Основные принципы реализации религиозной политики КНР в период с XVI по XVIII Всекитайский Съезд КПК

Помелова Юлия Павловна кандидат исторических наук старший преподаватель кафедры истории и теории международных отношений, Институт международных отношений и мировой истории, Национальный исследовательский Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачевского 603005, Россия, Нижегородская область, г. Нижний Новгород, ул. Ульянова, 2, оф. 325 Pomelova Yulia PhD in History Educator, the department of History and Theory of International Relations, Institute of International Relations and World History, National Research Lobachevsky State University of Nizhny Novgorod 603005, Russia, Nizhny Novgorod region, Nizhny Novgorod, Ulyanova str., 2, office 325 sup.nn@mail.ru Другие публикации этого автора

Положение Китая влияет на развитие глобального мирового сообщества и интересна для других стран. Понимание социокультурных процессов, произошедших в Китае, важно не только для политической жизни внутри данной страны, но и для стран, граничащих с КНР и поддерживающих международные контакты с Китаем. Тем более, динамично развивающийся во всех сферах Китай претендует на более значимое место в мировом сообществе. Принцип внешней политики Дэн Сяопина «скрывать возможности и держаться в тени» перестал быть актуальным для мощного в экономической, политической и военной сферах Китая. Ему на смену пришла концепция «сообщества единой судьбы человечества», знаменующая проведение многовекторной и активной внешней политики, которая была выдвинута в 2011 г. Си Цзиньпином ^[1] и развита в последующих его выступлениях.

За семидесятилетнюю историю государственной политики КПК, во главе партийно-государственного аппарата сменилось пять поколений руководителей, ассоциируемых с периодами лидерства Мао Цзэдуна, Дэн Сяопина, Цзян Цзэминя, Ху Цзиньтао и Си Цзиньпина. Последовательный экономический рост и успешное прохождение кризиса 2008 г. закрепили за Китаем роль одной из главных мировых держав и упрочили чувство национального уважения и значимости. Начиная с XVI Всекитайского съезда Коммунистической партии Китая и прихода к власти «четвертого поколения» партийно-государственных руководителей среди целей и задач модернизации стали чаще появляться социально-культурные приоритеты, подход к решению внутренних проблем КНР стал более комплексным. Внимание к социальным и культурным вопросам было вызвано как несомненными экономическими успехами КНР, так и чрезвычайными событиями, таким как, например, эпидемия атипичной пневмонии в 2003 г. и землетрясение в г. Вэньчуань провинции Сычуань, показавшими уязвимость социальной системы КНР и возможность привлечения религиозных институтов к решению социальных вопросов.

После XVI съезда КПК потребовалось сформулировать более определенные характеристики будущего социального развития КНР. Впервые концепция «гармоничного общества» упоминается в сентябре 2004 г. в решениях IV пленума ЦК КПК XVI созыва ^[2]. Концепция «гармоничного общества» и пути создания «гармоничной культуры» подробно были описаны в 2006 г. в Постановлении ЦК КПК по наиболее важным вопросам создания гармоничного социалистического общества. Согласно данному документу, гармоничное социалистическое общество – это «общество, полное жизненных сил и энергии, и в то же время общество сплочения и согласия» ^{[3, c. 29]}. Особый акцент в документе сделан на формирование социальной гармонии, ей отведена роль «существенного атрибута социализма с китайской спецификой, важная гарантия богатства и могущества страны, возрождения нации и счастья народа» ^{[3, c. 1]}. Концепция «гармоничного общества» направлена на формирование единства «многонационального китайского народа», гармоничными должны стать отношения между различными социальными слоями, включая и межрелигиозные отношения. Концепция «гармоничного общества» продолжает политику, проводившуюся руководителями «второго» и «третьего» поколения, в частности, в сохранении главной роли модернизации и развития.

Во время председательства Ху Цзиньтао регламентации подверглись все общественные отношения, связанные с вопросами вероисповедания. Самым значимым документом рассматриваемого периода является Положение «О религиозной деятельности» 2005 г., принятое Госсоветом КНР. Новая редакция положения была принята в 2017 г. «Положение» определяет основные условия функционирования религиозных общин: от регистрации до организации массовых мероприятий и строительства новых объектов религиозного назначения ^[4]. Более того, законодательные акты были выпущены на всех территориально-административных уровнях, что подчеркивает особое значение, придаваемое религиозной сфере в рассматриваемый период. Например, к центральному уровню относится Положение «О религиозной деятельности» принятое Государственным Советом в 2005 г. и комплексно регламентирующее деятельность религиозных общин, к провинциальному – «Меры по исполнению Положения 2005 г. «О религиозной деятельности» в Тибетском Автономном Районе от 2007 г.», к окружному – «Временные меры по управлению тибетским буддизмом в уезде Аба».

Естественно, практическая задача управления религиозными институтами в Китае не являлась новаторской и фиксируется чуть ли не от эпохи Хань. Необходимость регулирования религиозных вопросов в течение рассматриваемого периода вызвана, в том числе, постепенным развитием религиозных общин в период после культурной революции и отказом партийного руководства от убеждения, что религия не является необходимой и на определенном этапе общественного развития народные массы «будут свергать идолов своими руками» ^[5] без непосредственного участия КПК.

Задачи проведения религиозной политики рассматриваемого этапа весьма очевидны как в среднесрочной, так и в долгосрочной перспективах. В первую очередь, в государственные внутриполитические интересы входило поддержание стабильности в регионах с большой долей проживающих национальных меньшинств, предотвращение оппозиционных настроений среди граждан КНР. В долгосрочной перспективе, в случае успешной реализации религиозной политики, «нормальная» религиозная деятельность, осуществляемая через патриотические ассоциации, способствует повышению управляемости и консолидации «многонационального китайского народа».

Однако, всеобъемлющее регулирование религии приводит не к её упрощению, но к созданию всё более диверсифицированной и сложной для управления религиозной системы. Религиозную систему КНР можно условно разделить на следующие категории, развив модель тройного «религиозного рынка» в Китае, предложенную профессором университета Пёрдью Янь Фенганом ^[6].

Первая категория включает в себя пять признанных государством организованных религиозных объединений. Китайское правительство признает официально пять религий: католицизм, протестантизм, ислам, буддизм и даосизм. Последователикаждой из пяти религий вступают в официальную патриотическую религиозную ассоциацию, которая является их официальным представителем в государственном аппарате. Согласно документу №19 ЦК КПК от 1982 г. ст.7, одними из основных задач патриотических религиозных ассоциаций являются «помощь широким массам верующих и религиозным деятелям в постоянном повышении их патриотического и социалистического сознания,…(а также) быть связующим звеном для партийной и правительственной работы по привлечению, объединению и просвещению людей в религиозных кругах» ^[7].

В период с XVI по XVIII Всекитайский Съезд Коммунистической партии Китая (КПК) патриотические ассоциации находились под идеологическим и административным контролем Государственного управления по делам религий КНР, регулировавшего осуществление религиозной политики на всех административно-территориальных уровнях. Управление, в свою очередь, подчинялось Рабочему отделу Единого Фронда ЦК КПК, также имевшего свои региональные отделения. Государственное управление по делам религий было распущено в 2018 г., передав все религиозные вопросы под управление Рабочего отдела Единого Фронта ЦК КПК, который теперь является главным связующим звеном между руководством КПК и религиозными группами, а также национальными меньшинствами в Китае.

Конечно, в восприятии китайской власти свобода вероисповедания не тождественна праву исповедовать и практиковать любую религию или осуществлять любую религиозную деятельность. Для граждан КНР свобода вероисповедания – это осуществление «нормальной» религиозной деятельности в рамках закона, то есть добровольное участие граждан в деятельности религиозной общины, организованной под контролем официальных религиозных ассоциаций. Нормальная религиозная деятельность и убеждения в КНР защищены законом. Согласно Конституции КНР от 1982 г., «государство охраняет нормальное отправление религиозной деятельности» ^[8]. Однако значение «нормального отправления религиозной деятельности» остается неопределенным и может иметь достаточно широкое толкование.

Государство щедро спонсирует патриотические ассоциации и их религиозные общины, но при этом регулирует все возможные сферы их деятельности, а также обязывает их способствовать поддержке существующего политического строя среди верующих и не взаимодействовать с представителями зарубежных стран.

Во вторую категорию мы отнесли запрещённые государством организованные религиозные группы. Самый известный пример, конечно, организация «Фалуньгун», кампания против которой создала правовую основу для ограничения деятельности «обществ еретических учений». Например, «Информационное сообщение Министерства общественной безопасности №39 о различных вопросах, касающиеся выявления и запрещения культовых организаций» определило характеристики «общества еретического учения»: а. создание незаконный организации с целью религиозной практики, цигун практики; б. обожествление лидеров; в. создание и распространение суеверий и еретических убеждений; г. использование различных средств для создания и распространения суеверий и еретических убеждений с целью вербовки и контроля членов организации посредством обмана и зарождения сомнений; д. нарушение общественного порядка, наносящее ущерб жизни и собственности граждан» ^{[9, c. 22-23]}. В уголовном кодексе КНР также прописаны виды наказаний за осуществление деятельности «организации сектантского и еретического характера» ^[10].

Третья категория, в отличии от крайних позиций легальности и нелегальности, представляет собой серую, теневую область религиозного регулирования. К данной категории относятся религиозная деятельность и религиозные организации с неопределенным правовым статусом. В первую очередь, народные верования, такие как почитание предков, вера в духов, следование фэншуй. Такие религиозные убеждения не поддаются регулированию из-за максимально широкой распространённости и отсутствия системы управления. К серой области также относится незаконная деятельность приверженцев легальных религиозных групп, например, христиане, являющиеся прихожанами подпольных «домашних» церквей.

В системе выстроенной иерархической вертикали власти (патриотические ассоциации – Управление по делам религий – Рабочий отдел Единого Фронта), не признанные официально религиозные объединения (даже такие общепризнанные мировые религии как иудаизм и православие) не попадают под юрисдикцию Рабочего отдела Единого Фронта. Регулирование религиозной деятельности, происходящей за пределами пяти патриотических ассоциаций, в том числе и «народной религии», часто зависит от действий местных чиновников. Более того, «даже в рамках пяти официально признанных религий большая часть роста происходит за пределами контролируемых КПК патриотических ассоциаций и, следовательно, не находится под юрисдикцией Бюро по делам религий КНР. Например, «обширная «подпольная» католическая церковь примерно в три раза больше, чем официально признанная Китайская патриотическая католическая ассоциация» ^{[11, c. 61]}. Но чем больше обширной становится «теневая область», тем сложнее её регулировать.

Соответственно, если общественные движения выпадают из-под контроля одного государственного органа, контроль осуществляется другими методами и другими организациями. Министерство общественной безопасности КНР осуществляет наблюдение и обеспечивают выполнение законов непризнанными религиозными движениями, в частности, «организациями еретических учений». Также под их юрисдикцию попадают религиозные движения, официально признанные или нет, несущие угрозу государственной безопасности.

Таким образом, государство закрепило за собой прерогативу определения «нормальной» и деструктивной религиозной деятельности, искоренения «феодальных суеверий» и «еретических учений». Китайское общество за достаточно короткий срок перешло от запрета любой религиозной практики к разрешению определенных религий, что не может не вызывать противоречий между провозглашенной в Конституции КНР свободой вероисповедания и подавления некоторых религиозных групп. Конечно, для граждан КНР свобода вероисповедания не подразумевает возможность стать последователем любого вероучения и осуществлять любую религиозную практику. Выбор ограничен «нормальной» религиозной деятельностью в рамках патриотических религиозных ассоциаций. Для партийно-государственной власти свобода вероисповедания предполагает широкий выбор инструментов религиозной политики для контроля над данной сферой общественной жизни.

В том числе, в течение рассматриваемого периода, КПК поддерживало этико-философское учение Конфуция как инструмент сохранения социальной стабильности, иерархии, консенсуса, уважения к власти и противопоставления китайской культуры западной системе ценностей и обычаев. Принципы конфуцианства использовались для обеспечения необходимой легитимации политического режима. В целом, для политической культуры КНР характерно понимание государства как наибольшей ценности. Конфуцианская идея восприятия государства как большой семьи прослеживается в современном патерналистском характере власти. Конфуцианский ренессанс имел глубокую социально-политическую обусловленность, при этом, апология конфуцианства в КНР 2000-2010-х годов находилась – и до сих пор находится – под мощной идейной и институциональной марксистско-ленинской эгидой КПК. В рассматриваемый период, конфуцианство намеренно, впрочем, не официально, было возведено в ранг государственной религии, которая претендует на репрезентацию всего Китая во внешнем мире, равно как и наиболее узнаваемо там.

Таким образом, религиозные процессы КНР подвергаются регулированию на трёх уровнях: разделение между «легальной» религиозной деятельностью и деятельностью «обществ еретических учений»; реформирование признанных религиозных объединений, ограничения в деятельности, контроль через национальные ассоциации; и третий уровень – создание приемлемой для государства национальной идентичности, включающей религиозный компонент, сконструированный из существующей традиционной культуры, сплав неоконфуцианства и популярных элементов «народной религии».

Политический курс в отношении религии остается неизменным, будучи сформированным исходя из опасности, которую китайское руководство видит не только в деструктивных культах, но в и приверженцах тибетского буддизма, в уйгурских мусульманах, «подпольных» католиках или протестантских «домашних церквях». По сути, любой верующий в КНР не внушает доверия властям. Поклонение иному божеству – есть ущемление гегемонии партийно-государственной власти. Подобное отношение объясняется не только историческими условиями проникновения христианства в Китай или марксисткой идеологией, но и недостаточной информированностью чиновников, работающих в религиозной сфере. Все чиновники, работающие в Государственном управлении по делам религий Госсовета КНР, являются членами КПК, а значит, атеистами.

Подводя итоги, следует обратить внимание на то, что прагматичная религиозная политика, реализуемая в период между XVI и XVII съездами, во многом состояла из установления всестороннего контроля над религиозной сферой общественной жизни. Преимущественный выбор методов жесткого регулирования среди всех прочих методов управления религиями, говорит нам о недоверии к религии, как к инструменту дестабилизирующих сил, враждебных и коммунистической идеологии, и китайскому национальному государству. Сочетание этого недоверия с желанием использовать религиозный фактор при создании «гармоничного общества» обуславливает существование множества нерешенных проблем политико-религиозного характера.