Историческая информатика сегодня: «неоднозначное понимание»? (современные дискуссии)

Решение написать эти «заметки на полях» пришло спонтанно, при чтении книги трех авторов, опубликованной в конце 2021 г. издательским домом Высшей школы экономики ^[1] и посвященной историческим информационным системам. Книга содержит немало полезной информации, включая описание авторского опыта разработки таких систем. Однако уже в первой главе книги ряд оценок 35-летнего процесса активного использования историками информационных технологий вызывает желание поспорить с авторами. Два их тезиса послужили импульсом для написания данного текста, который совершенно не претендует на жанр рецензии (хотя в итоге он получился гораздо более объемным, чем казалось вначале). Вот первый из этих двух тезисов:

«Нельзя не признать, что историческая информатика не нашла достаточного и заслуженного признания в среде традиционных историков. На это обращали внимание исследователи уже в 1990-х и 2000-х годах; очевидно, это можно констатировать и на текущем этапе» ^{[1, с.19–20]}.

Эта оценка заслуживает комментария. Во-первых, авторы книги с 2000-х гг. состояли в сообществе, развивавшем с начала 1990-х гг. это междисциплинарное направление в России и странах ближнего зарубежья, они публиковались в периодических изданиях, журнале и сборниках статей – трудах регулярных конференций АИК (Ассоциации «История и компьютер», учрежденной в РФ в 1992 г. в целях развития исторической информатики). Во-вторых, как аргументируется такая радикальная оценка 30-летней работы большого научного сообщества? (Отметим, что состав ассоциации в течение этого периода обновлялся, но всегда превышал 100 человек, и сегодня тоже). Добавим, что эта оценка распространяется в 1-й главе книги на всё международное сообщество “History & Computing”. В книге авторы дают свою версию (не всегда верную) становления и развития исторической информатики, хотя об этом немало написано непосредственными участниками этого движения, стоявшими у его истоков (см., например, ^{[2],[3],[4],[5, с. 42–43]}).

Авторы приводят основной аргумент в пользу своей пессимистической оценки: «Так, в 1994 г. В. А. Спек отмечал: «...факт остается фактом: профессия по-прежнему разделена между небольшим меньшинством историков, которые используют компьютеры в качестве инструментов для анализа исторических данных, и подавляющим большинством, которые, хотя и могут использовать компьютер для набора текста, не думают о том, что он может стать методологическим активом» ^[6]. Что тут сказать? Видимо, ничего кроме цитаты из статьи 28-летней давности (1994 г.), принадлежащей нашему британскому коллеге, найти не удалось. При этом авторы книги пишут, что, «очевидно, это [отсутствие признания] можно констатировать и на текущем этапе». Откуда взялась эта «очевидность», читатели не узнают. Особенно с учетом того, что в последующие после 1994 г. годы в использовании историками ИКТ и методов анализа данных получены впечатляющие достижения.

* * *

Следует отметить, что авторы в своей трактовке ранней истории АНС (Association for History and Computing) не отразили важного аспекта атмосферы дискуссий, развернувшихся в этом международном научном сообществе в середине 1990-х гг. Эти дискуссии начались именно в том самом 1994 г., когда мы познакомились с упомянутым авторами Уильямом Спеком в г. Неймегене (Голландия), где состоялась IX Международная конференция AHC, в центре внимания которой было полемическое выступление Питера Доорна (Лейденский ун-т) на пленарном заседании. Тема его доклада была остродискуссионной: «Я и моя база данных: движение к концу направления “History & Computing?”». Официальными дискутантами были Дж. Веллинг (Гронингенский ун-т, Голландия) и автор этих строк. Мы перевели этот доклад на русский язык ^[7] и в январе 1995 г. организовали его обсуждение на расширенном заседании Совета АИК. Материалы этого круглого стола, в ходе которого выступили 13 членов АИК, были опубликованы в марте 1995 г. в очередном (13-м) выпуске Информационного бюллетеня Ассоциации «История и компьютер» ^[8].

Дискуссия «Я и моя база данных» обозначила важный этап в развитии процветавшего направления, который через 10 лет завершился кризисным периодом. Думается, эта дискуссия заслуживает внимания и сегодня, поскольку имеет прямое отношение к высказанному в обсуждаемой здесь книге тезису о том, что «историческая информатика не нашла достаточного и заслуженного признания в среде традиционных историков».

В начале своего доклада П. Доорн отметил, что HistoricalComputing (исторический компьютинг) преуспевает, «поскольку растет число историков, осознавших возможности технологического прогресса. Но, в то же самое время, мы все больше и больше ощущаем себя в интеллектуальном вакууме, потому что реальная история пишется за пределами нашего сообщества. Мы действуем как водовозы, обслуживая те сферы, где делается [историческая] наука, вместо того, чтобы быть впереди, и мы в долгу перед собой» ^{[7, c.50]}.

Основную часть доклада П. Доорн посвятил аналитическому обзору двух историографических блоков. Один из них охватывал публикации по различным темам из области исторической информатики. Здесь выявилось абсолютное доминирование статей, посвященных историческим базам данных – 36% всех статей относились к этой тематике. Чаще всего речь шла о том, как исследователь конструирует свою базу данных. Об этом в докладе говорилось весьма эмоционально: «Какие источники легли в основу исследования, с какими проблемами он [исследователь] столкнулся; насколько он был источнико-ориентирован, или наоборот. Какую программу использовал, как создавал структуру базы данных. 219 работ! Осознали? Какие неограниченные возможности для анализа созданы после ряда лет кропотливой работы по вводу данных: вы можете теперь наблюдать, упорядочивать, индексировать и даже считать, но об этом – потом, на следующей конференции» ^{[7, c. 50]} – потом, или никогда. «Нередко нам предлагают рассмотреть в деталях устройство базы данных, и я помню случаи, когда резюмировалось каждое самое незначительное поле вместе с его длиной и типом представляемой в нем информации. Вы еще не сбежали?» ^{[7, c. 55]}.

Развивая тему дефицита на конференциях AHC докладов с доминированием содержательной (исторической) аналитики, П. Доорн обратил внимание на тот факт, что в их программах не было отдельных секций по опыту применения статистических (аналитических) методов, за исключением Кёльнской конференции AHC, состоявшейся в 1988 г. В этой связи он отметил: «Мы можем надеяться на импульс в этой сфере со стороны России, которая стала первой ветвью AHC, организовавшей специальный семинар по статистическим методам и [статистическому] программному обеспечению в мае 1994 г. в Барнауле. Кстати, именно на этом семинаре я услышал, как оба президента Международной Ассоциации "History and Computing", уходящий и вступающий на должность, извинялись за то, что они ушли от статистики в сторону ... (Чего, как вы думаете?) ...точно (!): источнико-ориентированного компьютинга и создания баз данных». ^{[7, c. 56]}.

Эта же проблема была затронута П. Доорном и в связи с методами анализа исторических текстов: «Представляется, что центр внимания сдвигается от анализа содержания и попыток выявить контекст к проблемам структурирования текстов, их кодирования и маркировки с помощью SGML... И снова мы видим здесь растущее перенасыщение проблемами документации» ^{[7, c. 56]} и «падающим интересом к методам анализа содержания текста». ^{[7, c. 50, 62]}.

Отметим в скобках, что обсуждавшаяся П. Доорном опасность – чрезмерное внимание к обсуждению вопросов создания баз данных в ущерб содержательному анализу представленной в них информации – оказалась и в центре внимания выступления на пленарной дискуссии чл.-корр. РАН Л.В. Милова (МГУ) в ходе XI конференции AHC (МГУ, 1996 г.).

Второй блок историографического анализа в докладе П. Доорна имел целью оценить роль методов и технологий исторической информатики в развитии проблематики исторических исследований (на основе анализа содержания статей 26 ведущих исторических журналов). В той или иной мере использование компьютерных методов анализа было выявлено в 17% рассмотренных 403 статей. Примерно так можно было оценить распространение новых методов и технологий в публикациях историков первой половины 1990-х гг.

Эта невысокая оценка не вселяла оптимизма, и в выводах своего доклада П. Доорн еще раз отметил, что «чрезмерная переоценка того, что мы называем "источнико-ориентированный компьютинг" делает наше направление скучным» ^{[7, c. 62]}, что усилия сообщества «должны быть направлены на анализ исторических событий и явлений и получение результатов этих исследований». ^{[7, c. 64–65]}, что «существует настоятельная потребность в хороших публикациях в ведущих исторических журналах» ^{[7, c. 64]}.

Завершил свой доклад П. Доорн эмоциональным призывом: «Давайте прекратим споры о том, является ли пользовательский интерфейс Kleio дружественным или нет. Давайте откажемся от секций на наших конференциях, где рассуждают на тему: "Я и моя база данных" (примерно в таком ключе: "это – источник, это – программа, а это – тот способ, с помощью которого мне удалось эти данные засунуть в эту программу"). "History and Computing" – на перепутье. Это направление уже переросло стадию становления, эмансипации. Но что-то должно измениться, если мы хотим, чтобы наше поле деятельности воспринималось научной общественностью как серьезная вспомогательная наука» ^{[7, c. 65]}.

Не могу не провести здесь параллель с источниковедением, ставшим классической отраслью исторической науки в России. Существуют различные подходы к развитию этой важной компоненты профессии, к написанию источниковедческих работ (статей?) и монографий. В рамках источниковедческой школы Московского университета в течение нескольких десятилетий развивается подход, не ограничивающийся всесторонней характеристикой и критикой источника, но включающий также и оценку его информационного потенциала в ходе конкретно-исторических исследований, основанных на использовании анализируемого источника. В этом контексте развивалась в течение 30 лет и историческая информатика, вводя в практику исторических исследований новые историко–ориентированные информационные ресурсы, методы и технологии их анализа и проводя их апробацию в исследовательских проектах, нацеленных на приращение знания в тех или иных областях исторической науки (прежде всего – в исторической демографии, экономической, социальной и политической истории, в историко-культурных исследованиях и др.).

* * *

Доклад П. Доорна сделал эксплицитным наметившийся к середине 90-х гг. раскол в сообществе AHC: одно его «крыло» рассматривало в качестве основной задачи развитие источнико-ориентированного подхода, разметки текстов и подготовки их электронных изданий, в то время как второе крыло считало приоритетной задачей расширение сферы применения новых методов и технологий в исследованиях «традиционных» историков, инициирование исследовательских проектов, нацеленных на получение значимых содержательных результатов, которые могут быть опубликованы в ведущих исторических журналах, и представлены на конференциях профессиональных исторических сообществ. Преодолеть этот раскол к началу XXI в. не удалось (здесь сыграли свою роль и субъективные факторы); представители второго крыла AHC не были удовлетворены обсуждениями в жанре «Я и мой цифровой ресурс» (очевидная трансформация названия доклада П. Доорна на новом этапе), научная молодежь не находила ожидаемой интеллектуальной атмосферы, в результате лидеры этого крыла AHC стали уходить в другие профессиональные сообщества – в соответствии с интересующей их исторической проблематикой. В 2005 г. в Амстердаме состоялась последняя (16-я) международная конференция AHC, к этому времени прекратили существование и все полтора десятка национальных ветвей AHC. Кроме одной.

Речь идет, конечно, о российской межрегиональной ассоциации «История и компьютер» (АИК), объединявшей также специалистов в области исторической информатики из стран ближнего зарубежья, которая с середины 90-х гг. стала одной из трех наиболее активных и представительных национальных ассоциаций (ветвей) AHC. К началу 2000-х гг. АИК провела 9 больших ежегодных конференций (сравнимых по масштабу с международными конференциями АНС), опубликовала 30 выпусков периодического издания «Информационный бюллетень ассоциации “История и компьютер”», более 15 сборников статей. Публикационная активность АИК не снижалась и в XXI в., более того, с 2012 г. ежеквартально выходит ВАКовский журнал «Историческая информатика» (он включен и в список журналов, публикации в которых принимаются диссоветами МГУ); только за последние 5 лет журнал опубликовал 200 статей, большинство из них направлены на приращение нового знания в различных областях исторической науки. Мы не знаем подобной публикационной активности в зарубежных профильных сообществах.

Почему именно в России историческая информатика не только выжила, но и стала более активным и востребованным междисциплинарным направлением? Главная причина заключается в том, что после памятного круглого стола по дискуссионному докладу П. Доорна (1995 г.) Совет АИК пришел к сбалансированной модели развития направления, сочетавшей «ресурную» составляющую исторической информатики с аналитической, нацеленной на получение значимых содержательных результатов (и с акцентом на вторую составляющую). Поэтому уже в 1996 г. программа XI международной конференции AHC (“Data Modelling, Modelling History”), проходившей в 1996 г. в МГУ и собравшей более 150 участников из 22-х стран Европы, Америки и Азии, включала большое количество секций аналитического направления, на которых обсуждались новые содержательные результаты в исторической демографии, социальной и экономической истории; на этих секциях было представлено больше докладов, чем на секциях «ресурсного» направления. Например, на секции по компьютерному моделированию в экономической истории выступали европейские и американские ученые с мировым именем (Р. Аллен, Х. Хантер, Я. Ширмер, Д. Филд, Й. Батен и др.), предложившие к обсуждению прорывные результаты работ по экономической истории России. Этот курс мы проводили далее в течение 25 лет (и проводим в настоящее время). На конференциях АИК, в ее периодических изданиях значительное место занимают работы, в которых с использованием аналитических методов достигнуты новые содержательные результаты в тех или иных областях современной исторической науки. Это дает основу для предметных дискуссий, способствует поддержанию достаточно высокого интеллектуального уровня научного сообщества АИК. Но главное – это демонстрирует профессиональному сообществу историков те исследовательские возможности, которые создаются при использовании инновационных подходов и методов, стимулирует к более широкому их применению в исследовательских проектах.

Последовательная деятельность по развитию российской исторической информатики должна включать и подготовку специалистов в этой области. Центром такой работы в течение последних двух десятилетий является исторический факультет МГУ, где 18 лет назад была открыта кафедра исторической информатики, на которой проводится системная подготовка историков по профилю «Историческая информатика». Выпускные работы бакалавра и магистра на кафедре являются оригинальными историческими исследованиями, в котором новые содержательные результаты должны быть получены обязательно с применением методов науки о данных и/или цифровых технологий. За 10 лет кафедра выпустила более 100 бакалавров и магистров – историков, обладающих продвинутыми компетенциями, позволяющими им работать в современной цифровой среде исторической науки и образования, а также в смежных областях. Добавлю, что за эти годы 9 аспирантов кафедры защитили кандидатские диссертации по специальности «Источниковедение, историография и методы исторического исследования» (воспользуюсь случаем, чтобы еще раз вспомнить добрым словом акад. И. Д. Ковальченко, которому удалось еще в 1980-х гг. ввести в профиль этой ВАКовской специальности указанную третью компоненту). Из 11-ти преподавателей кафедры 9 защитили кандидатские и/или докторские диссертации по истории, используя методы и технологии исторической информатики. На истфаке МГУ кафедра рассматривается как значимое подразделение, выполняющее свою роль в исследовательской и образовательной структуре большого факультета.

Существенно, что результаты научных проектов, ведущихся на кафедре, имеют прямой выход в учебный процесс, демонстрируя эффективность изучаемых методов и технологий в конкретно-исторических исследованиях.

* * *

Вернемся теперь к рассматриваемому тезису авторов книги об исторических информационных системах: «историческая информатика не нашла достаточного и заслуженного признания в среде традиционных историков» и на текущем этапе. Вполне очевидно, что авторы ассоциируют себя не с исторической информатикой, а с цифровой историей. Зададимся вопросом: чего достигла в России цифровая история за рамками 30-летней деятельности ассоциации «История и компьютер», развивающей историческую информатику? Думается, что сегодня можно говорить о вкладе цифровой истории в развитие публичной истории, цифровых медиа, обобщения опыта виртуальных музеев (хотя во всех случаях этот вклад весьма скромен). Цифровая история, как многократно отмечалось авторами книги, является частью Digital Humanities, и это естественно. Историческая информатика, как заявлялось в наших работах с самого начала, является частью исторической науки. И это не слова: так, руководство исторического факультета МГУ и руководство университета в 2004 г. приняли решение об открытии кафедры исторической информатики, создали штатное расписание, решили соответствующие организационные вопросы, поставили перед новой кафедрой задачи развития междисциплинарного направления, обозначив тем самым серьезное отношение к нему. Но, видимо, не учли, что оно «не нашло признания в среде традиционных историков»?

Кстати, зонтичная структура Digital Humanities представляется вполне работающей. Под этим «зонтиком» есть место для всех, кто занимается применением или разработкой цифровых технологий, инструментов, например, в истории. Так, в программе II Европейской конференции Digital Humanities (EADH), состоявшейся в Красноярске в сентябре 2021 г., можно было увидеть немало докладов членов АИК, и это положительный опыт: на красноярской конференции историков было заметно больше, чем на I конференции EADH (Ирландия, 2018 г.). Впечатлила забота руководства EADH, международного программного комитета конференции об уровне докладов, отобранных для включения в программу: каждая заявка с тезисами получала 3-4 рецензии со стороны опытных профильных экспертов (по системе double blind), спорные оценки были предметом непредвзятого обсуждения членов программного комитета (которые не знали, кто является автором тезисов и их рецензентами). Ни разу ранее не видел такой тщательной экспертизы заявок на участие в конференции.

И еще о «непризнании». Не хотелось бы расширять дискуссию об этом тезисе, ограничусь одним частным вопросом: интересовались ли авторы книги, где публикуются и выступают с докладами хотя бы сотрудники кафедры исторической информатики МГУ? Думаю, вряд ли. Однако, сделать это легко, заглянув в нашу открытую университетскую систему «Истина», которая содержит полные и детальные сведения о научной работе каждого сотрудника МГУ. Там можно составить длинный список статей моих коллег по кафедре, опубликованных в авторитетных исторических журналах, и их книг по исторической тематике, изданных в лучших российских научных издательствах (часть из них переведена и опубликована за рубежом). Подчеркну: речь идет о публикациях, в которых получено существенное приращение исторического знания в социальной и экономической истории, исторической демографии (а теперь – и в области сохранения и исследования историко-культурного наследия) на базе использования апробированных нами современных методов и технологий. Этот список можно существенно расширить, добавив десятки и сотни подобных публикаций членов АИК, работающих в других организациях. То же относится и к сотням докладов, сделанным за последние 10-20 лет сотрудниками кафедры исторической информатики и коллегами по АИК на крупных конференциях, организованных «традиционными» (т.е. профессиональными) историками. Это наш приоритет – публиковаться и представлять доклады в профессиональном историческом сообществе. Нередки случаи, когда нас приглашают выступить с докладами на таких конференциях или принять участие в тематическом выпуске рейтингового общеисторического журнала. Так, в марте нынешнего года выйдет тематический номер такого журнала (с рейтингом Q1), в котором больше половины статей написаны членами АИК (по теме неравенства в России ХХ века).

И уж совсем странно, что авторы книги не в курсе настоящего прорыва в исторической демографии, полученного в 1990–2000-х гг. в работах сообщества AHC, включая АИК (см., например, ^[9],[10]). Сегодня развитие исторической демографии не мыслится без использования баз данных, датасетов, компьютеризованных методов их обработки и анализа. Об остальных областях исторического знания не буду развивать аргументацию, достаточно и сказанного.

Не ставлю здесь вопроса о том, как обстоит дело с «непризнанием» у российских цифровых историков. Впрочем, в этой связи вспоминается выступление одного из авторов рассматриваемой книги на площадке Яндекса три года назад, когда было сказано, что «наши доклады сложно воспринимаются в среде традиционных историков», что «историки – самая консервативная часть гуманитарного сообщества» (см. видео в сети).

Продолжая тему, отмечу, что деятельность АИК развивает определенные традиции отечественной школы квантитативной истории, для которой приоритетным аспектом была ее «встроенность» в актуальную проблематику исторической науки. Эта школа имела свое лицо. Так, проф. К. Ярауш (США), сопредседатель Международной Комиссии по применению количественных методов в исторических исследованиях (INTERQUANT), отмечал в середине 1980-х гг., что "различия между подходами, развиваемыми национальными школами квантитативной истории, оказываются, вопреки ожиданиям, на удивление существенными. Можно даже говорить о соревновании между американской, французской и российской парадигмами" ^{[11, p.17]}. Редактор изданной в США книги о советской квантитативной истории проф. Д. К. Роуни, сравнивая советскую школу квантификации с американской, подчеркивал, что советские историки-квантификаторы, в отличие от своих американских коллег, не находятся в позиции обороняющихся, их работы не вызвали того вала критики со стороны историков – ”традиционалистов”, с которым столкнулись (на раннем этапе) их американские коллеги ^{[12, p.25]}.

Но авторы рассматриваемой книги стараются вообще не замечать полустолетний путь развития отечественной квантитативной истории и исторической информатики. Вроде как бы не было десятка томов, изданных в 1970-х – начале 1990-х гг. под эгидой Комиссии АН СССР по применению математических методов и ЭВМ в исторических исследованиях (под ред. И. Д. Ковальченко и его коллег), как и полутора десятков томов, изданных АИК в последующие три десятилетия. Само собой, нет места в книге и для упоминания значения нескольких сотен статей, опубликованных за 10 лет в журнале «Историческая информатика» - видимо, для того, чтобы не подорвать свой тезис «о непризнании». А ведь во многих работах из этого массива публикаций представлены итоги исследовательских проектов, оказавших заметное влияние на развитие ряда областей исторической науки. Я уж не говорю о значении классической монографии И. Д. Ковальченко и Л. В. Милова о формировании всероссийского аграрного рынка в XVIII – начале XX вв. ^[13], опубликованной в 1974 г. и оказавшей большое влияние на развитие исследований по аграрной истории России. Возможно, авторы рассматриваемой книги не знают об этом известном исследовании, основанном на статистическом анализе сотен длинных временных рядов? Но тогда оправдано ли делать столь некомпетентные утверждения?

Характерно в этом контексте, что авторы в поисках свидетельств «непризнания» квантитативной истории и исторической информатики (и в российской, и в мировой исторической науке) выходят на публикации, отражающие острые дискуссии именно раннего периода становления этих междисциплинарных направлений. Так, они обращаются к статье У. Томаса (William G. Thomas, III, Assistant Professor of History and Director of the Virginia Center for Digital History at the University of Virginia), который весьма односторонне оценивает эти процессы ^[14]. Авторы книги пишут: «Достаточно подробный обзор противостояния традиционных историков и тех, кто использовал количественные методы и технологии, приведен в статье У. Дж. Томаса “Вычисления и историческое воображение”» ^{[1, с. 20]}. Однако этот период дискуссий завершился признанием основного направления квантитативной истории, клиометрики на высшем международном уровне – присуждением Нобелевской премии основоположнику этого направления, Р. Фогелю за достижения в области «новой экономической истории», полученные с помощью нетривиальных статистических моделей. Сегодня ведущие международные журналы по экономической истории (их пять) принадлежат клиометрическому направлению, именно у них самые высокие рейтинги (Q1) в международных журнальных базах.

При желании авторы книги могли бы процитировать другой фрагмент той же статьи У. Томаса: «В 1998 году Джойс Эпплби в своем президентском обращении к Американской исторической ассоциации отметила, что социальные историки - квантификаторы оказали «немедленное, существенное, концептуальное и идеологическое влияние» на профессию. Эпплби считала их ответственными за важный сдвиг в практике исторических исследований от необъяснимых к «эксплицитным» предположениям о методологии исследования и от описательного к аналитическому нарративу» ^{[14, с. 60]}. Вряд ли эта оценка президента Американской исторической ассоциации подтверждает обсуждаемый тезис о «непризнании».

* * *

Теперь обратимся ко второму тезису авторов книги, вызывающему вопросы:

«Во многом область исследований и разработок, ранее (выделено мною – ЛБ) относившихся к исторической информатике, сейчас рассматривается в русле цифровой истории (Digital History), а также цифровой гуманитаристики (Digital Humanities) как зонтичного термина (umbrella term), объединяющего использование информационных технологий во всех гуманитарных науках. В русскоязычной литературе термин «историческая информатика» используется и сейчас, что связано с активной деятельностью Ассоциации «История и компьютер» и кафедры исторической информатики МГУ им. М.В. Ломоносова» ^{[1, с. 18–19]}.

В этом тезисе авторы книги используют слово «ранее», упраздняя для себя активно работающее научное направление и рассматривая его теперь как «цифровую историю». Именно это предложение продвигается уже в течение ряда лет небольшой группой членов АИК, представленной здесь авторами книги. Они отмечают «эволюцию направления, определяемого за рубежом понятием “Historical Information Science”, а в России — “историческая информатика”», что привело «к неоднозначному пониманию в нашей стране соотношения этого и других терминов». ^{[1, с. 19]}. Отмечая «практическую значимость и неоднократно описанные в научной литературе перспективы», авторы книги подчеркивают, что «в настоящее время термин “Historical Information Science” практически не используется в англоязычной литературе» ^{[1, с. 18]}.

Здесь главное – это ориентация на «англоязычную литературу». Авторы рассматриваемой книги (двое из них пришли «под зонтик» исторической информатики в середине 2000-х гг.), были свидетелями процесса завершения деятельности АНС и ее национальных ассоциаций. После XVI конференции AHC (Амстердам, 2005 г.) не проводилось сколько-нибудь заметных европейских конференций, объединяющих историков, применяющих информационные/цифровые технологии и методы науки о данных, не издается профильный академический журнал для историков, индексируемый в международных журнальных базах. Да, цифровые историки имеют площадку для выступлений под «зонтиком» Digital Humanities, но их количество невелико – в условиях очевидного доминирования представителей филологических наук. Это же относится и к журналам полидисциплинарного направления Digital Humanities, где большинство публикаций принадлежит лингвистам; в принципе это объяснимо.

В то же время после 2005 г. в России усилиями АИК проведено 8 крупных международных биеннале-конференций, их труды опубликованы в регулярных изданиях АИК (программа каждый раз включала от 124 до 148 докладов); лучшие доклады публиковались и в журнале «Историческая информатика». Участники конференций представляли 5-7 стран ближнего (и не только) зарубежья, а на пленарных заседаниях выступали известные ученые из Великобритании, Германии, Голландии, Норвегии, Италии, Австралии.

Итак, активная научная жизнь в течение кризисного десятилетия продолжалась именно в России, где сохранилось и развивалось профильное сообщество, национальная ассоциация. Но увы, следуя «англоязычной литературе» настоящего времени, надо, как предлагается в книге, отказаться от этой успешной модели развития исторической информатики и стать самым большим национальным сообществом цифровых историков.

Интересно, что при этом авторы книги неоднократно указывали в своих профилях и историческую информатику, и цифровую историю. В информации об авторах (в завершающем разделе книги) двое авторов указывают именно историческую информатику в качестве одной из областей своей профессиональной деятельности (не упоминая при этом цифровую историю).

По сути, второй обсуждаемый тезис авторов книги выводит на вопрос об особенностях национальных школ, развивавшихся в течение 20 лет, начиная с середины 1980-х гг., в рамках направления «History and Computing». Напомним, что на разных языках это направление называлось по-разному: «l’Histoire et l’Informatique» (франц.), «Historia e Informatica» (исп.), «Geschichte und Informatik» и «Historische Fachinformatik» (нем.), «Geschiedenis en Informatica» и «Historische informatiekunde» (голл.), «История и компьютер» и «Историческая информатика» – на русском и т. д. При этом американская ассоциация «History and Computing» рассматривала в качестве своего приоритета применение ИКТ в обучении студентов-историков, скандинавская «ветвь» уделяла больше внимания архивам МЧД, и т. д. Российская «ветвь» (АИК) имела выраженную специфику – ориентацию на аналитическую компоненту исторической информатики (хотя и не в ущерб «ресурсной»).

Эта специфика и сегодня заметно отличает российскую модель исторической информатики от возникших вариантов цифровой истории, ориентированных преимущественно на обеспечение вспомогательных, «инфраструктурных», презентационных функций, которые адекватно, на мой взгляд, отражены в англоязычной википедии: «Digital history outputs include: digital archives, online presentations, data visualizations, interactive maps, time-lines, audio files, and virtual worlds to make history more accessible to the user» (https://en.wikipedia.org/wiki/Digital_history). Цифровая история расширяет свое поле деятельности, о чем можно судить и по ряду региональных конференций, проводящихся в последние годы в ряде европейских стран, но историческая информатика сохраняет свою специфику в этом спектре. Думается, что этим она и интересна, «лица необщим выраженьем». Рискну добавить, что будущее термина «цифровая история» прогнозировать нелегко (об этом каждый из нас слышал не раз – постепенно всё вокруг становится цифровым, и через несколько лет, возможно, все историки будут «цифровыми»).

Возвратимся к упомянутому выше термину, введенному еще в далеком 1993 г. Манфредом Таллером, президентом АНС в первой половине 1990-х гг., для нашей междисциплинарной области: Historical Information Science – историческая информационная наука, или наука об исторической информации ^[15],[16]. Это название оказалось вполне приемлемым для российского профессионального сообщества, в котором информационный подход в источниковедении и проблема оценки информационного потенциала источника в конкретно-исторических исследованиях широко обсуждалась в те годы (и остается актуальной сегодня). Вначале это предложение не получило распространения, но во второй половине 1990-х гг. его начал активно поддерживать Л. МакКранк, известный американский специалист в области информатизации архивной и библиотечной сферы, который стал участником конференций АНС; (авторы книги почему-то называют его МакКрэнком – может быть теперь надо называть Пола МакКартни – Полом МакКэртни?). В 2002 г. он опубликовал в США фундаментальную монографию «Historical Information Science. An Emerging Unidiscipline» (более 1000 стр. текста), в которой дает подробный анализ «возникающего» направления с характеристикой особенностей национальных школ, уделяя внимание российской школе и отмечая результаты, достигнутые в лаборатории исторической информатики МГУ (в частности, в использовании теории нечетких множеств в исторической кластеризации, а также методов синергетики в задачах моделирования нелинейной исторической динамики) ^{[17, c. 51–58, 359, 585]}.

Новый подъем интереса к концепциям Historical Information Science возник в 2004 г. В феврале этого года мне довелось принять участие ^[18] в обсуждении первой версии обобщающего труда трех лидеров голландской ветви АНС: Boonstra O., Breure L., Doorn P. (Past, Present and Future of Historical Information Science), вышедшего в свет в конце 2004 г. ^[19]. Historical Information Science определяется ими как научная дисциплина, которая занимается специфическими проблемами информации исторических источников, ее обработки, анализа и презентации в историческом исследовании; авторы дали всестороннюю методологическую характеристику обновленного направления. Эта фундаментальная работа была обсуждена на IX конференции АИК, основные ее положения были приняты во внимание в ходе дальнейшей деятельности ассоциации, они являются актуальными и сегодня.

В том же 2004-м году, в процессе учреждения нашей профильной кафедры на истфаке МГУ, мы советовались с Манфредом Таллером о вариантах ее названия в международном контексте. Его совет был – Department for Historical Information Science (на русском – «кафедра исторической информатики»).

В те годы (и в последующие) в МГУ сформировались несколько кафедр на стыке ряда естественных и гуманитарных наук с информатикой: это кафедры экономической информатики, картографии и геоинформатики, агроинформатики, кафедра лингвистики и информационных технологий, лаборатория правовой информатики и кибернетики. В 2002 г. в МГУ был учрежден факультет биоинженерии и биоинформатики. Эти названия не изменялись в течение этих 20 лет; более того, в целом ряде вузов возникли очень востребованные кафедры бизнес-информатики. А вот об открытии кафедр цифровой филологии или цифровой истории я не слышал, так же, как не слышал и призывов уйти, например, от компьютерной лингвистики к цифровой. Видимо, такие призывы могут относиться только к историкам.

В этом контексте обратим внимание на оценку А.Б. Антопольского, данную им в монографии, опубликованной в 2020 г.: «Большое значение имеет появление специальных научных и научно-практических дисциплин, основным содержанием которых становится формирование и использование цифровых научных ресурсов. Примерами могут служить биоинформатика, геоинформатика, историческая информатика, компьютерная лингвистика, цифровая гуманитаристика и др.» ^{[20, c. 47]}. Еще одно наблюдение: в опубликованной в 2017 г. хрестоматии по цифровым гуманитарным наукам (переведена с английского на русский) сочетание «гуманитарная информатика» встречается сотни раз, а «цифровая история» – ни разу. ^[21]. Возможно, это особенности перевода, но редакторами перевода были специалисты из области цифровых гуманитарных наук.

Немного о неточностях. К сожалению, авторам книги не удалось избежать досадных неточностей, касающихся истории российской исторической информатики. Вот некоторые из них, связанные в той или мере с рассмотренными двумя тезисами:

1. На с.28 указано, что «в отечественной исторической информатике уже в середине 1990-х гг. разрабатывались классификации баз данных, в основание которых были положены тип данных и характер источников (нарративные, статистические, формулярные) [Аханчи, 1994; Аханчи, 1995]». Трудно поверить, что авторы не знают об известной книге И. М. Гарсковой «Базы и банки данных в исторических исследованиях» ^[22], вышедшей в начале 1994 г. при поддержке Манфреда Таллера. В этой книге есть глава 5 («Особенности создания баз данных на материале исторических источников»), в которой на 24-х страницах дается обоснование предложенной в книге классификации. Парвин Аханчи в те годы проходила стажировку в нашей лаборатории МГУ, была ученицей И.М. Гарсковой и опубликовала свои тезисы (1¼ стр.) в Информационном бюллетене АИК №10, со ссылкой на монографию своего учителя.

2. Рассматривая термин Historical Information Science, авторы указывают, что он «приходит на смену использовавшемуся ранее понятию «история и вычисления» (History and Computing), введенному по названию одноименного журнала» ^{[1, с.18]}. За 30 лет существования направления такой странный вариант названия никогда не употреблялся в профессиональной среде; и, конечно, журнал «History and Computing» был учрежден в 1989 г., три года спустя после учреждения одноименной международной ассоциации АНС, как ее печатный орган. Кстати, на с.19 читаем, что этот журнал прекратил свое существование в 2010 г., что не соответствует действительности: на самом деле это произошло восемью годами раньше, а в 2010 г. завершился выпуск журнала Journal of the Association for History and Computing, поддержка которого осуществлялась Американской ассоциацией «History and Computing» (AAHC).

3. Еще один вопрос касается термина «историко-ориентированные информационные системы», ключевого понятия в тексте рассматриваемой книги. Авторы указывают, что это понятие и соответствующее определение были впервые предложены ими в статье, опубликованной в 2010 г. в журнале «Власть» ^[23]. Мне уже приходилось отмечать, что эту терминологию мы ввели несколькими годами раньше. В ходе выполнения в 1999–2002 гг. комплексного российско-голландского исследовательского проекта по социальной истории России ХХ в. нашей кафедрой исторической информатики были разработаны базы данных источнико-ориентированного и проблемно-ориентированного типов, которые стали важной компонентой созданного нами масштабного тематического ресурса. Обобщая эти два «классических» для исторической информатики типа ресурсов, и отталкиваясь от введенной в упомянутой работе Л. Брёре, О. Боонстра и П. Доорна классификации задач Historical Information Science, в наших докладах на семинарах и конференциях АИК, а также в публикациях 2004–2006 гг. по результатам этого проекта было впервые введено понятие историко-ориентированных ресурсов и историко-ориентированных систем, был предложен подход к систематизации и классификации совокупности историко-ориентированных ресурсов, разработан набор источниковедческих критериев, которым должен удовлетворять определенный класс историко-ориентированных тематических сайтов (ИОТС) ^{[18],[24],[25],[26],[27]}. Там же предлагался и функционал историко-ориентированного программно-алгоритмического обеспечения, имеющего целью создание и сопровождение ИОТС. В рассматриваемой книге авторы переопределяют введенное ранее нами понятие; так бывает в науке, но всё же надо было бы сослаться на вышедшие ранее работы.

4. Предпринятую авторами попытку трактовать практически все виды историко-ориентированных ресурсов в качестве разновидностей информационных систем трудно считать продуктивной, так же, как и причисление к ним, например, 3D-реконструкций объектов культурного наследия ^{[1, c. 130]}.

* * *

Подведем некоторые итоги.

Можно ожидать, что обсужденные в этих заметках тезисы завершат затянувшуюся дискуссию о соотношении исторической информатики и цифровой истории. Очевидно, что переименование любой научной области со сложившимися методологическими подходами, критериями научности/академичности результатов, традициями коммуникаций в научном сообществе и в то же время - способностью обновляться, воспринимать инновации – в принципе возможно, но для этого нужны сильные объективные изменения в самой структуре научной области, новые крупные результаты, пересмотр базовых гносеологических установок. Пока мы не видим таких конструктивных изменений, ведущих к предлагаемому переименованию активно работающего направления. Из сказанного выше можно сделать вывод, что на обозримую перспективу российский ландшафт рассматриваемой области применения информационных/цифровых технологий и методов науки о данных (Data Science) в истории будет включать сосуществование двух направлений – исторической информатики и цифровой истории, весьма различающихся по ряду критериев. Последней предстоит, видимо, пройти период институционализации, формирования профессионального сообщества, обоснования своей эффективности и востребованности.

В конечном итоге определяющее значение имеет успешное развитие в России рассматриваемой приоритетной научно-практической деятельности, связанной с использованием в исторических исследованиях информационных/цифровых технологий и методов анализа данных, поддержание того достойного уровня, которого она достигла за три десятилетия.

Думается, что достижению этой цели будет способствовать следование некоторым принципам, сформулированным известным российским социологом В. С. Вахштайном (см. Приложение).

Приложение

Фрагмент из статьи В.С. Вахштайна, декана факультета социальных наук МВШСЭН, заведующего кафедрой теоретической социологии и эпистемологии и декана философско-социологического факультета РАНХиГС, руководителя Международного центра современной социологической теории МВШСЭН ^{[28, с.8]}.

«Исследователь живет в ситуации множественных обязательств (multiple commitments).

Первое его обязательство – перед собственной дисциплиной. Именно она диктует нам критерии релевантности, осмысленности и достоверности. То, что важно для социолога, неинтересно для юриста. Выбирая дисциплину, мы выбираем язык, на котором будем говорить о мире. С этого момента все остальные языки для нас становятся либо объектом изучения, либо ресурсной базой.

Второе обязательство – перед коллегами. Каким-то дисциплинам повезло больше, и в них есть мыслящие, работающие и коммуницирующие научные сообщества, которые могут выступать своего рода «сертифицирующей инстанцией». Каким-то – повезло меньше, и в них исследователям приходится самим находить коллег, мнение которых имеет значение, собирая свой собственный аутичный «незримый колледж» и непризнанную «республику ученых».

Третье обязательство – перед объектом изучения. Оно отличает лишь некоторую группу социальных наук. Физик не несет ответственности перед элементарными частицами. Равно как и лингвист – перед системой падежей в эстонском языке. Но психологи и социологи (впрочем, далеко не все) традиционно приносят присягу своим объектам исследования. Хотя это лишь третий по счету «комитмент», его не стоит сбрасывать со счетов. История науки пестрит примерами того, как «лояльность объекту» пересиливала лояльность дисциплине и коллегам».