Мифологизация и рационализация образа знаменитой царицы Македонии

Современная историография, описывая жизнь и деятельность матери Александра Македонского, передает стереотип, сложившийся еще в древности и переживший многие эпохи. За Олимпиадой закрепился образ безжалостной, мстительной женщины, жаждавшей власти и упивавшейся ею. Трудность изучения этой фигуры македонской истории связана не только с особенностями источниковой базы, но и с противоречивостью натуры этой женщины. В наши дни сложно объяснить некоторые поступки Олимпиады, если даже люди, знавшие ее лично, не всегда понимали ее действия. Чем больше времени отделяет современного автора от времени жизни царицы, тем труднее разобраться, где присутствует пристрастное отношение к ней источников, а где – объективная реальность. Миф и мифотворчество оказывали сильное влияние на писателей древности, ведь любая значимая историческая фигура со временем обрастаем легендами и преданиями ^{[1, с. 39]}. И степень недоразумений с годами лишь увеличивалась, поскольку неординарная личность продолжала мифологизироваться после смерти. С другой стороны, древние авторы, писавшие о ней, пытались рационализировать имевшуюся информацию, что приводило к новым искажениям ее образа.

Следует отметить, что античные историки не посвятили этой женщине отдельного произведения, как правило, сведения о ней содержится в произведениях, посвященных ее сыну – Александру Македонскому. Плутарх в «Сравнительных жизнеописаниях» приводит много материала о детстве великого полководца и о роли Олимпиады, а говоря о деятельности Александра, упоминает оказываемое влияние царицы, описывает также и некоторые её самостоятельные поступки. У этого же автора есть интересная работа – «О том, что пифия более не прорицает стихами». В ней содержатся сведения обо всех именах Олимпиады Эпирской.

Важным источником является и произведение Юстина. Хотя автор, излагая данные о Филиппе II или об Александре, приводит сведения о царице, но недостатком данного произведения является явно негативное отношение к македонской монархии. Диодор Сицилийский в «Исторической библиотеке» уделил много места Восточному походу и борьбе между приемниками Александра, в которой принимала участие и Олимпиада Эпирская, но, к сожалению, книги, посвященные периоду после смерти царя, сохранились довольно фрагментарно. Диодор, в сущности, является самым важным источником, наименее враждебно настроенным к царице ^{[2, p. 125–127]}, версия Юстина непоследовательна, он слишком увлекается драматичными сценами и необычным поведением героев ^{[2, p. 128–129]}. Упоминают царицу и Квинт Курций Руф в своей «Истории Александра Македонского», и Арриан в «Анабасисе Александра», но авторов больше интересовала военная история, а не личность Олимпиады. Кроме того, все источники объединяет гендерная предвзятость. Ведь поведение Олимпиады не укладывалось в сложившийся в Греции и Риме стереотип восприятия женщины. Роль женщины должна была сводиться к рождению и воспитанию наследников, политика была уделом исключительно мужчин. Все, что выходило за рамки общественных представлений, давало почву слухам, а со временем способствовало складыванию мифологического образа.

В связи с этим обстоятельством Э. Кэрни предлагает, совершенно обоснованно на наш взгляд, следующий подход к содержащейся в источниках информации: доверие могут вызывать лишь документальные свидетельства (сохранившиеся надписи, декреты и т.п.), утверждения противников Македонии, вроде Демосфена, имеют гораздо меньшее значение, а самыми сомнительными данными располагают произведения анекдотического характера ^{[2, p. 3]}. В целом, можно отметить, что в источниках нет ни одной объективной характеристики Олимпиады, и ни один источник нельзя считать надежным для оценки ее карьеры и политики.

Литература, посвященная Олимпиаде, довольно скудна, современные исследователи редко обращались к изучению роли македонских цариц. Как правило, здесь мы имеем тот же подход, что и в источниках, авторы ограничивались краткими упоминаниями о матери Александра в трудах, посвященных ее великому сыну ^{[3, 4, 5, 6, 7, 8, 9]}. Ситуацию изменила монография Элизабет Доннелли Кэрни ^[2]. В данном исследовании историк осветила основные вопросы биографии царицы: происхождение, брак, её политическую роль в Эпире и Македонии как при Александре, так и после его смерти, рассмотрела истоки негативной оценки личности и деятельности Олимпиады Эпирской в трудах античных авторов. Сравнительный анализ ее деяний и роль других женщин македонского дома позволили сделать вывод о субъективности оценок древних авторов и о негативном отношении греческого общества к женщинам, активно ведущим дела на политической арене ^{[10, 11, 12, 13, 14, 15, 16]}.

Целью данного исследования является рассмотрение некоторых известных фактов из жизни Олимпиады в мифологическом контексте и выделение характерных особенностей, которые повлияли на сложившийся в историографии образ этой знаменитой царицы.

Доминированию мифа в жизни людей способствовал тот факт, что миф тесно связан с фигурами героев, а герой придавал жизни устойчивость, творил реальность вместо хаотического состояния ^{[17, c. 84]}. Конечно, таким героем в древности стал Александр Македонский. Однако личности, соприкасавшиеся с ним и попадавшие в сферу действия мифа о знаменитом завоевателе, также наделялись мифологические чертами. В силу этого обстоятельства, можно предположить, что сохранившийся в литературе образ Олимпиады, вполне вероятно, весьма далек от действительности.

Согласно мифологической традиции пространство, в котором существует герой, делится на свой мир и иной. Центром мира для Олимпиады была Македония, иной мир связан со смертью, с мертвецами, с преодолением серьезных трудностей и выходом «за границы» профанного мира. Иномирность героя должна проявляться в облике и связанных символах, особенно, змеиных.

В образе царицы эти характеристики тоже проявляются – несмотря на годы, она сохраняет красоту и привлекательность, хотя и одинока (типичные черты мифологической личности). Действительно, в Македонии она окружена соперницами за внимание мужа и врагами. Отношения между супругами были довольно холодными. Олимпиада в семейной жизни была несчастной ^{[8, c. 52]}. А после того, как сын отправился в Восточный поход, она остается одна. Оригинальна попытка Э. Кэрни выяснить, кого можно считать союзником или сторонником Олимпиады в Македонии, ведь источники говорят лишь о тех, кого царица ненавидела ^{[2, p. 54]}. По мнению исследовательницы, в список союзников попадают Птолемей, Неарх, Гарпал, Арриба, Неоптолем, Полиперхонт, Леоннат, Пердикка и др., то есть те, кто относился либо к династии Аргеадов, либо к семье Олимпиады, либо происходил из кланов Верхней Македонии. Однако с началом Восточного похода почти все они ушли вместе с ее сыном воевать. А после 323 г. Олимпиада, фактически в одиночку, вынуждена бороться против сговора ее основных противников – сына Антипатра, Кассандра, и жены Филиппа-Арридея Адеи-Эвридики.

Ей часто присуща совсем не женская роль: как архаический герой, она не слишком следует моральным нормам и действует согласно обстановке, а не по велению совести. Характер героя должен нести отпечаток неистовости, неуправляемого, необузданного гнева. Так и в случае с Олимпиадой: она-женщина может убить, не задумываясь; сама ведет в бой армию, причем в образе вакханки.

После смерти Александра царица возвращается в Македонию защитить права своего малолетнего внука на трон. Если бы Олимпиада дожила до того времени, когда внук смог бы вести за собой армию и стал бы реальным правителем Македонии, ей было бы почти 70 лет. Скорее всего, она и не рассчитывала, что проживет так долго, но могла хотя бы устранить очевидную угрозу жизни внука ^{[2, p. 73]}. Из подобного утверждения следует, что царица сознательно шла к своей гибели ради обеспечения царствования своему внуку. В этом случае мы имеем и героический мотив жертвенности, и героическую модель поведения в последние минуты жизни (Diod. 19. 51. 2; Just. 14. 6. 9–12). Жертва, традиционно, выступает в качестве предельной формы сакрального, что позволяет отнести этот феномен к порядку мифологического ^{[18, с. 83]}, точнее к мифоконтентным феноменам ^{[19, с. 35]}.

Черты змея в мифах обычно присущи практически всем злодеям. Об Олимпиаде тоже сохранилась история с упоминанием змеи. История о спящей змее, которая испугала Филиппа (Plut. Alex. 2), по одной из версий, появилась позднее, когда Александр стал считать себя сыном Зевса ^{[2, p. 26]}. Легенда должна была оправдать его божественное происхождение (Plut. Alex. 3), но творцом этого мифа была не Олимпиада (Arr. 4. 10. 2). Царица была участницей дионисийского культа (Plut. Alex. 2), именно в религиозных делах проявлялось общественное положение женщины, но вакханки, препоясанные живыми змеями, с тирсами в руках и плющевыми венками поверх распущенных волос, остались незабвенным на все времена символом прекрасной дикости, дремлющей в глубине человеческой души ^{[20, c. 113]}. Древние авторы сотворили из этих фактов смесь мифа и рациональности: участие женщины ее положения в дионисийских ритуалах (Plut. Alex. 2. 6), разлад в отношениях мужа и жены, а позднее претензии Александра на культ способствовали складыванию мифа о связи Олимпиады с Зевсом в лучших традициях греческой мифологии. Контакт с иным миром и появление змея на ложе царицы – это символическое указание на негативное восприятие события.

Враги ее тоже имеют проявления иномирности: они необычны, отрицательны или наделены некими физиологическими особенностями. Стоит вспомнить Филиппа Арридея – умственно отсталого сына Филиппа (Just. 13. 2. 11; Diod. 18. 2. 1), провозглашенного одним из царей Македонии, и его жену Адею-Эвридику ^{[14, p. 498]}, воспитанную на иллирийский манер, владеющую оружием и также ведущую за собой армию в бой.

Можно отметить, что Олимпиада была из царского рода Молоссии, а положение эпирских женщин было гораздо свободнее, чем в Афинах или других греческих городах, и даже чем в Македонии ^{[2, p. 7]}. Кроме того, некоторые ее привычки (характерные, например, для дионисийского культа), казались экзотическими ^{[2, p. 92]}. Естественно, эта свобода должна была сказаться на образе жизни Олимпиады в дальнейшем. Именно это становится первопричиной неприятия ее греческими авторами. Таким образом, исторический образ матери Александра несет сильный мифологический отпечаток. Развитие античной философии привело к десакрализации и рационализации мифологии, однако древнегреческая культура не смогла избавиться от всепроникающего влияния мифа ^{[1, с. 50]}, но рационализировала его.

В Македонию она прибыла, осознавая, что прежние жены Филиппа II, не занимали такого престижного положения, как она. После рождения сына Александра, царица увидела угрозу для его будущего в Арридее, сыне фессалийки Филлины, тем более, что Арридей был примерно на год старше Александра. В источниках появляется версия о том, что Олимпиада пыталась отравить Арридея каким-то ядом или наркотиком, что повлияло на его умственные способности. Впрочем, Э. Кэрни справедливо отрицает это факт считая данный эпизод проявлением враждебной Олимпиаде пропаганде ^{[2, p. 25]}. Хотя, вероятно, правильнее говорить о позднейшей рационализации этой истории. Древние авторы знали о слабых умственных способностях старшего сына Филиппа и попытались объяснить это кознями злодейки – Олимпиады.

Из источников известно, что Олимпиада сыграла ключевую роль в смерти последней жены Филиппа – Клеопатры и ее ребенка (Plut. Alex. 9–10; Just. 9. 7. 12; Paus. 8. 7. 5). В наше время убийство младенца воспринимается как зверство, но греки были довольно равнодушны к гибели маленьких детей. Более того, общая тенденция свидетельствует, что современники не были удивлены действиями царицы, ведь, как правило, детей убивали, если их семья была обречена на смерть, этой участи не избежали и сами Аргеады. Древних авторов не возмутил сам факт устранения Клеопатры и младенца, они вновь рационализировали событие. Александр после смерти отца устранил возможных претендентов на свою власть, в частности двоюродного брата Аминту и Аттала, дядю Клеопатры. Характерно, что последние трое относились к Аргеадам, поэтому убийство членов собственного клана впоследствии плохо вписывалось в героический облик Александра. Говоря о смерти Аттала, историки приводят обоснование в необходимости его устранения, об Аминте упоминают вскользь, а гибель молодой мачехи и сводного брата требовало пояснений. Клеопатра предстает невинной жертвой, хотя таковой не являлась ^{[2, p. 45]}, их гибель становится актом насилия, выгоду от которого историки приписали Олимпиаде, мотивом действия оказывается ревность и месть отвергнутой женщины ^{[13, p. 30]}, а, следовательно, оформляется очередное мифологическое проявление ее неистовой, иномирной сущности.

Саму предысторию убийства Филиппа также можно рассмотреть в этом контексте. Царя убил один из его телохранителей – Павсаний. Но авторы передают слухи о возможном заговоре (Plut. Alex. 10. 4), организованном Олимпиадой. Основным аргументом в пользу этой теории является погребение Павсания, устроенное царицей (и не имевшее для нее последствий): она сама похоронила убийцу своего мужа и надела на Павсания золотой венок ^{[8, c. 52]}. С мифологической точки зрения, она вновь соприкасается с иным миром, выходя за рамки, точнее «за границы» привычного мира. Несомненно, что смерть Филиппа оказалась для Александра и Олимпиады, необыкновенной удачей ^{[9, p. 308]}. Но едва ли они были замешаны в убийство, ведь физическое устранение царя могло иметь следствием выступления оппозиции и многочисленных внешних врагов ^{[7, c. 115]}. Нужно было быть весьма уверенным в собственных силах и поддержке сторонников, чтобы решиться на столь кардинальный шаг. Однако у Олимпиады, прожившей несколько месяцев до убийства Филиппа в Эпире, едва ли могла быть такая опора.

Таким образом, за мифологизацией и рационализацией образа царицы довольно трудно усмотреть исторический контекст. К тому же феномен жертвы, который присутствует в рассказах о ее смерти, обретает дополнительный социально-политический смысл, а поскольку он включается в историю целой страны, то становится частью чего-то возвышенного, великого ^{[18, с. 85]}. Нельзя с уверенностью говорить о мотивах ее действий: руководствовалась ли царица только эмоциями (мифологическая составляющая ее портрета) или преследовала прагматическую цель – устранить и ослабить оппозицию (рациональное зерно в ее образе). Рациональность с античных времен прочно укоренилась в жизни людей, но она не может заменить или вытеснить иррациональные компоненты культуры: чувства, эмоции, переживания. Поэтому в реальности человеческое существование проникнуто одновременно и осмысленностью, и импульсивностью ^{[21, с. 102]}. Так, например, если бы Олимпиада поддавалась эмоциям, то следовало ожидать, что она устранит Филиппа-Арридея и его жену при первой возможности, расчищая дорогу к власти, но этого не произошло. Конфликт разгорелся позднее, когда Адея-Эвридика попыталась отстранить Олимпиаду. Лишь проиграв, Эвридика и Филипп оказались в тюрьме (Diod. 19. 11. 4), а потом тайно были убиты (Diod. 19. 11. 6). Царица причастна к убийству брата Кассандра и других его сторонников, но в период войн диадохов кровь проливалась в больших количествах. Аргеады всегда поступали подобным образом с противниками, да и сам Кассандр не остановился перед убийством сначала Олимпиады, а потом всей царской семьи. Осквернение могил (Олимпиаду осуждали, в частности, за осквернение могилы Иолая, сына Антипатра, виночерпия Александра, обвиненного в отравлении царя) тоже было нередким явлением, т.к. вписывалось в понятие кровной мести ^{[3, p. 77]}.

Подводя итоги, следует отметить, что Олимпиада не совершила ничего экстраординарного, ничего сверх того, что было принято в те суровые времена. В сущности, мы имеем дело с особенностями источников. Они были написаны в те времена, когда массовое сознание еще долго оперировало мифологическими образами ^{[22, c. 119]}. Морализирующие авторы, для которых свободное и необычное поведение царицы, ее активная роль в политике были непонятны и, в силу этого, неприемлемы, попытались, с одной стороны, дать привычное рациональное объяснение, а с другой, не просто сильно преувеличили значение этих событий, но наделили их символическими, свойственными для мифов, характеристиками.