Психоаналитический подход к пониманию природы аддиктивного поведения

Казанцева Елена Васильевна кандидат психологических наук доцент кафедры психологии, Таганрогский институт имени А.П. Чехова (филиал), ФГБОУ ВО "Ростовский государственный экономический университет "(РИНХ)" 347936, Россия, Ростовская область, г. Таганрог, пер. Тургеневский, 32 Kazantseva Elena Vasil'evna PhD in Psychology Associate Professor of the Department of Psychology, A.P. Chekhov Taganrog Institute (Branch), Rostov State University of Economics (RINH)" 347936, Russia, Rostovskaya oblast', g. Taganrog, per. Turgenevskii, 32 Klein44@yandex.ru Другие публикации этого автора     Макаров Александр Викторович кандидат филологических наук доцент, кафедры психологии, ТИ имени А.П. Чехова (филиал) РГЭУ "РИНХ" 347900, Россия, Ростовская область, г. Таганрог, пер. Тургеневский, 32 Makarov Aleksandr Viktorovich PhD in Philology Associate Professor, Department of Psychology, Chekhov Technical University (branch) of RSEU "RINH" 347900, Russia, Rostovskaya oblast', g. Taganrog, per. Turgenevskii, 32 aleksandr-makarov-81@mail.ru

Москаленко Анна Евгеньевна кандидат психологических наук доцент кафедры психологии, Таганрогского института имени А. П. Чехова (филиал) «РГЭУ (РИНХ)» 347900, Россия, Ростовская область, г. Таганрог, пер. Тургеневский, 32 Moskalenko Anna Evgen'evna PhD in Psychology Associate Professor of the Department of Psychology, A. P. Chekhov Taganrog Institute (branch) "RSEU (RINH)" 347900, Russia, Rostovskaya oblast', g. Taganrog, per. Turgenevskii, 32 Klein44@yandex.ru Другие публикации этого автора

Введение

Современное общество по праву можно назвать аддиктивным. Пристрастия и зависимости окружают и преследуют человека повсюду, прочно вплетаясь в ткань повседневной жизни. Урбанизированная среда, делает человека гибким и податливым к требованиям общества, выдвигая в качестве основного условия отказ от собственных желаний и потребностей. Взамен социум предлагает изящно упакованное «желание Другого» как знаковый ориентир в пространстве всеобщего удовольствия, как микроформу компенсации того, что мне в действительности нужно и недоступно на данный момент ^[8]. Подобная психоаналитическая трактовка природы аддиктивного поведения позволяет взглянуть на проблему зависимостей под новым углом, выдвигая на первый план возможность осмысления глубинных движущих сил поведения человека. В нашем исследовании предпринята попытка проанализировать современные психоаналитические подходы, нацеленные на рассмотрение природы аддиктивного поведения.

Исторический ракурс научного рассмотрения зависимостей показывает, что первое место в пространстве аддиктологии, или психологии зависимого поведения, занимает клинический подход ^[10]. Выделение аддиктивного поведения как феномена зависимости связано с изучением химических аддикций ^[1]. При этом медицинский и клинический подходы в большей степени ориентированы на анализ самих форм аддиктивного поведения и разработку программ реабилитации и сопровождения аддиктов ^{[9; 10; 14]}.

Психоанализ в научном пространстве зависимого поведения шел своим особым путем, переплетаясь с медициной и клинической психологией. Д.В. Автономов указывает, «что первые описания психопатологических и психотических механизмов, находящихся в основе и приводящих к формированию и фиксации аддикции, были сделаны европейскими и американскими психиатрами-психоаналитиками еще в начале и середине ХХ в. Идея о том, что зависимые пациенты страдают от сверхценных, бредовых и магических идей не являются новыми, исключительными или типичными только для отечественных авторов» ^{[1, с. 107]}.

Психоаналитические концепции и практики, сформировавшиеся на рубеже миллениума и работающие в пространстве зависимого поведения, в большей степени направлены на установление причин и предпосылок развития зависимого поведения на основе анализа языка субъекта и опыта его описания взаимодействия с реальностью ^{[13; 21]}.

Другую причину необходимости обращения к психоаналитическому подходу для понимания природы зависимого поведения указывает Рик Луз (Rick Loose): «Еще одна причина, по которой имеет смысл рассмотреть возможный вклад психоанализа в область зависимости, заключается в том, что вклад объективной и эмпирической науки или психиатрии до сих пор приводил лишь к неудовлетворительным результатам, демонстрирующим полную непоследовательность. Полноценный диагноз зависимости, основанный на описании аддиктивного/компульсивного поведения (прием наркотиков, употребление алкоголя), аддиктивных/токсических характеристик наркотиков и алкоголя (и их влияния на психику, тело и социальное окружение), а также течения и развития аддиктивного расстройства/заболевания, – не был успешно реализован. Также не удается установить точную причинно-следственную связь между зависимостью и конкретными психологическими характеристиками, социальными факторами или медицинскими/органическими аномалиями, которые могли бы единообразно объяснить феномен зависимости. В этом определении содержится столько смысловых конструкций, что оно не имеет никакой объяснительной ценности» ^{[21, с. 276]}.

Три вектора развития психоаналитической мысли в пространстве аддикций

Исследование аддикций в психоанализе сегодня – это междисциплинарный подход. Один из наиболее интересных вариантов взаимного синтеза идей по описанию природы аддиктивного поведения предлагают современные психодинамические теории, представленные в работах Л. Стразена (Strathearn, L.) П. Лайтан, П. Фонаги (P. Luyten, P. Fonagy), апеллирующих к поиску параллелей и совпадений между концептом «привязанность» и нейробиологическим обусловливанием состояния зависимости ^{[17; 20; 22; 23]}.

В работах (П. Дж. Флорес, С. Де Рик, А. Ванхаул и др.) ^{[20; 22]} подтверждается, что социальные отношения, и в частности, система привязанности должна давать человеку позитивный опыт, это делает его психологически более устойчивым, способным противостоять стрессовым ситуациям и оставить после себя здоровое потомство. Разнообразные исследования показали, что для человека, как и для высших животных, привязанность подкрепляется мощной нейробиологической системой вознаграждения. Нейробиология привязанности и ментализации индивида описывается в литературе на основе процесса простраивания разнообразных мезолимбических и мезокортикальных путей в коре головного мозга. Важнейшим выводом нейробиологических исследований стала идея о том, что в процессе формирования мезолимбических и мезокортикальных путей принимают участие такие гормоны, как окситоцин и допамин, выступающие в качестве ключевых медиаторов ^[22]. При этом в ряде исследований также было доказано, что опиоидные и каннабиоидные системы в коре активизируются в ситуации ощущения боли, неудовлетворенных потребностей в результате отвержения или социальной утраты. Формируется то, что в психологии когнитивных процессов принято определять как энграммы памяти или следы памяти, формируемые на уровне физиологических и нейронно-химических связей ^[12]. В исследовании Стразена особое внимание было уделено влиянию процесса выработки тех или иных гормонов в ходе социального взаимодействия в ситуации «мама – младенец». Исследователь отмечает: «процесс формирования мезокортиколимбических и нигростриатальных дофаминовых путей связан с обработкой сенсорных сигналов, в ходе осуществляемого ухода за новорожденным, что приводит к закладыванию основ определенной поведенческой реакции. Окситоцин может активировать дофаминергические пути вознаграждения в ответ на социальные сигналы» ^[22]. В своих последних работах автор обращает особое внимание на изучение гормонального фона самой матери в процессе ухода за малышом и реакциями ребенка. Его выводы, как и выводы других исследователей (Bartz, Zaki, Bolger, & Ochsner, 2011; Neumann, 2008) показывают, что наличие ранних психологических травм у самих матерей, как правило, способствует формированию у них собственного ненадежного типа привязанности. На уровне медиаторных и гормональных связей демонстрировалось низкое значение по уровню базового окситоцина ^[22]. В ряде других исследований было доказано, что окситоцин способен усиливать привязанность как в положительном направлении, так и в отрицательном. Люди с надежным типом привязанности получали положительное вознаграждение в форме доверия к другим и положительных эмоций, люди с ненадежным типом привязанности, как правило, испытывали гнев, тревогу и разочарование, т.е. усиливалось негативное подкрепление на знакомый стимул ^[22]. Исследователи объясняют подобную неоднозначную роль окситоцина необходимостью человека вырабатывать устойчивые паттерны поведения в стрессовых ситуациях. В чрезвычайных и опасных ситуациях люди с надежным типом привязанности под воздействием окситоцина склонны искать помощи и поддержки у других, демонстрируя аффилиативное поведение. Такое поведение служит для оптимизации возможностей и совместной эффективной регуляции стресса, объединяясь с другими людьми, снижая поведенческие и нейроэндокринологические реакции на стресс (Нейман, 2008 Neumann, 2008). Как указывают П. Лайтен и П. Фонаги, действие окситоцина также усиливает процесс ментализации и доверия к другим ^{[22, c. 6]}. У людей с ненадежным типом привязанности объединение с другими не имеет позитивного опыта или обесценивается, поэтому не используется как эффективная стратегия, такие люди склонны решать проблемы самостоятельно или откладывать их решение, если есть подобная возможность.

Анализ характера эмоционального реагирования с учетом активизации гормональных и медиаторных связей на базе теории привязанности выступает основой интеграции нейробиологического подхода и психоанализа к пониманию природы аддиктивного поведения.

Современные психодинамические концепции в основном работают в пространстве изучения структуры Эго (эго-психология). Выделяют три основных фактора, приводящих к развитию зависимости: (1) неразвитые эго-функции и защитные механизмы; (2) неспособность символизировать защищающие и поддерживающие качества интернализированных идеальных объектов; и (3) искаженное представление по отношению к моделям получения удовольствия в форме наслаждения ^{[22, с. 9]}. Как отмечают последователи эго-психологии, формирование зависимости с большей степенью вероятна у индивидов с недостаточно сформированными функциями Эго, что выражается в его неспособности адекватно оценивать реальность, рассматривать барьеры и препятствия как стимулы развития, формировать контроль непроизвольных импульсов и синтетически-интегративную функцию взаимодействия с реальностью ^[22]. Более четко увидеть то, как человек простраивает системы эмоционального отклика на значимые ситуации, психологически противостоит социальному давлению и поддерживает собственное Эго, позволяет такое понятие, как ментализация.

Ментализация выступает как одно из ведущих понятий в контексте современных психоаналитических исследований. Дословно ментализация означает форму эмоционального отклика. Впервые понятие «ментализация» было использовано в работах Питера Фонаги ^[5].

Под ментализацией понимают «фундаментальный способ существования психики человека, в системе ее социального функционирования и саморегуляции, при учете того раннего опыта и межличностных связей со значимыми другими объектами в жизни ребенка его внутренними состояниями и их репрезентацией» ^[4].

Питер Фонаги определял под данной категорией «процесс трансформации телесного возбуждения во внутреннюю репрезентацию своих желаний и фантазий». Е.С. Калмыкова дает более прицельную расшифровку данного понятия: «ментализировать означает научиться вырабатывать мысли о собственных желаниях» ^[4]. Помыслить желание, осознать его и позволить себе принять его как мое, важное для меня.

Понятие ментализации теснейшим образом связано с концептом привязанности и позволяет увидеть процесс формирования интроектов: паттернов и ценностных установок, которые ребенок получает в раннем детстве, оценить характер их преломления в индивидуальном сознании и формировании образа себя и его трансляции другим. Как указывают отдельные исследователи, категория ментализации соответствует понятию «психической переработки» в работах Зигмунда Фрейда. Процесс формирования базовой надежды и надежной привязанности позволяет ребенку погружаться в мир своих фантазий и грез и через это погружение «видеть», представлять реальность. Система отношений ребенка с идеальными объектами (родителями), направленная на создание таких условий, в которых ребенок сможет быть естественным и живым, чувствующим и желающим, обретающим здоровую проективную идентификацию. Символически данный процесс можно представить как «перерождение Оно в структуру Я».

Если у матери и отца нет никакого представления о том, что переживает ребенок, у ребенка не формируется стабильное представление о собственном «Я». На начальном этапе мать выполняет зеркализацию, т.е. осмысление того, что чувствует ребенок. Если зеркализация нарушена («тебе показалось», «ты не можешь этого чувствовать») или отсутствует у ребенка, происходит нарушение его психической организации на уровне репрезентации эмоциональных переживаний и их оценки, на уровне ментализации ^[4].

Во взрослой жизни ментализация относится к способности «распознавать свои психические состояния и психические состояния других людей и рассматривать эти состояния отдельно от поведения» ^[4]. Когда человек находится в стрессе, под влиянием негативного аффекта или в состоянии сильного возбуждения процесс ментализации затруднен. Если у взрослого человека не развита способность к ментализации, он воспринимает реальность усеченно, не полностью что может приводить к различным психическим расстройствам. Такие люди чаще всего во внутреннем плане имеют жесткий запрет на переживание собственных эмоций и не способны понимать, что чувствуют другие, по точному выражению П. Фонаги, «отсутствие тесной связи с первыми внутренними переживаниями приводит к формированию псевдо-ментализации, и еще точнее рационализации» ^[4]. Терапевтическое воздействие в пространстве ментализации позволяет успешно работать с такими проблемами, как депрессия, нарушенное пищевое поведение и аддикции, коррекция отдельных форм дезадаптивного поведения» - подчеркивают в своем исследовании Ц.П. Короленко, Н.В. Дмитриева ^[5].

В работе А. Фенько и М.И. Левина высказываются сходные мысли, авторы отмечают, что, как правило, за аддиктивными формами поведения стоят сильные и непрожитые эмоции стыда и вины, неспособность принимать себя и свои потребности, выстраивать удовлетворительные отношения с другими людьми. «По этой же причине наркоманы страдают от нарушения других функций: у них нарушена саморегуляция аффективной сферы, контроль над импульсами; они не способны поддерживать высокую самооценку» ^[11]. В личностном плане подобное искажение приводит «к неспособности многих аддиктов выстраивать близкие межличностные отношения» ^[11]. Неспособность регулировать аффекты, эмоционально доверять и раскрываться формирует проблемы, связанные с близостью и принятием другого. Все это делает таких людей очень уязвимыми в любой стрессовой ситуации или жестких условиях среды, они не могут обратиться к поддерживающему супер-эго, что не способствует формированию более зрелых защитных механизмов саморегуляции. Эго остается на уровне примитивных защит (отрицание, идеализация и механизмы проективной идентификации). Это те формы защитного поведения, которые свойственны людям с наличием аддикций.

Психологический механизм формирования аддикции выглядит следующим образом: хрупкое ядро-эго сталкивается с принципом удовольствия, выдвигаемого Ид, и не имеет возможности длительно сопротивляться его натиску. Слабое эго уступает требованиям, например, приобретая и потребляя психоактивные вещества, компульсивно переедая или участвуя в сексе или азартных играх. А. Фенько и М.И. Левин отмечают: «Аддиктивные пациенты могут использовать один и тот же наркотик для противоположных целей. Одни пьют, чтобы расслабиться и отдохнуть после работы, другие — чтобы расслабиться и получить возможность начать работу. Одни пьют, чтобы подавить свои сексуальные побуждения, другие — чтобы встретить любовные приключения во всеоружии. Одни пьют, чтобы усмирить свой гнев, другие хотят придать себе агрессивности или напористости. Некоторые пьют, чтобы притупить свои эмоции, а другие — чтобы получить способность их почувствовать, дать им выход» ^[11].

Вторым значимым моментом для описания природы зависимого поведения с позиции психоаналитической традиции выступает система формирующихся объектных отношений и тех репрезентаций мира, который окружает ребенка «доверять – не доверять миру», «быть принятым – отвергаемым» ^[17]. Благодаря опыту взаимодействия со значимым взрослым во внутренний мир ребенка встраиваются образы идеальных объектов с их качественными характеристиками и системами взглядов и оценок (все то, что становится персональными интроектами ребенка).

Люди с наличием зависимого поведения могут обращаться к внешнему регулятору, т.е. наркотическим веществам, которые помогают «имитировать успокаивающие качества хорошего объекта», отгородиться от враждебной реальности, погрузиться в волшебный мир мечты. Сходную позицию занимает Ф. Кохут: «Принимая наркотик, он [наркоман] символически заставляет объект самости признать его и успокоить или же он символически заставляет идеализированный объект самости достичь полного слияния с ним и таким образом позволить ему разделить с ним магическую силу… Это похоже на то, как если бы человек с огромной фистулой в желудке пытался утолить едой свой голод» (Kohut, 1977) [цит. по 2].

Эта точка зрения не разделяется всеми сторонниками психоаналитического подхода. В частности, Дж. Ханзян (Edward Khantzian), утверждает, что идеальные объекты, наделенные негативными обликами, не заменяются наркотическими веществами. Как правило, большинство аддиктов страдали расстройством эмоциональной сферы и имели все признаки «душевного страдания». Именно страдания аддикты пытаются преодолеть или облегчить с помощью наркотиков. Почти в 80% случаев такие люди имеют проблемы с самоконтролем эмоциональной сферы, проявление склонности к переживанию скуки, тревожных состояний, депрессии, выражением гнева. На основе анализа поведения аддиктов Дж. Ханзян выводит так называемую «гипотезу самолечения», согласно которой индивид, испытывая душевное страдание, пытается найти способы самостоятельно справиться с этой ситуацией теми способами, которые ему доступны ^[2].

Прочтение аддикций с помощью Лакановского метода

Качественно новый подход к осмыслению природы аддиктивного поведения приводят психоаналитики, опирающиеся на работы Ж. Лакана. Среди таких исследователей Ариан Базан (Ariane Bazan), Сандрин Детанд (Sandrine Detandt), Рика Луз (Rick Loose) ^{[18; 21]}. Последователи Лакана предлагают рассматривать природу аддиктивного поведения через привлечение понятия «Jouissance». Опора на категорию «Jouissance» вызывает ряд трудностей для многих исследователей, в связи с неоднозначностью ее интерпретации и понимания ^[20]. Необходимо отметить, что Лакан также несколько раз обращался к уточнению и пересмотру содержания данного понятия ^{[6; 7;15]}.

Категория «Jouissance» чаще всего переводится как удовольствие или наслаждение, которое переплетено с возможными опасностями для субъекта и нанесением вреда его жизни ^[18]. Наслаждение в его максимальной точке всегда будет связано «с непереносимым уровнем возбуждения», поэтому наивысшее удовольствие включает в себя элемент боли, разрушения. В связи с этим, «Jouissance», как правило, не переводится на другие языки, чтобы сохранить все смысловые компоненты данного понятия.

В клинической практике «Jouissance» активно используют для объяснения того, почему люди формируют пристрастия к вредным и даже угрожающим жизни веществам. Например, почему они не способны бросить курить, даже если у них диагностирован рак легких. Таким образом, «Jouissance» трактуется как удовольствие, получаемое индивидом от болезненного симптома. В работах З. Фрейда можно увидеть сходные рассуждения об удовольствии, которое испытывает человек в состоянии меланхолии. «Самоистязание в меланхолии (которое) без сомнения доставляет удовольствие: «меланхолик получает определенное удовлетворение от самообесценивания» ^[18].

Понятие «Jouissance» является важнейшим для клинических наблюдений, поскольку оно позволяет увидеть, почему вопреки любым рациональным доводам пациенты так упорно держатся за свои «привязанности» (зависимости) и готовы платить за это самую высокую цену от потери престижной карьеры, своих отношений с близкими людьми или даже собственную жизнь.

Н. Багдасарова, А. Демильханова указывают: «сам Лакан мало работал с категорией «зависимость», но некоторые идеи позволяют увидеть, как она представлена в трудах исследователя» ^[3]. Природа аддикции может быть раскрыта через бинарную позицию Другого (в данном случае речь идет о позиции Большого Другого) и собственно самого удовольствия в форме «Jouissance» ^[16]. Другой всегда находится в социальном пространстве, в связи с этим важно увидеть, как субъект позиционирует себя относительно социальных условий и относительно социального запрета на получение удовлетворения и достижения объекта желания (т.е. Другого). Кармэлла Леви-Стокс в своем анализе показывает характер двойственной природы отношений с фигурой Другого в личном пространстве индивида. «Jouissanceсвязан с требованием наслаждаться, идущим от супер-эго, жестоким императивом: Наслаждайся! — которому субъект никогда не сможет удовлетворить. Супер-эго поощряет jouissance, но одновременно и запрещает его. Фрейд указывал на парадоксальность функционирования супер-эго, так как оно тайно питается тем удовлетворением, от которого оно требует отказаться. Строгость супер-эго, таким образом, оказывается лишь средством достижения jouissance» ^[7]. Социальный запрет в терминологии Лакана – это «кастрация», которая не позволяет достичь «Jouissance».

Другим значимым моментом для понимания природы аддиктивного поведения выступает представление Лакана о структуре личности. Уточняя предложенную З. Фрейдом идею о природе неврозов и их отличия от перверсий, Лакан особое внимание уделяет психозу. Ведущий специалист по Лакановским текстам Брюс Финк пишет в своем исследовании: «Лакан стремился систематизировать работу Фрейда в отношении диагностических критериев, развив при этом ряд его терминологических различий. Фрейд разделял невроз и перверсию в своей теории о том, что невроз отличается вытеснением (Verdrängung), тогда как основным механизмом перверсии является отказ (Verleugnung). Также Лакан указывал на использование Фрейдом другого термина, Verwerfung, в случае более радикальных механизмов. Этот термин можно обнаружить в различных ситуациях в работах Фрейда, и Лакан предлагает (особенно посредством внимательного чтения статьи Фрейда «Отрицание» 1925 года) понимать его основным механизмом, характерным для психоза, и переводит его вначале как «отбрасывание», а позже — как «форклюзию»… Таким образом, эти три основные диагностические категории являются категориями структурными, основанными на трех фундаментально различных механизмах, или же трех фундаментально различных формах отрицания (Verneinung) ^[13].

Ссылаясь на Лакана, Финк приводит следующую формулу личностных структур и механизмов, которые лежат в их основании.

Для Лакана, продолжает Финк, существует только эти три основные структуры личности. При этом, несомненно, они имеют свои подкатегории. Например, подкатегориями невроза являются истерия, фобия и обсессия ^{[19, с. 76]}. Каждая из трех структур по-разному решает для себя вопрос об удовольствии. В своих работах Лакан большее внимание уделяет психотической и невротической структуре личности.

Один из последователей Лакана – Рик Луз в своей работе «Лакановский подход к клинической диагностике и зависимостям» приводит следующее описание структуры отношений между реальностью и отдельным типом личности в Лакановской классификации. «Все три клинические структуры могут быть презентированы через позиции в языке и представляют собой разные пути, с помощью которых субъекты управляют собой или ориентируются относительно восприятия себя через структуру собственной травмы или неудовлетворенной потребности. Если мы можем предположить вычленение клинической структуры на основе языковой конструкции, без опоры на диагностические данные, но, опираясь на концепцию отношений между субъектом и Другим, мы можем говорить о следующих типах: Невротик, Психотик и Перверт» ^[21].

Рассмотрение феноменологии зависимостей Рик Луз выстраивает, сравнивая три клинические структуры, описанные у Лакана с идеей З. Фрейда о наличии категории «актуального невроза», которая также может играть важную роль в процессе диагностики аддиктивного поведения. «Химическая трансформация в ситуации актуального невроза – это четвертая форма зависимости и это также форма зависимости, которая имеет свою систему отношений в связке «лицом к лицу» с Другим. Эта система отношений характеризуется прежде всего независимым управлением «jouissance»,которая функционирует в пространстве невыносимой реальности, реальности, которая уничтожает субъекта в ситуации актуального невроза» ^{[21, с. 283]}.

Психотическая структура личности (психотик) находится в прямом конфликте с реальностью, т.е. не признает акт кастрации и, следовательно, не принимает социальные требования и установки. Психотик живет по законам собственной логики. При этом его раздутое Эго может существовать в двух возможных регистрах. Реальное «Я» либо страдает и подвергается нападкам, либо строит собственную империю с тотальным контролем как собственной жизни, так и жизни окружающих. Психотик идет напролом для достижения удовольствия, и его не останавливают социальные запреты, он не готов ждать. Чаще всего при этом фиксируются бредовые формы психоза – такие, как мания величия или паранойи. «Наслаждение для психотика априори существует, и человек может быть им подавлен. Тогда имеет место Шизофреническая (катотоническая) форма психоза. Здесь и обнаруживается тесная связь между психозом и зависимостью» ^{[21, с. 285]}. В другом случае «человек может находиться относительно наслаждения в надежном заблуждении под влиянием тревожных, скачущих мыслей, галлюцинаций, которые могут быть купированы с помощью психотропных веществ. Зависимость выступает как форма управления наслаждением или замещающей, с помощью наркотиков/ алкоголя формой самолечения» ^[21].

Для невротической структуры личности характерно наличие большого Эго и мощного, жесткого Супер-Эго, контролирующего все влечения. У невротика существует два возможных механизма действия для достижения наслаждения. Принять требования Другого (соблюдать социальные правила), в жизни это выглядит как возможность употреблять алкоголь только по праздникам или иногда курить кальян в кальянной, не позволяя при этом полностью достигнуть желаемого наслаждения. Второй вариант – перенос процесса получения удовольствия в воображение, где оно обретает искаженную форму (перверсий и извращений).

Перверт предстает в роли пассивного объекта Другого. Перверт выступает как субъект только в пространстве языка, в подлинной реальности он объективирован и подчинен Другому, поэтому лишен возможности достижения истинного удовольствия. «Наркотические вещества при этом выполняют функцию заменителей истинного удовольствия, то, что в пространстве лакановского текста определяется как «object-cause-of-desire» объективированная причина удовольствия, которая позволяет субъекту избежать проблематичной встречи с желанием Другого и поддерживает в нем иллюзию, что он способен достичь утраченного» ^[21]. Язык невротической и первертной личности наполнен жалобами, требованиями и просьбами об избавлении от страданий. Эти требования направлены к Другому.

Н. Багдасарова, А. Демильханова отмечают: «Несмотря на всю разницу в интерпретации, традиционный клинический и лакановский подходы объединяет предположение, что аддикция связана с неконтролируемой тягой к определенному виду удовольствия, причем это удовольствие в классических случаях интерпретируется через физиологические реакции. Это очевидно для зависимости от алкоголя и психоактивных веществ, но не менее верно и для зависимости от азартных игр, которая связана с физиологией мозга и функционированием отдельных нейромедиаторов (в частности, дофамина)» ^[3].

В исследовании А. Базан и С. Детанд приводятся данные, полученные американским психоаналитиком и нейропсихологом Говардом Шевриным, который убедительно доказал, что система SEEKING, предложенная Панксеппом (Panksepp), может выступать в качестве физиологического коррелята концепции влечения, описанной в работах З. Фрейда ^[18]. Так, в частности, Шеврин (Shevrin) указывает на определенное сходство между базовыми элементами системы SEEKING и структурами фрейдовского определения драйва и предлагает проиллюстрировать это с помощью простой таблицы (Таблица 1).

Система SEEKING была предложена Панксеппом для описания механизмов формирования «энергичного исследовательского и поискового поведения, на которое способно животное: например, стимулированные крысы возбужденно двигаются, энергично принюхиваются, время от времени останавливаясь, чтобы исследовать различные уголки и закоулки своего окружения», или иначе: «Желания и потребности в человеческой природе являются бесконечным потоком» ^[23]. Нейробиологические исследования позволили сделать предположение о том, что строение гормональных дофаминовых сетей может воплощать архитектуру концепции влечения З. Фрейда. В связи с этим накопление дофамина (DA) в структурах полосатого тела служит сигналом двигательного действия, чем больше дофамина, тем мощнее действие, общее снижение дофамина приводит к торможению действия ^[18]. Дофаминовые сети входят в общую структуру вентральной тегментальной области (VTA), сюда же входят и первичные ядра группы нейронных клеток (NAS), которые являются частью полосатого тела (базальных ганглиев); поэтому эта система называется NAS-DA ^[23].

Таблица 1. Параллельное сопоставление четырех элементов в системе «СИКИНГ» Панксеппа и четырех частей в концепции драйва Фрейда, предложенное Шеврином (2003) ^[23].

Table 1. Shevrin`s (2003) proposition of the parallels between the four parts of Panksepp`s SEEKING system and the four parts of Freud`s definition of the drive

Шеврин приводит следующее описание в параллельном сравнении моделей Панксеппа и Фрейда: «Нарушение регулируемой активности в модели Панксеппа лежит в основе специфических состояний потребностей, таких как голод, жажда и секс; таким образом, они соответствуют соматическому источнику влечения. Достижение возможной разрядки относится к удовлетворению, лежащего в основе состояния потребности, что соответствует цели фрейдовского влечения. Внешний стимул относится к объекту, обеспечивающему удовлетворение потребности, и выступает как наиболее изменчивый компонент структуры. Что касается четвертого компонента, «мощных состояния ожидания или предвкушения», они относятся к общей психической активации всего организма NAS-DA ^[23].

Обращаясь к лакановской категории «jouissance» и описанию тех нейрофизиологических механизмов, которые лежат в ее основе, Шеврин указывает: «чтобы понять разницу между удовлетворенностью/удовольствием и «jouissance» в физиологической модели, нужно представить себе две разные системы активности организма. Первая модель удовлетворенности/удовольствия формируется при завершенном действии, когда я получаю положительное подкрепление, это чистая эмоция или чистый аффект. Вторая модель активизируется через систему предварительных ожиданий или предвкушений, которые сами по сути элементы удовлетворения, но не удовольствие в привычном смысле слова». Что нам дает понимание наличия второй системы активации организма, когда он тратит энергию, но при этом не получает заключительного позитивного вознаграждения. Развивая эту идею, А. Базан и С. Детанд в своем исследовании отмечают: «Если рассматривать «jouissance» как эквивалент двигательной активации, то в той же степени оно выступает и эквивалентом напряжения. Действительно, намерение любого действия, будь то фактически выполненное действие или просто воображаемое, запоминаемое, подготовленное, предвосхищенное или даже предотвращенное, присутствует определенное увеличение мышечного напряжения». Нейрофизиологические исследования, проведенные Берридж и Крингельбах (Berridge and Kringelbach), показали, что «система активации поведения (NAS-DA) может запускаться автоматически на основе самостимулирования и без реального итогового положительного подкрепления. Что еще более поразительно, так это то, что это та же самая нейрофизиологическая система, NAS-DA, которая здесь рассматривается, может быть сформирована иным путем («искаженным способом или, например, путем самостимуляции), в результате которого легко формируется переизбыток активности организма вплоть до истощения и самоповреждения» ^[18]. Важным выводом выступает идея о том, что «один и тот же жизненно важный механизм, лежащий в основе управления и определения адекватных действий, также является механизмом, который легко формирует путь к патогенным эффектам» ^[18]. Мезолимбическая NAS-DA система является структурой, которая функционирует в постоянном неустойчивом равновесии между вознаграждением и тревогой, отражая хрупкую границу между удовольствием и болью, описанную для категории «jouissance».

Подводя итоги своему исследованию, А. Базан и С. Детанд приводят описание функционирования системы в психоаналитическом ключе: «Активация этой системы (...) иногда может действовать как бессознательный мотивационный процесс». Другими словами, наличие стимула может объяснить бессознательную репрезентацию, неосознанно вызывающую интенциональную готовность тела или двигательное напряжение – что, по нашему мнению, также является в высшей степени психоаналитической идеей. Сенсибилизированные пути, нейроадаптации в системе желания не просто расположены там, а активно формируют прошлый опыт, который обладает непрерывным потенциалом для побуждения к действию, то есть такому действию, которое «не подчиняется, идее постоянного продвижения вперед». В этой системе стимулов клиническая связь между потребностью и наслаждением довольно прямая: тогда как система желания активируется неявно, она может побуждать и направлять поведение без необходимости наличия у человека сознательных эмоций, желания или декларируемой цели ^[17]. Парадоксы такого рода относятся к целому ряду клинических видов поведения, которых люди упорно придерживаются, даже если они не являются ни приемлемыми, ни разумными, ни желательными, и даже если они являются негативными или разрушительными. Это отчетливо наблюдается в клиниках, где наркоманы продолжают употреблять наркотики, в то время как они «сообщают при этом, что они несчастны, их жизнь разрушена и что даже наркотик уже не так хорош». И что они сами не понимают причину своего собственного интенсивного компульсивного поведения. «Часто наркоман описывает свое поведение просто как чрезвычайно сильную тягу, которую невозможно отрицать» ^[18]. Таким образом, наслаждение в форме «jouissance» можно рассматривать как накопление напряжения в теле, побуждающее к действию, но постоянно балансирующее между вознаграждением и тревогой, и как отмечающую на уровне физиологии тела историю его памяти, так и возникающее из этой «энграммы» (записи) импульс или постоянный толчок к действию и повторению. При этом темезолимбическая NAS-DA система может выступать в качестве базовой физиологической архитектуры этого процесса.

Выводы

В нашей статье мы постарались осветить отдельные психоаналитические подходы к пониманию природы аддиктивного поведения, которые являются наиболее актуальными на сегодняшний день. Проведенный анализ показал, что наиболее глубокими и интересными являются исследования, выполненные на пересечении психоаналитического подхода с акцентом на теории привязанностей и нейробиологических данных, описывающих формирование нейробиологических и физиологических механизмов, лежащих в основе складывания зависимой модели поведения. Анализ языковых конструкций, предложенных в концепции Ж. Лакана, позволяет осветить специфику формирования аддиктивного влечения у разных типов личности (невротика, психотика и перверта) и проследить характер направленности импульсивных тенденций в процессе выстраивания взаимодействия с социальной средой.