Институциональные ограничения и возможные направления развития медиации в России

Вечерина Ольга Павловна ORCID: 0000-0001-5223-4683 кандидат исторических наук доцент кафедры медиации в социальной сфере Московского государственного психолого-педагогического университета; старший научный сотрудник Центра исследования философии и культуры Индии «Пурушоттама» РУДН, Москва 127051, Россия, г. Москва, ул. Сретенка, 29 Vecherina Olga PhD in History Associate professor, Department of Mediation in Social Sphere, Moscow State University of Psychology and Education; Senior researcher, Centre of Investigation of Indian Philosophy and Culture “Purushottama”, RUDN University 127051, Russia, Moscow, Sretenka str., 29 o.p.vecherina@gmail.com Другие публикации этого автора

С конца 1970-х гг. процедура медиации начала применяться в некоторых странах мира в качестве альтернативной процедуры разрешения споров, а к началу 2000-х гг. медиация стала общепринятым способом вне- и досудебного разрешения конфликтов во многих странах, что подтверждается и международными конвенциями, последней из которых является «Сингапурская конвенция о медиации», принятая ООН 20.12.2018 и открытая для подписания государствами с 7 августа 2019 г. ^[53]. В настоящее время медиация в том или ином виде практикуется в 152 странах (подсчитано по поисковой директории портала «Mediationworld.net»). Иными словами, этот социально-правовой институт сегодня имеет глобальный характер.

Диапазон деятельности медиаторов простирается от разрешения школьных и семейных конфликтов до урегулирования споров по огромным, иногда транснациональным бизнес-сделкам и разрешения этноконфессиональных внутренних и международных конфликтов, в том числе с большим количеством насилия и применением регулярных вооруженных сил. Медиаторы — желанные специалисты при работе с жертвами насилия и в зонах вооруженных, в т. ч. межнациональных конфликтов, включая техники восстановительной медиации и восстановительного правосудия (см. ^[31]; ^[37]; ^[49]; ^[50]; ^[54]; ^[55]). Во многих странах медиация стала обязательной процедурой при урегулировании некоторых видов конфликтов, а профессия медиатора — такой же привлекательной и востребованной, как и профессия, например, адвоката. Не менее значима роль медиаторов и в помогающих профессиях, в том числе в разрешении школьных и семейных конфликтов ^[56]; ^[57], включая трансграничную семейную медиацию на основе Гаагских конвенций 1980 и 1996 гг. (см. ^[22]). Интенсивно развивается медиация онлайн ^[28]; ^[51].

Такое распространение технологии медиации в мире исследователи справедливо связывают с изменением нравственной культуры и переходу от антимедиационного к медиационному тиру нравственной культуры, обусловленного прорывом к развитому утилитаризму [46: 52]. Если в Европе примирительные процедуры имеют многовековую историю, корнями уходящую в Античность и культуру греческих полисов ^[18]; ^[19], в ряде стран традиционного типа культуры медиация основана на глубоко укорененных в обществе традициях компромисса и примирения (шариат, конфуцианство, панчашила) (см., например, ^[20]; ^[23]).

Вместе с тем, в России институт медиации находится в состоянии стагнации, причины которого обусловлены в первую очередь, спецификой нравственной культуры российского общества, определяемой Е.Н. Ярковой как культура традиционного типа, антимедиационная по сути ^[46].

Анализ имплементационной специфики российского института медиации на основе неоинституциональной теории позволил выявить, что при первичной имплементации медиации отсутствовало не только системное событие, но и базисные протонормы — позитивное отношение в социуме к договороспособности сторон, консенсусу, компромиссу и решению конфликта посредством мирных переговоров (подробнее см. ^[9]), однако разочаровывающее развитие российской медиации в последние несколько лет выявило необходимость рассмотрения в первую очередь иных, культурологических особенностей российского социума как главного институционального ограничителя развития.

Анализ особенностей, ограничений и возможных направлений институционального развития института медиации в России целесообразно рассматривать на основе теоретического наследия А. С. Ахиезера (^[5]; ^[6]; ^[7]; ^[8]; ^[39]), впервые рассмотревшего медиацию как социокультурную категорию, базовый механизм взаимопроникновения полярных дихотомий и основу последующего синтеза новых смыслов культуры. Ахиезером была разработана концепция социокультурной динамики как ответа общества на вызовы социальных конфликтов, обусловленных изменениями в экономике и технологиях, с помощью «генерации новых культурных смыслов»; им создана новая методология социокультурного анализа, при котором культура рассматривается как «постоянное производство новых смыслов и поиски медиаций, опосредствований между полюсами медиаций» [39: 59–60]. Эти идеи Ахиезера плодотворно разрабатываются его коллегами, учениками и последователями из Института социологии РАН, Института философии РАН и ряда других научных учреждений страны ^[12]; ^[19]; ^[20]; ^[21]; ^[24]; ^[29]; ^[39]; ^[44]; ^[46].

Институт медиации в России: противоречивые итоги и проблемы развития

Несмотря на режим наибольшего благоприятствования и энтузиазм первых медиаторов, сопровождающий имплементацию института медиации в России, его развитие пока нельзя признать успешным. Процедура медиации, за исключением системы образования, где была создана сеть служб школьной медиации/школьных служб примирения (далее — СШМ/ШСП), все еще мало востребована. Верховный Суд РФ свою последнюю аналитическую справку опубликовал в 2016 г., где выделил четыре группы причин низкой востребованности медиации (процессуальные, организационные, экономические и психологические), во-многом остающиеся актуальными и сегодня ^[38].

Психологические причины наиболее трудноразрешимы и связаны со спецификой российской «картины мира» и фундаментальными ценностями российского социума, определяющими понимание справедливости, закона, правопорядка; глубоко укорененного в сознании российских граждан правового нигилизма и терпимости к насилию как способу решения конфликта, что требует глубокого осмысления и анализа, далеко выходящего за рамки настоящей работы (см., например, ^[8]; ^[14]; ^[16]; ^[44]; [46). Вместе с тем, эта специфика и обусловливает «немедиационный характер» российского социума, если понимать медиацию «как концентрацию, фокусировку в двух направлениях: как срединность (меру) и как точку сборки свободы/ответственности» (Г. Л. Тульчинский) [21: 268].

Г.В. Тульчинский, подводя итоги спора А. П. Давыдова и В. М. Розина, объясняет отсутствие критической массы носителей медиационного сознания в России доминированием «традиционализма в российском обществе, которому на протяжении всей его истории были свойственны правовой нигилизм в сочетании с нравственным максимализмом, неразвитость гражданского общества», что и «порождает инверсионные шараханья». Он также указывает на отсутствие полноценных «институтов медиации — прежде всего собственности и права», закрепленное в ткани российского общества социально-демографически и замещенное ценностно-нормативным комплексом этнической безопасности. Поэтому исследователь определяет российское общество с точки зрения его медиационности как «химерическое образование» и «общество тотального взаимного недоверия» [21: 269–270].

В числе психологических причин, отмеченных ВС РФ, тесно связанных с общим уровнем недоверия в обществе, на первом месте — высокая и постоянно растущая степень конфликтности в бизнесе и в российском обществе в целом (высокую конфликтность деловой среды демонстрирует Индекс А1, разрабатываемый Московской школой управления Сколково ^[25]). Отмечаются отсутствие навыков и традиций по ведению переговоров; стремление любыми способами привлечь нарушителя к ответственности; восприятие судебного решения как более «ценного» документа; нежелание ответственности за разрешение конфликта и низкий уровень правовой культуры ^[38].

Поэтому, будучи изначально внедренной «сверху», при поддержке высших правительственных структур (так, законопроект в Государственную Думу вносил Президент РФ Д. А. Медведев) медиация не стала востребованной конфликтующими сторонами и обществом в целом. Сама процедура медиации предполагает наличие качеств, мало ценимых или даже отвергаемых российскими спорщиками (эмпатия, уважение друг к другу и к мнению другого, умение слышать и слушать другого, бережное отношение к уже достигнутому в межличностных отношениях и т.п.). Можно утверждать, что причины неудовлетворительного развития медиации как полноценного и значимого для социума социально-правового института тесно связаны с особенностями правового самосознания и отношения к конфликтам российских граждан, с отсутствием устойчивого гражданского общества, с «экономикой недоверия», выражающейся, в том числе и к общим низким уровнем доверия как к общественным институтам, так и к судебной системе.

Второй причиной мы считаем неверно выбранную модель для имплементации, что обусловило невозможность «перспективной траектории» (термин В. М. Полтеровича) для вновь создаваемого института (подробнее наш анализ см. ^[9]; ^[10]).Авторы учебника «Альтернативное разрешение споров» под редакцией проф. Е. А. Борисовой, развивая идеи авторов первого российского учебника по медиации [31: 66], главной причиной неуспеха полагают выбор неверной парадигмы развития: «Россия решила использовать правовой подход в продвижении идеи медиации. Это дало свои результаты: медиация начала формироваться не как социальный, а как правовой институт. Иными словами, право начало “регулировать отношения, которые еще не сложились в обществе как фактические”». Подводя итоги такого развития, авторы отмечают: «Последствия такого подхода известны: процедура медиации практически не востребована гражданами и организациями» [1: 155]. В то же время они считают, что «демонстрация взаимодействия и сосуществования судебной и медиационной процедуры позволит развивать правовое направление и активизирует социальное направление внедрения медиации», в качестве главного действующего лица по развитию медиации на современном этапе ее развития выбирая «суд, поскольку только ему по силам преодолеть инертность мышления российских граждан, считающих, что лучший путь защиты гражданских прав — это судебный путь» [1: 156–157].

Для россиян характерны: низкий уровень доверия россиян к судебной власти; уверенность, что «суды защищают интересы богатых и влиятельных», «судебная власть не может полноценно защитить граждан»; недовольство «уровнем объективности им непредвзятости судов»; убежденность «в коррумпированности судебной системы» и в том, что «большинство судей берут взятки» (56%, подробнее см. ^[33]). Все вышеперечисленное не позволяет предполагать, что усиление взаимодействия медиации с судебной системой или — тем более — переосмысление ее как части этой системы будет способствовать повышению доверия к медиации и расцвету этого института.

Вместе с тем, с октября 2019 г. в России начался принципиально новый этап развития медиации как процедуры, близкой или даже равной судебному примирению. С 25.10.2019 вступили в действие поправки в законодательство, касающиеся новой для России процедуры – судебного примирения и работы в качестве таких примирителей судей в отставке. 31 октября 2019 г. Верховным Судом был принят Регламент проведения судебного примирения. Согласно мнению И. Грицая, «процедура судебного примирения, в отличие от медиации, охватывает более широкий спектр категорий дел, к примеру, это касается административных споров. Соответственно, если необходимость в примирении, к примеру, возникнет при рассмотрении налогового спора, критерий выгодности однозначно качнется в сторону судебного примирения, а не медиации. То, что судебное примирение, в отличие от медиации, для сторон спора является бесплатным, также можно отнести к факторам, делающим примирение более экономически привлекательным и, стало быть, выгодным» ^[15]. 28 января 2020 г. было опубликовано Постановление Пленума Верховного Суда РФ № 1, в котором представлен утвержденный список 322 судебных примирителей во всех субъектах Российской Федерации. Подало же документы на эту должность свыше 1000 человек. Большинство утвержденных судебных примирителей обладают весьма значительным стажем и опытом работы судьей — 30 и более лет, со специализацией в гражданском и административном судопроизводстве.

На стороне такого судебного примирителя — «авторитет власти, богатый профессиональный и жизненный опыт, хорошее знание правовых коллизий, укорененность в существующей системе институтов и долговременные профессиональные связи в судебной системе». Поэтому, хотя И. Грицай, сравнивая медиатора и судебного примирителя, и утверждает, что «для кого-то, напротив, предшествующий профессиональный “судейский” опыт примирителя будет минусом» ^[15], думается, что это мало реалистичное предположение.

Иными словами, государство резко и радикально изменило «правила игры» для всех медиаторов страны. Полагаем, что растворение медиации в пересоздаваемом институте судебного примирения является на деле подменой понятий, поскольку медиация не равна примирению, хотя многие юристы склонны их с формальной точки зрения отождествлять, ссылаясь в том числе на ст. 3 Директивы 2008/52/ЕС ^[30]. Н. Н. Макаренко, анализируя далее эту законодательную новеллу, полагает, что «с появлением судебного примирения в российском гражданском процессе использование … данной процедуры возрастет, так как авторитет судебного примирителя, который в отличие от медиатора, является судьей в отставке или работником аппарата суда, имеющим высшее юридическое образование и стаж работы в области юриспруденции не менее пяти лет, куда более высок» ^[30].

Наконец, в сентябре Министерство юстиции подготовило свой проект ФЗ «Об урегулировании споров с участием посредника (медиации) в Российской Федерации» ^[40], вызвавший оживленную полемику в профессиональном сообществе (подробнее см. ^[9]; ^[10]). Таким образом, государство сделало ряд решительных шагов по радикальному переформатированию института медиации и, очевидно, намерено продолжить его реформирование в сторону его огосударствления и встраивания в систему существующих правовых институтов.

Считаем, что в новых социальных условиях необходимо еще раз переосмыслить как итоги предшествующего развития института медиации, так и возможные направления его будущего развития с учетом «работы над ошибками» и более реалистичным осознанием реальных институциональных ограничений, определяемых «немедиационным» в своей основе характером российского социума.

Немаловажно и то, что профессиональное сообщество медиаторов раздроблено и в настоящее время не имеет авторитетного центра; несколько попыток выстроить общероссийскую институциональную структуру, задающую общие «правила игры», формирующую этические и профессиональные нормы, осуществляющую супервизионные и сертификационные функции, пока оказались неудачными. Более того, в настоящее время наблюдается некоторый откат от уже достигнутого медиаторами результата — например, по сравнению с 2016–2017 гг. Так, в 2020 г. расформирован ФГБУ «Федеральный институт медиации», предполагавшийся его основателями в качестве «точки сборки» единой системы медиации в стране; полностью прекратили свое существование 2 из 3 СРО медиаторов (СРО «Национальная организация медиаторов» в настоящее время фактически приостановила свою деятельность); прекращен выпуск двух профессиональных журналов медиаторов («Медиация и право», 2006–2017 гг., и «Вестник Федерального института медиации», 2017–2018 гг.). Таким образом, сегодня в институте медиации отсутствуют: организованное профессиональное сообщество; доступная система супервизии начинающих медиаторов; общепризнанная система оценки и подтверждения уровня их профессиональной подготовки; система регулярной переподготовки медиаторов и ее контроля. Нет единого официального реестра российских медиаторов, которому потребитель мог бы доверять, поскольку в профессиональном сообществе или в государственных структурах отсутствует центральный орган, имеющий сертификационные и/или регистрационные полномочия.

Поэтому общественным объединениям медиаторов, претендующим на общестрановой охват, не удалось реализовать планы по объединению медиаторов и созданию эффективно работающих структур, обладающих, в том числе и лоббистским потенциалом, т. к. успешная работа общественных организаций предполагает значительную социальную активность и большой объем волонтерской работы со стороны членов организации. При отсутствии понятных и достижимых в среднесрочной перспективе целей, поставленных лидерами таких организаций, успешное развитие не представляется реалистичным.

Коммерческая медиация в этих условиях была реализована как часть консалтинговой работы наиболее крупных юридических фирм, работающих с бизнесом, с соответствующими ценами за их услуги. Анализ рейтингов (The Legal 500) и сайтов российских фирм и отделений транснациональных юридических и консалтинговых компаний («ПрайсвотерхаусКуперз», «Линклейтерз» и др.) показывает, что все они включили медиацию в перечень своих услуг как один из видов высокопрофессиональной и дорогостоящей юридической помощи, особенно успешной в тех случаях, где требуется повышенный уровень конфиденциальности (например, при увольнении топ-менеджеров и межличностных конфликтах между ними).

Семейная медиация — потенциально очень эффективная и востребованная для нашей страны процедура, обладающая большим потенциалом развития, однако пока не ставшая востребованной процедурой в реальности. Известный российский социолог Т. А. Гурко, рассматривая особенности становления института медиации в сфере семейных споров в России, считает причинами неуспеха (по контрасту с успешными практиками во многих странах мира) неверно выбранную из всего многообразия существующих в семейной медиации подходов модель, отсутствие должной квалификации действующих медиаторов и краткосрочность их подготовки, не предполагающую глубокого освоения специфики той или иной категории конфликтов, в том числе отсутствие специализации в семейных конфликтах, а также неадекватно высокую стоимость услуг и почасовые расценки, вне зависимости от результата, заведомо отсекающие от обращения к этой процедуре наиболее проблемные социальные страты [17: 40–69]. Эти выводы можно экстраполировать на российский институт медиации в целом.

Трансграничная семейная медиация — относительно самостоятельное направление, международно признанный и утвержденный к приоритетному применению инструмент по защите прав детей при разрешении трансграничных семейных конфликтов в рамках Гаагских конвенций 1980 и 1996 гг. (уполномоченный оператор — Министерство просвещения РФ), однако его развитие в России сдерживается стойким нежеланием российской стороны конфликта (как правило, женщин с детьми) договариваться со своими «обидчиками», признавать за ними равные права в воспитании детей, а также отсутствием подготовленных кадров, способных эффективно работать в условиях кросс-культурных и мультиязычных семейных конфликтов (подробнее см. ^[22]).

Особенности регионального развития медиации.Хотя имплементация института медиации в России столкнулась с серьезными трудностями, обусловленными социокультурными особенностями социума, в то же время нельзя сказать, что медиация как социально-правовой институт полностью отторгается российским обществом, что особенно заметно при анализе развития медиации в разных регионах России. В целом, как значимое социальное явление и социально-правовой институт, российская медиация существует и развивается. В настоящее время профессионально занимаются медиацией, в том числе проводят процедуру медиации и обучают медиаторов, несколько десятков тысяч человек. Создана нормативно-законодательная база, действует ряд учебных заведений, включая высшие, по подготовке медиаторов, работают профессиональные организации медиаторов, выпускаются книги по медиации, регулярно проводятся научно-практические конференции, в том числе с международным участием.

Анализ сведений о медиации, представленных на сайтах российских судов, позволил нам утверждать, что медиационный профиль регионов России далеко не однороден ^[9]. Наш вывод 2017 г. подтверждается и данными последнего сводного Реестра некоммерческих организаций (2020 г.), применяющих восстановительные, а также медиативные технологии, опубликованного на сайте ФГБУ «Центр защиты прав и интересов детей». Согласно Реестру, в России в настоящее время работает 214 некоммерческих организаций медиаторов, включая бюджетные и общественные, в 62 из 85 субъектов РФ.

Таблица 1

Распределение некоммерческих организаций, применяющих восстановительные и медиативные технологии, по федеральным округам России (2021 г.)

Источник: подсчитано нами по ^[35].

Из таблицы видно, что Приволжский федеральный округ лидирует с большим отрывом, на втором месте — Центральный и Сибирский федеральные округа. Учитывая многократно отмечавшееся исследователями многообразие социальных практик и вариантов регионального социально-правового развития, причины неравномерного развития медиации в России — тема будущих, очевидно, междисциплинарных исследований. Можно отметить, что существуют успешные внутристрановые региональные кластеры, где медиация активно и успешно используется. В качестве примера можно привести активную многолетнюю работу иркутских медиаторов в социальной сфере и в школьной медиации («Байкальская лига медиаторов»); Лигу медиаторов Южного Урала (Челябинск); медиаторов Рязани; Ассоциацию медиаторов и посредников АТР, работающую на в Дальневосточном федеральном округе. Активно развиваются разные направления медиации в Липецкой области, где она поддерживается всеми ветвями власти, включая судебную. В Москве и Санкт-Петербурге действуют несколько известных и авторитетных центров медиации и профессиональных организаций медиаторов, в том числе работают центры коммерческой медиации при ТПП РФ, РСПП.

«Школьная медиация» — отдельное и относительно успешное направление развития медиации в России. Вот уже более семи лет почти во всех регионах страны развивается общероссийская сеть служб школьной медиации (СШМ) и школьных служб примирения (ШСП) ^[31]. Данное направление медиации также начало развиваться по приказу «сверху» и его развитие тесно связано с реализацией «Концепции развития до 2017 года сети служб медиации в целях реализации восстановительного правосудия в отношении детей, в том числе совершивших общественно опасные деяния, но не достигших возраста, с которого наступает уголовная ответственность в Российской Федерации» (продлена до конца 2020 г., Распоряжение № 1837-р Правительства РФ) ^[34]. Предполагаем, что недавнее (25.09.2019) продление «Межведомственного плана комплексных мероприятий» по реализации вышеуказанной Концепции до 2025 г. позволит закрепить и развить полученные на сегодня весьма впечатляющие результаты. Доступная публично статистика процедур в сфере школьной медиации позволяет говорить о десятках тысяч случаев конфликтов в образовательной среде, для разрешения которых применялся медиативный или восстановительный подходы (рост с 42 403 случаев в 2016/17 г. до 50 406 случаев в 2019/20 г.) [2: 21].

Итоги развития этого направления медиации были подведены на состоявшемся 24 сентября 2020 г. Всероссийском совещании школьных служб примирения и медиации, в котором приняло участие 466 человек из всех субъектов РФ. В целом опыт интеграции медиативных и восстановительных подходов был отмечен как позитивный (подробнее анализ опыта см. ^[13]). На совещании было отмечено, что в стране создано более «25 тысяч служб школьной медиации и примирения, большинство из которых работают с общеобразовательных организациях. В этих службах задействовано порядка 80 тысяч специалистов» ^[13].

Данные мониторинга, проведенного по заказу Министерства просвещения РФ в 2020 г., позволяют утверждать, что в целом в России создана единая сеть СШМ и ШСП во всех федеральных округах и в подавляющем большинстве субъектов РФ (кроме Чукотского автономного округа и Ямало-Ненецкого автономного округа).

Таблица 2

Число СШМ/ШСП в РФ по федеральным округам

Источник: [2: 17].

Сформировавшаяся в России система разных типов медиаций уже в ближайшее время может привести к формированию двух разных и мало связанных друг с другом профессий (как по системе подготовки, так и по профессиональной квалификации) — медиатора в социальной сфере и медиатора в сфере досудебного и альтернативного судебному урегулирования правовых споров. Такая модель профессиональной подготовки прямо предусмотрена в новом проекте Федерального закона «Об урегулировании споров с участием посредника (медиации) в Российской Федерации», разработанном Министерством юстиции РФ и представленном для обсуждения общественности в сентябре 2020 г. ^[40]. Последствия законодательно закладываемой разницы в профессиональной подготовке разных специализаций медиаторов детально рассмотрены нами ранее ^[11].

Аналогичная идея сформулирована и в итоговой Резолюции Всероссийского совещания школьных служб примирения и медиации (24.09.2020). В частности, Министерству просвещения РФ предложено «обеспечить разработку перечня организаций, осуществляющих подготовку и переподготовку специалистов в области медиации и восстановительных технологий для системы образования и размещение соответствующей информации на сайте ФГБУ “Центр защиты прав и интересов детей”» ^[26].

Министерству науки и высшего образования Российской Федерации поручено «актуализировать требования к результатам освоения программ бакалавриата федеральных государственных образовательных стандартов высшего образования по специальностям и направлениям подготовки, включенным в укрупненные группы специальностей и направлений подготовки “Образование и педагогические науки” в соответствии с профессиональным стандартом “Специалист в области медиации (медиатор)”»; а также «разработать единую специальную комплексную типовую дополнительную профессиональную программу повышения квалификации по подготовке специалистов в области медиации и восстановительных технологий для системы образования, включающую в обязательном порядке как медиативные, так и восстановительные технологии» ^[26].

Таким образом, предполагается радикальное изменение системы подготовки медиаторов для работы с детьми на основе специализированного высшего образования, включая создание программ бакалавриата и единой системы ДПО. Фактически заявлено о создании новой институциональной структуры медиации в России. В формирующейся конфигурации нового социально-правового института предполагается совокупность 2 видов практик: 1) медиации как одной из примирительных судебных и досудебных процедур, а 2) медиации как практики примирения в социальной сфере, включая восстановительный и медиативный подходы — при разрешении семейных, школьных и иных социальных конфликтов, в принципе не предполагающих обращения в суд (или рассматривающих такую возможность только в крайнем случае, если не удастся договориться или нанесен серьезный материальный/физический ущерб).

Медиация в России: институциональные ограничения и их причины

Медиативное и экспертное сообщества России неоднократно предпринимали попытки выявить причины низкой востребованности процедуры медиации и примирительных процедур в российском обществе, однако в основном поиски были сосредоточены внутри уже созданного и работающего института, тогда как теоретические основания почти не рефлексировались и не подвергались сомнению. Вместе с тем, соединение двух до сих пор практически не пересекающихся направлений исследований — «медиации как эффективной процедуры и особой технологии предупреждения и разрешения конфликтов, альтернативной судебному разбирательству... и медиации как социокультурной категории и институциональных матриц развития двух типов культур — медиационного и инверсионного» ^[42] остается актуальным и сегодня.

По итогам анализа развития института медиации главной, глубинной причиной нам теперь видится немедиационный в своей основе характер российского социума, препятствующий успешному развитию медиации как социального института. Нежелание общества договариваться, понимание компромисса как поражения, такие черты российского социума, как установка на блокирование диалога, отрицание равенства сторон как участников диалога, отношение к другой стороне диалога как к врагу — все это является мощным тормозом на пути развития института медиации.

Массив данных, накопленный в исследованиях институциональных ограничений в развитии тех или иных социальных институтов, накладываемых ценностными параметрами, показывает, что Россия находится в группе стран, чьи ценностные ориентиры фактически противоположны англосаксонскому и протестантскому кластерам, тесно связанным между собой и активно развивающим как медиацию, так и другие АРС (подробнее см. ^[9]). Причем общность стран, входящих в российский кластер, по-видимому, более обусловлена православной ортодоксией, чем коммунистическим прошлым. Согласно аргументированному исследованию И. Г. Яковенко и А. И. Музыкантского, в подоснове культурного кода России лежит даже не православное, а манихео-гностическое мироощущение, во многом и сегодня определяющее матрицу сознания россиян и блокирующее медиационный подход осмысления и разрешения конфликтов ^[44].

Таким образом, «ценностная карта культуры» России, немедиационный характер российского социума препятствуют успешному развитию института медиации. В то же время вероятно, что при уточнении базовой модели имплементируемого института и ее приближения к ключевым параметрам ценностных ориентиров россиян успешное «выращивание» этого института вполне возможно. Важно точно определить эти параметры, выявить те из них, которые могли бы способствовать внедрению медиации — создать своего рода «медиационный профиль» России (отношение к судебной системе; договороспособность; представления о справедливости; отношение к компромиссу; правовая культура; значимость эмпатии и т. п.). Очевидно, что такая работа по определению носит междисциплинарный характер и требует усилий многих исследователей. Здесь полезным может оказаться изучение опыта тех стран, карты культур, ценностные профили которых схожи с российским, но имплементация медиации как процедуры АРС была более успешной. Так, А. П. Давыдов на основе изучения западного и восточного способов медиационного мышления убедительно показывает, что свобода личности и медиация ­ — это универсальный путь к личной свободе, который в России только начинается [39: 83–121].

Важным для Ахиезера являлось понятие архаизации как «следования субъекта культурным программам, исторически сложившимся… в условиях догосударственной жизни, уже не отвечающих выросшей сложности мира, характеру и масштабам проблем» [5: 90]. Эта архаизация выражается в том числе и через исторически сложившиеся, господствующие типы нравственности (традиционный, авторитарный и соборный, утилитарно-нравственный и либеральный), мешающие дальнейшему развитию [7: 48–60]. Как справедливо указывает Ч. К, Ламажаа, столкновение этих типов нравственности приводит к взаимной дезорганизации, к расколу в обществе [29: 93].

Эти же типы нравственности лежат в основе политико-правовой культуры России, представляющей собой, по мнению Е. Н. Ярковой, «микст, в котором в равной степени представлены традиционная и утилитарная… ценностно-смысловые установки, при этом креативные ценности и смыслы представлены незначительно». Отсюда — «эффект “застрявшей цивилизации” (Ахиезер). Суть этого “застревания” заключается в неспособности общества преодолеть сложившиеся противоречивые представления и выйти к новому уровню развития, к креативной культуре». Поскольку «утилитарная политико-правовая культура насаждалась в России “декретом сверху”, в результате традиционная почвенная культурная среда сформировала стойкий антиутилитарный иммунитет» [47: 53].

Таким образом, внедрению и успешному развитию медиации как социального института мешают глубинные установки российского социума, обусловливающие его отторжение на уровне нравственных убеждений. Возможные катализаторы и механизмы становления медиации были предложены Е. Н. Ярковой, однако они требуют развитой формы утилитаризма, чего пока не произошло [46: 47–49].

Полагаем, что именно развитие медиации в образовательной среде может стать тем реальным катализатором, который обеспечит переход к нравственной культуре креативного типа.

Масштабное заимствование современной Россией значительной части институтов породило многолетнюю дискуссию о путях их развития и выборе стратегии реформ. Во многих исследованиях (см., например, ^[3]; ^[14]; ^[16]) были показаны имманентные причины высокого уровня конфликтности и агрессии в российском социуме, связанные со спецификой ментальности, отсутствием культуры диалога и негативным отношением к компромиссу, который воспринимается большинством российских жителей как признак слабости. Как следствие, низкая договороспособность в глазах россиян есть позитивное качество, и нарушение договоров и контрактов является массовой, рутинной и в целом не осуждаемой в обществе практикой. А.А. Аузан назвал совокупность этих качеств россиян «русской ловушкой», препятствующей развитию, характеризуя ее как «короткий горизонт, избегание неопределенности и конфликтный индивидуализм, который тесно связан с недоговороспособностью и отсутствием доверия» ^[4].

Представляется, что альтернативное развитие медиации как института в первую очередь и главным образом социального позволит избежать вышеуказанных «институциональных ловушек», преодолеть «эффект колеи» и обеспечить успешный перезапуск института медиации в системе социальных институтов страны. Хотя алгоритмы и этапы этого процесса в целом известны, описаны в статьях (см., например, ^[9]; [27: 282–287]) и даже в учебниках [1: 155-157]; [31: 66-69], остается нерешенной главная проблема: как изменить психологию российских граждан, предпочитающих силовые или судебные способы решения конфликтов, как в сфере имущественных интересов, так и в межличностных отношениях.

Российская медиация: возможные направления развития

Одним из возможных направлений развития для преодоления психологических установок россиян, «институциональных ловушек» и «эффекта колеи», выявления новых перспективных траекторий развития целесообразным является как можно более широкое внедрение в практику обучения и воспитания медиативного подхода, основы которого были разработаны Ц.А. Шамликашвили ^[43].

Нормативное определение медиативного подхода было дано в письме Министерства образования и науки Российской Федерации от 18 ноября 2013 г. № ВК-844/07 и в Распоряжении Правительства Российской Федерации от 30 июля 2014 г. № 1430-р: «Медиативный подход — деятельностный подход, основанный на принципах медиации, предполагающий владение навыками позитивного осознанного общения, создающими основу для предотвращения и (или) эффективного разрешения споров и конфликтов в повседневных условиях без проведения медиации как полноценной процедуры. Медиативный подход может использоваться любым человеком, прошедшим соответствующее обучение, в том числе для разрешения или предотвращения спора и разногласий, в которых он выступает одной из сторон». В этом контексте А. А. Рождествина и Г. И. Железовская ^[36] справедливо усматривают в медиативном подходе дальнейшее развитие концепции деятельностного подхода, разработанного в трудах классиков российской психологии С.Л. Рубинштейна, А.Н. Леонтьева, П.Я. Гальперина, что позволяет интерпретировать его, с одной стороны, как новую технологию проектной деятельности, с другой — как особую психотехнику (понимая ее как средство развития личности), результатом применения которой как раз и может стать смена парадигмы развития российского социума в желаемом медиационном, креативном направлении.

По мнению Ц.А. Шамликашвили, разделяемого нами, «модули о медиации, носящие ознакомительно-информационный характер, должны быть интегрированы на всех уровнях системы общего и специального образования, а также высшей школы. Медиативный подход должен быть частью магистерских программ, программ дополнительного образования взрослых, повышения квалификации, переподготовки. Также медиация и медиативный подход должны стать частью системы непрерывного образования взрослых, в том числе в условиях старения населения, с целью сохранения социальной востребованности людей пенсионного возраста. Медиативный подход является залогом сохранения и развития человеческого потенциала в современных условиях, развивая культуру общения, диалога, договороспособности в каждом человеке и менталитет сотрудничества в обществе в целом» [43: 23].

Таким образом, необходимая методология, практические методики и материальная база (общероссийская сеть СШМ/ШСП) для постепенного изменения социокультурной парадигмы развития российского социума на основе медиации и медиативного подхода уже имеется. Теперь необходима настойчивая и планомерная работа, рассчитанная на достаточно длительную перспективу.

Не менее важной задачей является исследовательская деятельность по дальнейшему развитию теоретической и методологической базы для внедряемых медиативных технологий. Очевидно, что эта работа является междисциплинарной и требует координации усилий специалистов в самых разных областях гуманитарного знания. Теоретическая база, уже созданная российскими учеными, дает исследователям медиации и экспертному сообществу в этой сфере надежный инструмент для совершенствования уже сформированных элементов института медиации и разработки перспективных направлений его развития.

Так, например, характерной особенностью основной модели медиации, применяемой в России, является ее тяготение к содействующей (фасилитативной) модели, основной чертой которой является принцип наделения сторон «силой, властью, влиянием» [41: 22]. В то же время в мире разработано и применяется и множество других моделей и технологий медиации, в том числе сближающихся с принципами и практиками как терапевтических подходов (например, нарративная и трансформативная модели медиации), а также иными практиками АРС (подробнее см. [48: 238–322]). Насколько известно автору, в России не проводилось сравнительных исследований границ применимости и эффективности той или иной модели медиации, а также сравнительного анализа возможностей тех или иных моделей медиации и других подходов АРС с учетом российской культурно-исторической специфики и особенностей социального развития. Возможно, изменение базовой модели семейной медиации также поможет вдохнуть новую жизнь в это важное и потенциально перспективное направление.

Еще одно возможное направление развития медиации в нашей стране — ее переосмысление как инструмента нового поколения миротворцев для предотвращения и/или работы с межэтническими и межконфессиональными конфликтами, о чем применительно к российскому опыту убедительно писали Ц. А. Шамликашвили и Н. В. Гордийчук ^[54].

Исполнительный директор Европейского института мира Мартин Гриффитс недавно сказал: «Мы должны сделать так, чтобы медиация, дипломатия и предотвращение конфликтов соответствовали требованиям XXI века». Эти слова поддерживает высказывание исполнительного директора Секретариата и организатора сети религиозных и традиционных миротворцев Антти Пентикайнена: «Усилия по мирной медиации и национальному диалогу вступили в новую и сложную эру. Особенно сложная ситуация сложилась в нестабильных государствах, где инструменты помощи и развития не позволяют достаточно быстро добиться прогресса в легитимном управлении вновь созданными и слабыми институтами. Вызов со стороны радикальных группировок особенно силен в нестабильных государствах, что отражает более широкие проблемы в области мирного посредничества и национального диалога. В эту эпоху инструменты медиации и диалога, созданные для традиционных межгосударственных и внутригосударственных конфликтов, стали неэффективными» ^[52].

Учитывая особенности географического положения и истории России, сложносоставной характер нашего государства, продуцирующий феномены регионального сепаратизма, профессия медиатора как миротворца может стать одной из наиболее востребованных профессий ближайшего будущего. Ведь конфликты такого рода принципиально не могут быть разрешены в суде или посредством судебных примирителей. Именно поэтому создатели учебника по политической медиации, выпущенного недавно уже 2-м изданием, Т. А. Нигматуллина и Л. О. Терновая рассматривают технологии медиации как «первичный срез политики, непосредственно смыкающейся с массивом межличностных взаимодействий, в которые вступают индивиды, субъекты политики» и полагают, что «степень развития медиативных технологий повышает синергетический потенциал общества, его способность к самоорганизации и преодолению застойных и кризисных явлений» ^[30].

В заключение хотелось бы привести слова одного из наиболее активных участников процесса развития медиации в России, стоявшего у его истоков, видного теоретика и практика юриспруденции, чл.-корр. РАН В. Ф. Яковлева, который полагал, что медиацию надо в первую очередь «рассматривать как один из способов формирования гражданского общества, она сопряжена с формированием подлинных институтов гражданского общества, в рамках которых и реализуются такие ценности, как свобода граждан, утверждение начал справедливости и безопасности» ^[45].