Преодоление семиотической границы посредством переводческих стратегий

Волкова Анна Александровна преподаватель, кафедра современных проблем философии, ФГБОУ ВО «Российский государственный гуманитарный университет» 125047, Россия, Москва, г. Москва, ул. Миусская Площадь, 6 Volkova Anna Aleksandrovna Lecturer, Department of Modern Problems of Philosophy, Russian State University for the Humanities 125047, Russia, Moskva, g. Moscow, ul. Miusskaya Ploshchad', 6 mymailmymail1994@mail.ru

Карелин Владислав Михайлович ORCID: 0000-0003-0239-4034 кандидат философских наук доцент, кафедра современных проблем философии, ФГБОУ ВО «Российский государственный гуманитарный университет» 125047, Россия, Горрод Москва, г. Москва, ул. Миусская Площадь, 6 Karelin Vladislav Mikhailovich PhD in Philosophy Associate Professor, Department of Modern Problems of Philosophy, Russian State University for the Humanities 125047, Russia, Gorrod Moskva, g. Moscow, ul. Miusskaya Ploshchad', 6 vlad.karelin@gmail.com

Введение

Каждый коммуникативный акт в качестве своего основания содержит процесс перевода, который представляется особым механизмом, обеспечивающим достижение взаимопонимания. Рассинхронизация семиотических систем, участвующих в коммуникации, задает определенные условия самому коммуникативному акту. При этом функциональность семиотической системы не ограничивается только лишь процессом порождения знаков, но и предполагают некоторую пластичность и подвижность, проявляющуюся при ее столкновении с другой системой. Подобный отказ от жесткой структурации как застывания и централизации системы, исследованный Ж. Деррида ^[6], опирается на постструктуралистский подход. Существующий смысловой зазор между семиотическими системами, который представляет собой непереводимый остаток, формирует границу между участниками коммуникативного процесса. Такая граница состоит из совокупности смысловых оттенков знаков, не поддающихся полному перекодированию в другой семиотической системе. Иными словами, семиотическая граница представляет собой совокупность отличий одной семиотической системы от другой, сталкивающихся в коммуникативном акте ^{[12, с. 183]}. В процессе перевода эта граница актуализируется, т.е. обостряются несоответствия смыслов в каждой из задействованных в коммуникации семиотических систем. Полисемия, характерная для каждой семиотической системы также усложняет процесс перевода, и проявляется уже на первом этапе интерпретации, предшествующем подбору эквивалента знака. В этом плане каждый случай перевода предполагает учет не только синтаксических и грамматических особенностей строения переданного сообщения или текста, но и прагматических условий его передачи, а также культурно-исторического, социального и т.д. контекстов его создания. В этом случае переводческую практику сопровождается комплексным подходом к анализу исходного текста.

Перевод как манипуляция смыслом

Рассогласованность семиотических систем препятствует возможности установления универсального набора последовательных действий для осуществления переводческого процесса. Несмотря на то, что в истории человеческой мысли можно найти множество попыток осмысления переводческой практики, тем не менее, все они упираются в уже известную дилемму, намеченную уже у Св. Иеронима: переводить «слово словом» или «мысль мыслью» ^{[14, c. 174]}. Это неразрешимое противоречие преследует переводчиков и сегодня, хотя постоянно предпринимаются попытки его преодоления. Одной из возможных попыток разрешения этой дилеммы может служить прагматический подход к переводу, который подразумевает необходимость изменения переводческой тактики в каждом отдельном случае: следовать ли букве автора или приспособить текст к читателю. Таким образом, в коммуникативном процессе смысл исходного сообщения каждый раз маневрирует между его источником и адресатом посредством смены переводческих тактик. Исходя из этого, процесс перевода можно понимать как манипулирование смыслом сообщения в интересах адресата либо отправителя. Такие манипуляции могут по-разному конструировать взаимоотношения участников коммуникативного акта, в разных случаях заставляя отправителя сообщения приспосабливаться к получателю, или же наоборот, уводя получателя сообщения в семиотическое поле его визави.

Манипуляции, осуществляемые посредством перевода, в том числе могут быть объяснены контингентным характером коммуникации ^[7]. Определяя коммуникацию в качестве основного механизма конструирования социальных отношений, Н. Луман наделяет каждый коммуникативный акт свойством двойной контингентности ^{[13, c. 327]}. Согласно его теории, двойная контингентность коммуникативного акта объясняется тем, что каждый из двух участников коммуникации несет некоторую неопределенность для другого, проявляющуюся главным образом в невозможности однозначно определить смысл передаваемого сообщения. Так понимаемое коммуникативное взаимодействие становится возможным и реализуется как раз в силу неизбежной взаимной смысловой неопределенности обоих коммуникантов. А.Ю. Антоновский иллюстрирует фундаментальную роль двойной контингентности с помощью биологической аналогии: случайные мутации генов (одна неопределенность) и приспособление к непредсказуемой окружающей среде (другая неопределенность) вовсе не угрожают организму, а задают вполне конкретные адаптивные особенности его развития ^{[2, с. 22-23]}. Для лумановской концепции подобная двойная неопределенность универсальна, и ее наличие значимо как для природных, так и для культурных и общественных взаимодействий. В последнем случае двусторонняя неопределенность оказывается не негативным, а, напротив, конструктивным фактором социального использования языка.

Случайность интерпретационного выбора, которая остается непредсказуемой для каждого из ее участников, обуславливается закрытостью их референциальных систем. В этом плане уже на уровне выбора слов для выражения мысли появляется возможность манипулирования. Дж. Стайнер отмечает, что это умение вводить в заблуждение «зиждется на двойственной структуре языкового общения: направленная вовне речь скрывает за собой параллельный поток вполне артикулированного сознания» ^{[17, c. 178]}. Тем самым такая рассинхронизация мысли и слова формирует то невысказанное, что также затрудняет верную интерпретацию сказанного, а затем и процесс подбора эквивалента знака. Таким образом, манипуляция уже изначально заложена в каждом коммуникативном акте и проявляется уже на уровне интерпретации в попытках навязать собеседнику определенный способ перевода отправленного сообщения. Б. Латур, исследуя в рамках методологии акторно-сетевой теории науку и способы ее взаимодействия с другими сферами общества, приводит несколько способов перевода, рассматриваемых как манипулятивные стратегии.

Анализируя модели развития научных исследований, Латур выделяет несколько основных стратегии перевода, некоторые из которых разбиваются на отдельные тактические приемы. Перевод он обозначает как «интерпретации, которые “фактостроители” дают собственным интересам и интересам людей, которых они вовлекают» ^{[9, c. 178]}. Такая интерпретация предполагает использование перевода в качестве своего рода переориентации траектории другого актора, с которым обнаруживается пересечение интересов, или собственной траектории для успешного достижения целей. Таким образом, помимо лингвистического значения Латур наделяет понятие перевода геометрическим значением, которое придает ему способность «передвижения из одного места в другое» ^{[9, c. 192]}. Первая стратегия заключается в убеждении другого актора в том, что интересы обоих участников коммуникации совпадают. Вторая стратегия более сложная, ведь помимо убеждения в единстве интересов, необходимо навязать еще и определенный путь достижения этих совместных целей. Следующая стратегия заключается в убеждении другого актора в том, что предлагаемый путь достижения цели более удобен и выгоден, чем его. Четвертая стратегия представляется для Латура в виде целого комплекса тактик, главной задачей которых является смешение интересов и целей акторов социального взаимодействия. Тактические приемы, характерные для этой стратегии, направлены на манипулирование целями и путями для их достижения. Последняя стратегия представляется наиболее радикальной и в то же самое время наиболее простой: нужно убедить другого актора в своей необходимости, в том числе и для достижения его интересов. В некотором смысле эта стратегия включает в себя все предыдущие, и именно здесь в наибольшей степени становится явным геометрическое представление о переводе, которое вводит Латур, не отказываясь при этом и от его лингвистической трактовки. Таким образом, геометрическое понимание перевода можно рассматривать как смену пути к достижению цели, который будет удовлетворять сразу нескольких акторов. Лингвистическая же сторона перевода представляет собой переформулирование интересов, использующее такую их форму, которая опять же будет актуальной для всех акторов социального взаимодействия ^{[9, c. 196]}.

Перевод в лаборатории: анализ работы Пастера

Все вышеописанные стратегии перевода интересов, предложенные Латуром, представляют собой возможности расширения коммуникативного поля, включая в него взаимодействие не только посредством языка (хотя, ему безусловно отводится главенствующая роль), но и с помощью других средств. Показывая работу перевода в различных формах взаимодействия, Латур расширяет поле семиозиса, что означает распространение и функционирование знаков за пределами языка. Такое расширение происходит в том числе из-за включения в коммуникацию акторов не относящихся к человеческому роду: вещей, живых существ. На примере исследования работы научных лабораторий Латур показывает различные способы выстраивания взаимоотношений между акторами, в том числе и между теми, которые, по его словам, имеют «нечеловеческую» природу. Под акторами нечеловеческой природы им подразумеваются животные, растения, духи предков и прочие объекты, с которыми человек так или иначе взаимодействует в различных сферах своей жизни, при этом наделяя их своего рода социально-коммуникативными функциями.

Самый известный пример такого анализа – это исследование работы Пастера по изобретению вакцины от сибирской язвы. Антропологический взгляд на работу Пастера, который и предпринимает Латур, открывает неявные этапы, необходимые для успешного исследования и дальнейшего внедрения его результатов в повседневные практики. Пастер смог осуществить несколько этапов переводов интересов, каждый из которых также может быть представлен в виде последовательности отдельных тактических приемов перевода. Сначала он перенес лабораторию на ферму в Пуйи-ле-Фор для того, чтобы собрать материал для исследования. Далее Пастер воспроизвел реальные условия в лабораторных для того, чтобы выявить причину возникновения сибирской язвы, и обнаружил возбудителей этого заболевания. Следующий этап заключался в обратном перенесении: он снова создает лабораторные условия на ферме для того, чтобы реализовать эксперимент с изобретенной вакциной ^{[11, c. 139]}. При этом все этапы переноса сопровождаются взаимодействием Пастера с несколькими видами нечеловеческих существ. Помимо домашних животных, которые были инфицированы сибирской язвой, Пастеру пришлось работать с бактериями – возбудителями этой болезни. Взаимодействие с этими существами, которое представляло собой исследование их жизнедеятельности в лабораторных условиях, означает осуществление перевода «интересов» бактерий: поддержание жизнедеятельности и размножение. Механизм такого перевода представляет собой перекодирование знаков, полученных в результате исследования бактерий, и дальнейшее использование полученных сведений для создания вакцины. Таким образом, анализ работы в лаборатории Пастера служит для Латура крайне показательным примером возможности осуществления перевода за пределами языка.

Сетевая форма взаимодействия как условие равенства акторов и актантов

Работа Пастера в лаборатории, состоящая из разных переводческих стратегий, в итоге представляется как один из способов высказывания за другого. Исследователь, в данном случае Пастер, присваивает себе полномочия говорить от имени микробов, выступая переводчиком их интересов. Микробы, таким образом, становятся актантами, которые Латур определяет как «тех, кого кто-то представляет, будь то люди или вещи» ^{[9, c. 143]}. Актор, представляющий актантов, говорит от их имени, при этом сами актанты говорить не могут ^{[9, c. 126]}. С одной стороны, перевод интересов актантов способствует их представлению, в некотором роде открытию, выставлению напоказ и дальнейшему встраиванию в сеть социальных отношений. Однако, с другой стороны, такое представительство, лишающее актантов собственного голоса, провоцирует затруднение коммуникации актантов в обществе и дальнейшее их взаимодействие с другими членами общества, т.к. предполагает некоторую обособленность из-за опосредованности в выражении своих интересов. Тем не менее такая манипулятивность в то же время соседствует с потенциальным равенством и акторов, и актантов. Это равенство в некоторой степени обосновывается подспудно присутствующей гегельянской диалектикой раба и господина, которая представляет собой необходимую смену субъектов, обладающих властью. Обладание властью в этом случае представляется как способность устанавливать интерпретации такого рода, которые будут выгодны актору, говорящему с позиции «господина». Однако всегда может быть найден другой актор, который сможет перевернуть сложившуюся систему подчинения в свою пользу, осуществив перевод интересов посредством одной из манипулятивных стратегий.

Более того, актант может выйти из-под такого контроля актора, в случае расхождения их интересов и в процессе конструирования новой сети отношений сам стать актором. Иными словами, акторы и актанты представляют собой функциональные, ситуативные роли, что и обусловливает возможность уравнивания их статусов. Такая схема определенным образом следует постструктуралистской методологии, отсылая к ризоматичному представлению об обществе Ж. Делеза и Ф. Гваттари, репрезентируя его гибкость, принципиальную изменчивость, готовность к любым внешним воздействиям. Вместо строгой иерархичности социального порядка появляется ризома, карта, которая может раскрываться в различных направлениях ^{[5, c. 21–22]} и включать в себя новых акторов и актантов. Такое рассеяние социальных связей может быть обусловлено в том числе сохранением множественности смыслов и двойной контингентностью коммуникативного акта, сохраняющих равные возможности осуществления перевода для всех участников социальных отношений. Выстраивая сетевую форму взаимодействия, акторы и актанты оказываются перед необходимым условием смены позиций для того, чтобы успешно реализовывать свои интересы. Обратившись к приведенным выше стратегиям перевода интересов, становится ясно, что в разных ситуациях приходится подстраиваться или подстраивать других акторов и актантов к собственной точке зрения, чтобы обеспечить достижение целей. Получается, что формирование сетей, перевода сопровождается равенством акторов и актантов, которые с течением времени могут занимать различные позиции по отношению друг к другу: если в одной ситуации актор говорит за актанта, то это не означает, что эта иерархия сохранится при изменении целей и интересов участников этих взаимоотношений. Люди и нечеловеческие существа приспосабливаются друг к другу, каждый по-своему интерпретируя интересы другого.

Прослеживая механику таких взаимоотношений между акторами и актантами, становится очевидно, что перевод в этом случае понимается как особого рода операция, способствующая распространению социальных связей. Как отмечает О.В. Хархордин в предисловии к переводу «Нового времени не было» на русский язык: «перевод – основной способ построения сети» ^{[18, c. 51]}. Именно благодаря переводу становится возможно совершение научных открытий. Далее, расширяя сферу применения перевода, выводя его за пределы науки, Латур трансформирует его в основной механизм построения социальных связей – сетей. Такая «социология перевода» позволяет пересмотреть сам процесс отношений и заменить его процессом «пере-ношений». «Социология перевода – это социология пере-дачи силы по цепи, это социология жизни вместе, понимаемой как жизни в месте, как выстраивание ряда передач или линий движения в определенном месте, а не обмен импульсами в связи взаимной соотнесенности» ^{[18, c. 54]}. Таким образом, понимая перевод как перенос, т.е. в геометрическом значении, становится возможной функция перевода в коммуникативном акте, заключающаяся в преодолении семиотической границы. Проблема потенциальной преодолимости/непреодолимости семиотических границ также стала темой для дискуссии многих авторов, которых можно отнести к представителям философии перевода, порой демонстрировавших полярные позиции. В частности, можно сопоставить теорию перевода, предложенную П. Рикером, провозглашающую потенциальную невозможность нахождения эквивалентных знаков в разных семиотических системах ^{[15; 16]}, с задачами перевода, предложенными В. Беньямином, согласно которому только в переводе и устанавливается сходство различных знаковых систем ^[4]. Перенос смысла из одной семиотической системы в другую, который наблюдается при переводе, не только актуализирует межсемиотическую границу, но и подразумевает возможность ее пересечения. А это, в свою очередь, позволяет снять отмеченную Н.С. Автономовой парадоксальность перевода, демонстрирующую способность языка как объединять, так и разделять людей ^{[1, с. 603]}. В процессе образования социальных связей, формирующих сети отношений, или пере-ношений, происходит создание общего смыслового пространства. Различные манипулятивные переводческие стратегии предполагают изначальную интерпретацию интересов другого актора, которая отсылает к первой стадии лингвистического переводческого процесса – толкование смыслов исходного сообщения. Герменевтика интересов в переводе, выходящим за пределы сферы языка, точнее не ограничивающееся только языком, позволяет точнее просчитать наиболее выгодные варианты перенаправления интересов и извлечь из этого наибольшую выгоду. Таким образом, изначальная интерпретация интересов участников коммуникативного акта позволяет совершить переориентацию, т.е. перевод, интересов другого актора, или же своих интересов, для достижения определенной цели. Посредством наличия такой фронтирной территории смыслов становится возможным переход и соединение различных акторов в едином поле взаимодействия. Это пограничное пространство представляет собой своеобразное смешение языков, создавая своего рода некий пиджин, служащий медиатором между участниками коммуникативного акта.

Сетевая форма взаимодействия как условие возможности преодоления семиотической границы в акте перевода

На фронтирном пространстве встречи разных акторов и актантов их взаимодействие друг с другом конструируется по модели языковой коммуникации. В этом случае наблюдается перенос языковых структур в поле социального взаимодействия, что отражает структуралистское основание такого подхода. Это дает возможность использовать знаки не только в общении между людьми, но и в межвидовых типах коммуникации. Такое расширение семиозиса позволяет включать в коммуникативное поле нечеловеческие существа, т.к. в этом случае они также наделяются возможностью интерпретации и производства различных знаков. Таким образом, можно предположить, что подход Латура берет свое начало в структурализме и во многом обосновывается семиотикой. Подобное утверждение делает А.Г. Кузнецов, анализируя метод Латура с точки зрения структурной семиотики А.Ж. Греймаса. Кузнецов прослеживает влияние семиотики Греймаса на анализ научных текстов и практик, осуществляемый Латуром ^{[8, c. 96]}, выделяя общие смысловые места в использовании отдельных терминов и в самом направлении исследования. Однако влияние семиотики на Латура не ограничивается только анализом научных текстов и практик, т.к. в работах, посвященных исследованию дихотомии природы и культуры, семитический подход подспудно также присутствует, позволяя вписывать нечеловеческих существ в общее коммуникативное поле. Таким образом, можно сделать предположение о том, что семиотический и структуралистский фундамент эволюционирует и расширяет поле своего действия вместе с концепцией Латура, которая также выходит за пределы научной лаборатории. Однако можно также проследить и тенденцию преодоления структурализма в его подходе. Об этом говорит выбор его модели сетевого общества, представляемого как гибкое и подвижное, и конструируемого за счет перевода, взамен господства четкой статичной структуры. Критика структуралистского подхода заключается в необоснованности поиска определенных правил взаимодействия, которые мыслятся всегда уже заранее заданными, в то время как подход Латура предполагает локальное конструирование сети взаимодействий, в которых один тот же актор может стать и актантом, для реализации целей других участников социального взаимодействия ^{[10, c. 189]}. Собственно такая гибкость социального пространства и позволяет рассматривать нечеловеческие существа в качестве полноценных акторов социального действия, а не как своего рода дополнения к человеку, воспринимаемые как инструменты для возвеличивания его роли.

Таким образом, сетевая форма взаимодействия предполагает возможность пересечения семиотического поля, имеющего свои особенности для каждого субъекта. Отталкиваясь от тезиса Дж. Стайнера о том, что каждый субъект использует особенный идиолект ^{[17, c. 220]}, коммуникация представляется как процесс, внутренним механизмом которого является перевод. Сетевая модель общества Латура позволяет рассматривать механизм коммуникации в качестве универсального способа обмена интересами для выстраивания совместного взаимодействия. Каждый коммуникативный акт в определенной степени содержит в качестве своего внутреннего механизма перевод, который выступает своеобразным двигателем социальных отношений. Вписывая в коммуникативный обмен нечеловеческие существа, появляется возможность проследить: каким образом осуществляется пересечение семиотической границы. Ценность такого пересечения особенно ярко раскрывается в условиях асимметрии знаковых систем, используемыми человеком и нечеловеческими существами. Сама возможность такого преодоления семиотической границы посредством перевода представляется довольно амбициозной задачей, тем не менее такие проекты не новы и рассматривались многими исследователями языка и перевода. Перевод из одной семиотической системы в другую, из вербальной в невербальную, также рассматривалась еще в концепции Р. Якобсона ^[19].

Заключение

Процесс перехода, преодоления границы осмыслялся не только в пределах языка, но и в качестве возможности преодоления границы в социальном, культурном, моральном, теологическим плане. Понятие трансгрессии с точки зрения описания эротического и религиозного внутреннего опыта разрабатывает Ж. Батай, который противопоставляет процессу нарушения границы табуированность такого перехода. При этом, трансгрессия не отменяет запрета на пересечение границы дозволенного и запретного, «она снимает запрет, не уничтожая его» ^{[3, c. 511]}. Такое понимание трансгрессии предполагает, что сама граница в момент преодоления не разрушается, но наделяется своеобразной пропускной способностью. Она предполагает постепенный переход и трансформацию пересекающего ее объекта, будь то это переводимое слово или табуированные формы поведения. Из этого следует утверждение того, что граница и ее пересечение изначально предполагают друг друга. Подобное соединение границы и возможности ее преодоления закрепляется в переводе, который и обозначается как процесс трансформации, изменения исходного сообщения посредством добавления или утраты некоторого смыслового наполнения. При этом, граница между семиотическими пространствами переноса смыслов мыслится размытой, а не в качестве четко проведенной черты. Такая размытость обозначает наличие особого пограничного пространства соединения семиотических полей. Встреча эта может в равной мере повлиять на дальнейшее развитие семиотических систем. Так, к примеру, можно отметить взаимовлияние различных языков друг на друга в процессе их встречи при переводе, которое может проявляться по-разному, но самым очевидным следствием такого взаимообмена являются слова-заимствования. Тот же процесс прослеживается и при переводе интересов, рассматриваемом в качестве построения социальных сетей. Акторы обнаруживают некоторую общую территорию, где сотрудничество представляется взаимовыгодным для всех сторон коммуникативного акта. Для обнаружения такого общего пространства, которая в то же самое время выступает и границей, разделяющей интересы акторов, могут применяться различные переводческие стратегии, описанные Латуром. Далее, расширяя сферу действия переводческого механизма в коммуникативных процессах посредством добавления новых участников, а именно нечеловеческих существ, также можно проследить возникновение этого общего семиотического поля. Оно будет служить инструментом для осуществления взаимопонимания между такими, казалось бы, несравнимыми участниками коммуникативных процессов.