Спонтанный вигилантизм и конфликтогенный потенциал повседневного интернет-дискурса

Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ и ЭИСИ в рамках научного проекта № 21-011-31445 «Цифровой вигилантизм и практики формирования публичных ценностей: захват сетевого гражданского общества?»
The reported study was funded by RFBR and EISR according to the research project № 21-011-31445 “Digital vigilantism and the practice of creating public values: hijacking network civil society?”

Коммуникация в условиях постправды. В последние десятилетия с развитием современных информационных технологий и ростом поляризации современных обществ сложилась весьма своеобразная система коммуникации, обладающая высоким конфликтогенным потенциалом.

В социальных науках эта тенденция была концептуализирована как «эпоха постправды». Феномен постправды представляет собой ситуацию, когда рациональная дискуссия между оппонентами сводится к несвязанным друг с другом односторонним монологам, игнорирующим позицию противоположной стороны. Хотя наиболее часто постправда ассоциируется с понятием «фальшивых новостей» (или fake news), её суть гораздо глубже и не сводится к некорректному или лживому освещению происходящих событий.

Название «постправда» скрывает за собой факт коммуникативной неуправляемости общества. Её результатом становится социальная поляризация, отсутствие диалога между отдельными частями общества, дробление общей повестки дня и как результат – рост конфликтогенного потенциала. Как отмечает Р. Пицциотто, «концепт постправды играет более существенную роль как категория, фиксирующая «глубокую неудовлетворенность статус-кво» ^[16].

Условиями постправды выступает наличие двух и более антагонистических акторов, которые претендуют на право маркировать противоположные взгляды как неверные. За пределами фальшивых и правдивых новостей и определения событий как настоящих или вымышленных открывается гораздо более сложный мир маркирования политических и социальных субъектов как «своих» и «чужих», а их ценностей и представлений о практиках как нормальных и ненормальных.

Успех постправды связан с реконструкцией коммуникативного пространства. Эпоха сепаратных гомогенных информационно-коммуникативных сред в рамках национальных государств прекратилась с распространением спутникового телевидения и Интернета. Однако это не привело вопреки прогнозам технооптимистов ^[12] к формированию общего универсального коммуникативного пространства. Не случилось ни «конца истории» ^[9], ни смерти идеологий ^{[3] [4]}.

От публичной сферы к эхо-камерам. Своеобразным идеалом виртуальной коммуникации могла стать современная модификация концептуализированной Ю. Хабермасом публичной сферы. В современной интерпретации эта модель могла найти развитие в виде транснациональной публичной сферы ^[10]. Хотя сама идея изначально основывалась на анализе буржуазных публичных сфер прошлого, очень скоро она стала рассматриваться как нормативная теория для современной коммуникации.

Арендтовско-хабермасианская традиция связана с идеализацией рациональной коммуникации, воплощением которой, по Хабермасу, как раз и является публичная сфера. Наивность этих идей была во многом связана с допущением, что политические акторы, забыв о своих амбициях, будут следовать четко установленным правилам дебатов ^[2].

Еще более веским аргументом против трансграничной публичной сферы стала коммуникативная балканизация. Вместо формирования универсального глобального коммуникативного пространства, развитие современных средств коммуникации привело к дроблению национальных коммуникативных сред, свидетельством чему стало появление таких феноменов как пузыри-фильтров и эхо-камеры ^{[8, С. 84-88]}.

Эхо-камера представляет собой замкнутое гомогенное по взглядам сообщество, в котором высказанное индивидом мнение «отзывается» со стороны единомышленников подобно эффекту эхо. Дискуссии в эхо-камерах не носят ни принципиального, ни конфронтационного характера, а своей целью ставят поддержание устоявшихся представлений. Именно эхо-камеры являются одной из наиболее ярких иллюстраций политики постправды ^{[8, С. 86]}.

Как отмечает Г. Теллериа, «сегодняшняя публичная сфера — не что иное, как эхо-камера» ^[17]. Современная «публичная сфера» лишена рациональности, правильности и правдивости, а современные медиа скрывают реальность с помощь фрейминга, прайминга, манипулирования данными и других тактик ^[17].

Эхо-камеры способствуют поляризации общества. Поскольку общественная дискуссия в условиях постправды невозможна, эхо-камеры становятся факторами общественной нестабильности и конфликтов.

Третьи пространства. В условиях поляризации политического пространства все большее значение обретают общие для представителей различных политических взглядов коммуникативные площадки. Места, где люди оказываются освобождены от политической повестки дня, любого политизированного контекста и стремятся говорить на релевантные для них темы.

Концепция третьих пространств родилась из идеи «третьих мест» Р. Ольденбурга ^[15] – общественных пространств за пределами дома и работы. По сути речь о местах досуга, которые в обычной реальности формируются в кафе, магазинах и клубах, а в виртуальной – на многочисленных тематических форумах. В рамках таких мест встречи ведутся повседневные беседы, которые не ставят своей основной целью обсуждение политических проблем. В современной трактовке концепции «третьих пространств» акцент сделан именно на неформальных, повседневных разговорах, которые происходят в Интернете ^{[8] [18]}.

Третьи пространства важны потому, что они так или иначе становятся сферами воздействия более тонких и гибких политических технологий, и в то же время в большей степени выражают реальные потребности обывателей. В третьих пространствах гораздо менее ощутимо влияние политических акторов. Также они не предполагают наличия традиционных политических медиаторов и «аккумуляторов» общественного мнения.

Вигилантизм. Вигилантизм непосредственно связан с конфликтом. Он порождается как конфликт – реакция на реальное или мнимое нарушение статус-кво, и существует как конфликт – реализация наказания нарушителя и продуцирование закрепляющих нормы практик, которое находит выражение в санкциях.

Вигилантизм представляет собой противоречивое явление. С одной стороны, он объединяет людей, завершающих государственные интенции там, где не срабатывают формальные институты. С другой – инициаторы вигилантских акций узурпируют право на вынесение решений и даже право на насилие. В связи с этим вигилантизм рассматривается в контексте т. н. «захвата гражданского общества» ^[14].

Критика вигилантизма носит ситуационный характер. Роль вигиланта как продолжателя инициатив государственной власти не только находит критику ^[11], но и порождает противодействие других групп. В то же время заметен и противоположный вектор – узурпация инициативы и присвоение права на насилие становится распространенным положительным нарративом в культуре. Современная популярная культура замещает традиционных героев-лидеров героями-вигилантами. Персонажи кинокомиксов не ведут за собой, а находятся в стороне от общества, выступая его спасителями, не отождествляясь с обществом. Сама западная культура, одобряя неформальные, в т.ч. вигилантские практики, подталкивает к тому, чтобы правосудие и формулирование норм происходили на периферии социальных институтов, исходили из неформальных практик. Подталкивает к этому и синоптическая модель современного общества – множество реципиентов, не являющихся участниками событий, получают информацию, имеют возможность следить за событиями и, не участвуя в общественной дискуссии, индивидуально выносить суждение о поведении других и санкциях в их отношении.

В цифровом пространстве, где вигиланты не могут использовать самый простой инструмент – насилие, им приходится прибегать к более ухищренным практикам. Основные из них – нейминг (публикация персональных данных – имени, места проживания) и шейминг («опозоривание», «пристыжение» за нарушение нормы) ^[1].

Два наиболее значимых типа вигилантизма – институциональный тип, где инициатором санкций за нарушение норм являются организованные группы, и спонтанный, где кампания «возмездия» разворачивается неорганизованно по инициативе отдельной персоны, а вигилантские практики осуществляются онлайновыми толпами.

Если институциональный цифровой вигилантизм распространяется через специальные паблики, сообщества в социальных сетях, то спонтанный вигилантизм образуется в повседневном дискурсе.

Конфликтогенным потенциалом обладают оба типа. Институционализированный вигилантизм является более опасным, т. к. способствуют не только цифровому давлению на нарушителей норм, но и применению физического насилия. Спонтанный вигилантизм может оказывать давление на нарушителя и его окружение путем информационной кампании в духе «культуры отмены», но также имеет и тенденцию к постепенной институционализации – организации вигилантов в сплоченные скоординированные группы, занимающиеся системным ответом на нарушения норм и зачастую провокациями в отношении потенциальных нарушителей в целях их наказания.

Как отмечает М.О. Орлов, «конфликтогенность информационного пространства становится более ощутима в качестве рискообразующего фактора» ^{[5, С. 486]}. В связи с этим интерес представляют и т. н. «третьи пространства» как дискурсивная среда, в которой происходит формирование социальных норм через отстаивание персональных и групповых ценностей. Третьи пространства оказываются своеобразным «трамплином» для перевода отдельных вопросов из повседневных разговоров в общественную повестку дня.

С исследовательской точки зрения, представляется интересным, каким конфликтогенным потенциалом в контексте вигилантизма обладает дискурсивная среда «третьих пространств» и какие темы, характерные для вигилантской проблематики, затрагиваются в таких сообществах. Часть из таких тем может стать триггером для спонтанной вигилантской расправы, другая – для институционализации проблемы, организации вокруг нее движения, либо аккумуляции проблематики в повестку дня уже имеющейся вигилантской организации.

Выборка исследования. Для исследования спонтанного вигилантизма был собран корпус, состоящий из постов сообществ «Подслушано» социальной сети Вконтакте в 15 городах с численностью постоянного населения миллион и более за последние два года c сентября 2019 по сентябрь 2021 года (Таблица 1).

Ориентация в выборке на городское население обусловлена тем, что урбанизация повышает вероятность возникновения вигилантских движений. С одной стороны, вигилантизм является проявлением массовидных явлений, характерных для крупных городов. Он возникает в условиях, когда незнакомые люди максимально приближаются друг к другу и ожидают друг от друга соблюдения понятных им правил игры. Частотность взаимодействий с другими людьми подталкивает к выражению недовольства, если другие не разделяют конвенциональные ценности и не соблюдают общепринятые правила. С другой стороны, сами крупные города являются средой распространения массовых социальных тревог ^[6], что способствует формированию соответствующего дискурса в интернет-среде. Популярный среди пользователей социальных сетей проект «Подслушано» является прекрасным примером виртуальных третьих пространств, открывающих возможность анонимно поделиться повседневными событиями, как правило не публикуемыми в медиа, с жителями той же географической локации.

Таблица 1. Описание выборки исследования спонтанного вигилантизма в России

Для выявления спонтанного цифрового вигилантизма были отобраны по 200 наиболее обсуждаемых пользователями публикаций в каждом сообществе «Подслушано» (всего 3000). Основным методом исследования выступил количественно-качественный контент-анализ. При кодировании был использован индуктивный подход ^[13], который не предполагает предварительного определения категорий анализа, единиц счета, разработки классификатора. Подобный подход заключается «в постепенном сужении поля анализа: от предельного открытого поиска смысловых единиц текста до узконаправленного, соответствующего замыслу исследователя. Исследователь организует необработанные данные в концептуальные категории и создает темы и концепции, которые затем использует при анализе данных и подсчете смысловых единиц» ^{[7, С. 69-70]}.

В рамках настоящего исследования кодирование проходило в два этапа. На первом - 4 независимых исследователя заполняли полуформализованные бланки контент-анализа, а именно указывали все раскрываемые в посте темы в свободной форме. После этой предварительной работы осуществлялось многократное аналитическое чтение текстов и вторичное кодирование. Таким образом, были выделены поднимаемые пользователями сообщества «Подслушано» темы, которые могут служить триггером для возникновения институционализированных вигилантских движений, и произведен подсчет частоты употребления в корпусе.

Результаты. Из 3000 отобранных публикаций 400 (13%) были маркированы как содержащие признаки спонтанного вигилантизма (таблица 2). Оставшиеся 87% по большей части были посвящены проблемам межличностных отношений.

Таблица 2. Описание выборки исследования спонтанного вигилантизма в России

Одной из самых обсуждаемых в сообществах «Подслушано» стала типичная для крупных городов тема «поведение в общественном транспорте» (10% от всех публикаций, обладающих вигилантским потенциалом, при этом 54% публикаций, посвященных теме общественного транспорта, написаны в сообществе «Подслушано Москва»). Пользователи весьма эмоционально дискутируют о правилах поведения. Обычной практикой в этой теме является шейминг (т. е. негативное эмоциональное описание не одобряемых поведенческих практик) по следующим аспектам:

1) кто и кому должен уступать места (примеры: «Наглая баба не уступила место беременной женщине», «Молодые парни сидят, уставившись в телефон, а рядом с ним стоит бабушка, которой на вид лет 80 и которой тяжело стоять, и не говоря уже о беременных женщинах, которые носят в себе человека! Позор!!!»),

2) как правильно сидеть (примеры: «Наглость переходит за рамки! Многие стояли, а он сел на два места», «ему даже не пришло в голову подвинуться к окну, чтобы другие люди тоже смогли сесть»),

3) не блокировать проход (пример: «Сил моих нет! Уважаемые носители рюкзаков!.. снимайте их, пожалуйста, со спины и плеча! Регулярно вижу картину, когда кому-нибудь ваш рюкзак утыкается в лицо. Сегодня женщине два раза прилетело по голове. Уважайте окружающих!»),

4) внешний вид (пример: «Дeвушки, пoжaлуйcтa, нe cтoит oдeвaть тaкиe oбтягивaющиe бpюки, лeггинcы... Смoтpитcя этo coвceм нe эcтeтичнo»),

5) личная гигиена (пример: «Дopoгиe мужчины! Βы нe пpoбoвaли пo утpaм пpинимaть душ и мeнять нocки и тpуcы кaждый дeнь?.. Βы вoняeтe»).

Как правило, общественное порицание «нарушителя» сопровождается фотографиями, что является формой нейминга (публикации персональных данных): «Знайте настоящего хама в лицо! Этот молодой человек сел на инвалидные места в автобусе, окружённый пожилыми людьми, при просьбе уступить им место, отказался в грубой форме», «Город и жители должны знать свиней в лицо», «Двое ребят на фото отказались уступить место пожилой женщине, когда она их вежливо попросила. Надеюсь, вы увидите это и вам станет стыдно». В то же время в силу того, что вигилантизм имеет спонтанную природу, как правило, нейминг носит ограниченный характер – все ограничивается публикацией фотографии, и «жертва» даже не узнает о факте нейминга. Таким образом, спонтанный вигилант оказывается удовлетворен выплеском эмоций и реакцией аудитории сообществ, но осуждение не доходит до объекта.

Поскольку в хронологические рамки исследования попала пандемия COVID-19, то тема «Нарушение режима самоизоляции» является весьма заметной и при исследовании спонтанного вигилантизма. Авторы публикаций проявляют признаки вигилантов, публикуя фотографии и адреса, по которым происходят нарушения: «Карантин? Самоизоляция? Не не слышали. Бухаем и орем матом у подъезда дальше... Во дворе Макаренко 8», «Выглянула в окно. 2 трамвайная 28. Соблюдают карантин называется…». Необходимо отметить, что темы, так или иначе связанные с пандемией, а именно антиковидные меры, принимаемые региональными властями – введение масочного режима, вакцинация – широко обсуждаются почти во всех выбранных сообществах (35% от всех публикаций, обладающих вигилантским потенциалом) (таблица 3).

В постах сообществ заметно разделение на тех, кто поддерживает ограничения, призывает остальных к социальной ответственности, соблюдению введённых антиковидных мер и осуждает нарушителей («Зaмeчaтeльный cпocoб нocить мacку! Μaкcимум пoлeзнocти. (Ηe дeлaйтe тaк)», «Еду сейчас в автобусе. Больше половины без масок вообще!!!»), и тех, кто выражает свое недовольство (« Народ! Очнись! Если мы сейчас схаваем этот "масочный режим" и послушно будем цеплять намордник, только бы нам билетик пробили и товар в магазине отпустили за НАШИ ЖЕ ДЕНЬГИ, то беда нам всем! В автобусе, кстати, кроме меня, выступающих "за" было трое, двое меня поддержали, а остальные воздержались, видимо, ещё в анабиозе… Не вирус вас убьёт, а ваше невежество»).

Таким образом, можно зафиксировать поляризацию населения в отношении норм соблюдения антиковидных мер. Вероятно, эта сфера представляет собой одну из наиболее тревожных с точки зрения общественной опасности и конфликтогенного потенциала. Поляризация повседневного дискурса свидетельствует о слабой эффективности формальных институтов.

Таблица 3. Темы, связанные с COVID-19, в сообществах «Подслушано»

Еще одна тема, обладающая потенциалом трансформации в институционализированные вигилантские движения – отлов и содержание бездомных животных. Как и предыдущая тема, она поляризует общество, т. к. радикальные меры вызывают сопротивление общественных организаций, отстаивающих права животных.

Дискуссии демонстрируют как неполноту спектра социальных движений, так и неэффективность предпринимаемых мер: «У меня под окнами дома несколько собак разорвали кошку... Скоро наш город заполонят мыши и крысы! Зеленые защитники "несчастных собачек" может вы приютите их всех или пора принимать радикальные меры», «стая напала на мужчину, гуляющего с маленькой собачкой, чихуахуа. Этих собак уже ловили, простирилизовали, и вернули нам обратно, как "неагрессивных"… Реально страшно за детей(((», «В открытую Казань писал, реакции 0. Куда еще можно обратиться?».

Данная тема неоднократно поднимается в сообществах «Подслушано» в Волгограде, Воронеже, Казани, Красноярске, Нижнем Новгороде, Перми, Ростове, Самаре, Уфе, Челябинске и также свидетельствует о неэффективности формальных институтов – в публикациях пользователи спрашивают: «Куда еще можно обратиться?», «Когда вот это кончится?», «Куда писать?», «Куда звонить?». Хотя сама тема не является непосредственным проявлением вигилантизма, она создает потенциал для перехвата функций власти радикальными вигилантскими группами, что может привести к конфликтам с группами защитников животных.

Нарушение правил дорожного движения (4%) является самой резонансной вигилантской темой в институционализированных группах и находит отклик в повседневной коммуникации. Примеры: «смотрите куда ставите свои машины!», «Моего ребенка на электросамокате... сбила девушка», «"Спасибо" водителям, которые бросают авто на тротуаре», «Сделали с ребёнком замечание,так ещё огрызается. Сказала чтобы мы обходили троллейбус по проезжей части».

Поведение подростков (4%). Недостаточная эффективность институтов социализации вкупе с упущениями в обеспечении правопорядка становится фактором актуализации дискурса осуждения «ненормального» поведения молодых людей и призывов их «перевоспитать». Примеры: «Заберите своих личинок. Ходят матерятся во всю, курят, дебоширят на фудкорте. Замечено на Революции 13 ТРК СЕМЬЯ», «ваши смелые детки уже полчаса отдыхают на крыше Политбойцов 12, наряд вызван», «куда смотрят родители ??? матерится, посылает на 3 буквы, кого-то по телефону, жутко пахнет спиртом», «2 малолетних дурака обзывали пожилую бабушку "Каргой" Что за обращение к людям???».

Нарушение общественного порядка (3%). Анализ дискурса этой типичной темы показал довольно интересную тенденцию. Авторы публикуют информацию скорее с целью предостеречь о нарушении общественного порядка, лишь в некоторых случаях, вызывая полицию. Хотя обсуждение этих случаев и носит форму «шейминга», но его целью является скорее желание получить эмоциональную поддержку, нежели пресечь правонарушение. Примеры: «Парень вёл себя как обезьяна, докапывался, приставал, задирал всех, хотел врезать одной из девушек. Мешал сидеть, есть. И скакал как обезьяна, показывая фак охраннику и нам», «Прошу распространить информацию о мужчине, который занимается онанизмом возле детского сада в Авиастроительном районе. Выискивал детей, а потом начинал удовлетворять свои потребности. По внешнему виду могу предположить что ему (далее описание внешности)».

Таким образом, можно говорить о распространенной стратегии поведения, в которой человек рассматривает себя как морализаторствующий наблюдатель, при этом не допускающий необходимость обращения в правоохранительные органы даже в случае, когда он оказывается свидетелем очевидных уголовных действий.

Выгул собак (3%). Еще одна тема, поляризующая общество – выгул домашних животных. Важно учитывать, что догхантинг является распространенной радикальной вигилантской практикой.

У жителей городов-миллионников вызывает недовольство выбор хозяевами мест для прогулки со своими питомцами, например, на детской площадке, а также отсутствие культуры уборки за животным, отсутствие поводков и намордников особенно у агрессивных собак и собак бойцовских пород. Очевидно, что это еще одна проблемная зона, в которой нет сочетания продуманных государственных мер с эффективным исполнением формальных правил уполномоченными лицами. В данном случае хозяева часто удостаиваются фиксации на камеру и опубликования фотографии, что является смягченной вигилантской практикой. Третьи пространства создают благоприятную дискурсивную среду для легитимации радикального институционализированного вигилантизма в этой сфере.

Отношение к ЛГБТ (3%).Данная тема возникает, как правило, в связи с сообщениями о преступлениях в отношении представителей ЛГБТ-сообщества. Однако и в отношении этой темы заметна поляризация аудитории, отражающая борьбу традиционных и левых либеральных ценностей. Дискуссии по этой теме содержат и порицание («Жительницу Самары по ночам изводят соседи-гомосексуалисты»), и поддержку («Я присоединяюсь к поддержки равноправия для людей нетрадиционной ориентации и в очередной раз хочу сказать… (далее аргументация по пунктам)». Очевидно, что данная тема входит в число актуальных и болезненных. Поскольку законодательство в этой сфере достаточно противоречиво и ряд фундаментальных норм появился менее 10 лет назад, идет борьба за общественное мнение и трансформацию групповых норм в устоявшиеся практики и социальные нормы.

Еще одна тема, которая была пересмотрена в плане изменений в законодательстве в минувшее десятилетие – курение (3%). Данная тема педалируется институционализированными вигилантами и находит легитимацию в спонтанном вигилантизме. Примеры: «Горите в аду все те, кто идут впереди с сигаретой и пускают дым в лицо того, кто сзади. Дома на детей своих и матерей курите, свиньи!», «Стоит коляска со спящим ребёнком, могут подойти и рядом закурить! Где ваши мозги!», «данная женщина позволяет себе ежедневно по несколько раз в день "дымить" и вонять своими сигаретами на тротуаре, по которому ходят люди. Почему вашей вонью, извините, должны дышать беременные, кормящие женщины и астматики, которых даже от одного вдоха вашего дыма начинает тошнить?».

Тема «Жестокое обращение с животными» или «Зоозащитники» (3%). Вместе с темой отлова животных, которая обладает потенциалом радикализации дискурса, есть противоположные высказывания, касающиеся жестокого обращения с животными. Примеры: «в Мурманске местные жители совершили самосуд над известным живодером... его избили и сломали обе ноги», «Вот эту собачку вчера ни за что застрелил какой-то урод... администрация даже не чешется... за отстрел этого дебила с бюджета круглую сумму не выделят!».

Тема «Шум от соседей» (3%) также свидетельствует о неэффективности формальных институтов в отношении данной проблемы. Примеры: «Разговоры не помогают. Полиция тоже», «узнав его фамилию все представители власти в любой инстанции мгновенно теряют интерес к проблеме и смотрят сквозь тебя», «Этажом выше детишки бегают прыгают как с этим бороться действенно?». Тема обладает высоким потенциалом для институционализации группового вигилантизма.

Выводы. Количественно-качественный контент-анализ выявляет достаточно широкий спектр тем, которые обладают конфликтогенным потенциалом в связи с неэффективностью формальных институтов. Анализ дискурса спонтанного вигилантизма демонстрирует его противоречивость. Например, есть группы, которые готовы на радикализацию регулирования отлова животных, и в то же время заметна группа зоозащитников. Поляризация заметна в темах, посвященных ЛГБТ, режиму самоизоляции и антиковидных мероприятий.

Несмотря на большой перечень имеющих вигилантский потенциал проблем, конфликтогенность в третьих пространствах не следует рассматривать как высокую. Практики, осуществляемые спонтанными вигилантами, не ставят своей целью полный нейминг персоны – выявление его имени, мест, где он работает и живет, что могло бы привести к серьезной угрозе в отношении этой личности. Как правило, вигиланты используют тактику обозначения проблемы и предупреждения других участников сообщества о наличии проблемы (опасности). Дальнейшая коммуникация предполагает осуждение (шейминг), но не дальнейшее раскрытие персоны нарушителя.

В то же время по целому ряду проблем заметен потенциал к институционализации вигилантизма. Конечно, участники третьих пространств, как правило, выбирают потребительскую модель в отношении урегулирования конфликтных ситуаций, ограничиваясь «выпусканием пара» в Интернете и не обращаясь в правоохранительные органы даже тогда, когда ситуация этого требует. Но сами по себе посты и комментарии участников третьих пространств формируют устойчивое дискурсивное пространство, которое благоприятствует возникновению вигилантских групп, которые могут найти определенную поддержку у населения.

Часть из таких вигилантских течений носят разнонаправленный вектор, что в перспективе может привести к столкновению вигилантских групп и говорит о высоком конфликтогенном потенциале.