Влияние политической нестабильности на рост терроризма в странах Ближнего Востока

Новиков Андрей Вадимович ассистент, Российский экономический университет им. Г.В. Плеханова 117997, Россия, Москва, г. Москва, пер. Стремянный, 36, каб. 339 Novikov Andrey Vadimovich Assistant, Plekhanov Russian University of Economics 117997, Russia, Moskva, g. Moscow, per. Stremyannyi, 36, kab. 339 Camouflage@yandex.ru Другие публикации этого автора

2011 году народные протесты в поддержку социально-экономических и политических реформ охватили весь Ближний Восток и Северную Африку. Этот период сейчас называют “арабской весной”. Многие эксперты надеялись, что эти протесты откроют новую эру безопасности, стабильности, мира и демократии в регионе ^[1]. Десять лет спустя арабская “весна” все еще не превратилась в арабское “лето” и фактически регрессировала, став скорее “осенью” или “зимой”. Поскольку движения за перемены были подавлены военными переворотами (например, в Египте в 2013 году), усилением авторитарного режима (например, в Алжире и Саудовской Аравии) или переходом к гражданской войне, о чем свидетельствуют случаи Ливии, Сирии и Йемена ^[1]. Даже в случае Туниса, который представляет собой единственную “историю успеха” арабской весны, демократический переход привел к тому, что страна стала одним из крупнейших в мире источником иностранных боевиков для “Исламского государства” (ИГ/ИГИЛ - террористическая организация, запрещенная в России).

Наиболее тревожным аспектом арабской весны, является то, что она, как представляется, способствовала распространению беспрецедентного уровня терроризма на Ближнем Востоке и в Северной Африке, а также других регионах мира. Согласно “Глобальной базе данных по терроризму” (GTD), ежегодное число террористических нападений в мире до начала арабской весны 2011 года достигало максимума только в 1992 году и составляло 5073 нападения ^[2]. Второй по величине показатель за период 1970-2010 гг. был зафиксирован в 2010 году и составил лишь 4822 терактов. Эти цифры возросли после начала арабской весны. При этом количество террористических атак в мире достигло 8500 в 2012, 11996 в 2013 году, 16860 в 2014 году, 14852 в 2015 году, и 13488 в 2016 году. Хотя на Ближний Восток и Северную Африку пришлась наибольшая региональная доля этого всплеска террористических нападений (в среднем 38% в период 2012-2016 годов), во всех других регионах также наблюдался рост нападений. Это свидетельствует о том, что внутриполитическая нестабильность, связанная с арабской весной, имела важные последствия за пределами Ближнего Востока и Северной Африки.

Причины роста терроризма в период «арабской весны»

Основная проблема, лежащая в основе этой статьи, связана с всплеском числа террористических атак в мире после наступления “арабской весны”. Этот всплеск достиг пика в 2014 году, когда в мире было зафиксировано 16860 террористических атак. Важно отметить, что этот рост терактов не ограничивался Ближним Востоком и Северной Африкой, но встречался в той или иной степени во всех регионах мира, в следующем порядке по интенсивности: Ближний Восток и Северная Африка (6919 атак в 2014 году), далее следуют Азия (6132 атаки), Южная Африка (2308 атаки), Европа (1180 атаки) и западное полушарие (321 атак в 2014 году) ^[2]. Тем не менее, все пять регионов пережили всплеск терроризма.

Как теоретически объяснить этот рост террористической активности? Обширная литература по международному терроризму содержит по крайней мере пять общих объяснений причин терроризма, которые можно кратко резюмировать следующим образом:

1. Уровень образования. Ученый Роберт Пейп продемонстрировал в своем основополагающем исследовании мирового терроризма, что террористы-смертники, скорее всего, являются выходцами из грамотных стран с более высоким уровнем высшего образования ^[3]. С тех пор этот вывод часто подкрепляется количественными исследованиями, в которых эмпирически доказана несостоятельность доминирующего предположения о том, что плохо образованное население в большей степени подвержено вербовке террористов.

2. Доступ к Интернету. Различные исследования указывают на то, что: террористы используют современные формы телекоммуникаций, доступные через Интернет, для содействия вербовке, коммуникации и распространению пропаганды ^[4]. Средства массовой информации стремятся показать, что наиболее изощренное использование Интернета террористической организацией было связано с ИГИЛ, которая творчески использовала его для развертывания пропаганды, поддержания вербовки и обмена сообщениями, сбора средств и даже издавало свой онлайн-журнал (Dabiq), чтобы легитимизировать организацию.

3. Нищета и безработица. Плохие экономические условия, в частности обусловленные нищетой и безработицей, были определены в литературе как потенциальная первопричина терроризма. Наиболее распространено мнение о том, что именно бедность является коренной причиной терроризма. Тем не менее она является слабым и непоследовательным предиктором терроризма. Например, А. Крюгер и Д. Малекова проверили гипотезу бедности и не нашли существенной взаимосвязи между рыночными возможностями или доходами и терроризмом ^[5]. В более всеобъемлющем исследовании, в котором проверялись многочисленные показатели экономической эффективности, Дж. Пьяцца не обнаружил «никакой существенной связи между любыми индикаторами экономического развития и терроризмом» ^[6].

4. Уровень демократизации. Некоторые исследователи пришли к выводу, что весьма демократические страны чаще сталкиваются с терроризмом ^[7]. Тем не менее теоретическая связь между демократическим правлением и терроризмом является сложной. Недовольство, вызванное отсутствием гражданских и политических прав в автократических государствах, особенно военных диктатурах, скорее всего, является механизмом, который может породить терроризм. Теоретически также возможно, что автократические режимы лучше способны подавлять террористические группы, предотвращая таким образом их деятельность в пределах своих границ.

5. Конфликт идентичности. С тех пор как Дж. Ферон и Д. Лайтин создали индексы этнической и религиозной фрагментарности для проверки общепринятого мнения о том, что гражданские войны вызваны этническими и религиозными антагонизмами (а, согласно их анализу, они ими не вызваны), эти переменные были включены в количественные исследования терроризма ^[8]. Хотя выводы этой литературы остаются не слишком убедительными, А. Крюгер и Д. Малекова утверждают, что гипотезы идентичности остаются эмпирически обоснованными ^[5]. Террористы вынуждены действовать на основе коллективной идеологии, опирающейся на определенную самобытность или мировоззрение, будь то этническое, религиозное или националистическое. В обществах, где одно мировоззрение преобладает над другим или где одна этническая группа маргинализирована в пользу доминирующей, террор часто является средством, позволяющим услышать голос ущемленных или средством перевода потенциальных материальных выгод в их пользу.

Теоретическая проблема, связанная с каждым из вышеперечисленных пяти наборов объяснений, заключается в том, что они либо по отдельности, либо все вместе не в состоянии объяснить всплеск глобальной террористической активности, подобный тому, который произошел в эпоху Арабской весны. Например, уровень образования, доступ к Интернету и бедность радикально не меняются в одночасье или даже через год. Поэтому непонятно, как все это может объяснить глобальный всплеск террористических атак, произошедших в 2014 году. То же самое относится и к этническим и религиозным антагонизмам, которые относительно статичны и весьма медленно развиваются. Даже в случае политического режима, который, возможно, может быть изменен перед лицом существенных внутренних или международных потрясений, маловероятно, что такие изменения были достаточно широкими как на Ближнем Востоке и в Северной Африке, так и в других регионах мира, чтобы способствовать резкому всплеску терроризма в 2011-2016 годах.

Ученые, стремящиеся проверить связь между внутриполитической нестабильностью и терроризмом, применяли различные меры внутриполитической нестабильности, одной из которых является “прочность политического режима”. Результаты этой литературы также неоднозначны. В то время как К. Ли измерил внутреннюю политическую нестабильность с помощью этого показателя и обнаружил, что менее прочные режимы более склонны к международному терроризму, Дж. Пьяцца предложил противоположные выводы, используя ту же самую переменную ^{[9; 6]}. В отдельном исследовании Дж. Пьяцца проверил две дополнительных переменных внутренней политической нестабильности: “гражданскую войну” и “несостоятельность государства”. Он пришел к выводу, что они оба соответствуют более высоким уровням международного терроризма во всем мире. В дополнительном исследовании Дж. Пьяцца пришел к аналогичному результату, когда тестировалась только ближневосточные страны ^[10].

Одна из проблем, связанных с использованием этих показателей, заключается в том, что они являются плохими предикторами для внутренней политической нестабильности. Прочность режима - плохой показатель, потому что он не учитывает внутреннюю политическую нестабильность вне полной смены режима. Установившийся режим можно считать “стабильным”, несмотря на то, что он переживает частые волнения в форме политических демонстраций и беспорядков (событий, которые не фиксируются переменной). Дополнительные предикторы, такие как гражданская война и крах государства, представляют собой только две возможные формы внутренней политической нестабильности. В то время как гражданская война потенциально выступает в качестве превосходного примера «наихудшей» внутренней политической нестабильности, она не охватывает более низкие уровни беспорядков, которые могут существовать в стране и подпитывать терроризм. То же самое можно сказать и о «провале государства». Эта концепция не отражает каких-либо беспорядков, приведших к краху правительства страны, и, таким образом, показывает лишь еще один наихудший сценарий.

Более эмпирически удовлетворительный подход состоит в том, чтобы различать конкретные типы внутренней политической нестабильности, которые можно далее различать в зависимости от степени волнений. С этой целью литература по политическому насилию указывает в направлении большого массива конкретных форм внутриполитической нестабильности, которым могут выставляться баллы от наименее к наиболее тяжелым: 1) антиправительственные демонстрации; 2) всеобщие забастовки; 3) крупные правительственные кризисы; 4) правительственные чистки или репрессии; 5) массовые беспорядки; 6) политические убийства; 7) мятежи; 8) гражданские войны; и 9) революции ^[11]. На самом базовом уровне –антиправительственные демонстрации и всеобщие забастовки, которые отражают недовольство населения правящим режимом и политической системой. Далее можно изучить сторону государственного уравнения, включая крупные правительственные кризисы, которые могут привести к падению правящего режима, а также более активную попытку режима консолидировать власть, очистив себя от нежелательных членов или групп. Более насильственный конец спектра внутриполитической нестабильности начинается с беспорядков и политических убийств, а затем включает восстания и гражданские войны. Революции или полное свержение существующего правящего порядка, представляют собой наиболее интенсивное измерение внутриполитической нестабильности. Разумеется, предполагается, что каждая из этих форм внутриполитической нестабильности будет помогать активизации террористической деятельности, в совокупности способствуя тому, что, возможно, лучше всего называть “связью внутренней политической нестабильностью с терроризмом”.

Конкретные причинно-следственные механизмы, лежащие в основе политической нестабильностью и терроризмом двойственные. Во-первых, внутриполитическая нестабильность, начиная от антиправительственных демонстраций и заканчивая революциями, свидетельствует об общественном разочаровании политической системой, которое может либо порождать, либо эксплуатироваться внутренними террористическими субъектами в поисках дополнительных партнеров. Например, неудивительно, что страны, переживающие внутренние беспорядки − форму внутриполитической нестабильности, воплощающую насильственное выражение антиправительственных настроений, − также сталкиваются с терроризмом. Украина является отличным примером того, как мятежники вступали в столкновения с полицией по вопросу европейской интеграции и отношений правительства с Россией, что привело к политической революции в 2014 году. Страна не только испытала большое количество беспорядков (29) в период данного исследования (2011-2014), но также большое количество терактов, в том числе 895 отдельных нападений только за 2014 год ^[12].

Во-вторых, внутриполитическая нестабильность также отражает ослабление контроля со стороны режима, что позволяет разочарованным террористам более свободно перемещаться в пределах той или иной страны или географического региона. Поэтому таким субъектам должно быть легче совершать террористические нападения. Ярким примером могут служить правительственные чистки, в ходе которых правящие режимы принимают решение систематически отстранять целый класс лиц от власти по этническим, религиозным или политическим соображениям. Хотя общее предположение состоит в том, что лидеры предпринимают такие действия с позиции силы, чаще всего они отражают изолированные и маргинализированные режимы, пытающиеся сохранить свою ослабевающую власть. Самое главное, не должно вызывать удивления то, что насильно удаленные от власти лица могут быть готовы совершить террористические нападения на режим, который отстранил их от занимаемых ими должностей. Это был один из многих уроков, извлеченных после организованной США чистки в 2003 году десятков тысяч членов партии Баас на правительственных и военных должностях. Последние с большой эффективностью использовали свою военную подготовку для совершения террористических нападений на поддерживаемое США иракское правительство.

Вышеупомянутые причинно-следственные механизмы воплощают в себе то, что Н. Кампос и М. Гассебнер называют “эффектом эскалации”: внутренняя политическая нестабильность создает условия, необходимые для совершения все более изощренных террористических нападений ^[13]. Точнее, эффект эскалации предполагает, что растущая интенсивность внутриполитической нестабильности приведет к росту числа терактов. При этом более серьезные формы внутренней нестабильности – от антиправительственных демонстраций до революций – также должны привести к росту терроризма. В целом, внутриполитическая нестабильность перерастает в террористические акты.

Эффект эскалации, по-видимому, отражает широкие контуры развертывания “арабской весны”, поскольку рост внутренней политической нестабильности, начавшийся в Северной Африке и впоследствии распространившийся на весь Ближний Восток, привел к увеличению числа террористических нападений, в том числе в других регионах мира. Эпицентром этого всплеска стал Тунис, где 17 декабря 2010 года 26-летний торговец фруктами Мохамед Буазизи поджег себя в знак протеста против плохого обращения с ним со стороны местных должностных лиц. Это событие захватило воображение тунисцев, уставших жить под авторитарным правлением, и их протесты привели к свержению Зин эль-Абидин Бен Али 14 января 2011 года. Эффект домино возник, когда протесты распространились по всему Ближнему Востоку и Северной Африке, что привело к свержению авторитарных режимов в Египте, Ливии и Йемене.

Внутренняя политическая нестабильность, вызванная “арабской весной”, создала идеальные условия для деятельности террористических организаций. Например, в августе 2011 года региональное ответвление Аль-Каиды, “Аль-Каида в странах исламского Магриба” (AQIM), выпустила двухсерийный видеоролик, в котором призывала мусульман из всех стран “арабской весны” присоединиться к их организации в качестве средства для борьбы с их репрессивными правительствами. До этого момента Аль-Каида вела локальную войну против алжирского правительства и не выходила далеко за пределы алжирской границы. ИГИЛ также смогло воспользоваться внутриполитической нестабильностью, развязанной арабской весной, чтобы закрепиться в Сирии и Ираке, объявив о создании в июне 2014 года нового “халифата”, который охватил обе страны ^[4]. В то время как нужно оглянуться немного дальше 2011 года, чтобы объяснить, как ИГИЛ удалось успешно завоевать позиции на Ближнем Востоке. Хотя арабская весна по-прежнему представляет собой переломный момент для смертоносной организации. Реакция сирийского правительства на разжигаемые арабской весной протесты в Сирии была настолько яростной, что Айман аз-Завахири, тогдашний лидер “Исламского государства в Ираке”, призвал к джихаду против Башара Асада и его режима. Такие усилия, в сочетании с тем, что США завершили свои военные операции в Ираке в 2011 году и оставили власть в руках Нури Аль-Малики – мусульманина-шиита в стране, в которой долгое время доминировали сунниты с репутацией угнетателей шиитского большинства, что обеспечило превращение Ирака и Сирии в зону военных действий, склонную к террору ^[4].

Вместе с тем важно отметить, что расширение террористической деятельности Аль-Каиды и ИГИЛ, особенно на Ближнем Востоке и в Северной Африке, представляет собой лишь самые яркие примеры взаимосвязи внутриполитической нестабильности и терроризма, которая затронула все регионы мира во время арабской весны. Действительно, эпоха “арабской весны” с ее всплеском террористических нападений во всех регионах мира представляет собой идеальное современное тематическое исследование для изучения того, в какой степени внутриполитическая нестабильность и терроризм связаны между собой, а также можем ли мы определить, способствуют ли определенные формы внутриполитической нестабильности террористической деятельности.

Методология исследования

Расчет зависимой переменной – абсолютное число террористических нападений, ежегодно произошедших в стране в период “арабской весны” – производится на основе использования “Глобальной базы данных по терроризму” (GTD) ^[2]. В базе данных представлены девять “типов атак”, которые отражают широкий набор тактик, используемых террористами, которые включены в зависимую переменной: 1) политическое убийство; 2) вооруженное нападение; 3) взрывы бомб; 4) угон транспорта; 5) захват заложников; 6) похищение людей; 7) нападение на объект/инфраструктуру; 8) нападения без оружия. Нападения с применением химического, биологического или радиоактивного оружия считаются невооруженными нападениями.

Независимая переменная - внутриполитическая нестабильность. Эта переменная строится с использованием “Международного межнационального архива данных временных рядов” (Databanks International Cross-National Time-Series Data Archive), который включает раздел “событие внутреннего конфликта”, содержащий данные подсчета различных типов внутриполитической нестабильности, а также взвешенную переменную для измерения внутриполитической нестабильности в целом ^[14].

Чтобы вычислить взвешенную переменную внутренней политической нестабильности, каждой компонентной части сначала присваивается вес, соответствующий весам, используемым в работах А. Банка и К. Уилсона: антиправительственные демонстрации взвешиваются как 10, всеобщие забастовки как 20, крупные правительственные кризисы как 20, правительственные чистки как 20, беспорядки как 25, а революции как 150 ^[14]. Далее умножается значение для каждой переменной в наборе данных на конкретный вес, затем умножается эту сумму на 100 и делится на число переменных, включенных в уравнение, которое равно шести. Наконец эта переменная логарифмически преобразуется для стандартизации и учета уменьшающейся отдачи.

В исследовании также контролируются альтернативные объяснения, изложенные в классической литературе по терроризму:

1. Уровень образования. Используется “Индекс образования” из “Индекса развития человеческого потенциала” программы развития ООН. Образовательный аспект сводного балла измеряется путем сочетания показателя средних лет обучения в школе для взрослых в возрасте от 25 лет и старше с показателем ожидаемой продолжительности школьного обучения для детей школьного возраста. Установлены минимальное и максимальное значение, а затем баллы преобразованы в индексы в диапазоне от 0 до 1, чтобы стандартизировать измерения. Ноль в индексе образования указывает на естественный ноль или отсутствие формального образования в стране, а 1 означает желательную цель, эквивалентную каждому гражданину, закончившему по крайней мере магистратуру.

2. Доступ в Интернет. Проникновение Интернета отражается с помощью показателя “число интернет-пользователей на 100 человек” Всемирного банка.

3. Бедность и безработица. Учитывается валовой национальный доход (ВНД) страны на душу населения и уровень безработицы на основе показателей Всемирного банка. ВНД логарифмически преобразуется.

4. Уровень демократизации. Для этой цели используются баллы Polity IV, чтобы учесть тип политического режима. Этот показатель колеблется от -10 (высоко авторитарный) до 10 (высоко демократичный).

5. Конфликт идентичности. В работе учитывается этническая и религиозная мозаичность или фрагментарность, используя набор данных А. Алесина по фракционности, чтобы увидеть, являются ли более этнически или религиозно разделенные общества более склонными к терроризму ^[15]. Кроме того, создается фиктивная переменная, которая контролирует, преобладает ли в стране мусульмане ^[16].

Таблица 1. Описательная статистика.

После того, как некоторые наблюдения были опущены из-за недостающих данных, итоговый набор панельных данных включает ежегодные подсчеты терроризма для 156 стран с 2011 по 2014 год (который также является диапазоном лет, за которые были собраны данные по всем независимым, зависимым и контрольным переменным). Результирующая переменная количества распределяется по случаям неравномерно, причем наблюдения носят спорадический характер и иногда концентрируются в определенных странах. Существуют также годы для некоторых стран, в которых нет примеров терроризма и которые, таким образом, кодируются как нули. Поскольку такие результаты обычно не распределены и имеют минимальное установленное значение равное нулю (что указывает на отсутствие атак), для моделирования лучше подходит распределение Пуассона, чем обычный метод наименьших квадратов. Однако из-за большой дисперсии данных и стандартных отклонений, которые намного больше средних (таблица 1), используется отрицательный биномиальный регрессионный анализ, а не пуассоновская регрессия, где условное среднее и стандартное отклонение считаются примерно одинаковыми и используются кластеризованные стандартные ошибки, чтобы обеспечить внутригрупповую корреляцию.

Для учета различных проблем в объединенных данных временных рядов использовались разные методы. Представленные отрицательные биномиальные регрессии включают как временные, так и региональные модели, чтобы учесть возможность шоков, характерных для данного года или географического региона. Разбивка по регионам выглядит следующим образом: Азия, Европа, Ближний Восток и Северная Африка, страны Южной Африки и Западное полушарие. В общей сложности проводится три набора отрицательных биномиальных регрессий. Первый (основной) набор тестов обеспечивает широкий межнациональный анализ взаимосвязи между внутриполитической нестабильностью и терроризмом, включая проверку воздействия как взвешенной переменной внутриполитической нестабильности, так и ее шести составных частей. Второй набор регрессий фокусируется на потенциальных различиях между демократиями и недемократиями. Это основано на ожидании того, что тип режима потенциально влияет как на то, как страна справляется с внутриполитической нестабильностью, так и на число террористических атак в стране. Впоследствии данные разделяются на региональные выборки для третьего набора отрицательных биномиальных регрессий, чтобы проверить, как переменные отличаются между регионами. Это основано на предположении о том, что терроризм потенциально варьируется в зависимости от географического региона, а также на той простой реальности, что региональным эпицентром “арабской весны” были Ближний Восток и Северная Африка. Наконец, все три набора статистических анализов включают переменную с распределенным лагом, которая проверяет как текущие значения основной зависимой переменной (число терактов), так и прошлые значения этой переменной. Это объясняет потенциально кумулятивный эффект террористического насилия (“прошлое – это пролог”). В целом это предполагает, что длительные кампании террора перерастут в новый терроризм.

Результаты

Взаимосвязь внутриполитической нестабильности и терроризма

Первый набор отрицательных биномиальных регрессий (таблица 2) исследует межнациональную связь между внутриполитической нестабильностью и терроризмом для всех стран мира, используя взвешенную переменную внутриполитической нестабильности (модель 1), а затем разделив эту переменную на ее шесть составных частей (модель 2). Как видно из результатов (модель 1), взвешенная переменная внутренней политической нестабильности является значимой и демонстрирует ожидаемую положительную причинно-следственную связь, обеспечивая сильную поддержку гипотезы эффекта эскалации. По мере повышения уровня внутриполитической нестабильности в стране растет и число террористических нападений. Коэффициент распространенности полной модели демонстрирует, что увеличение уровня внутриполитической нестабильности в стране на 1 единицу приводит к увеличению числа террористических атак в данной стране на 39% в год [(1.39–1)*(100)]. Полученные результаты также свидетельствуют о том, что при постепенном повышении уровня внутриполитической нестабильности прогнозируется постепенное увеличение числа террористических нападений, однако достигается порог, при котором прогнозируемое число террористических атак возрастает в геометрической прогрессии (рис. 1). Таким образом, увеличение числа случаев внутриполитической нестабильности приведет к значительному росту терроризма в стране.

Таблица 2. Внутриполитическая нестабильность и терроризм.

Примечание. Приводятся отрицательные биномиальные регрессии по странам с фиксированным эффектом; зависимая переменная – число террористических нападений в стране за данный год; коэффициенты – это коэффициенты частотности, где значения больше 1 указывают на увеличение, а значения меньше 1 на уменьшение террористических нападений; стандартные ошибки в скобках. *p<0,05; **p<0,01; ***p<0,001.

Рисунок 1. Прогнозирование терактов по взвешенной переменной внутриполитической нестабильности.

Впоследствии взвешенная переменная внутриполитической нестабильности была разделена на шесть составных частей, с тем чтобы изучить, оказывают ли конкретные виды внутриполитической нестабильности большее или меньшее воздействие на терроризм. Вновь был обнаружена решительная поддержка присутствия эффекта эскалации, однако не все формы внутриполитической нестабильности приводят к росту терроризма. Во-первых, налицо наименее интенсивная форма внутриполитической нестабильности (антиправительственные демонстрации) имеет высокую значимость (p<0.01). При этом увеличение числа антиправительственных демонстраций на 1 единицу приводит к увеличению террористических атак на 7%. Как и ожидалось, такие события, как правило, выражают недовольство тем или иным аспектом находящегося у власти режима. Индия является хорошим примером, поскольку это демократия, которая переживает частые вспышки антиправительственных протестов. В 2012 году вспыхнуло несколько правительственных протестов, связанных с различными политическими вопросами, начиная от антиправительственных протестов против коррупции в Джантар Мантар в Нью-Дели и заканчивая крупными протестами в индийском парламенте и президентском дворце по поводу жестокого изнасилования (и последующей реакции полиции) двадцатитрехлетнего студента ^[17]. Индия не только пережила 74 антиправительственных выступлений за период исследования (2011-2014 гг.), но и одно из самых больших количеств террористических атак, включая 860 отдельных нападений только в 2014 году.

Две из наиболее распространенных форм внутриполитической нестабильности (правительственные чистки и беспорядки) также приводят к росту числа террористических нападений, причем обе они являются статистически значимыми (p<0.001). Увеличение государственных чисток на 1 единицу фактически удваивает количество терактов в стране в течение определенного года, в то время как увеличение беспорядков на 1 единицу приводит к увеличению числа террористических атак примерно на 18%. Эти результаты подтверждают теоретические ожидания. Неудивительно, что лица, изгнанные из правительства, могут быть готовы совершить или спонсировать террористические нападения на режим, который лишил их власти. Неудивительно также, что беспорядки приводят к росту терроризма, поскольку такие события, как правило, являются насильственными антирежимными проявлениями.

Однако ни одна из средних форм внутриполитической нестабильности (всеобщие забастовки и крупные правительственные кризисы) не является существенно значимой, а это означает, что они не приводят к росту числа террористических нападений. Возможно, это связано с тем, что всеобщие забастовки часто проводятся по конкретным экономическим причинам и конкретными субъектами, такими, как профсоюзы. В случае Греции, например, страна пережила наибольшее количество всеобщих забастовок (28) за период с 2011 по 2014 гг. Эти забастовки проводились под руководством профсоюзов, в первую очередь “Всеобщей конфедерации греческих рабочих” (GSEE) и “Союза гражданских служащих” (ADEDY), в знак протеста против мер жесткой экономии, введенных из-за членства Греции в Европейском Союзе. Отсутствие взаимосвязи между крупными правительственными кризисами и терроризмом также понятно, возможно, в силу того, что такие кризисы не воплощают в себе мстительный аспект, присущий правительственным чисткам. Действительно, они могут фактически привести к «митингу вокруг флага», поскольку сочувствующая общественность оказывает поддержку осажденному режиму. Италия представляет собой особенно увлекательный пример, отражающий наибольшее число крупных правительственных кризисов (4) за период исследования (2011-2014 гг.). Эти кризисы в большей степени связаны с общей политической нестабильностью, вызванной особенностью послевоенной парламентской системой Италии, в которой правительства живут в среднем не более 1-2 лет.

Особенно интересным является то, что увеличение революций на 1 единицу (наиболее интенсивная форма внутриполитической нестабильности) приводит к снижению террористических атак в стране примерно на 43% в течение года. Этот результат статистически значим (p<0.05). Также полученный результат интуитивно имеет смысл: после того, как режим свергнут силой, потребность в насилии со стороны государства в форме дальнейших правительственных чисток или в форме народных беспорядков должна, вероятно, исчезнуть, по крайней мере, на начальном этапе. В случае Туниса, например, внутриполитическая нестабильность все больше рассеивалась после революции 14 января 2011 года, когда страна приступила к первым свободным и справедливым выборам в октябре 2011 года для избрания Учредительного собрания, главной целью которого было бы написание новой конституции, которая затем обеспечила бы основу для парламентских и президентских выборов. Поскольку процесс написания конституции застопорился в 2012-2013 годах на фоне ухудшения социально-экономических условий в стране наблюдается обострение политического кризиса, что вылилось в серию терактов. Начиная в 2013 года с убийства двух видных светских правителей, Шокри Белаида 6 февраля и Мохаммеда Брахми 25 июля и заканчивая двумя громкими терактами в 2015 году: 1) нападением на музей Бардо 18 марта в столице Туниса, в котором погибли 22 человека (в основном туристы); и 2) нападением 18 марта на пляжный курорт в прибрежном городе Сус, в котором погибли 38 человек (в основном туристы). Эти нападения были прямым следствием ухудшения военно-политической обстановки, последовавшего за относительным спокойствием непосредственно после революции 2011 года.

Взаимосвязь между внутриполитической нестабильностью и терроризмом также определяется контрольными переменными, включенными в анализ. Особенно актуальными являются три контрольные переменные, которые проявляются как значимые независимо от того, проводится ли тестирование комбинированной переменной внутренней политической нестабильности (модель 1) или ее шести составных частей (модель 2). Во-первых, лаговая переменная (важность более ранних терактов как предиктора будущих) весьма значима на уровне (p<0.001), но имеет небольшое общее влияние (увеличение на 2-3%) на террористические атаки. Тем не менее эти значительные позитивные отношения свидетельствуют о существовании зависимости от выбранного пути, свидетельствуя о том, что прошлое является «прологом»: длительные кампании насилия приводят к повышению уровня терроризма. Во-вторых, уровень демократизации страны также является значительным (более высокие уровни демократизации ведут к большему числу террористических нападений). Увеличение демократизации на 1 единицу приводит к увеличению числа террористических атак на 7-12%. Отсюда следует, что более открытые общества более подвержены террористическим нападениям. Наиболее значимая контрольная переменная включает степень этнической гетерогенности страны (p<0.001). Увеличение этнической гетерогенности на 1 единицу приводит к увеличению числа террористических атак в 11 раз (модель 1) или в 12 раз (модель 2). В целом, при прочих равных условиях эти три вывода свидетельствуют о том, что страны, уже подвергшиеся террористическим нападениям, этнически расколотые и становящиеся все более демократичными, в большей степени подвержены террористическим нападениям.

Напротив, ни бедность, ни безработица не влияют на террористическую активность. Другими словами, более бедные страны с большим количеством безработных граждан не приводят к большему количеству террористических атак. Другие контрольные переменные являются значимыми, но ни одна из них не является устойчивой к альтернативным спецификациям модели (то есть, ни одна из них не является статистически значимой для обеих моделей 1 и 2). Например, религиозная фрагментарность оказывает отрицательный статистически значимый эффект (p<0.05) в модели 1, предполагая, что увеличение религиозной гетерогенности на 1 единицу фактически снижает количество случаев терроризма на 78%, но этот вывод не является надежным для альтернативной модели (модель 2). Аналогично, другие контрольные переменные значимы в различной степени, но только в модели 2. Например, фиктивная переменная для стран с мусульманским большинством населения отрицательно связана с террористическими атаками (p<0.05), что указывает на то, что для страны с мусульманским большинством ожидается на 64% меньше нападений, чем в немусульманских странах за данный год. Доступ в Интернет является статистически значимым (p<0.01), при этом увеличение числа пользователей Интернета на 1 единицу соответствует примерно 4% увеличению числа террористических атак. В тоже время, уровень образования в стране отрицательно влияет на терроризм (p<0.001). Тем не менее, ни один из этих выводов не является надежным для альтернативных спецификаций модели (модель 1), и, следовательно, не может быть принят безоговорочно.

Значение типа политического режима

Одним из основных ожиданий, связанных с “арабской весной” и международными усилиями по поощрению демократии в более общем плане, является то, что демократические страны с меньшей вероятностью будут служить питательной средой для терроризма. Поэтому во втором наборе отрицательных биномиальных регрессий была рассмотрена важность типа политического режима страны для связи внутренней политической нестабильности и терроризма. Это было достигнуто путем разделения случаев между демократиями (оценка Polity IV от 6 до 10) и недемократиями (оценка Polity IV от −10 до 5). Как показано в таблице 3, взвешенная переменная внутриполитической нестабильности вновь служит мощным предиктором терроризма, независимо от того, является ли страна демократической или недемократической. Увеличение внутренней политической нестабильности на 1 единицу увеличивает терроризм примерно на такую же величину: 38% в недемократических странах и 40% в демократических.

Таблица 3. Внутриполитическая нестабильность и терроризм по типу режима.

Сильные результаты также очевидны, когда взвешенная переменная внутриполитической нестабильности делиться на шесть составных частей. В соответствии с выводами, сделанными в рамках первого набора статистических тестов, массовые беспорядки служат предиктором терроризма как в демократических, так и в недемократических странах. Увеличение числа беспорядков на 1 единицу увеличивает терроризм в недемократических государствах на 19% (p<0.01) и в демократических государствах на 30% (p<0.001). Тем не менее находятся важные различия в воздействии режима, которые одновременно усиливают и уточняют предыдущие статистические результаты. В то время как антиправительственные демонстрации оказывают только статистически значимое (p<0.05) положительное влияние на терроризм в демократических государствах, правительственные чистки имеют только статистически значимое (p<0.001) положительное влияние на терроризм в недемократических государствах. В этом нет ничего удивительного. Антиправительственные демонстрации являются популярной формой протеста в демократических странах, где правительства, по-видимому, более чутко реагируют на нужды граждан, о чем свидетельствует наш предыдущий пример Индии (демократии, которая пережила высокий уровень как правительственных демонстраций, так и террористических нападений). Напротив, правительственные чистки и люстрации, вероятно, будут проводиться в недемократических странах, о чем свидетельствует случай Украины (в которой в 2014 году наблюдался высокий уровень правительственных беспорядков и террористических атак, в том же году она утратила свой статус «демократии» по Polity IV). Последствия последнего особенно очевидны: недовольные группы, утратившие свое социально-экономическое или военно-политическое превосходство, более склонны к терроризму.

Особенно показательно изучить взаимосвязь между типом режима, терроризмом и уровнем демократизации страны. В группе стран, которые можно назвать демократиями, степень демократизации не влияет на уровень терроризма. Иными словами, по мере того, как демократии становятся более демократичными, не происходит увеличения числа террористических нападений. Однако в группе стран, которые можно назвать недемократическими, уровень демократизации, который, возможно, лучше всего назвать «политической либерализацией» или открытием политической системы, является весьма значимым (p<0.001) и движется в положительном направлении: увеличение уровня демократизации на 1 единицу приводит к росту терроризма на 17-22%. Другими словами, недемократические государства, которые не являются сугубо авторитарными, а скорее переживают политическую либерализацию и поэтому движутся в направлении смешанного правительства («гибридного» режима), наиболее подвержены терроризму. Предполагается, что такие режимы становятся все более ограниченными в применении репрессивных контртеррористических мер. Это особенно верно в отношении переходных демократий, в которых политические институты еще не консолидированы и которые испытывают растущую внутреннюю политическую нестабильность из-за отсутствия эффективности.

Заслуживают упоминания еще три вывода. Согласно первому набору статистических результатов, прошлые уровни террористических нападений в значительной степени связаны с будущими нападениями независимо от типа режима. Эти результаты являются значимыми на уровнях <0.01 или <0.001. Во-вторых, новый вывод заключается в том, что уровни доступа к Интернету и образования связаны с террористическими нападениями в демократических странах, но в разных направлениях. В демократических странах с более высоким уровнем образования наблюдается снижение уровня терроризма, в то время как в демократических странах с более высоким уровнем доступа к Интернету чаще происходят террористические атаки. Эти результаты также значимы на уровнях <0.01 или <0.001. Самая интересная находка включает в себя фиктивную переменную мусульманского большинства, которая дает смешанные результаты. В то время как демократии, в которых преобладают мусульмане, менее подвержены терроризму, недемократии, в которых преобладают мусульмане, более склонны к терроризму. Вывод для демократий является значимым в рамках обеих моделей на уровнях <0.01 или <0.001, что свидетельствует о том, что исламские демократии, такие как Сенегал и Индонезия, более эффективно справляются с потенциальными террористическими угрозами. Результаты для недемократий значимы на уровне <0.01, но только в рамках одной модели. Поэтому остается неясным, действительно ли мусульманские недемократии менее эффективны в борьбе с потенциальными террористическими угрозами.

Значение региона

Простая реальность того, что Ближний Восток и Северная Африка служили региональным эпицентром «арабской весны», побудила провести третий набор отрицательных биномиальных регрессий для оценки степени, в которой связь между внутренней политической нестабильностью и терроризмом различается в зависимости от географического региона. Как показано в таблице 4, взвешенная переменная внутриполитической нестабильности вновь служит мощным предиктором терроризма в четырех из пяти географических регионов, хотя уровни значимости и масштабы варьируются. Самая сильная связь - в Азии, где увеличение внутренней политической нестабильности на 1 единицу приводит к увеличению числа террористических атак на 53% (p<0.001), затем следует Европа (рост числа террористических атак на 42% при p<0.001), Ближний Восток и в Северная Африка (число террористических атак увеличилось на 34% при p<0.001), и Западное полушарие (рост террористических атак на 21% при p<0.01). Южная Африка является единственным регионом, где внутренняя политическая нестабильность не связана с терактами.

Таблица 4. Внутриполитическая нестабильность и терроризм по регионам.

Тем не менее существуют важные региональные различия, когда взвешенная переменная внутриполитической нестабильности делится на шесть частей. Если сосредоточиться только на статистически значимых взаимосвязях, то можно сделать несколько выводов. Во-первых, в соответствии с предыдущими выводами, антиправительственные демонстрации приводят к более высоким уровням террористических нападений, но только в Европе и Западном полушарии. Этот региональный раскол согласуется с выводом о том, что антиправительственные демонстрации происходят в демократических странах, поскольку и Европа, и Западное полушарие являются самыми демократическими регионами в мире. Во-вторых, крупные правительственные кризисы впервые становятся статистически значимыми, но ведут к снижению уровня террористических атак и только в Европе и Западном полушарии. Тем не менее это согласуется с предыдущей гипотезой о том, что крупные правительственные кризисы не связаны с местью, которая присуще другим правительственным действиям, в первую очередь правительственным чисткам, и могут фактически привести к «митингу вокруг флага», поскольку сочувствующая общественность оказывает поддержку осажденному режиму. Действительно, правительственные чистки, в соответствии с предыдущими выводами, служат важным предиктором, приводящим к росту террористических нападений в Азии, Европе, на Ближнем Востоке и в Северной Африке. Хотя включение Европы в эти отношения первоначально вызывает удивление, причина, возможно, обусловлена тем фактом, что европейский регион включает Восточную Европу, где люстрации более распространены, чем в Западной Европе (например, в случае Украины, которая пережила большое количество чисток и террористических нападений). Наконец, беспорядки по-прежнему служат предвестником увеличения числа террористических нападений, но только в Европе, на Ближнем Востоке и в Северной Африке. И вновь Африка к югу от Сахары является единственным регионом, где ни одна из шести составных частей внутренней политической нестабильности не связана с террористическими нападениями.

Исключительный статус региона Южной Африки, возможно, объясняется контрольными переменными. В этой связи следует привести только те контрольные переменные, которые являются значимыми, а также устойчивыми к альтернативным спецификациям модели (как в рамках модели 1, которая включает переменную внутренней политической нестабильности, так и в рамках модели 2, которая включает ее шесть составных частей; обе модели строятся для каждого географического региона). В этой связи террористическая деятельность в странах Африки к югу от Сахары потенциально обусловлена по меньшей мере тремя группами факторов, все из которых имеют высокую значимость (p<0.001): бедность (более бедные страны испытывают более высокий уровень террористической активности); уровень образования (страны с более высоким качеством образования сталкиваются с меньшим уровнем терроризма); и доступ к Интернету (высокий уровень доступа способствует росту терроризма). В целом африканские страны, характеризующиеся более высоким уровнем нищеты, более низким уровнем образования и более высоким уровнем подключения к Интернету, возможно, более подвержены террористической деятельности.

Дополнительные результаты являются уникальными для регионов или групп регионов за пределами Южной Африки: доступ в Интернет имеет большое значение для Ближнего Востока и Северной Африки, но в отрицательном направлении (более высокий уровень приводит к уменьшению терроризма); этническая мозаичность связана с более низким уровнем терроризма в Европе, на Ближнем Востоке и в Северной Африке; и более высокий уровень демократизации является предиктором терроризма в Азии, на Ближнем Востоке и в Северной Африке и в Западном полушарии. Наконец, религиозная гетерогенность статистически значима в четырех регионах, но в двух разных направлениях: она ведет к росту терроризма в Европе, на Ближнем Востоке и в Северной Африке, но уменьшает терроризм в Азии и Западном полушарии. Эта совокупность результатов свидетельствует о том, что дополнительный статистический анализ, выходящий за рамки данной статьи, необходим для лучшего понимания региональных различий во взаимосвязи внутриполитической нестабильности и терроризма.

Выводы

Полученные в работе результаты убедительно подтверждают эффект эскалации, который предполагает, что растущая интенсивность внутриполитической нестабильности, приводит к увеличению числа террористических нападений. Этот вывод является надежным для трех различных наборов отрицательных биномиальных регрессионных анализов, включая первый (основной) кросс-национальный анализ, второй анализ, в котором страны были разделены по типу режима, и третий анализ, в котором страны были разделены по географическому региону. Анализ ясно показывает, что более серьезные формы внутриполитической нестабильности, в первую очередь правительственные чистки и беспорядки, порождают более высокий уровень терроризма, хотя самая серьезная форма внутриполитической нестабильности (революция) этого не делает. Действительно, согласно основному межнациональному анализу, революции на самом деле ведут к уменьшению терроризма, по крайней мере на начальном этапе. В целом, еще один вывод заключается в том, что значение имеют как тип политического режима, так и регион. Поэтому необходимо выйти за рамки географического эпицентра «арабской весны» (Ближний Восток и Северная Африка), если мы хотим в полной мере понять связь между внутренней политической нестабильностью и терроризмом в эпоху после “арабской весны” (2011 год - по настоящее время).