|
Библиотека
|
ваш профиль |
Статья опубликована с лицензией Creative Commons Attribution-NonCommercial 4.0 International License (CC BY-NC 4.0) – Лицензия «С указанием авторства – Некоммерческая».|
Международные отношения
Правильная ссылка на статью:
Яковлев Е.А.
Россия и особенности урегулирования международных конфликтов в 21 веке
// Международные отношения.
2021. № 4.
С. 1-14.
DOI: 10.7256/2454-0641.2021.4.36324 URL: https://nbpublish.com/library_read_article.php?id=36324
Россия и особенности урегулирования международных конфликтов в 21 веке
DOI: 10.7256/2454-0641.2021.4.36324Дата направления статьи в редакцию: 21-08-2021Дата публикации: 14-09-2021Аннотация: Российская Федерация, как одна из ведущих держав мира, является «конструктором» современного миропорядка, а также выгодоприобретателем современной системы МО и соответственно, миротворчество занимает ключевую позицию во внешней политике РФ. Вклад России в развитие миротворческой деятельности и урегулированию военных конфликтов не только обозначает роль РФ в международных отношениях, но и характеризует в целом способность всей международной системы бороться с военными конфликтами. В связи с этим является актуальным изучить степень участия Российской Федерации в миротворческих процессах и урегулировании военных конфликтов. Целью данной работы является всесторонний анализ действий РФ по разрешению военных конфликтов. Основными выводами проведенного исследования является то, что Российская Федерация может участвовать в урегулировании военных конфликтов, используя традиционные силовые операции во время наиболее активной части конфликта. Возможности и ограничения государства формируют роль России в урегулировании военных конфликтов как традиционно-силовую, что фактически не позволяет действовать автономно, без участия других государств или в составе коалиции, не опасаясь серьезных дипломатических и репутационных издержек. Такая узкая направленность обеспечивается исключительно текущим положением дел и не является постоянно константой. Для более активного и полноценного участия в урегулировании международных конфликтов России целесообразно развивать мягкосиловые составляющие миротворческой деятельности, а так же избегать самостоятельных попыток проведения миротворческих операций, вне состава широких, межгосударственных коалиций. Ключевые слова: миротворчество, военный конфликт, международный конфликт, внешняя политика России, нетрадиционные военные действия, Миротворческая политика России, многонациональная коалиция, урегулирование конфликтов, миротворческая политика Китая, миротворческая политика СШАAbstract: Being one of the world's leading powers the Russian Federation is the “constructor” of the modern world order, as well as the beneficiary of the modern system of international relations; therefore, peacekeeping holds the key position in foreign policy of the Russian Federation. Russia's contribution to the development of peacekeeping activity and settlement of military conflicts not only designates the role of the Russian Federation in international relations, but also characterizes the capability of the entire international system to face against military conflicts. This substantiates the relevance of studying the degree of participation of the Russian Federation in peacekeeping operations and settling military conflicts. Comprehensive analysis is conducted on the actions of the Russian Federation aimed at settling military conflicts. The conclusion is made that the Russian Federation can be engaged in settling military conflicts using traditional combat operations in most escalated part of the conflict. The capabilities and restrictions of the state form the role of the Russian Federation in settling military conflicts as traditional powerful, which in fact does not allow acting autonomously to the exclusion of other states or as a part of coalition to avoid severe diplomatic and reputational losses. Such narrow focus is justified by the current state of affairs and is not a constant at all times. For more active and full participation of the Russian Federation in settling international conflicts, it is feasible to develop the soft power components of peacekeeping activity, as well as evade the attempts of conduct peacekeeping operations outside of large intergovernmental coalitions. Keywords: peacemaking, military conflict, international conflict, Russian foreign policy, unconventional military actions, Russia's peacekeeping policy, multinational coalition, conflict resolution, China's peacekeeping policy, US peacekeeping policyВведение Одной из важнейших проблем современной мировой повестки дня является урегулирование международных вооруженных конфликтов. Количество военных конфликтов неуклонно растет. Если в 1990 году количество военных конфликтов в мире не превышало 27, а в 2000 году число военных конфликтов с привлечением крупных военных сил составляло 25, а общее число конфликтов за последнее десятилетие XX века достигло 56[1]. В промежуток между 2002 и 2011 годом было зафиксировано 73 военных конфликта национального уровня из которых на 2011 год 37 находились в активной стадии[2]. На 2020 год было отмечено 39 военных конфликтов по всему миру и было проведено 62 активных многосторонних миротворческих операции[3]. Россия как великая держава принимает активное участие в урегулировании международных конфликтов. В недавно утвержденной Стратегии национальной безопасности Российской Федерации (2021) указывается в пункте III.25.8 в качестве одного из стратегических национальных приоритетов: «Поддержание стратегической стабильности, укрепление мира и безопасности, правовых основ международных отношений»[4] что однозначно можно трактовать как заявление России на роль глобальной миротворческой силы. В статье рассматривается политика России по урегулированию международных вооруженных конфликтов и анализируются закономерности и общие черты участия РФ во всех тех конфликтах, где замечено прямое участие России. Также проводится сравнение стратегий зарубежных партнеров. Зарубежный опыт участия в урегулировании вооруженных конфликтов Китай с самого основания ООН и начала миротворческой деятельности организации обозначил резко негативную позицию в отношении операций по сохранению мира на территориях, подконтрольным другим государствам. Китайское правительство было ярким сторонником радикальной формы Вестфальской концепции миротворчества: запрет признания легитимности миротворческих операций, из-за их нарушения основополагающих принципов международного права, как суверенитет и невмешательство во внутренние дела стран. Однако с годами крайне скептическая позиция китайского руководства менялась. Весь путь, от полного непризнания до начала активной миротворческой деятельности КНР традиционно разделяют на три этапа: 1. 1981—1990 гг. — формальное и юридическое признание Пекином миротворческих операций ООН, интеграция в дебаты и голосование в Совете Безопасности по вопросам миротворчества. 2. 1990—2003 гг. — постепенное вовлечение КНР в прямое участие в миротворческих операциях ООН, первые китайские миротворцы приступают к проведению операций под мандатом ООН. 3. 2003 г. — н.в. — качественное развитие китайского представительства в миротворческой деятельности ООН, существенное увеличение численности китайских миротворцев и количества операций с их участием. Не смотря на всю эволюцию внешнеполитической деятельности КНР в отношении миротворчества, правительство поднебесной не стремиться демонстрировать серьезное силовое воздействие. За все время участия Китая в операциях ООН приняло участие 38 тыс. военнослужащих и 2700 полицейских, а к настоящему времени около 2500 китайских миротворцев выполняют задачи на территории Мали, Демократической Республики Конго, Южного Судана, Ливана и в других регионах мира[5]. Развитие миротворческой деятельности Китая отнюдь не случайно, следуя принципам исключительно экономической экспансии и развития Китай стал одним из крупнейших потребителей энергоресурсов, покупая нефть, газ и другое топливо по всему миру. Кризисные ситуации в ближневосточном и африканском регионах вынуждают Пекин постоянно испытывать страх перед угрозами, способными нарушить поставки жизненно-важных сырьевых ресурсов, способных нанести критический ущерб китайскому бизнесу и экономике. В последнее десятилетие возникла угроза реализации новой китайской инициативы - Шелкового пути и Морского шелкового пути ("Один пояс - Один путь" (ОВОЯ). Развитие ближневосточного конфликта на территории Сирии и Ирака вынудило китайские власти договариваться одновременно со всеми сторонами конфликта, за исключением террористической организации ИГИЛ. Военный конфликт в Йемене наиболее остро ударил по интересам Китая. Йемен поставлял половину нефтяного китайского импорта из всех стран Персидского залива и является стратегически-важным партнером по программе «Один пояс-один путь». Не желая втягивать свои вооруженные силы, китайское руководство лавировало между Хуситами и правительством Хади, окончательно выбрав сторону последних только после захвата Адена. Основополагающую роль в определении стороны Китаем сыграла Саудовская Аравия. Взаимовыгодные интересы двух стран определили миротворческую политику КНР в Йеменском конфликте. В результате Китай объявил о намерении инвестировать 500 млн. долларов в экономику подвластную правительству Хади. Тем не менее, несмотря на определенную кажущуюся «инфантильность» Китая в отношении проблем миротворчества, современные тенденции говорят об обратном. Так в 2019 г. Китай оказался на втором месте по рейтингу государств с наибольшим военным бюджетом в мире. В 2019 г. военные расходы Китая увеличились на 5.1% в сравнении с 2018 г. выросли до $261 млрд. «Соперничество и напряженные отношения между Индией, Пакистаном и Китаем являются одними из основных факторов увеличения военных расходов»[6] поясняет Симон Веземан, старший научный сотрудник SIPRI. Возрастает и финансирование международных программ в области международной безопасности со стороны Китая. При изучении непосредственных инвестиций в миротворчество наблюдается следующая картина: в соответствии с утвержденными ставками взносов на проведение операций ООН по поддержанию мира с начала 2013 г. и по конец 2015 г. Китай с долей 6,6% занимал только 6-е место среди стран финансовых спонсоров миротворческих операций после США (28,4%), Японии (10,8%), Франции (7,2%), Германии (7,1%) и Великобритании (6,7%). Вместе с тем, согласно обновлённой шкале взносов в регулярный бюджет на период 2016-2018 гг., Китай вошёл в пятёрку крупнейших доноров, заняв 2-ое место: США (28,5%), Китай (10,3%), Япония (9,7%), Германия (6,4%) и Франция (6,3%)[7]. В абсолютном выражении инвестиции США насчитывали в 2017 г. 2,3 млрд долл., Китая — 810 млн долл., Японии — 763 млн долл., Германии — 504 млн долл., Франции — 496 млн долл. В 2015 г. выступая на саммите ООН по делам миротворчества Си Цзиньпин презентовал основные концепции позиции Китая в вопросах сохранения мира и безопасности. Председатель КНР выступил с инициативой по расширению миротворческих операций ООН и объявил о целом комплексе мер по дальнейшему участию в миротворческих действиях ООН, в частности расширить военный контингент миротворцев до 8000 человек с специальным бюджетом в 1 млрд. долларов. В подтверждение серьезности намерений китайского руководства по развитию вовлечения КНР в охрану мирового порядка может служить открытие летом 2017 г. в Джибути первой зарубежной военной базы страны. База рассчитана на 10 тыс. человек, однако там пока располагается порядка 2 тыс. человек. Другой подход можно найти в общей стратегии поведения Соединенных Штатов Америки по вмешательству в военные конфликты и политически-нестабильные зоны. Особенностью стратегии США при участии в военных конфликтах в XXI веке становится все более широкое использование так называемых нетрадиционных военных действий – НВД. Так, в документе FM 3-0 Полевом уставе армии США нетрадиционные военный действия подразделяются на стабилизирующие и обеспечивающие[8]. Указывается, что так называемые действия по стабилизации обстановки и обеспечивающие действия войск (сил) являются в НВО преобладающими. При этом операции по стабилизации ситуации проводятся для организации защиты национальных интересов США, а основной способ действий войск (сил) в них - воздействие на источники угроз, на политическую и информационную сферы. Обеспечивающие операции предусматривают оказание помощи гражданским органам власти и населению как за рубежом, так и на национальной территории, а также подготовку или реагирование на кризисные ситуации. Таким образом основное направление воздействия НВД определяется как непрямое силовое вмешательство, характерное для постконфликтного и предконфликтного периодов, предназначенное для устранения источников конфликтогенности и установления устойчивой системы миропорядка. Стратегия США по отношению к международным военным конфликтам также допускает «принцип ограниченного вмешательства» - минимальная вовлеченность собственных вооруженных сил, основная задача которых – поддержка местных политических сил. Ярким примером может служить американское вмешательство в конфликт в Ливии. За исключением короткого периода c 19 по 31 марта 2011 года и с 1 августа 2016 по 19 января 2017 года Соединённые Штаты не использовали собственные вооруженные силы для урегулирования военного конфликта, ограничиваясь Авиаудары АФРИКОМ (Африканское командование вооружённых сил США) по ИГИЛ в ходе операции «Молния Одиссея», которая проводилась с августа по декабрь 2016 г., наносились практически без перерывов, что позволило войскам ПНС освободить подконтрольный террористам город Сирт. В апреле 2019 г. генерал и лидер ливийской национальной армии Хафтар начал стремительную военную кампанию в западной Ливии, стремясь установить полный контроль над страной. Целью ЛНА было отбить Триполи у Правительства национального согласия и их союзников. Нападение войск Хафтара на столицу было организованно перед началом конференции ООН Национального диалога, задачей которой было стабилизировать ситуацию и найти платформу для урегулирования политических аспектов противостояния, а также экономических вопросов. В результате эскалации конфликта правительство США решает вывести свои вооруженные силы с территории Ливии, делегируя защиту проамериканского правительства Турции и ОАЭ. Такая тактика «делегирования полномочий» становится все более популярной у американцев. Она обусловлена не только стремлением избежать потерь личного состава, но и существенно сократить расходы на проведение операций, являющихся неоправданно дорогими для бюджета Соединенных Штатов. Так, с 2001 года, после печально известных событий 9/11 и по 2019 год, необходимость для США поддерживать статус главного миротворца и полицейского обошлась в 6,4 трлн. долларов[9], из которых более 800 млрд. долларов было потрачено на поддержание военного контингента в Афганистане и другие инициативы в этой стране, а потери личного состава США с 2001 года по 2018 насчитываются около 7 тысяч человек[10]. Отмечается все более активное использование услуг частных военных компаний США. Если в войне в Ираке 1991 года ЧВК в основном выполняли разведывательные, логистические и другие небоевые функции и составляли 1% от общих сил войск коалиции, то уже в 2008 году в том же Ираке число вольнонаемных контрактников, выполнявших не только транспортно-консультативные задачи, было больше чем солдат американского контингента.[11] Еще одной особенностью политики американского военно-политического руководства по вмешательству в военные конфликты является коллективная составляющая. Использование крупных контингентов регулярных сил армии США для подавления международных конфликтов используется исключительно в составе коалиций и многонациональных сил. Такая формация обеспечивает не только снижение расходов на проведение миротворческих операций, но и легимитизирует правополномочность США проводить военные операции за рубежом. Начиная с участия в Вьетнамской войне в 1965-1973 годах и по сегодняшний день, все крупные миротворческие операции, как Война в Ираке в 1991 г., вторжение в Афганистан в 2001 г., Вторая Иракская война в 2003 г., Военная интервенция в Ливии сил международной коалиции «Odyssey down», во главе с США, проводятся в коллективном формате где участвуют не только контингенты регулярных войск стран НАТО, но выступают еще и другие внеблоковые союзники Соединенных Штатов. Современное состояние участия России в миротворчестве С 2000 года и по сегодняшний день Российская Федерация была прямо или опосредованно вовлечена в целый ряд военных конфликтов, преимущественно в Африке и на Ближнем Востоке, а также на территории стран бывшего СССР. На протяжении этих двадцати лет растет количество военных конфликтов, в которых Россия выступает в виде миротворца, интересанта или реакционера. Но не смотря на различные мотивы и причины вторжения в военные конфликты, стратегия участия РФ прослеживается одна и та же. Так, например, в 2008 году в противостоянии между Грузией и Южной Осетией и Абхазией, с 2014 года в военном конфликте на востоке Украины, с 2015 года в войне в Сирии и в военном конфликте в Ливии можно найти ряд основополагающих закономерных особенностей российской стороны, которые в силу своей значимости могут являться индикаторами, что определяют роль России в урегулировании военных конфликтов. Участие России в военных конфликтах имеет несколько характерных особенностей. Одной из таких особенностей «конфликтной» деятельности является почти полная автономность от международных структур. Так, например, РФ сильно сократила число предоставляемых ежегодно российских миротворцев под мандатом ООН за последние десять лет с 300 до 80 человек[12]. Низкая численность миротворческого контингента России определяет ее индикатор участия в миротворчестве ОН (под которым нами понимается выраженное в процентах отношение числа российских миротворцев к общей численности военно-полицейского персонала ООН от всех стран-участниц) величиной, меньше чем одна десятая процента. Такой незаметный показатель в математических операциях принято относить к допустимой погрешности. Финансирование миротворческих операций составило 193 млн. долларов США, или 3,04% от общего объема финансирования.[13] При наличии интересов в военном конфликте, как показывает опыт, Россия не относится к той категории стран, что создают образ «международной помощи» как США, легетимизируя интервенцию своих войск через международные институты, в частности ООН и формат многонациональных коалиций. Введение войск на территорию Сирии и оказание военной помощи в виде непосредственной боевой поддержки состоялось в 2015 году без какого-либо участия и одобрения международных структур, на основании договора «О дружбе и сотрудничестве между СССР и Сирийской Арабской Республикой» от 1980 года. Вступление российских войск на территорию Южной Осетии произошло даже без какой-либо «официального повода». Первые боевые столкновения были отмечены ранним утром 8 августа, а уже в 11 часов того же дня начались боевые действия ВС РФ, что обозначило их как одну из сторон конфликта.[14] За исключением созыва СовБеза ООН 8 августа по требованию российской делегации, не было предпринято никаких мер для легитимизации ввода войск на международном уровне. Фактически, данная «международная нелегитимность» миротворческой операции РФ в Южной Осетии послужила поводом для политических соперников, развязать информационную войну против России. Негативная информационная кампания, организованная по итогам Осетинского конфликта 2008 года, стала первым шагом в цепочке событий, фактически уничтоживших благоприятный внешнеполитический имидж, выстраиваемый российскими президентами еще с начала 90-х годов прошлого века. Следующей особенностью российской стратегии в отношении военных конфликтов является принцип официальной анонимности. Российская сторона не афиширует и отрицает наличие своих военных контингентов где-либо за исключением САР, тем не менее «участие» в ливийском военном конфликте, как и в конфликте на востоке Украины, официально не подтверждается[15], хотя наличие большого количества доказательств делают неоспоримым как минимум факт наличия военной поддержки одной из сторон в данных конфликтах. Неоднократно были замечены российские «военные специалисты» на территории Ливии, со стороны стран запада были выдвинуты обвинения в переброске военной техники на территорию Ливии для усиления армии Хафтара[16]. Такое необычное поведение российского руководства лишь усиливает внимание международных масс-медиа к любым действиям государства военного характера за рубежом. Начиная с «Крымского инцидента» в 2014 году, анонимные российские военные периодически находились в центре международных скандалов и обвинялись в нарушении международного права.[17] Следующим аспектом «вмешательств» России в военные конфликты в других странах является ярко выраженная направленность поддержки какой-либо стороны. Российское правительство активно выступает в роли протеже конкретных сил в военных конфликтах и не стремится быть «беспристрастным судьей». Уже в 2012 году, на первом этапе эскалации военного конфликта в Сирии российская сторона заняла жёсткую позицию в отношении политического урегулирования военного конфликта, всячески указывая на недопустимость критики в адрес сирийского президента и уступок со стороны правительства САР[18]. Действия российского контингента войск, начавшиеся в 2015 году, со стороны наблюдателей оценивались как «односторонние» где была ярко-выраженная поддержка регулярных войск САР, а не действия исключительно миротворческого характера[19]. Тем не менее активное присутствие частей российских вооруженных сил было замечено еще в 2011 году, а финансовая помощь и поставки вооружений стали заметны в 2012 г.[20] При этом несмотря на создание Центра по примирению в Сирии на базе российских ВС, взаимодействие с странами запада и другими военными силами в Сирии зачастую носило сопернический характер. Заключение В заключении можно сделать вывод о том, что существует ярко выраженная направленность российской политики в отношении военных конфликтов в целом. Подчеркивая ценность и необходимость коллегиального разрешения конфликтов через платформы устоявшихся международных организаций (ООН, ОБСЕ, ШОС и т.п.), российское руководство сознательно и систематически игнорирует данные организации, действуя автономно и независимо от глобального сообщества. Политика миротворчества РФ сильно отличается от «принятых стандартов», что может негативно сказываться на дипломатической и политической репутации страны, а также возможностях международного сотрудничества. Вовлеченность в военные конфликты носит открытый и «грубый» характер, с непосредственным участием военных контингентов вооружённых сил РФ и без вовлечения войск своих союзников и сателлитов, игнорируя формат многонациональной коалиции. Продолжая советскую политику прямого вовлечения в военные конфликты, Россия будет сталкиваться с такими трудностями как всевозрастающая нагрузка на ВС и высокие экономические, дипломатические и политические издержки. Такая стратегия, уже показала свои минусы в виде сильного охлаждения отношений с западными странами, падения имиджа и периодических обвинений в «превышении полномочий». Тем не менее при сохранении стратегии автономного регулирования военных конфликтов, Российская Федерация в случае успешной реализации собственных миротворческих программ сможет позиционировать себя как альтернативную силу не только многонациональным коалициям США и миротворческим миссиям ООН, но и как альтернативу всему международному порядку в деле в деле урегулирования международных военных конфликтов.
[1] https://www.sipri.org/yearbook/2001/01 [2] https://www.sipri.org/yearbook/2013/01 [3] https://www.sipri.org/yearbook/2021/02 [4] http://static.kremlin.ru/media/events/files/ru/QZw6hSk5z9gWq0plD1ZzmR5cER0g5tZC.pdf [5] https://peacekeeping.un.org/ru/troop-and-police-contributors [6] https://www.sipri.org/sites/default/files/2020-04/military_expenditure_press_release_rus_0.pdf [7] Лексютина Я В. /Вклад современного Китая в миротворческую деятельность ООН // Общество и государство в Китае. 2018. №1. [8] http://eurasian-defence.ru/sites/default/files/doc/netradicionnye_voennye_deistviia_sil_specialnogo_naznachenia.pdf [9] https://www.cnbc.com/2019/11/20/us-spent-6point4-trillion-on-middle-east-wars-since-2001-study.html [10] https://taskandpurpose.com/news/afghanistan-iraq-death-toll/ [11] https://sgp.fas.org/crs/natsec/R44116.pdf [12] https://peacekeeping.un.org/sites/default/files/msr_31_dec_2017_0.pdf [13] https://peacekeeping.un.org/ru/how-we-are-funded [14] https://www.kommersant.ru/doc/1009540 [15] https://www.interfax.ru/world/695624 [16] https://www.bbc.com/russian/features-46291929 [17] https://www.dw.com/ru/oon-podozrevaet-rossijskih-naemnikov-v-prestuplenijah-v-car/a-57439703 [18] Темченко-Завьялова А. О. Российское участие в решении сирийского конфликта: политико-социологическое измерение // Вестник ПАГС. 2016. №4 (55) с. 45 [19] https://www.bbc.com/news/world-middle-east-34827047 [20] https://www.bbc.com/russian/international/2012/10/121011_mid_syria_plane Библиография
1. Антюхова Е.А. Стратегия «Управляемого хаоса» и события «Арабской весны» // Ученые записки ОГУ. Серия: Гуманитарные и социальные науки. 2017. №3 (75) с. 7-10.
2. Ефременко Д. На реках вавилонских. Ближневосточный миропорядок в состоянии полураспада // Россия и мусульманский мир. 2017. №11 (305). с. 58-73. 3. Лавренцова А.Ю. Участие Китайской Народной Республики в миротворческой деятельности ООН как элемент мягкой силы // Скиф. 2019. №12-1 (40) с. 355-362. 4. Лексютина Я В. /Вклад современного Китая в миротворческую деятельность ООН // Общество и государство в Китае. 2018. №1. с. 305-311. 5. Зародов И.А. Народно-освободительная армия Китая за рубежом: расширение форматов присутствия в XXI веке // Вестник БГУ. 2018. №3 (37). с. 64-71. 6. Подберезкин А. И., Харкевич М. В. Мир и война в XXI веке: опыт долгосрочного прогнозирования развития международных отношений / Моск. гос. ин-т междунар. отношений (ун-т) М-ва иностр. дел Рос. Федерации, Центр военно-политических исследований МГИМО МИД России. — М.: МГИМО–Университет, 2015. — с. 581 7. Темченко-Завьялова А. О. Российское участие в решении сирийского конфликта: политико-социологическое измерение // Вестник ПАГС. 2016. №4 (55) с. 43-48. 8. Шамаров П. В. Концептуальные аспекты перспективной миротворческой деятельности Российской Федерации // Государственная служба и кадры. 2018. №2 с. 145-149. 9. Нетрадиционные военные действия сил специального назначения// Документ TC 18-01//Центр и Школ Специальных Военных Действий им. Джона Ф. Кеннеди Армии США. 30.11.2010 г. с. 120. References
1. Antyukhova E.A. Strategiya «Upravlyaemogo khaosa» i sobytiya «Arabskoi vesny» // Uchenye zapiski OGU. Seriya: Gumanitarnye i sotsial'nye nauki. 2017. №3 (75) s. 7-10.
2. Efremenko D. Na rekakh vavilonskikh. Blizhnevostochnyi miroporyadok v sostoyanii poluraspada // Rossiya i musul'manskii mir. 2017. №11 (305). s. 58-73. 3. Lavrentsova A.Yu. Uchastie Kitaiskoi Narodnoi Respubliki v mirotvorcheskoi deyatel'nosti OON kak element myagkoi sily // Skif. 2019. №12-1 (40) s. 355-362. 4. Leksyutina Ya V. /Vklad sovremennogo Kitaya v mirotvorcheskuyu deyatel'nost' OON // Obshchestvo i gosudarstvo v Kitae. 2018. №1. s. 305-311. 5. Zarodov I.A. Narodno-osvoboditel'naya armiya Kitaya za rubezhom: rasshirenie formatov prisutstviya v XXI veke // Vestnik BGU. 2018. №3 (37). s. 64-71. 6. Podberezkin A. I., Kharkevich M. V. Mir i voina v XXI veke: opyt dolgosrochnogo prognozirovaniya razvitiya mezhdunarodnykh otnoshenii / Mosk. gos. in-t mezhdunar. otnoshenii (un-t) M-va inostr. del Ros. Federatsii, Tsentr voenno-politicheskikh issledovanii MGIMO MID Rossii. — M.: MGIMO–Universitet, 2015. — s. 581 7. Temchenko-Zav'yalova A. O. Rossiiskoe uchastie v reshenii siriiskogo konflikta: politiko-sotsiologicheskoe izmerenie // Vestnik PAGS. 2016. №4 (55) s. 43-48. 8. Shamarov P. V. Kontseptual'nye aspekty perspektivnoi mirotvorcheskoi deyatel'nosti Rossiiskoi Federatsii // Gosudarstvennaya sluzhba i kadry. 2018. №2 s. 145-149. 9. Netraditsionnye voennye deistviya sil spetsial'nogo naznacheniya// Dokument TC 18-01//Tsentr i Shkol Spetsial'nykh Voennykh Deistvii im. Dzhona F. Kennedi Armii SShA. 30.11.2010 g. s. 120.
Результаты процедуры рецензирования статьи
В связи с политикой двойного слепого рецензирования личность рецензента не раскрывается.
Результаты процедуры повторного рецензирования статьи
В связи с политикой двойного слепого рецензирования личность рецензента не раскрывается.
Название отчасти соответствует содержанию материалов статьи. В названии статьи очень условно просматривается научная проблема, на решение которой направлено исследование автора. Рецензируемая статья представляет относительный научный интерес. Автор отчасти разъяснил выбор темы исследования и отчасти обосновал её актуальность. В статье не сформулирована цель исследования, не указаны объект и предмет исследования, методы, использованные автором. На взгляд рецензента, основные элементы «программы» исследования автором не вполне продуманы, что отразилось на его результатах. Автор не представил результатов анализа историографии проблемы и не сформулировал новизну предпринятого исследования, что является существенным недостатком статьи. При изложении материала автор очень избирательно продемонстрировал результаты анализа историографии проблемы в виде ссылок на актуальные труды по теме исследования. Апелляция к оппонентам в статье отсутствует. Автор не разъяснил выбор и не охарактеризовал круг источников, привлеченных им для раскрытия темы. На взгляд рецензента, автор стремился грамотно использовать источники, выдержать научный стиль изложения, грамотно использовать методы научного познания, соблюсти принципы логичности, систематичности и последовательности изложения материала. В качестве вступления автор сообщил читателю о том, что в мире постоянно имеют место военные конфликты, что их количество «неуклонно растет»: в 1990 году их зафиксировали 27, «за последнее десятилетие XX века» – 56, в 2002–2011 гг. – 73, в 2020 г. – 39. Однако для убедительности вывода автору, на взгляд рецензента, следовало сообщить данные за период 2011–2020 гг. Вывод не выглядит корректным. Дополнительно автор констатировал, что Стратегия национальной безопасности Российской Федерации предусматривает «участие в урегулировании международных конфликтов» «в качестве одного из стратегических национальных приоритетов» т.д. В первом разделе основной части статьи («Зарубежный опыт участия в урегулировании вооруженных конфликтов») автор внезапно рассказал об «эволюции внешнеполитической деятельности КНР в отношении миротворчества», указал на «три этапа» такой эволюции («от полного непризнания до начала активной миротворческой деятельности КНР») и о масштабах современного участия КНР в урегулировании международных конфликтов. Автор объяснил, что «развитие миротворческой деятельности Китая» связано с его стремлением к «экономической экспансии» в мире, и указал на то, что вместе с его военным бюджетом «возрастает и финансирование международных программ в области международной безопасности» т.д., а также сообщил, что в 2015 г. «председатель КНР выступил с инициативой по расширению миротворческих операций ООН» т.д. Далее автор перешёл к примеру США и сообщил, что данное государство демонстрирует «другой подход» «вмешательства в военные конфликты и политически-нестабильные зоны». Автор объяснил, что «особенностью стратегии США при участии в военных конфликтах в XXI веке становится все более широкое использование так называемых нетрадиционных военных действий» т.д., что другой «особенностью политики американского военно-политического руководства по вмешательству в военные конфликты является… использование крупных контингентов регулярных сил армии США… исключительно в составе коалиций и многонациональных сил» т.д. Почему автор ограничился примерами КНР и США, видимо, отнеся исключительно их и Россию к категории «великих держав», осталось неясно. Во втором разделе основной части статьи («Современное состояние участия России в миротворчестве») автор сообщил, что «Российская Федерация была прямо или опосредованно вовлечена в целый ряд военных конфликтов» т.д., что «участие России в каждом конкретном конфликте носит отдельный характер и отличается как набором инструментов воздействия, так и тактикой их использования», банально заключив, что «в целом политика России в отношении военных конфликтов проводится, исходя из задач и важности для страны конкретного конфликта» т.д. Автор перечислил 4 (основные?) «задачи, стоящие перед Россией при выборе… политики» «в отношении военных конфликтов» т.д. Затем автор заявил, что «турбулентный период, начавшийся после окончания политики «замораживания» времен Холодной войны, еще продолжается» т.д., что «России придется активно участвовать в решении проблем во всех вышеуказанных регионах при сильно ограниченных возможностях» т.д. Автор абстрактно сообщил о том, что «складывается мнение, что проведение внешней политики российской власти имеет несистематический характер, в котором игнорируется или упускается главная стратегическая проблема внешней политики России – как сохранять имидж и поведение сверхдержавы, не имея ее ресурсов» т.д. Автор остановился на примере вмешательства в грузино-осетинский конфликт 2008 г. и оценил «миротворческие усилия федерации» как «дипломатическую катастрофу». Автор указал на причины «такой катастрофы». В статье встречаются незначительные описки, как-то: «Не смотря», «Так в 2019 г.», «В 2015 г. выступая на саммите ООН по делам миротворчества Си Цзиньпин презентовал», «Таким образом основное», «было во-первых – уничтожение», «Российская федерация» (не однажды) и т.д., неудачные или некорректные выражения, как-то: «Россия как великая держава» (что это означает, каковы критерии «великих держав»?), «правительство поднебесной», «в каждом конкретном конфликте носит отдельный характер», «перед новой формацией мировых держав», «следование данной российской политики» и т.д. Выводы не позволяют оценить научные достижения автора в рамках проведенного им исследования. Выводы не отражают результатов исследования, проведённого автором, в полном объёме. В заключительном абзаце статьи автор банально констатировал, что «Россия как государство-полицейский имеет ресурсы и возможности для участия в военных конфликтах с целью их урегулирования и погашения», и сообщил, что «все более заметный уклон в сторону преимущественного использования традиционных силовых операций во время активных фаз конфликта создает определенные трудности в развитии дальнейшей миротворческой политики России» т.д. Автор резюмировал, что «дальнейшее следование данной российской политики урегулирования военных конфликтов не имеет потенциальных перспектив и является тупиком в развитии внешней политики Российской Федерации». Об «особенностях урегулирования международных конфликтов в 21 веке» автор не вспомнил в выводах своей статьи. Выводы, на взгляд рецензента, не проясняют цель исследования. На взгляд рецензента, потенциальная цель исследования автором достигнута. На взгляд рецензента, потенциальная цель исследования достигнута автором отчасти. На взгляд рецензента, потенциальная цель исследования – «», автором не достигнута. Публикация может вызвать интерес у аудитории журнала. Статья требует существенной доработки, прежде всего, в части формулирования ключевых элементов программы исследования и соответствующих им выводов.
Результаты процедуры окончательного рецензирования статьи
В связи с политикой двойного слепого рецензирования личность рецензента не раскрывается.
|
© 1998 – 2024 Nota Bene. Publishing Technologies. NB-Media Ltd.
Рус
