внутреннем плане) действование субъекта с объектом, т.е. – своего рода имитация внешнего действования. Оно позволяет субъекту как бы воздействовать на объект, совершать ему как бы от себя посыл, и, также, имитировать себя самого в этом «действии». Отношение, следовательно, – это замена и имитация действия субъекта, и присутствия себя через действие, – в той или иной ситуации. Например: осуждение одного человека другим выступает как замена его реального взаимодействия с ним в ситуации возможного конфликта: субъект как бы ставит вместо конкретного реального себя и своего действия своё отношение к другому. Но это ещё не вполне псевдодеятельность, поскольку здесь присутствует реальный (т.е. не псевдо-) мотив (предмет деятельности), коим являются реальные действия другого человека. Имитируется только субъект взаимодействия. Псевдодеятельность же в полном смысле слова – это имитация и субъекта, и объекта, и мотива. Возможно это тогда, когда в дело вступает механизм отстройки, когда отношение является не ответом на действия другого, а стандартным проявлением в типичной ситуации, или в считываемой субъектом как типичная. (Подробное исследование таких ситуаций проделал Ирвинг Гофман в фундаментальной работе «Анализ фреймов» ^[8]).

(Отметим, что понятие «отношение» иногда используется как ключевое при определении и анализе не только характера, но и эмоций и чувств (см., например: ^[21]). Действительно, эмоции во многом подпадают под вышеприведенную характеристику феномена отношения, что нашло отражение у некоторых внимательных исследователей. Так, Ж.-П. Сартр в своём «Очерке теории эмоций» ^[22] рассматривает эмоцию как замещение реального действия своего рода «магическим [виртуальным] поведением», направленным на преобразование либо образа мира, либо себя, либо объекта – в нём. Для обыденного сознания богатство и сила эмоций – эквивалент как бы подлинности, причастности реальности. Однако порой исследования показывают, что повышенная эмоциональность может быть сопряжена не с понижением, а с повышением порогов чувствительности, т.е. отстроенностью от реальности ^[23], что подтверждает сартровское понимание эмоций.)

СТРУКТУРНЫЕ КОМПОНЕНТЫ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

И ЦЕЛОСТНО-СУБЪЕКТНЫЕ СОСТОЯНИЯ

В целом отношения являются заменой действий, деятельности и, в т.ч. субъекта в деятельности. Логично было бы поэтому проанализировать устройство деятельности как таковой и субъекта в ней.

Субъект деятелен по своей природе, и потому деятельность – его проявление ^[16]. Реализация деятельности происходит через образование ряда специфических компонентов [там же]:

- цель

- средство

- процесс

- результат

Однако непосредственными проявлениями субъектности являются не они. Субъект «сопрягается» с ними, формируя в себе соответствующие целостно-субъектные пред-деятельностные состояния готовности к реальному действию, – установки.

Конкретно говоря:

по отношению к цели такое субъектное состояние готовности можно обозначить как ответственность;

по отношению к средству – компетентность;

по отношению к процессу – готовность к динамике и формам процесса деятельности – к функциям, т.е. тонус и функциональность;

по отношению к результату – удерживание сопряжения текущих действий с текущим результатом, т.е. состояние контролирования, властвования:

Таблица 1

Соответствие между компонентами деятельности и пред-деятельностными состояниями

Можно полагать, что данные целостно-субъектные пред-деятельностные состояния – установки, переносясь в межсубъектное пространство, заменяются знаками-символами деятельности субъекта (т.е. «видом» активного субъекта для других субъектов). По А.К. Осницкому, «субъектность – <…> характеристика активности, подчеркивающая интенциональность субъекта» ^[19]. Значит, в роли знака деятельного субъекта способна выступать интенциональность субъекта, в тех или иных инвариантах. Она-то и может быть как бы формой субъекта, имитирующей наличие деятельности, предъявляющей как-бы-деятельное состояние субъекта.

Но интенциональность – это, по существу, синоним понятия отношение.

ИНТЕНЦИЯ КАК ВИРТУАЛЬНОЕ ДЕЙСТВИЕ СУБЪЕКТА

Иногда отношение определяют через понятие «связь» (см. например: ^[3]), что, на наш взгляд, выводит исследователя из плоскости психологической в плоскость социологическую. Психологически феномен «отношения» как формы внутренней жизни субъекта совпадает с содержанием понятия «интенциональное отношение» Ф. Брентано. Разберём суть этого понятия.

«Интенция» у Ф. Брентано определяется как субъектная установка на что-либо ^{[7; с. 48]}, т.е. как направленность субъекта на какой-либо объект. Ф. Брентано считал, что интенции предполагают взаимодействие субъекта не с реальным объектом, а с его представлением, при этом не обязательно существование этого объекта в реальности [там же]. «Сознание содержит в себе предметно-смысловой образ, смысловой слепок предмета, но сам предмет может и не существовать, он может быть иллюзорным» ^[14]. Если перейти на язык теории деятельности, то интенция – это работа сознания с виртуальным объектом, который при этом не дан сознанию, а продуцируется самим сознанием, самой интенцией. Т.е. он – имитация объекта. Следовательно, интенциональные отношения, о которых говорит Брентано, – это той или иной степени развёрнутости действия во внутреннем плане с представляемым (виртуальным) объектом, т.е. нечто, организующееся как бы само по себе, вне влияния внешнего мира (А.Н. Леонтьев рассматривал интенциональный аспект работы сознания – «содержание, представляющееся субъекту» – как средство определения цели действия ^[11]). Действительно, по Брентано нельзя утверждать, что представляемый (идеальный, находящийся в сознании) объект отражает реальный. Он коррелятивен с интенциями, а не с реальностью.

Что даёт нам концепция Ф. Брентано для выяснения роли отношений в формировании характера? Анализ интенции как феномена сознания, предпринятый Брентано, в целом приложим к отношению как основе характера. Ведь, как считает Р.М. Чизлом, интенция как таковая предполагает, что у каждого человека есть внутренние свойства, не обусловленные отношениями людей друг к другу, но, напротив, предопределяющих их ^[28].

ТИПЫ ИНТЕНЦИОНАЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ

КАК ОСНОВА ТИПОЛОГИИ ХАРАКТЕРА

Таким образом, родовая черта и отношения субъекта к чему-либо, и интенции – способность быть заменой реальной связи, взаимодействия субъекта с объектом, в т.ч. в реальной деятельности. Но подменяя реальное действие с объектом действием с ним в виртуальном плане, интенции-отношения привносят разрыв в связь субъекта с объектом. Они возникают на основе виртуализации того или иного компонента деятельности, или, точнее – пред-деятельностных состояний субъекта. При этом функционально они (интенции-отношения) оказываются формой имитации деятельности, т.е. псевдодеятельностью. Таким образом, интенции-отношения могут быть «паразитическим» образованием над деятельностью, своего рода над-деятельностными состояниями субъекта.

Однако для нас важно то, что интенциональность как таковая, как конфигурация отношения субъекта к миру и т.д., оказывается формой субъекта, т.е. как раз является основой характера.

Поэтому типологию интенций можно использовать для классификации характеров.

Классификация интенций, предложенная Ф. Брентано, отличается от традиционных классификаций отношений. В последних отношения различались по тому, на какую сферу они направлены: деятельность, люди (общество), сам субъект и т.д. ^[10],[15]. У Ф. Брентано интенциональные отношения различаются как разновидности содержания самих «действований»-«актов», реализуемых в интенциях.

Брентано выделял три вида интенций ^[34]:

1) суждение о чём-либо; суждение о чём-либо как истинном или ложном (т.е. утверждение, не умозаключение);

2) представление (или представливание, как его называет М.Г. Ярошевский ^[33]), представление как представленность образа объекта в сознании;

3) чувство, эмоциональная оценка, переживание ^{[33; с. 227]}, симпатия или антипатия (любовь или ненависть) к чему-либо как желаемому или отвергаемому ^{[7; с. 50, 131]}.

Ещё раз подчеркнём, что предмет интенционального отношения, по Брентано, не реальность, а заменяющие её представления, необязательно отражающие реальность, т.е. как бы «тени» на экране сознания, и, следовательно, интенции – это квази-действия, акты сознания, которые разыгрываются на арене сознания. Значит, интенции – это не подлинное мышление, воображение и т.д., а имитация их форм: утверждение – имитация формы мышления, представливание – имитация формы воображения и т.д.

Соотнесём брентановские интенции с компонентами деятельности и пред-деятельностными состояниями – с учётом того, что интенции возникают как своего рода псевдодеятельностные образования, на основе деятельностных.

1) Такой тип интенций как суждение является – если его брать психологически, как жест-интенцию, а не логическую форму – утверждением идеи, ценности и т.п. Как субъектное квази-действие утверждение есть своего рода принуждение к принятию истинности идеи (Ф. Брентано акцентирует, что в суждении как форме утверждения присутствует чувство принуждённости ^{[7; с. 94]}). Утверждение в этом смысле ставит человека (и того, кому адресовано суждение, и также автора утверждения) в зависимое положение. Но и в целом психологически само утверждение является «проводником», агентом зависимости от оснований, логики, ценностей, внутренних или внешних обстоятельств, условий и т.п. Значит, данный вид интенции реализует отношение зависимости, причём в двух аспектах: во-первых, принуждённость, присутствующая в утверждении, – реализация зависимости от чего-то, во-вторых, принуждение утверждением – постановка в зависимость.

Какое субъектное состояние имитирует и тем подменяет интенция утверждения (отношение зависимости)? Она имитирует служение цели, и, значит, ответственность (см. выше). Причём именно имитирует, поскольку утверждение заменяет знание принуждением к вере в истину. В действительности это даже снимает внутреннюю (подлинную) ответственность – при сохранении её видимости.

2) Представливание (представление) как таковое – это воссоздание, располагание субъектом перед собой некоторого образа, представления, картины реальности – вместо самой реальности. Представливание реализуется не столько для отражения реальности, сколько для замещения её некоторым подражанием, образом её. Но относясь к миру не как к реальности, а как к образу, как к «действу», подчиняющемуся определённым правилам, субъект и сам должен быть в образе деятеля, который «функционирует» по правилам. Этот представляемый образ – это форма себя, вписываемая в определённый представляемый образ среды, ситуации, ожиданий окружающих и т.п. На первый план выходят представленная человеком форма среды (например, в социальной среде – набор её условных правил), и степень включённости, вписанности в неё представленной формы себя, образа себя. Поэтому данный вид интенций продуцирует отношение соответствия с людьми и миром, как некоторую доминанту во взаимодействии с миром.

Какое субъектное состояние имитирует и тем подменяет отношение соответствия? На наш взгляд, оно имитирует и потому заменяет субъектную установку на функциональность как внутреннюю настроенность, мобилизованность на участие в определённым образом организованном процессе деятельности. Имитируя пред-деятельностное состояние функциональности, оно становится опорой для псевдодеятельностного процесса изображения соответствия неким нормам, условиям и т.д.

3) Чувство, эмоциональная оценка предполагает «промеривание» объекта определёнными потребностями, ценностями. Здесь реализуется придавание объекту какой-либо степени ценности и важности для чего-либо. «Ценность для чего-либо» – это возможность использования для достижения какой-то цели. Поэтому такое отношение назовем отношением использования.

Искусственное наделение объекта ценностью (перспективами вариантов его использования) замещает реальную готовность к применению объекта в деятельности, т.е. компетентность.

4) Сделаем своё дополнение к трём интенциональным отношениям по Ф. Брентано. Дело в том, что они не содержат класса интенций, который адекватно отражал бы в себе специфику эмоциональных явлений. «Чувство, эмоциональная оценка» – наиболее близкий к эмоциям вид интенций-отношений – является выражением именно оценки. Но эмоция не всегда есть оценка чего-либо (эмоции не обязательно предметны). Поэтому мы дополним разбираемую классификацию четвёртым видом интенций, на наш взгляд более прямо воспроизводящим специфичность человеческой эмоциональности. Такой вид можно вывести из нахождения полярной противоположности утверждению как виду интенций, – поскольку последние связаны с противоположным полюсом к эмоциональной сфере – разумом. Противоположностью утверждения как реализации отношения зависимости, мы считаем акты отрицания зависимости, отрицания ограничений, игнорирования норм и т.п. Такие акты отрицания, с другой стороны, являются актами присвоения, поглощения и т.д. Поэтому они делают объект частью субъекта. Но и сам субъект здесь переживает свою причастность чему-то большому, значительному (как бы «без-мерному»), потому и позволяет себе отрицать «малое» как объект поглощения для «великого». Назовём это отношением причастности. Такие акты сознания эмоциоцентрированы; здесь предполагается, что границы и формы чего-либо (сознания, поведения и т.д.) должны уступать дорогу импульсивным эмоциям как выразителям значимости и приоритетности чего-то «большого и значимого».

На наш взгляд, отношения причастности чему-то как бы большому подменяют установку субъекта на контролирование результата деятельности, поскольку создают иллюзию заведомого контроля как бы над всем.

В обобщённой форме соотношение субъектных состояний, отношений и интенций можно представить следующим образом (табл. 1 и рис. 1):

Таблица 2

Соответствие между компонентами деятельности, пред-деятельностными состояниями и интенциями-отношениями

Рис. 1. Схема структуры связей между пред-деятельностными состояниями и интенциями-отношениями.

ПСЕВДОДЕЯТЕЛЬНОСТНАЯ ПРИРОДА ХАРАКТЕРА.

ХАРАКТЕР КАК НЕОСОЗНАВАЕМАЯ ВНУТРЕННЯЯ МАСКА

Совокупность жестов-интенций, которые возникают в результате работы внутреннего обобщения ситуативно возникающих мотивов, форм поведения, и образует форму – своего рода «интенциональный рельеф» субъекта. Это и есть характер (напомним, характер, по С.Л. Рубинштейну, – это «определённость человека как субъекта деятельности»; курсив наш – Н.Б., Ю.К., М.Я. ^[21]). Характер, таким образом, выступает как некое искусственное психологическое образование, замещающее реального субъекта, его реальные мотивы, его реальную деятельность. Замещение – это в том числе и имитация.

Имитация означает, что субъект как бы переходит в режим отчуждения – от деятельности и от себя. Он функционирует, но не «производит» результат. Он не входит в ситуацию, во взаимодействие с объектом, заменяя себя своей формой (наподобие того, как у И. Канта «вещь-в-себе» подменяется в познании своего рода «декорацией» – «вещью-для-нас»). Это обуславливает ряд следствий, в частности: потерю субъектом пластичности, развития, он «застывает» в некоторой нерефлексируемой, не подлежащей пересмотру форме. Реальное эго заменяется формой эго, т.е. чем-то вроде неосознаваемой внутренней маски.

ТИПЫ ХАРАКТЕРА КАК КАРИКАТУРНЫЕ ОБРАЗЫ СУБЪЕКТА

Поскольку интенции-отношения направлены не на реальные объекты и ситуации, и сам субъект подменяется своими имитациями, то он становится, образно говоря, «мимо проходящим» («мимо» реальности). На основе реализации четырёх типов интенций-отношений возникают четыре типа характера, как типы «мимопроходящих». В русском языке есть слова, выражающие это в карикатурной форме: «про-ходимец», «про-хвост», «про-йдоха», «про-хиндей». Несмотря на свою иронически-оценочную стилевую окраску (заметим, уже первая типология характеров Теофраста была также иронически-оценочной ^[26]), эти слова фиксируют как раз псевдодеятельностные проявления человека – в противоположность подлиннодеятельностным. Поэтому мы считаем возможным их ввести как названия типов характера, которые хотя и в несколько карикатурной форме, но всё же достаточно наглядно выражают те специфические особенности, которые вытекают из системообразующего в составе каждого типа характера отношения-интенции.

Так, слово «проходимец» явно по своему смыслу выражает интенцию отрицания ограничений, т.е. отношение причастности.

Слово «прохиндей» – способность к приданию чему-либо псевдоценности или, наоборот, к обесцениванию, а значит склонность к интенции оценивания и отношению использования.

Слово «пройдоха» выражает способность проходить сквозь разные ситуации, как бы мимикрируя под разные образы – это интенция представливания и отношение соответствия.

Слово «прохвост» выражает способность провозглашать (утверждать) нечто как истину (как бы не в силу личного произвола, а в силу необходимости), и тем самым вводить других в заблуждение – интенция утверждения и отношение зависимости.

ПРИМЕРЫ ТИПОВ ХАРАКТЕРОВ

ИЗ РОМАНА «ВОЙНА И МИР» Л.Н. ТОЛСТОГО

Идея псевдодеятельности не нова. Её, например, встречаем как одну из центральных идей романа Л.Н. Толстого «Война и мир», правда, в таком спорном варианте, как утверждение о псевдодеятельностной природе власти (см. часть вторую Эпилога). Галереей типов характера именно в псевдодеятельностном ключе можно считать описание серии персонажей из французской армии, встреченных посланцем русского царя к Наполеону Балашевым (том третий, часть первая, подчасти II-VI). Кратко прокомментируем это.

Первым он встречает французского генерала Мюрата, который с удовольствием и серьёзностью, но без реальных оснований, носит звание «короля неаполитанского» (имитация власти, реализация отношения причастности). «Отрицание ограничений» у Мюрата находим в завершении эпизода: Мюрат неожиданно отпускает вражеского генерала Балашева, хотя тот находится на территории французской армии. «Отрицание ограничений» в анекдотической форме показано и в другом эпизоде «Войны и мира», где описывается, как Мюрат сымитировал действие не по правилам войны: дал команду вражескому австрийскому офицеру, охранявшему один из главных путей к австрийской столице, пропустить французскую армию (эта имитация власти и контролирования сработала). Таким образом, Мюрата мы можем квалифицировать как «проходимца».

Далее Балашев встречает маршала Даву, который всё время встречи демонстрирует «соответствие» процессу исполнения важных, неотложных функций (проверка счетов и т.д.). Толстой говорит, что люди в роде Даву «всегда поспешно и упорно заняты» ^{[24; с. 22]}. «Главное удовольствие и потребность этих людей состоит в том, чтобы, встретив оживление жизни, бросить этому оживлению в глаза свою мрачную, упорную деятельность» [там же; с. 22-23]. Очевидно, что это скорее имитация функциональности и функций, чем реальное их исполнение. Даву представляет некую важную функцию, в виде образа, с которой «срастается» и которой заменяет самого себя. Таким образом, Даву – пример «пройдохи».

После Даву Балашев встречается с самим Наполеоном. Один из удивительных моментов в позиции Наполеона (в описании Л.Н. Толстого) – то, что он преподносит себя как человека совершенно несвободного, как вынужденно начинающего войну против России: «Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней» [там же; с. 25] (отношения зависимости). В рассуждениях Наполеона один из главных мотивов – необходимость нести «венец» ответственности за судьбы европейских государств. Наполеону «приходится» исправлять ошибки глупых и «непослушных» государей европейских государств – русского императора, австрийского и т.д. Очевидно, что такая самозванная ответственность – это, на самом деле, имитация ответственности. Наполеон в рамках нашей классификации может быть квалифицирован как «прохвост».

Кроме этих трёх персонажей, увиденных Балашевым, Л.Н. Толстой на той же волне изображения псевдодеятельностных типов показывает и «прохиндея». Таковым выступает польский уланский полковник, который ради демонстрации своей ценности для «сверхценного» Наполеона бессмысленно направляет свой отряд на переправу через Неман в невыгодном месте и тем топит сорок человек своего отряда. Причиной такого псевдогеройства являлось желание продемонстрировать свою полезность как средства для «великого» Наполеона, т.е. на имитации использования солдат и себя как средства в военных действиях.

ВЫВОДЫ

Таким образом, мы рассматриваем характер как индивидуальный интенциональный, «отношенческий» рельеф субъекта, иначе говоря, как его внутреннюю психологическую форму, определяемую отношениями как имитационными внутренними действиями («псевдодеятельностью»). Отношение – сложный психический феномен. Его рассмотрению посвящена значительная часть нашей работы. В частности, отношение является результатом обобщения мотивов и поведенческих актов; но, одновременно, отношение – виртуализированное внутреннее квази-действие, оно – результат отстройки от внешней реальности и от реальной деятельности как формы взаимодействия человека с внешней реальностью. Поэтому типы характеров – следствие отстроек от разных компонентов деятельности, что определяет возможность создания базовой типологии характеров.

Подводя итоги нашему изложению концепции психологической природы характера, отметим, что её преимуществом является то, что она, в отличие от существующих подходов к характеру (характер как акцентуация, социальный характер по Э. Фромму и т.п.), позволяет соединить описательный подход к характеру с возможностью анализа генерирующих его внутренних механизмов. Тем самым характер становится для нас феноменом именно психологическим, а не лишь социально-биологическим, как это характерно для многих концепций.