Келейный сборник епископа Великоустюжского и Тотемского Боголепа Адамова

Богданов Андрей Петрович доктор исторических наук ведущий научный сотрудник, Институт российской истории, Российская академия наук 117036, Россия, г. Москва, ул. Дмитрия Ульянова, 19, оф. 40 Bogdanov Andrey Petrovich Doctor of History BOGDANOV Andrey Petrovich – Doctor of Historical Sciences, Senior Research Associate, Institute of Russian History of the Russian Academy of Sciences; Institute of Russian History – RAS, Dmitriya Ulyanova ulitsa 19, Moscow 117036 Russia; bogdanovap@mail.ru bogdanovap@mail.ru Другие публикации этого автора

Владыка Боголеп в трудное время возглавлял новую епархию, созданную с трудом. Великоустюжская и Тотемская архиепископия была выделена из Ростовской и Ярославской митрополии согласно плану обширных церковных преобразований, предложенных царем Федором Алексеевичем в сентябре 1681 г. Целью государя, сформулированной в предложенном патриарху Иоакиму и Освященномиу собору проекте епархиальной реформы, было «украшение святой Церкви», «спасение и просвещение христиан» путем умножения мудрых пастырей и приближения их к пастве, в соответствии с реальным масштабом и населенностью страны ^{[19, с. 534–557]}. Вместо 17 независимых архиереев (1 патриарх, 9 митрополитов, 6 архиепископов и 1 епископ), царь желал иметь соподчиненную иерархию из 83-х владык: патриарха, 12 митрополитов, 70 архиепископов и епископов, которые могли бы лично руководить духовной жизнью во всех уголках Великой России. Реформа эта встретила упорное сопротивление архиереев и, несмотря на множество уступок государя владыкам, делавшимся до конца ноября 1681 г., не прошла ^{[19, с. 356–365]}.

Однако именными указами царя до его кончины 27 апреля 1682 г. несколько новых епархий были созданы, а ряд старых преобразованы. Их возглавили такие просвещенные владыки, как строитель Флорищевой пустыни Иларион, ставший во главе Суздальской и Юрьевской митрополии, преобразованной из архиепископии. Известный независимостью взглядов архиепископ Суздальский и Юрьевский Маркелл, до пострижения переводивший в Посольском приказе с греческого, латинского, немецкого, польского и татарского, был поставлен в «новоучиненную» Псковскую и Изборскую митрополию. Архиепископ Симеон (Молоков, из тобольских купцов) стал первым митрополитом на своей Смоленской кафедре. Иларион и Симеон были прославлены затем как местночтимые святые. Вновь созданную архиепископию Холмогорскую и Важскую возглавил бывший тюменский казак Алексей Артемьевич Любимов, в 1679–1682 гг. крестовый иеромонах патриарха Иоакима, широко образованный книголюб. Он остался в памяти как сподвижник Петра I и писатель-полемист, энергичнейший строитель и просветитель Русского Севера. Подобным ему стал Иона, первый архиепископ Вятский и Великопермский. Даже скромный Леонтий, первый епископ Тамбовский и Козловский, отличился тем, что выдвинул Палладия Роговского, который создал в Москве Славяно-греко-латинскую академию в 1701 г. ^{[19, с. 366–368, 371]}.

Тотьма и Соль-Вычегодская Ростовской епархии должны были по плану Федора Алексеевича получить свои архиепископии. Когда этого не получилось, они были присоединены к епархии Великого Устюга. Первый архиепископ Великоустюжский и Тотемский Геласий, архимандрит Новгородского Духова монастыря, был хиротонисан 12 марта 1682 г. За два оставшихся ему года жизни (он скончался в 1684 г.) он заслужил благодарность паствы за то, что все «исправляет по чину… и все доброе строит … с великим … потщанием; от божественного писания к монастырям и церквам Божиим имеет попечение, и рассмотрение чинит великое во архимандритах и игуменах, и церковный чин исправляет и от всякого зла наказует и унимает, а злую раскольную ересь искореняет; которые люди были в том раскольном капитонстве (последователи старовера Капитона. – А.Б.) одни учением, другие умолением к исповеди приступили и ныне с нами во христианстве живут» ^[40],[44]. Именно такого результата и желал царь Федор.

Судя по документам, уже Геласий встретил на месте сопротивление, которое царь своей волей преодолевал в Москве. Крохотный архиерейский двор Ростовского владыки был развален, каждую квадратную сажень под новый двор приходилось добывать. Строительство каменного архиерейского двора с фасадом на Сухону ^[23], осилил лишь энергичный угличанин, архимандрит Иосифо-Волоцкого монастыря Александр, возглавлявший Устюжскую кафедру при царевне Софье и молодом Петре (1685–1699). Он сумел получить от Ростовской митрополии вотчину в Устюжском уезде, присоединить к епархии Яренск, укрепить архиерейское управление и скончался, оставив Великоустюжскому Успенскому собору келейную библиотеку из 60 книг ^[43]. «Сей преосвященный, – говорит о нем Летописец Льва Вологдина 1765 г., – старанием своим многие царские милости исходатайствовал, вотчины присовокупил к дому архиерейскому под селитву и служителем довольные места и полянки. Украсил святую соборную церковь всяким благолепием, удовольствовал книгами и священными одежды. Два пути восприял в царствующий град Москву для распространения епархии и испросил город Яренск со всем уездом к своей епархии. А о протчих его старательствах самые дела его свидетельствуют» ^{[35, с. 141]}.

Но епархия в конце XVII в., как точно выразилась М.С. Черкасова. «поражала скудостью и бедностью». Третий архиепископ, владимирец Иосиф, хиротонисанный последним патриархом Адрианом 3 марта 1700 г. из архимандритов Владимирского Златовратского Спасского монастыря, смог по старости и немощи прибыть в Устюг лишь через полгода, 11 октября. Приехал он не на развалины, но из-за своей немощи и бурных преобразований Петра I их по себе оставил и умер, приняв схиму в Великоустюжском Архангельском монастыре. Местный летописец не смог сказать о нем ничего хорошего, равно как и о четвертом архиерее, нижегородце Боголепе, «произведенном во епископа» (чин архиепископии, видимо, был у епархии отнят) «святейшаго правительствующаго Синода членами» 25 января 1719 г. ^{[35, с. 142–143]}. В Великоустюжском краеведческом музее сохранилась грамота, подписанная архиепископом Боголепом (ВКМ. Документальные материалы. № 3. Грамота от 20 июня 1725 г., с печатью, подлинник), но о получении им этого чина сведе­ний нет.

Прибыл епископ Боголеп на руины. Устюг как сгорел в 1715-м весь, включая церкви и архиерейские палаты, с 300-ми только опознанными трупами ^{[35, с. 124, 142–143]}, так и не отстроился. В архиерейских вотчинах осталось лишь 93 двора, «самые плохие и малоугодные». Строить каменные храмы, кроме Петербурга, было запрещено даже на средства «доброхотов»; расходовать деньги на восстановление храмов также было запрещено (хотя епископ просил Синод о том и другом). По опустошенной земле метались петербургские «комиссары», которым Боголеп не мог противостоять. Они, вопреки указу Синода, продолжали обирать население с церковных вотчин, «а паче, – писал епископ, – освященному чину чинят немалое озлобление и от службы церковной отлучают». Для расследования против староверов, которых Боголеп пытался, не всегда удачно, отвращать от самосожжений, из столицы прискочил «провинциал-инквизитор», оказавшийся лжемонахом-авантюристом. Владыке приходилось ездить в далекий Петербург по таким «важным» делам, как возложение в 1724 г. императорской короны на Екатерину I. В этих условиях епископ совершил подвиг, восстановив Успенский собор и храм св. Прокопия, завершив строительство церкви Жен-мироносиц и заложив еще два каменных храма ^[1]. Он открыл в Устюге начальную школу, собирая в нее детей у лиц священного чина почти с такой же строгостью и настойчивостью, как летописный Ярослав Мудрый, а в 1725 г., получив из Новгородской греко-славянской школы учителей, учредил среднюю «грамматическую школу» ^{[45, с. 1–5]}.

Боголеп вел активную переписку с выдающимся деятелем своего времени, архиепископом Новгородским и Великолуцким Феодосием Яновским, под началом которого три года служил уставщиком в Александро-Невском Петербургском монастыре (1716–1719) ^[38]. Если не кончина Петра I, в этом мы разберемся ниже, то скоропалительное осуждение и ссылка Феодосия весной 1725 г. подкосили Боголепа. Скончался владыка 13 января 1726 г., за три недели до Феодосия. После него осталось немало документов епархиального управления в местных Устюжских фондах (описанных М.С. Черкасовой на примере архиепископа Александра) и две описи имущества.

В архиерейскую казну епископ внес 2083 рубля, а скудной после пожара владычной библиотеке оставил более 150 рукописных и печатных книг. В отличие от келейной библиотеки архиепископа Александра, состоявшей в основном из книг церковных, Боголеп владел, помимо богослужебных книг, творений отцов Церкви и житий, множеством полемических и исторических сочинений, несколькими грамматиками, «Географией генеральной» и переводным «Виргилием». Часть книг была на греческом и немецком языках, их заглавий составители описей не смогли разобрать ^[1].

Впоследствии книги, завещанные владыками, хранились в Успенском соборе Великого Устюга ^{[32, с. 128–129]}. В 1932 г. они попали в Устюжское собрание Библиотеки Академии Наук (№ 6), где основная часть из 65 сохранившихся книг (немного из 210) была атрибутирована келейным библиотекам Александра и Боголепа по владельческим записям ^{[28, с. 177–178]}. Именно записи на книгах сообщили историкам фамилию Боголепа – Адамов, и тот факт, что он, до жительства в Александро-Невском монастыре, был казначеем Чудова монастыря в Московском Кремле ^{[39, с. 306–308]}, а ранее там иеромонахом ^{[32, с. 128],[2]}.

Однако в БАН попали не все сохранившиеся книги епископа. В 1963 г. Государственная библиотека СССР имени В.И. Ленина приобрела рукопись конца XVII – начала XVIII в., в которой на обороте титульного листа помещена надпись профессионального книгописца киноварью, в красивой, тонко нарисованной пером рамке-заставке: «Книга господина преосвященнаго Боголепа, епископа Великоустюжскаго и Тотемскаго, глаголемая Хронографец» (РГБ. Ф. 218. Собр. Отдела рукописей. Пост. 1963 г. № 65.I. Л. II об.). Краткое описание сборника в 4°, на 182+11 листах, переплетенного в обтянутые кожей доски, подтвердило, что это именно его личная, келейная книга ^[24].

Сборник многое поведал нам об интересах и размышлениях Боголепа Адамова на долгом жизненном пути. Он собирался с 1680-х до 1700-х гг. и использовался почти до конца жизни; последняя запись в нем была сделана после кончины Петра I, меньше чем за год до смерти владыки. Историю сборника раскрыло кодикологическое исследование, состоящее из комплексного анализа текста, бумаги, почерков и владельческих записей.

По содержанию сборник состоит из 10 сочинений.

1. л. 1–44. «Краткое собрание сего хронографца, яко скоротечныя колесницы достигающия добраго пристанища». Оригинальный краткий хронограф от Адама до включения царевны Софьи Алексеевны в царский титул (1686) с намеком на Крымский поход 1687 г. Л. 45–45 об. чистый.

2. Л. 46–55 об. Краткий летописец русских князей и царей от Рюрика до смерти Иоанна Алексеевича в 1696 г., с припиской о кончине императора Петра Алексеевича 28 января 1725 г. Л. 56–56 об. чистый.

3. Л. 57–59. Краткий летописец российских патриархов от Иова до кончины Адриана 16 октября 1700 г. Л. 59 об.–61 об. чистые.

4. Л. 62–76. Выписка из «Помянника киевского», составленного в 1704 г., «по присылке из Киева от преосвященного митрополита Варлама Ясинского» (1690–1707).

5. л. 77–86 об. Выписки «Ис Хрисмологиона о царех римолатинских и еленогреческих, колико их и царствования их есть», от кесаря Августа, с л. 84 об. идут императоры Священной Римской империи от Карла Великого до «Леопольдуса нынешняго», нижняя дата – составление «Хрисмологиона» Н.Г Спафарием в 1673 г. Л. 87–87 об. чистые.

6. Л. 88–107 об. Списки с пере­водов греческих посланий патриарху Никону и царю Алексею Михайло­вичу о церковных реликвиях, посылаемых в Россию. Выписаны: а) послание патриарху Никону иеро­монаха греческого монастыря Богородицы Фанирумении Григория о голове Иоанна Богослова (л. 88–93 об.); б) грамота иерусалимского протосингела иеромонаха Гаври­ила об «образе Богородицы Одигитрии Влахернския» от 1653 г. (л. 93 об.–98); в) о том же от иерусалимского патриарха Паисия от 11 октября 1653 г. (л. 98–101 об.); г) «лист из Афонския горы лавры Сербския о принесении образа пресвятой Богородицы Троеручицы к святейшему Никону, патриарху Московскому» от 1 июля 1657 г. (л. 101 об.– 104); д) послание «Ватопедские обители иеромонаха Леонтия з братиею» к патриарху Никону о принесении в Россию по царской грамоте креста, «его же сотвори благочести­вый царь Константин... и победе (на) злочестиваго царя Максентия», и головы Иоанна Златоуста от 5 декабря 1654 г. (л. 104–107). Л. 107 об. чистый.

7. Л. 108–111. «Летописец порядков, в коих годех которых великих князей не стало, которых гробы в соборной церкви Архистратига Михаила, что на Москве». Список великих князей и царей, погребенных в Архангельском соборе, с Ивана Даниловича Калиты (1340, в тексте ошибочно 6840/1332) до царевича Александра Петровича (ум. и погребен 14 мая 1692).

8. Л. 114–162. «Рука богословия» – трактат о церковной хронологии.

9. 166–173 об. Пасхальная азбука.

10. 174 об.–180 об. Таблицы к «Руке» или азбуке.

В сборнике Боголепа Адамова из 180 листов – целых 16 типов бумаги (из которых 13 различимы), хотя для его изготовления нужно было всего 45 бумажных листов из пачки, содержавшей бумагу с двумя или четырьмя вариантами одного водяного знака; все необходимые знания об истории изготовления, изучения и методах исследования бумаги собраны ^[17]. Следовательно, он или создавался из отдельных тетрадок в разное время, или писался на остатках бумаги большого скриптория, как созданный в книгописной мастерской Чудова монастыря патриарший летописный свод 1680-х гг. ^[8] по пространной редакции (РНБ. Соловецкое собр. № 878/988. 40. 806 л.) с опубликованной в ПСРЛ пространной редакцией Летописца 1619–1691 гг. ^{[34, с. 180–205]}, в котором на 806 листах того же формата 30 видов бумаги ^{[14, с. 131–134]}.

Последнее предположение, казалось бы, подкрепляется тем фактом, что в сборнике Боголепа на 89–112 мы видим высококлассную бумагу с водяным знаком Семь провинций с литерами AI (лигатура) и контрамаркой CDG (в две линии), которую чудовские монахи использовали при создании великолепных фолиантов (ср.: РНБ, Собр. ОЛДП, F.476. 2°. Л. 1–313.). Именно она широко использована в патриаршем летописном своде 1680-х гг. (РНБ. Соловецкое собр. № 878/988. Л. 62–76, 137–139, 143–144, 151–158, 183–187, 207–208, 213–270.). Вдобавок на л. 45–52 сборника Боголепа пошла та же качественная бумага со знаком Герб г. Амстердам (с подставкой, корона с наметом, щитодержатели хвостами вверх, щит заострен) с литерами AI (лигатура), которая имеется в своде на л. 170–171; На ней написана также часть рукописи ГИМ, Собр. Е.В. Барсова № 1795.

Однако это предположение по двум видам бумаги опровергается полистным исследованием всего сборника Боголепа, наглядно показывая нам необходимость учета всех филиграней каждого кодекса. Рассмотрим бумагу сборника последовательно.

1. Л. I (переплетный) бумага с водяным знаком Голова шута, точно не атрибутируется, того же типа, что на л. 166, 168–171, 173 (см. 16–б);

2. Л. II (титульный) знак не виден.

3. Л. 1–44, несколько тетрадей одной бумаги с водяным знаком Герб г. Амстердам с литерами РР или RP (в две линии), типа: Диановой и Костюхиной ^[27] № 131 – 1683, 1687, 1692 гг. (с литерами FL); контрмарки РР, RP и PR отмечены у Клепикова, Амстердам I ^[30], № 234–235 – 1724–1725 гг., № 263 – 1734 г., № 237 – 1682 г.

4. Л. 45–52, тетрадь бумаги с водяным знаком Герб г. Амстердам с литерами AI (лигатура); знак близкого типа у Хивуда ^[47] № 410 – 1704 г., однако такие литеры отмечены им и в 1684 г. (там же, № 348).

5. Л. 53–60, тетрадь бумаги с водяным знаком Орел одноглавый без короны, с грудью в виде сердца и литерой G на ней, с контрмаркой НН? (в две линии). Точной аналогии этому знаку в альбомах не найдено, однако знаки такого типа встречаются в московских и южно­русских рукописях конца XVII в. Одноглавый орел с грудью в виде сердца и литерами LG (в две линии) на нем в альбоме Дианова, книги Украины и Литвы ^[25] № 490 датирован по пяти киевским изданиям 1689, 1692, 1693 (два издания), 1697 гг. Нам это мало о чем говорит, потому что водяные знаки одноглавого орла с грудью в виде сердца имеют большой хронологический разброс: ср. Дианова, книги Украины и Литвы ^[25] № 482 –1619 г.; 483 –1698 г.; 485 – 1623 и 1625 гг.; 486 (?) – 1628 г.; Дианова и Костюхина ^[27] № 993 – 1695 г.

6. Л. 61–76, тетрадь бумаги с водяным знаком Герб г. Амстердам без литер и контрмарки; изображение такого типа у Хи­вуда ^[47] № 411 (с литерами BG) – 1704 г.

7. Л. 77–84, малая тетрадь бумаги с водяным знаком Голова шута с очень маленькими бубенцами, без литер и контрамарки; точной аналогии не имеет.

8. Л. 85–88, тетрадь бумаги с водяным знаком Герб г. Амстердам с литерами RGH в рамке; знак близкого типа (с литерами под короной) см. у Хивуда ^[47] № 388 – 1693 г. и № 385 (с неясными литерами в рамке) – 1685 г.

9. Л. 89–112, тетрадь бумаги с водяным знаком Семь провинций с литерами АІ (лигатура) и контрмаркой CDG (в две линии), типа Хивуда ^[47] № 83 – 1681 г.

10. Л. 113, вставной, чистый, знак не виден.

11. Л. 114, вставной лист бумаги с водяным знаком Герб г. Амстердам с литерами AI (лигатура), типа Кле­пикова, Амстердам I ^[30], № 14–18а – с 1663 по 1732 г.

12. Л. 115–121, тетрадь бумаги с водяным знаком Гербовый щит и литерами WCVC – типа Лауцявичуса ^[48] № 1216 – 1691, 1695 гг.

13. Л. 122–127, 132–165, две тетради бумаги с водяным знаком Герб г. Амстердам с контрмаркой GB; сам знак (весьма редкий) отмечен один раз: у Черчилля ^[46] № 23, то же у Хивуда ^[47] № 432 – 1686 г.

14. Л. 128, вставной, с верхней частью знака герба г. Амстердам.

15. Л. 129–131, 174–182а, две тетради бумаги с водяным знаком ALLMODPAPIER типа Лауцявичуса ^[48] № 20 – 1701 г.

16. Л. 166–173, тетрадь составлена из двух видов бумаги с водяными знаками: а) л. 167, 172, Герб г. Амстердам (без подставки, корона с широ­ким наметом, низ щита заострен, щитодержатели хвостами вверх) с литерами CDG (лигатура), не имеет аналогов в альбомах, но Амстердам с контрмаркой CDG отмечен: Клепиков, Амстердам I ^[30], № 37 – с 1675 по 1693 г.; б) л. 166, 168–171, 173, Голова шута (того же типа, что на л. I).

Сопоставив описание состава кодекса с его бумагой, мы понимаем, что это именно сборник, сложенный из отдельных рукописей, написанных в разное время. А изучение почерков уверяет, что и разными лицами.

Почерк владельца рукописи устанавливается по его записи на титульном листе сборника: л. II, «Сей хронографец Чюдова монастыря еромонаха Боголепа Адамова». Тот же почерк мы видим во владельческой записи чудовского иеромонаха Боголепа Адамова на другой его книге: списке «Зрелища жития человеческого», выполненном в конце 1680-х – начале 1690-х гг. (РНБ. Q.XV.103) и описанном И.А. Бычковым ^{[22, с. 231–232]}. Позже в нашем сборнике почерком Ада­мова и чернилами, которыми он пронумеровал все листы и допол­нил заглавие на л. 77, во владельческую запись на л. II было вставлено слово «казначея еро­монаха».

П.М. Строевым указана одна книга казначея Чудова монастыря Боголепа Адамова. Это перевод «с белороссийского языка» «Зерцала богословия» Ки­рилла Транквилиона, осуществленный к 16 июня 1674 г. известным пере­водчиком и духовным писателем Феофаном, жившим, по крайней мере, с 1679 по 1698 г. в Чудовом монастыре. Рукопись в 4, на 184 л., хранилась в Вологодской архиерейской ризнице ^{[39, с. 307]}. Н.К. Никольский назвал еще две рукописи (третья упомянута Строевым), владельческие записи на которых сде­ланы чудовским казначеем Боголепом ^{[32, с. 128–129]}. Из них книга «О материи поучений» хранилась в Великоустюжском соборе, а список перевода «Хрисмологиона», выполненного переводчиком Посольского при­каза Николаем Спафарием к 25 января 1673 г. (дата – в заглавии сочинения по этому списку), описанный архимандрнитом Леонидом ^{[31, с. 23–24]}, доступен для изучения (ГИМ. Собр. А.С. Уварова № 1325/408. 2°. XVII в., 216 л.). На его задней доске читаем владельческую запись: «Книга Чудова монастыря казначея иеромонаха Боголепа Адамова». Почерк здесь аналогичен вставке слова «казначея» в нашем сборнике.

Установив почерк Боголепа, мы убеждаемся, что им собственноручно написана часть текстов сборника: л. 1–44, 77–86 об., 88–107 об., 108–111. Остальные почерка принадлежат другим лицам и относятся к разному времени. Тексты на л. 46–55 об. и 57–59 написаны одной приказной скорописью начала XVIII в. На л. 62–76 – иной писцовый почерк начала XVIII в. Неуверенной скорописью тех же 1700-х гг. выведены тексты на л. 114–162, 166–173 об., 174 об.–180 об. Различие почерков очевидно соответствует разным сочинениям и своеобразию бумаги каждого из них. Теперь мы легко можем восстановить последовательность появления в личном архиве Боголепа интересовавших его текстов, которые он переплел в свой келейный сборник.

Вначале чудовский иеромонах написал своей рукой «Хронографец» (л. 1–44), который при переплетении рукописи или вслед за ним дал ей написанное профессиональным писцом заглавие: «Книга ... Боголепа епископа ... глаголемая Хронографец» (Л. II об). При издании русской части его текста мы выяснили, что это беловик оригинального сочинения, написанного около 1688 г. (после Крымского похода лета 1687 г. но до свержения царевны Софьи в конце лета 1689 г.) ^[18]. Бумага беловика соответствует этой датировке и более в рукописях Боголепа не встречается. С осени 1689 г., когда всю власть в стране взяли «петровцы», переписывать сочинение с такими высокими оценками царя Федора Алексеевича и царевны Софьи было бы весьма неблагоразумно. «Хронографец» Боголепа в 1690-х гг. переписывался в Чудовом монастыре с сокращениями, особенно неудобных статей (Государственный музей истории российской литературы имени В.И. Даля. Инв. № 50909/38. Л. 135–155.), но с добавлением сведений из «Летописца выбором» ^[15] или Краткого Московского летописца ^[21],[4]. Этим, впрочем, начал заниматься, делая к своему келейному «Хронографцу» приписки другими чернилами, и сам Адамов.

В 1690-х, по-видимому, около 1692 г., Боголеп собственноручно переписал набело еще три сочинения:

1. Выписки из принадлежавшего ему, как мы видели, списка «Хрисмологиона» Николая Спафария (л. 77–86 об.).

2. Комплекс пере­водов греческих грамот о церковных реликвиях, посылаемых в Россию (л. 88–107 об.).

3. «Летописец порядков» погребений в Архангельском соборе, нижняя дата которого – 14 мая 1692 г. (л. 108–111).

Все эти беловики написаны Боголепом одновременно и последовательно. Он закончил первый и начал второй на бумаге по нашему описанию № 8 (л. 85–88, около 1693 г.), а затем закончил второй и целиком написал третий на бумаге № 9 (л. 89–112, около 1681 г.), оставив последний, 112-й лист чистым.

Ранняя датировка бумаги № 9 Эдвардом Хивудом не должна вводить нас заблуждение. Он опирался на использование, в данном случае, голландской бумаги в Англии, в одном собрании, так что его альбом точнее назвать «Водяные знаки бумаги библиотеки Королевского географического общества», а не «Водяные знаки, преимущественно 17 и 18 вв.» ^{[17, с. 80]}. Между тем, в скриптории Чудова монастыря была закуплена крупная партия этой бумаги. Она большими массами использовалась, как сказано выше, при изготовлении парадных рукописей, а в остатках – в пространной редакции патриаршего летописного свода 1680-х гг., на основе протографа которой Боголеп писал древнюю (до Романовых) часть своего «Хронографца». Проще говоря, в скриптории эта бумага залежалась до 1691 г., а у Боголепа – до 1692 г.

Затем Боголеп стал приобретать и хранить с собственноручно написанными тетрадками другие заинтересовавшие его тексты. В сборнике они расположены по времени поступления.

Краткий летописец князей и царей до 1696 г. на л. 46–55 об. и Краткий летописец патриархов до 1700 г. на л. 57–59 написаны после смерти Адриана в октябре 1700 г. одним профессиональным писцом, начавшем работу на высококачественной бумаге № 4 (без точной даты), л. 45–52, оставив впереди чистый лист 45, и закончившим на бумаге № 5 (примерно конец XVII в.), л. 53–60, оставив полтора чистых листа позади. Этот список относится к первым годам XVIII в., когда Боголеп уже стал чудовским казначеем. Бумага № 4, полезно вспомнить, тоже была из запасов чудовского скриптория – один ее лист мы видели в пространной редакции патриаршего летописного свода 1680-х гг., доведенной до 1691 г.

Другому профессиональному писцу келарь поручил сделать на л. 62–76 выписку из присланного Варлаамом Ясинским «Помянника киевского» 1704 г., вновь с чистым листом вначале тетради одной бумаги примерно 1704 г. (л. 61–76). При хранении отдельными тетрадями чистые листы защищали рукопись, как обложка. При этом почти все изученные нами келейные сборники составлялись из текстов, хранившихся по отдельности годами (яркий пример – являются сборники келаря Троице-Сергиева монастыря Симона Азарьина ^[5]).

Позднейшие по времени сочинения в сборнике отражают, скорее, собирательство рукописей: такой неуверенной скорописью редко делались списки на заказ. «Рука богословия» (л. 114–162), Пасхальная азбука (166–173 об.) и таблицы к ним (л. 174 об.–180 об.) переписаны на остатках бумаги шести разных партий конца XVII – начала XVIII вв. Зато последний лист последнего вида бумаги (№ 16-б), или очень похожий на него, стал переплетным л. I. Это говорит о том, что сборник был переплетен казначеем Боголепом в Чудове монастыре, до поездки его уставщиком в Александро-Невский монастырь. В любом случае, сборник был завершен в Чудове монастыре по составу: в Петербурге невозможно было найти такое разнообразие старой бумаги.

История создания келейного сборника Боголепа конца 1680-х – начала 1700-х гг. теперь понятна. Но что могут сказать о его внутреннем мире сочиненные им, переписанные лично, заказанные писцам и приобретенные сочинения? Это мы должны суммировать коротко, в снятом виде, поскольку процесс исследования содержания каждого памятника намного более трудоемок, чем его кодикологический анализ.

Начнем с «Хронографца», составленного иеромонахом Боголепом около 1688 г. (между Крымским походом 1687 и свержением Софьи 1689). На первый взгляд, его источники чрезвычайно разно­образны. Часть записей соответствует Хронографу Русскому редакции 1512 г. ^[41], в который вкраплены статьи из редакции 1617 г. Текст не соответствует установленным А.Н. Поповым разрядам III-й редакции 1620–1645 гг. ^[37],[36], но в нем имеются прямые заимствования из Синопсиса и Сказания Авраамия Палицына, как в III-й редакции Хронографа, кратких летописцев и других источников.

Логично было предположить, что Боголеп взял за основу одну из солидных исторических компиляций, составлявшихся в его обители под покровительством, а возможно и по заказу патриарха Иоакима (1674–1690) ^{[16, с. 193–444]}. Сравнение текстов показало, что он составил «Хронографец» на основе протографа патриаршего летописного свода 1680-х гг., сохранившегося в двух редакциях. Пространная представлена кодексом С (РНБ. Соловецкое собр. № 878/988), с которым сборник Боголепа связывают, как мы видели, два вида бумаги, сокращенная – кодексом Н (РГБ. Ф. 199. Никифоровское собр. № 69). Именно сопоставление с «Хронографцем» позволило нам заключить, что это свод 1680-х гг., а не 1690 г., до которого доведен текст в Н, и не 1691 г., до которого он продолжен С. В самом деле, хронологические рамки работы над первоначальным видом свода без неизвестного Адамову Летописца 1619–1691 г. (по С), ограничиваются снизу 1680 г., когда была издана использованная в своде редакция Синопсиса, а сверху 1688 г. – временем появления авторской рукописи «Хронографца». Оригинальный летописец за XVII в. был присоединен к своду на несколько лет позже. У Боголепа на его месте – свой авторский текст ^[11].

При всей краткости «Хронографца», очевидно, что он пользовался пространной редакцией патриаршего свода, без пропусков, которые сделал составитель Н, и ошибок, допущенных писцом С. Из обширного свода Боголеп выбрал минимум сведений, позволяющих обозначить основные этапы всемирной и отечественной истории. Первая начинается от Адама и включает разделы о пророках, «о царех израилевых» (л. 3 об.), «царство царей иудиных» (л. 5 об.) и «римских самодержцев» (л. 9 об.), о греческом царстве до паде­ния Константинополя, когда «скончася царство греческое и начася турское».

Как в «Хронографце», так и в его источнике наибольший интерес представляет история российского царствования. В ней Адамов выделил периоды, изложенные более подробно. Первый из них продолжается от призвания варягов до Владимира Святого. Его значение сводится к утвер­ждению на Руси княжения при Рюрике и Олеге и становлению православ­ной державы при Владимире. Автор не отвлекается на из­ложение легенд об апостоле Андрее, Кии, Щеке, Хориве, Лыбеди и проч., переданных в своде, но отмечает родство Рю­риковичей с первоначальными русскими князьями через княгиню Ольгу, якобы «правнуку Гостомыслову, от Пскова», хотя в источнике, о котором мы судим по С и Н, об этом упомянуто вскользь.

В «Хронографце» усилена идея свода о древности русского царства, соперничавшего с ромейским и превосходившего его задолго до падения последнего в 1453 г. Вещий Олег победил императора Льва Премудрого и заставил греков давать дань русским городам. Ольга завоевала крещение в Цареграде своим умом (л. 27–27 об.), Владимир Святой по праву писался царем (л. 28–29 об.). От него Боголеп почти сразу перешел к Владимиру Мономаху. Их связь обозначил в начале текста и редактор Н, работавший в 1690-х гг.; возможно, он сделал это под влиянием Боголепа.

Владимир Мономах завоевал у ромейского импе­ратора царские регалии, «иже и доднесь царьского величества в казне милостию Божиею соблюдаются» (слова из чина царского венчания ^[20]), и «наслед­ницы его, от него приимше образ, венчахуся венцем царьским» (л. 29 об.). Затем «писатися царем и великим князем Московским и всеа России» начал Василий III, который установил и «титла своему величеству, яко же и до днесь великия государи на славу и хвалу державству своему писати обыкоша» (л. 32–32 об.).

В своде события середины XV – конца XVI в. освещены менее подробно, но «Хронографце» начальному периоду Московского царства уделено большое место. Боголеп выделил фигуры Василия III, «храброго» Ивана IV и Федора Иоанновича, который представлен как дипломат, градострои­тель и боголюб. При нем устраивается Московская патриархия, но одновременно он косвенно является виновником смерти брата и пресечения династии. Как цареубийца и узурпатор-еретик рассматриваются Борис Годунов и Лжедмитрий I, зато история царствования Василия Шуй­ского вновь анализируется подробно.

В пространной редакции свода по списку С для описания Смутного времени приведен текст Сказания Авраамия Палицына редакции 1680-х гг. в Егоровском списке, в Н он сильно сокращен. Боголап уловил слож­ность оценки Авраамием царствования Василия. Но с его точки зре­ния даже веские «хулы» не могли быть обращены на «елеопомазанного», поскольку он является «венцом» царства, олицетворением власти, «отцом» подданных (л. 37–38 об.). А в отсутствие царя «орла» его «птенцы» могли надеяться лишь на Божию помощь, что и произошло в 1612 г. при освобождении Москвы (л. 39–40).

Оригинальный текст «Хронографца» за XVII в. состоит из кратких справок о событиях и обширных похвал царям Михаилу Федоровичу и Алексею Михайловичу, развернутой похвалы Федору Алексеевичу, статьи о воцарении сначала Петра, затем Ивана, венчании обоих на царство патриархом Иоакимом, о правлении царевны Софьи, которая «с ними вместе скипетродержавствует», как «премудрый кормчей преславно-величайшаго корабля великих царств во Европе сущих и во Азии». И все они трое вместе «изрядно о Бозе управляют вся милостивно и от всех противных преславно храбръствы воевод своих в державе своей защищают».

В похвале царю Федору Алексеевичу Боголеп использовал панегирик, начертанный по указу царевны Софьи весной 1685 г. на большой, почти в рост человека, парсуне ее почившего брата. Парсуну, согласно документам, написал, вместо тяжело заболевшего Симона Ушакова, его скорый преемник во главе царских живописцев, Богдан Салтанов, а панегирик в клеймах исполнили живописного дела ученики Дорофей Елина и Лука Смольянинов ^[10]. Парсуна была водружена в Архангельском соборе, для которого и заказывалась, на втором (от алтаря) левом столпе, составив композицию в парсунами Михаила Федоровича и Алексея Михайловича, «которые оба изображены на доске иконным письмом» ^[33].

Цари Романовы, таким образом, встречали своими взглядами, особенно пристальным у Федора, входящих в собор. Парсуны вместо фресок в месте захоронения великих князей и царей были необычны, а развернутый панегирик царю Федору в четырех клеймах вызвал интерес не только у Боголепа. Его начали составлять еще в конце царствования Федора Алексеевича, и эту работу в феврале 1682 г. использовал датский посланник Гильдебрандт фон Горн в восторженном отзыве о государе в гданьской газете ^{[43, с. 171–173]}. Полный текст панегирика с парсуны привел составитель извода пространной редакции патриаршего Летописца 1686 г. по списку Д (ИРЛИ. Древлехранилище. Оп. 23. № 257. Л. 973–974 об.), написанному, судя по набору бумаги, в том же чудовском скриптории, с которым сотрудничал Боголеп ^{[6, с. 71]}. Тот, однако, взял из панегирика исключительно культурно-созидательные свершения государя, опустив его достижения в установлении мира, правосудии, добровольной христианизации народов России и освобождения христиан из неволи, отмену многолетних долгов казне и облегчение налогов, а также отмену местничества.

В «Хронографце» почивший государь хвалится лишь за строительство и чудное украшение множества церквей, создание «Привилегии» Московской Академии, устройство каменных богаделен на казенный счет, массовое каменное строительство в Москве и реформу одежды. В описании последней Боголеп изменил мотивацию: вместо «и многоубыточныя народу одежды премени» в панегирике и хронографической редакции Летописца 1619–1691 гг. (РГБ. Ф. 310. Собрание В.М. Ундольского. № 726. Л. 850; ^{[36, с. 253]}) он счел, что царь велел «платье народу российскому повеле носити от татар отменное, по своему россий­скому определенному званию».

Избирательность Боголепа, выделявшего главное в заслугах каждого государя, была осознанной. Он должен был знать список панегирика, бытовавшего в его обители, и точно был знаком с его текстом на парсуне в Архангельском соборе, где участвовал в богослужениях и реликвиями которого интересовался. Около 1692 г., как мы установили, он лично переписал и поместил в келейный сборник «Летописец порядков» соборных захоронений (л. 108–111), в котором отдавалось должное каждому из московских государей.

«Летописец» завершал собой группу из трех статей, первой из которых были выписки из «Хрисмологиона» о линии западных королей и императоров, наследников власти цезаря Августа, идущей до «нынешнего» императора Священной Римской империи германской нации Леопольда I (1658–1705). В Хронографе Русском им уделялось мало внимания. Там Западная Римская империя гибла, в Восточная развивалась, пока не изменила православию и не рухнула под натиском турок, чтобы оставить продолжение истории русским великим князьям и царям. Эту мысль, с усердным удревнением Российского «царства», Боголеп проводил в «Хронографце».

В «Хрисмологионе», составленном Н.Г. Спафарием для семьи царя Алексея Михайловича в 1673 г. и затем не раз дополненном в иллюминированных дворцовых рукописях, было показано, что после Кон­стан­ти­на Великого родилась не только Империя ромеев, но и империя Карла Великого, из-за наследия которой спорили греки и французы, а ныне оно пребывает в Священной Римской империи германской нации. Такая идея, воспринятая в России на высшем уровне, уничижала наследие цезаря Августа через Рюрика. Уже в «Хронографце» Бо­го­леп, в от­ли­чие от его ис­то­ч­ни­ка, о род­ст­ве Рю­ри­ка с ке­са­рем Ав­гу­стом не упо­ми­на­ет. Вместо этого он рас­ска­зы­вает о Гос­то­мы­с­ле, пра­вну­ч­ка ко­е­го, «де­ви­ца пре­кра­с­на и пре­му­д­ра» Оль­га, обес­пе­чи­ла род­ст­во Рю­ри­ко­ви­чей с пер­во­на­чаль­ны­ми рус­ски­ми князь­я­ми.

Такой подход не удивителен, раз, составляя «Хронографец», Боголеп уже имел свой список «Хрисмологиона» (ГИМ. Собрание А.С. Ува­ро­ва. № 1325 (408). 216 л.). В выписках 1692 г. он взял из текста главное: идущие от Августа «ца­ри ри­м­ля­но­не­мец­кие» пе­ре­чи­с­ля­ют­ся им так же, как «гре­че­с­кие», т.е. ромейские. И был в этом не одинок. В Хронографе Русском 1-го разряда III-й редакции, который около 1690 г. велел братии переписать и переплести келарь Новоспасского монастыря Трифиллий, сделаны такие же выписки из «Хрисмологиона» редакции 1679/80 г., с Августа до «римлянонемецких царей», из которых «Леополдус нынешний ... царствует лет 22» (БАН. Успенское собр. № 191. 4°. 683 лл. Л. 671–683). Сделано это было при архимандрите Игнатии Римском-Корсакове (1685–1692), ведущем политическом публицисте того времени ^{[9, с. 126–243]}.

Такое расширение исторических знаний не ослабляло, но укрепляло державную концепцию, согласно которой Российское царство было центром мира не только благодаря самодержавию, но в первую очередь – самодержавному православию, унаследованному от первого благочестивого Рима и второго Рима – Константинополя. Эту прекрасно объяснил грекам русский дипломат, иеромонах Троице-Сергиева монастыря Арсений Суханов в 1650 г. ^[12]. В 1676 г. концепция Российского самодержавного православного царства была утверждена на высшем государственном уровне, в чине венчания Федора Алексеевича, для обучения и развлечения которого в основном и изготовлялся «Хрисмологион». В 1682 г. она была повторена в чине венчания Ивана и Петра ^{[19, с. 294–351]}. Родство русский царей с цезарем Августом с почтением упоминалось, но не было краеугольным камнем державной концепции. Пример идущих от Августа западных владык, утративших православие и потому оказавшихся на обочине истории, был поучителен.

Третья часть выписок Боголепа 1692 г. состояла из пере­водов греческих грамот о церковных реликвиях, посылаемых в Россию с Православного Востока (л. 88–107 об.). Их тексты убедительно доказывали, причем словами самих греков, факт, который Арсений Суханов подчеркивал в полемике с греческим духовенством: что святыни Православного Востока перенесены в Богом избранное Российское православное царство, единственный духовный центр мира. Греки, в приведенных Боголепом текстах, превосходство православной России в благочестии признавали, царя Алексея Михайловича именовали «своим» государем, а Московского патриарха – «богоизбранным святителем». Они опровергали заявление Иерусалимского патриарха Паисия, что восточное православие не утеснено турками, и утверждали, что не только отправление культа, но и хранение святынь на Востоке сопряжено с непреодолимыми трудностями для «плененных греков», в то время как Москва есть «собрание благочестия и исполнения православного жителства чистаго христианского» (л. 91 об.).

В 1988 г., следуя более чем 100-летней концепции Н.Ф. Каптерева, согласно которой в результате реформ Никона в России победила греческая точка зрения на превосходство Православного Востока в благочестии ^[29], мы сочли переписку Боголепом таких текстов признаком некоей оппозиционности патриарху Иоакиму ^{[18, с. 389]}. Собственное исследование, однако, убедило нас, что такая «никонианская» точка зрения была в 1650­–1660-х гг. ситуативной, а во времена патриарха Иоакима (1674–1690) в превосходстве русского благочестия над греческим уже новь никто не сомневался ^{[12, с. 362–406]}. Иными словами, Боголеп выражал в данном случае общепринятую точку зрения.

Точно также он не погнушался поместить в келейный сборник выписку из «Помянника киевского» 1704 г., присланного Киевским митрополитом Варлаамом Ясинским (1690–1707). Тот 15 годами ранее был сторонником просветителя Сильвестра Медведева и отстаивал его правоту, несмотря на ясно выраженную волю патриарха Иоакима, повелевшего Сильвестра обличать ^{[3, с. 373–374]}. Более того, многолетний ректор Киево-Могилянский коллегий был ярчайшим представителем «южнорусской учености», которую историки XIX в. часто противопоставляли «московской». Но столкновение «великороссов» с «малороссами» в конце XVII и начале XVIII вв. представляется сегодня сильно преувеличенным ^[13]. Тот же владыка Варлаам хвалил патриарха Иоакима за присоединение Киевской митрополии так, как того не хвалили даже в Москве. Достаточно открыть его книгу 1700 г. «Икона, или изображение великие соборные Церкве Всероссийскаго и всех северных стран патриарша престола», чтобы убедиться, что расхождения Ясинского со святейшим были частными и временными (РГБ. Ф. 29. Собр. И. Д. Беляева. № 1625; РНБ. Собр. М. П. Погодина. № 1115). Так что и в этом случае Боголеп не занимал особой позиции.

Подчеркнуто традиционны и два кратких летописца, русский князей и царей с Рюрика до кончины Ивана Алексеевича в 1696 г. (л. 46–55 об.) и Московских патриархов от поставления Иова до кончины Адриана в 1700 г. (л. 57–59). Они были переписаны в начале 1700-х гг. уже для чудовского казначея Боголепа, на хорошей бумаге, витийственной скорописью профессионального писца, очевидно подьячего (деловой почерк сильно отличался в то время от книгописного), Боголеп и ранее интересовался краткими летописцами, не даром несколько статей из популярнейшего «Летописца выбором» он приписал другими чернилами к своему «Хронографцу» (они отмечены в публикации текста).

Летописец князей и царей начинался с утверждения, что «Первый великий князь прииде из Прузские земли в Киев княжить Рюрик, и княжил в Киеве» (л. 46). Боголеп знал, конечно, что в Киеве Рюрик не княжил, но исправлять «Киев» на «Новгород» не стал. Статьи о трех последних государях в «Летописце» столь же лаконичны, но более точны:

(л. 54 об.) «И по нем (Михаиле Федоровиче. – А.Б.) восприим скипетр сын ево великий государь царь и великий князь Алексей Михайлович всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержец. И венчан бысть царским венцем во 154-м (1646) году сентября в 28 день святейшим Иосифом патриархом Московским и всеа Росии. И царствова 30 лет, и 6 месяцов, и 18 дней. И преставися во 184-м (1676) году генваря в 30-м числе.

И генваря в 30 день наречен бысть сын ево, великий государь царь и великий князь Феодор Алексеевич всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержец. // (л. 55) И венчан бысть царским венцем того ж году июня в 18 день святейшим Иоакимом патриархом Московским и всеа Росии. И царствова 6 лет и 3 месяца без дву дней. И преставися во 190-м (1682) году апреля в 27 день в 13-м часу в 1 четверти».

Указание на 1-ю четверть 13-го часа чрезвычайно важно в контексте взаимоотношений повествовательных источников о кончине царя Федора Алексеевича. Среди свидетелей этого печального события мнения расходились серьезно, от последней четверти 12-го часа до «второго часу дни» и даже «перед вечернями» ^[7]. Вопрос в 1680-х гг. был острым, ведь речь шла о том, насколько быстро решили наречь на царство младшего царевича Петра вместо совершеннолетнего Ивана: меньше чем через час после кончины Федора, а то и до нее. Боголеп сам был свидетелем этих событий, но в келейном списке «Хронографца» ограничился замечанием, что царь-реформатор «преставися от временнаго сего жития лета 7190 году месяца априлиа в 27 день в 13 часу дни», как в записях Разрядного приказа.

Другое дело – список его «Хронографца» в сборнике конца XVII в., отразивший сокращенную редакцию (Государственный музей истории российской литературы имени В.И. Даля. Инв. № 50909/38. Л. 135–155). Она появилась не позднее конца лета 1689 г., когда царевна Софья утратила власть, и за прочность положения царя Петра можно было не опасаться. Там сказано, что Федор Алексеевич скончался «13 часа дня в 1-й четверти», как в летописце из келейного сборника Боголепа. То же время указано в упомянутом изводе патриаршего Летописца 1686 г. по списку 1690-х гг. Д (ИРЛИ. Древлехранилище. Оп. 23. № 257. Л. 974 об.), где полностью приведен панегирик царю Федору с его парсуны в Архангельском соборе, процитированный в келейной редакции «Хронографца» выборочно, а в редакции ГЛМ вовсе сокращенный. Возможно, редактор «Хронографца» в 1690-х гг. уточнил время смерти царя Федора по другим источникам, доступным ему в Чудове монастыре, как он сделал это в текстах о времени кончины царей Михаила и Алексея.

В келейном сборнике летописец великих князей и царей завершался статьями о царствовании Ивана и Петра Алексеевичей:

«По нем воспиим царство братия его великие государи цари и великие князи Иоанн Алексеевич, Петр Алексеевич всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержцы. И венчаны царским венцем во 190-м году июня в 27 день в неделю от святейшего кир Иоакима архиепископа Московского и всеа Росии и всех северных стран патриарха (летописец передал своеобразное титулование Иоакима. – А.Б.). // (л. 55 об.)

И во 204-м (1696) году генваря в 29 день преставися великий государь царь и великий князь Иоанн Алексеевич всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержец. А царствова 13 лет и 9 месяцов».

На этом Летописец был закончен. С уходом Ивана Алексеевича, а затем, в Летописце патриархов, и святейшего Адриана, ушла целая эпоха в истории России, славное время ее царей и патриархов. Но не следует думать, будто традиционное церковное сообщество, к которому относился Боголеп Адамов, не приняло и не одобрило перемен новейшего времени, связанных с бурной деятельностью Петра. Много позже, незадолго до собственной кончины, владыка Боголеп приписал на оставшемся чистом месте л. 55 об. статью с откровенно теплым чувством к почившему императору:

«1725-м году генваря в 28 день в вечную жизнь преставися благочестивейший государь наш Петр Великий император и самодержец всероссийский в любимом своего имене граде в царствующем Санпитерсбухе. А от рождения жития его было всего пятьдесят три лета и сем месяцов и 28 дней, и царьствовал сорок три лета, и месяц 7, и три дни».

В искренности этой записи можно не сомневаться. Это были последние строки Боголепа в его келейном сборнике, который рассказал нам о взглядах и интересах владыки столь много. Но лишь после того, как был должным образом исследован кодикологически, осмыслен текстологически и понят, исходя их реалий его культурной эпохи.