Получение и оценка доказательств в Международном уголовном суде

Шинкарецкая Галина Георгиевна доктор юридических наук главный научный сотрудник, Институт государства и права Российской академии наук 119019, Россия, г. Москва, ул. Знаменка, 10 Shinkaretskaya Galina Georgievna Doctor of Law Chief Scientific Associate, Institute of State and Law of the Russian Academy of Sciences 119019, Russia, g. Moscow, ul. Znamenka, 10 gshinkaretskaya@yandex.ru Другие публикации этого автора

Международный уголовный суд (далее – МУС) занимает особое место среди всех международных судов, поскольку цель его создания – не разрешение споров между государствами, а преследование лиц, ответственных за основные международные преступления ^{[15, с. 139–145; 16, c. 419–429; 17, с. 36–44; 19, с. 99–110; 20, с. 851–852; 25, с. 88–95]}. Создан МУС на основании международного договора – Римского статуса Международного уголовного суда ^[3] и с учётом опыта двух международных уголовных трибуналов:

Международного трибунала для судебного преследования лиц, ответственных за серьезные нарушения международного гуманитарного права, совершенные на территории бывшей Югославии с 1991 г. (1993–2017) ^[4]; Международного трибунала по Руанде, учреждённого для судебного преследования лиц, ответственных за геноцид, совершенный на территории Руанды, и граждан Руанды, ответственных за геноцид, совершенный на территории соседних государств, в период с 1 января 1994 г. по 31 декабря 1994 г. (1994–2015) ^{[5; 6; 7]}.

Как справедливо отмечает Т.Г. Морщакова, стандарты справедливого правосудия являются необходимой составной частью идеологии прав человека, которая в современном демократическом обществе не может не определять его основные нравственные, философские, социальные, политические и правовые ценности ^{[23, c. 11]}. Проблема организации судебного процесса в любом международном суде бывает непростой и осложняется тем, что каждый суд – это отдельная международная организация, создаваемая на основании международного договора, заключаемого суверенными государствами, и основные положения процесса включаются в этот договор. Суд как международная организация сам принимает для себя регламент, в котором нормы о судебном процессе излагаются подробнее.

Когда создавались два уголовных трибунала, встал вопрос о том, какому процессу они должны следовать. Проблема состояла в том, что трибуналы создавались как суды для всего мирового сообщества, поэтому в их процессе должны были быть учтены идеи и принципы различных систем правосудия, прежде всего систем civillaw и commonlaw. Мировое сообщество было в общем готово предоставить судьям трибуналов значительную степень свободы в установлении своего процессуального права, так что, по выражению А. Федорченко, “регулирование различных сторон судебного процесса в трибуналах adhoc формировалось “на ходу”, в процессе практики ^{[24, c. 87]}. Трибуналы пошли по пути, которым обычно пользуется Комиссия международного права ООН, которая собирает мнения государств и на основании их мнений формулирует свои рекомендации ^[8]. Трибуналами была проведена большая работа по анализу уголовного процессуального права различных стран и его обобщению, однако в силу нехватки времени и необходимости рассматривать представленные дела по существу, многие процедурные положения относительно организации процесса в трибуналах оказались довольно расплывчатыми и уже в процессе разбирательства судьи не только разработали свои собственные Правила процедуры и доказывания, но и на пленарных заседаниях нередко изменяли правила с помощью поправок.

На переговорах, завершившихся принятием Римского статута ^[3], ситуация была несколько иной. Статут готовился в ходе большой дипломатической конференции, которая разработала Заключительный акт. В п. 5 и п. 6 Резолюции F Заключительного акта Подготовительному комитету поручалось сформулировать проект Правил процедуры и доказательств, а также Элементы преступлений ^[10].

В рамках Подготовительного комитета разыгрались бурные дебаты между юристами разных систем права. Проект, представленный в качестве заключительного документа, был компромиссом между предпочтением двусмысленности (чтобы сохранить соглашение достаточно свободным, и побудить 120 стран подписать его) и противоположной необходимостью представить для принятия жесткий набор уголовных элементов. Такой подход связан в т.ч. с тем обстоятельством, что в международных документах прослеживается различный подход к определению и констатации международных уголовно-наказуемых деяний ^{[21, c. 186]}.

При анализе вопроса о месте данного судебного учреждения в регулировании международных отношений и утверждении господства права теоретический вопрос о том, является ли система уголовного правосудия инквизиционной или состязательной, отходит на второй план. Многие авторы указывают на то, что в настоящее время деление процессов на состязательный и инквизиционный размывается, и в соответствующих системах отмечаются схожие элементы ^{[26, p. 2-5; 33, p. 5]}.

Проект Статута МУС был предметом переговоров в течение нескольких лет, в которых участвовали представители различных систем права – и системы civillaw и commonlaw. И те, и другие поневоле исходили из собственных концепций уголовного процесса, что стало, по словам председателя Подготовительной комиссии МУС, основным препятствием в ходе переговоров относительно процесса в будущем Международном уголовном суде: необходимо было согласовать очень разные правовые системы, что невероятно трудно ^{[34, p. 12]}.

В Комиссии международного права тогда было высказано мнение о том, что Статут Международного уголовного суда будет в основном дополняющим и процессуальным инструментом ^[14]. В ходе последующей работы подготовительного комитета его члены подходили к формулировкам очень осторожно, стремясь к достижению четких норм. Благодаря этому Статут содержит значительное количество именно процессуальных положений, так что некоторые авторы считают, что именно это сделало Статут значительным этапом в развитии международного уголовного права ^{[32, p. 1111, 1113]}. Разбирательство в МУС регулируется подробными положениями, содержащимися в самом Статуте и аналогичными подробными положениями в Правилах процедуры доказывания при строгом порядке внесения поправок. Известный специалист по праву МУС заключает: «Маятник качнулся в сторону civillaw” ^{[28, p.134]}.

Ключевой в процессе стала фигура прокурора но правила требуют, чтобы Прокурор действовал беспристрастно в качестве "агента правосудия", обеспечивал действие нормы о бремени доказывания, и содействовал обнаружению и раскрытию оправдательных доказательств в дополнение к тем, которые прямо ведут к вынесению обвинительного приговора. Усилена также и роль судьи, у которого появляются дополнительные полномочия по поиску доказательств propriomotu (по собственной инициативе).

Еще одной особенностью процесса в МУС является наличие и роль Палаты предварительного производства. Палата держит под пристальным контролем действия Прокурора.

В том, что касается доказательств, в ходе разработки Статута баланс между системами права все-таки сместился в сторону civillaw. В отличие от системы commonlawМУС не отражает “атомизированный” подход к доказательствам, когда каждое доказательство рассматривается в отдельности и окончательное решение принимается путём агрегирования доказательной ценности отдельных элементов. Вместо этого доказательства принимаются на целостной основе, как в civillaw, где “доказательная сила любого элемента информации возникает в результате взаимодействия между элементами целого информационного поля ^{[29, p. 839]}.

Международный уголовный процесс обнаруживает в ряде случаев отход от скрупулезно формализованных норм, зачастую применяя к получению и оценке доказательств довольно свободные критерии. Это дает судьям как профессионалам значительную свободу действий. При этом стороны в процессе оказываются далеко не всегда полностью информированными относительно того, какие доказательства сыграли решающую роль, а какие из них были найдены не относящимися к делу ^{[18, c. 81]}.

В Статуте явно заметно, что технические правила доказывания сформулированы не слишком подробно, так что позволяют допустить к рассмотрению как можно большее количество относящихся к делу доказательств. В силу этого Следственной палате МУС предоставлены широкие дискреционные полномочия в области доказывания. Палата сама принимает решение о "приемлемости", "актуальности’ и ‘доказательной ценности" доказательств (п. 4 и 9 ст. 64 Статута и п. 2 ст. 63 Регламента) ^{[3; 2]}. Считая представленные доказательства недостаточными, Палата может запросить представление дополнительных доказательств, которые она считает необходимыми для "подтверждения" или "установления истины" (п. 3 ст. 69). Опираясь на опыт стран civillaw, Судебная палата не только контролирует процедуру (п. 2 ст. 69 Статута), но и содержательную часть собираемых доказательств (п. 4 ст. 69).

Стороны только представляют доказательства, а суд сам выносит решение об уместности и допустимости любых доказательств по своему усмотрению. Ст. 69 предусматривает, что суд принимает во внимание «доказательную ценность доказательств и любое предубеждение, которое такие доказательства могут нанести справедливому судебному разбирательству или справедливой оценке показаний свидетелей». Такой стандарт оценки доказательств очень широкий, и не даёт ни методик, ни критериев ^{[27, p. 661]}. Есть только одно уточнение: доказательства, полученные с помощью нарушения прав человека, неприемлемы. Доказательства, полученные незаконным путем, неприемлемы в нескольких случаях: если “(а) нарушение ставит под существенное сомнение достоверность доказательств; и (б) признание доказательств противоречило бы и серьезно повредило бы целостности разбирательства”, Например, принудительное признание было бы неприемлемым как в соответствии с пунктом (а), так и (b) ст. 69 – на том основании, что оно было бы "ненадежным" и "существенно повредило бы целостности разбирательства".

Таким образом, правила относительно исключения доказательств соответствуют скорее нормам civillaw: суд обладает широкими полномочиями, вместо того, чтобы строго руководствоваться системой императивных правил. Специалисты по вопросам международного уголовного процесса М. Кайаньелло и Г. Иллуминати пишут: «Правила об исключении доказательств никак не могут быть квалифицированы как обязательные, поскольку они подлежат дискреционной оценке судьи. Они отличаются гибкостью, не слишком формальны и оставляют многое на усмотрение судьи как профессионального юриста, а с точки зрения commonlawэто просто неограниченное усмотрение, которое размывает определенность правил и предсказуемость их действия» ^{[30, p. 450]}.

Разница во мнениях юристов, представляющих системы common law и civil law, относительно разных традиций получения и оценки доказательств была очевидной еще в период работы Подготовительного комитета. Различия отмечаются и относительно стандартов бремени доказывания. По п. 1 ст. 66 Статута МУС обвиняемый имеет право на “презумпцию невиновности” и бремя “доказывания вины обвиняемого” ясно возложено на обвинение, а пределами доказывания служит стандарт civillaw - "вне разумных сомнений" (п. 3 ст. 66) ^[3]. Эти требования к обвинению – нести бремя доказывания и оценить доказательства в соответствии с предъявленным стандартом – явное порождение civillaw. Впрочем, известно, что оба эти требования содержат в себе много неясного, так что суды стран civillaw уже потратили немало усилий для уяснения их содержания. Пока нет уверенности в том, что судьи международного суда будут готовы потратить столько же усилий, особенно учитывая, что стандарты доказывания перенесены в новый контекст, тем более, что Судебная камера наделена уникальным набором полномочий, так что вряд ли её можно приравнивать к внутреннему суду какого-нибудь государства civillaw. Поэтому трудно сказать, как МУС будет применять определение разумного сомнения. Обратимся к практике Международного трибунала по бывшей Югославии. Судебная камера МТБЮ в деле Прокурор против Далалич ^[13] сослалась на дело Грин против R ^[12], подчеркнув, что метод вынесения обвинительного приговора является субъективным и основан на опыте и суждениях эксперта по фактам. Клаузула "вне разумных сомнений" была отклонена в качестве стандарта, который предлагалось включить в ст. 14 Международного пакта о гражданских и политических правах ^[1] в период его подготовки, и трудах Европейского суда по правам человека ^[9].

Однако этот стандарт доказывания последовательно применялся в международных уголовных процессах. Международный военный трибунал в Нюрнберге применил стандарт разумных сомнений и прямо заявил в своем решении, что подсудимые Шахт и фон Папен должны были быть оправданы на том основании, что доказательства против них не подтверждены в процессе доказывания ^[11]. Нужно отметить, что трибуналы по бывшей Югославии и Руанде неоднократно использовали стандарт «вне разумных сомнений». В уже упоминавшемся деле «Прокурор против Далалич» ^[13] Судебная палата заявила: «Обвинение несет юридическую обязанность расследовать дело обвиняемого до пределов разумных сомнений (beyond reasonable doubt). По завершении дела у обвиняемого не должно остаться сомнений в том, что дело надлежаще рассмотрено».

Сомнительно, конечно, что судьи МУС будут подвергать сомнению свой собственный процесс принятия решений, но можно с уверенностью утверждать, что их выводы будут лежать между "существенным сомнением" и "абсолютной уверенностью". Поэтому логично считать, что, действуя и в критериях commonlaw и civillaw, судьи вряд ли будут приходить к критически разным решениям. По Статуту (ст. 74) ^[3] от судей требуется представить письменные доводы, содержащие "полное и аргументированное изложение" выводов, однако в правилах ничего не говорится о том, должны ли аргументы большинства судей совпадать.

Таким образом, методы принятия решения Судебной камерой не обозначены четко и можно вспомнить, что в практике международных уголовных трибуналов распространилась традиция особых мнений судей. Хотя ст. 74 поощряет единогласные решения, судьям МУС тоже может быть предоставлено право формулировать особые или отдельные мнения.

В международном судебном процессе имеет значение и форма (письменная или устная) представляемых доказательств. Ни Статут, ни Регламент ^{[3; 2]} не содержат прямого обязательства представлять доказательства в письменном виде, как это обычно бывает в системе civillaw. Это значит, что возможно и устное представление доказательств. В п. 2 ст. 74 просто сказано, что палата должна основывать свое решение «на оценке доказательств и хода всего разбирательства». Там же сказано, что к свидетелям предъявляется общее требование «давать показания лично».

При всём этом, есть исключение из положения об устных доказательствах. В ст. 56 Статута Палата предварительного производства, по просьбе Прокурора может разрешить давать показания в том случае, когда есть основания полагать, что впоследствии возможности давать показания не представится, а доказательства могут оказаться недоступными ^[3]. Аналогичным образом в п. 2 ст. 69 Суд может также разрешить дачу viva voce (устных) или записанных с помощью видео- или аудиотехники показаний свидетеля, а также представление документов или записей при условии соблюдения положений настоящего Статута и в соответствии с Правилами процедуры и доказывания, при том условии, что эти меры не должны наносить ущерба или противоречить правам обвиняемого. В п. 2 ст. 69 сказано, что показания свидетеля на процессе даются лично, кроме случаев, предусмотренных Регламентом и Правилами доказательств.

Устные показания при личном присутствии свидетеля – это принципиальное положение, которое совсем не значит, что суд не может принять письменные материалы (п. 2 ст. 69). Предпочтение отдается показаниям в суде, но допускаются исключения. В определенных обстоятельствах могут быть приняты показания в устном виде или записанные на видео или аудиоустройства. Возможно также представление документов, письменных расшифровок (п. 2 ст. 69 Статута, Правила 67 и 68 Регламента МУС) ^{[3; 2]}. В частности, использование расшифровок показаний, полученных в ходе других процессов, продолжает практику международных уголовных трибуналов по Руанде и Югославии, хотя, строго говоря, представляют собой отклонение от принципов дачи показаний в непосредственном присутствии и в устном виде. Эти отклонения лишают обвиняемого возможности увидеть свидетеля, однако МУС вышел за рамки практики, принятой международными уголовными трибуналами и допускает принятие показаний при условии проведения перекрёстного допроса в отдельные моменты разбирательства (Правило 68). Оспаривание допустимости представления письменных показаний не имеет большого смысла, учитывая, что Правила процедуры и доказывания ставят основной целью полное и точное фиксирование всего процесса (п. 10 Правила 121). Это указание можно толковать по-разному, например, как обязывающее полное обнародование всех материалов, как это делалось в процессе международных уголовных трибуналов. Такое толкование возможно тем более, что по п. (8) (b) ст. 64 в ходе судебного разбирательства председательствующий судья может давать указания относительно проведения разбирательства, в том числе для обеспечения того, чтобы оно проводилось справедливо и беспристрастно. К Амбос отмечает: «с точки зрения commonlawриск того, что Судебная палата будет опираться скорее на собственные протоколы, вместо того чтобы решать дело на основании доказательств, полученных в данном конкретном процессе, - совершенно реальное осложнение судебного дела ^{[26, p. 32]}.

Однако в какой мере судьи могут принимать во внимание информацию, полученную не в ходе конкретного процесса, ограничивается ясным положением п. 2 ст. 74 Статута о том, что «Суд может основывать свое решение только на доказательствах, представленных ему и рассмотренных им в ходе судебного разбирательства» ^[3].

Учитывая, что приведенным нормам явно недостает определенности, ясно, что судьи будут вести процесс в соответствии с их собственными предпочтениями, то есть практически в соответствии с их предыдущим опытом. Это значит, что судьи из системы commonlaw могут согласиться о толковании некоторых фактов, однако судьи из системы civillaw могут быть склонны к приданию большего значения позициям сторон. Что касается согласия относительно фактов, то оно не будет иметь обязательной силы для Палаты, а Палата, в свою очередь, имеет право заслушать и другие показания, особенно если расследование не подтвердило представленные факты (Правило 69).

Защите предоставлены те же полномочия в сфере опроса свидетелей, что и обвинению (п. (1) (e) ст. 67), однако процедура перекрёстного допроса не предусмотрена.

Как уже говорилось, председательствующий судья может давать указания относительно проведения разбирательства (п. (8) (b). ст. 64); в отсутствие таких указаний Прокурор и защита договариваются об очерёдности и порядке предъявления доказательств Судебной палате (Правило 140). Защите во всех случаях предоставляется возможность выступить последней (Правило 141).

В Статуте ничего не сказано о случаях отказа свидетелей от дачи показаний или от дачи полных показаний. Ограниченные возможности предоставлены Суду в соответствии со ст. 71 Статута ^[3]. Правда, в ней говорится о санкциях за непозволительное поведение в Суде, но одно из положений может быть применено к отказу от дачи показаний: Суд может наказывать лиц, присутствующих в Суде, за непозволительное поведение, в том числе за срыв разбирательства или преднамеренный отказ выполнять его распоряжения. Однако обвиняемый никогда не может быть принуждён выступать в качестве свидетеля. Это его право вытекает из так называемого права на молчание, которое рассматривается, как одно из фундаментальных прав человека и которое закреплено в ст. 14 Международного пакта о гражданских и политических правах: 3. Каждый имеет право при рассмотрении любого предъявляемого ему уголовного обвинения … g) не быть принуждаемым к даче показаний против самого себя или к признанию себя виновным ^[1].

Согласно п. 1 ст. 69 каждый свидетель в соответствии с Правилами процедуры и доказывания принимает на себя обязательство давать правдивые показания. Здесь не предусмотрен широко распространённый в системе commonlaw обычай давать клятву свидетеля, что, вероятно, объясняется смешением в процедуре МУС элементов commonlawи civillaw.

Заключение

Регулирование порядка получения и оценки доказательств в судебном процессе Международного уголовного суда в корне отличается от такого же регулирования в других международных судах. Сущностью процесса в Международном Суде или в Международном трибунале по морскому праву является соотношение прав и полномочий между судебным учреждением и спорящими государствами. В процессе Международного уголовного суда главной целью является соблюдение соответствия этого процесса уголовному процессу, принятому в государствах, что делает Международный уголовный суд скорее учреждением уголовной юстиции, чем международным судом.

Процесс в МУС представляет собой смешанную систему норм и принципов, которая не является целиком ни состязательной, ни инквизитивной. Отсюда возникает ряд несоответствий между общей структурой процесса, которая кажется нацеленной на обеспечение прав сторон и потому состязательной, и положениями, основанными на инициативе судей.

Будучи новацией в международном праве, МУС содержит некоторые элементы, до сих пор не встречавшиеся в международном правосудии, а именно, Прокурора. Анализ показывает особенно заметные диспропорции полномочий, отданных Прокурору и Защите на досудебной стадии. Эти диспропорции чреваты тем, что МУС может превратиться в пустое изобретение, поскольку станет сочетанием несовместимых правовых систем, недопустимым на самых решающих стадиях разбирательства.