Конституционно-правовые особенности цензурирования информации в социальных сетях

Максимов Александр Александрович аспирант, кафедры правового обеспечения государственной и муниципальной службы, ИГСУ, РАНХиГС при Президенте РФ 119571, Россия, Москва, г. Москва, ул. Проспект Вернадского, 82, стр.1 Maksimov Aleksandr Aleksandrovich Postgraduate student, the department of Legal Support of State and Municipal Service, Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration under the President of the Russian Federation 119571, Russia, Moskva, g. Moscow, ul. Prospekt Vernadskogo, 82, str.1 amaksimov95@mail.ru

Вопросы, связанные с регулированием правоотношений в информационно-телекоммуникационной сети Интернет постепенно начинают занимать одно из важнейших мест в существующих научных доктринах, подобная тенденция, безусловно, связана с нарастающей важностью указанной сферы. Юридическая составляющая распространения информации в сети Интернет вызывает интерес у представителей как публично-правовой, так и частноправовой отраслей науки, однако теоретические вопросы возможности запретов и ограничений лежат в плоскости конституционно-правовой доктрины.

Современный уровень функционирования цифрового пространства диктует свои требования относительно вектора развития правовых конструкций. Например, на существующим этапе важным представляется понимание специфического соотношения права на информацию со свободой слова и иными правами и свободами в области информации. При этом обязанность по поиску подобного баланса и разграничению таких отношений возложены на представителей конституционно-правовых отношений и специалистов в данной области. Учеными активно исследуются правовые последствия решений Европейского суда по правам человека, касающиеся рассматриваемой сферы ^[1], а также мировой опыт регулирования деятельности социальных сетей ^[2]. Для постсоветских стран более характерно исследование ограничительных мер в связи с распространением запрещенных материалов, нежели в части ограничения прав Интернет-платформ ^[3], и в целом, вопрос соотношения прав и возможностей их ограничения в сетевом пространстве является мало изученным.

Определение соотношения прав, реализуемых в цифровом пространстве с традиционными, существующими в офлайн-пространстве видится крайне интересным, с одной стороны, и довольно спорным с другой, однако, в рамках данного исследования, будет применяться тезис о том, что права, которые человек имеет вне Сети, должны быть защищены в том числе онлайн ^{[4, с. 31]}. Данный подход подтвержден Генеральной ассамблеей ООН с учетом, принятой 18.12.2013 г. резолюции о праве на неприкосновенность личной жизни в цифровой век ^[5].

Исходя из базовых положений ч. 5 ст. 29 Конституции Российской Федерации ^[6], закрепляющих запрет цензуры в стране, у представителей правового сообщества возникают различные точки зрения, касающиеся вопроса содержания термина цензура. Например, как указывает А.А. Щербович, модератор частного ресурса не является ни должностным лицом, ни госорганом, ни даже общественным объединением ^{[7, с. 169]}. Фактически, мероприятия, выполняющиеся в целях контроля за распространяемой информацией, чаще всего не подпадают под закрепленное в законодательстве понятие цензуры в контексте ст. 29 Конституции и статьи 3 Закона о СМИ ^[8], связанно такое регулирование с тем, что инициатива по осуществлению подобной деятельности исходит от операторов Интернет-ресурса, а не от государственных органов ^[7]. Т.О. Ягланд, также подчеркивает, что в настоящее время интернет-посредники не осуществляют цензуру контента, созданного или переданного Интернет-пользователями ^[9]. В свою очередь, С.А. Куликова указывает, что цензура в интернете существует, но реализуется посредством новых правовых форм ^{[10, с. 84]}. Подобное разделение мнений к пониманию исследуемой терминологии, позволяет выделить узкий и широкий подход к правоотношениям, фактически являющимися деятельностью по цензурированию информации.

Исходя из приведенных подходов, а также формулировок, содержащихся в нормативных правовых актах, можно утверждать, что запреты и ограничения, возникающие в связи с использованием информационно-телекоммуникационной сети Интернет, скорее не могут включаться в традиционное и общепринятое понятие цензуры. При разработке норм действующей Конституции, в понятие цензура вкладывался смысл, заключающийся в ограничениях, носящих скорее политический характер, и соответственно будет не совсем корректно, использовать данный термин в качестве собирательного, для обозначения всех запретов и ограничений, возникающих при использовании сети Интернет. Таким образом, в узкий подход содержания термина цензура надо включать государственные запреты и ограничения, существующие в информационной сфере и имеющие главной целью возникновения, политический характер.

При широком подходе к цензуре необходимо относить все запреты и ограничения, осуществляемые по отношению к распространяемой информации как со стороны органов власти, так и со стороны СМИ, а также фактических распространителей информации, к которым можно причислять крупнейшие Интернет-платформы. Такое формулирование подходов обусловлено теми возможностями, которые получили Интернет-ресурсы в настоящий момент.

Важное место при регулировании рассматриваемых правоотношений должно отводиться правовым гарантиям свободы личности, в первую очередь положениям ч. 3 ст. 29 Конституции Российской Федерации, закрепляющих право каждого свободно искать, получать, передавать, производить и распространять информацию любым законным способом. Именно эти правовые положения чаще всего являются объектом нарушений со стороны распространителей информации в Сети.

Внимания заслуживает и мировой опыт цензурирования информации в Интернете. Ярчайшим примером последнего времени является ситуация с 45 Президентом США Д. Трампом, который подвергся давлению со стороны практически всех крупнейших социальных сетей. Американский опыт нормативного регулирования деятельности по ограничению распространяемой информации базируется на нескольких правовых положениях. Базовыми являются нормы, декларируемые первой поправкой к Конституции США ^[11], устанавливающие запрет издавать законы, ограничивающие свободу слова или печати. При этом при непосредственном осуществлении регулирования наиболее важным для рассматриваемого вопроса и как отмечается, оказавшем большее влияние для современного уровня развития Интернета, являются положения ст. 230 закона об этике в сфере коммуникаций (Communications Decency Act) ^[12], во многом освобождающую онлайн-платформы от ответственности за размещаемые на них материал ^[13]. Сформулирована она следующим образом: «Ни один поставщик или пользователь интерактивной компьютерной услуги не должен рассматриваться как издатель или докладчик какой-либо информации, предоставленной другим поставщиком информационного контента». Интересной особенностью является то, что согласно правоприменительной практике, такие онлайн-платформы имеют право удалять информацию, которую считают оскорбительной и призывающей к насилию.

Введение в законодательную базу ст. 230 наделило распространителей информации в Сети практически абсолютной неприкосновенностью в части содержания распространяемой ими информации, которое ограничивается при приравнивании оказание компьютерных услуг в качестве издателя или носите контента, в случаях: нарушения федерального уголовного законодательства и законодательства об интеллектуальной собственности и Закона о конфиденциальности электронных сообщений ^{[14, с. 50-51]}.

Судебные прецеденты оказывают значительное влияние на англо-американскую правовую систему и интерес представляют решения, раскрывающие принципы свободы слова в США применительно к указанному случаю ограничения информации. Для понимания проводимой аналогии, необходимо сначала рассмотреть позицию по делу Marsh v. Alabama ^[15], в котором Верховным судом США рассматривался запрет на распространение религиозных материалов на территории города, принадлежащего и находящегося под управлением компании Gulf Shipbuilding Corporation. Верховный суд США оправдав заявителя, указал, что право собственности не всегда означает абсолютное владение, и чем больше собственник открывает свою собственность для публики в целом, тем в большей степени его права ограничиваются законными и конституционными правами приглашенных. Также было указано, что при разрешении данного вопроса, Суд искал баланс между правами собственников и правами граждан пользоваться свободой печати и религии, при этом права граждан, в соответствии с нормами Билля о правах, занимают приоритетное место в конституционно-правовой доктрине и права собственности не являются соразмерными для ограничения основных прав и свобод граждан.

Интерес также представляет дело New York Times v. United States ^[16], касающееся публикации материалов секретного доклада о войне во Вьетнаме, которые распространялись после их утечки. В данном деле Суд установил границы одного из аспектов осуществления прав, гарантированных первой поправкой, в отношении СМИ. Суд пришел к выводу, что превентивный запрет публикации определенной информации (заключающийся в ограничении прав СМИ на свободу печати) недопустим и повлечет нарушения положений первой поправки, несмотря на позицию правительства о том, что такая публикация может нанести ущерб государственной тайне. Таким образом, Суд определил границы соотношения свободы слова и сохранения государственной тайны во время военных действий. Нужно отметить, что при разрешении спора, Верховный суд США использовал критерии «явной и настоящей опасности» (clear and present danger) которые требуют отдельного внимания. Указанный критерий был сформулирован при рассмотрении дела Schenck v. United States ^[17] в 1919 г., однако в дальнейшем подход к его пониманию был пересмотрен в процессе разрешения дела Brandenburg v. Ohio ^[18] в 1969 г.

Использование определенного подхода к возможности ограничения прав, защищаемых первой поправкой, берет свое начало из так называемого теста «плохой тенденции» (bad tendency) который был основан на английском общем праве, в частности на комментариях сэра Уильяма Блэкстоуна и был направлен на ограничение действий, связанных с мятежом и подстрекательством против правительства. В некоторых источниках отмечается, что стимулом при формулировании критериев, использовавшихся в этом тесте, была защита правительства от критики в период Первой мировой войны, что продемонстрировано в некоторых судебных решениях. Тест использовался в делах Верховного суда Turner v. Williams ^[19] и Patterson v. Colorado ^[20] в 1907 г., но наиболее широко указанный тест применялся при разрешении дел в судах штатов ^[21-24]. Например, в деле Whitney v. California, где Суд указал, что: «государство при осуществлении своей полицейской власти может наказывать тех, кто злоупотребляет этой свободой, высказывая враждебные общественному благосостоянию мнения, осуществляющие подстрекательство к преступлениям, нарушению общественного спокойствия или угрожая основам деятельности правительства и угрожая его свержением незаконными средствами» ^[25].

В дальнейшей правоприменительной практике были разработаны критерии «явной и насущной опасности» (clear and present danger test), которые устанавливали четкие механизмы опасности в качестве преобладающего стандарта для определения, когда речь подлежала защите нормами первой поправки.

Для понимания терминологии нужно отметить, что в отличие от теста на «явную и насущную опасность» тест на «плохую тенденцию» не учитывает различия, основанные на обстоятельствах. Тест на «плохую тенденцию» охраняет только невинную речь, в то же время криминализируя все, относящиеся к мятежным. При разрешении споров с применением теста «явной и насущной опасности» суд устанавливает «применяются ли используемые слова в таких обстоятельствах и имеют ли они такую природу, чтобы создать явную и реальную опасность того, что они приведут к существенному злу, которое Конгресс имеет право предотвратить» ^[26].

Следующим этапом развития подходов к применению подобных тестов является тест на «немедленное незаконное действие» (imminent lawless action test). Надо сделать отступлении и указать, что при рассмотрении дел, связанных с разрешением конституционно-правовых положений, а тем более связанных со свободой слова, нужно понимать, что восприятие прав и свобод человека на разных этапах развития общества различно, в зависимости от времени и места его рассмотрения и имеет большое количество нюансов, в связи с особенностями прецедентного права. Так, например, представляется иллюзорной возможность оправдательного вердикта по делу Brandenburg v. Ohio, в связи со столь острым развитием событий вокруг движения Black lives matter (BLM) в 2020 г. Так или иначе, при рассмотрении этого дела были уточнены критерии ограничения права на свободу слова, в соответствии с которыми, вмешательство возможно при подстрекательстве к немедленному незаконному действию или созданию подобного действия. В соответствии с выделенными критериями ограничение может осуществляться только в случаях, если:

· в результате высказывания будет причинен неизбежный вред;

· есть высокая вероятность того, что высказывание провоцирует слушателей на участие в противозаконном действии;

· говорящий намеревался вызвать и вызвал противозаконные действия ^{[27, с. 38]}.

Для разъяснения приведенных критериев можно рассмотреть позицию Верховного суда США по делу Stewart v. McCoy ^[28] 2002 г., в котором совершенное преступление, заключалось в предоставлении советов членам уличной банды по организации их деятельности. Верховный суд согласился с аргументацией апелляционного суда, решившим, что подобная деятельность была просто абстрактной пропагандой, не отвечающей критерию насущной опасности и находящейся под защитой первой поправки.

Также под защитой первой поправки, исходя из решения Верховного суда по делу Amalgamated Food Employees Union Local 590 v. Logan Valley Plaza ^[29], находится и возможность проведения мирного пикетирования на частной территории, открытой для доступа посетителей (в деле речь идет про территорию торгового центра), которая в некоторых случаях может признаваться публичной. Подобное решение суда, основанное на деле Marsh v. Alabama, подчеркивает существующий вектор развития свободы слова в сторону возможного ограничения частных интересов при реализации прав, гарантированных первой поправкой.

В связи с тем, что споры с технологическими гигантами будут проводиться по законодательству штата Калифорния, нужно обратиться к существующей в этом штате правоприменительной практике. При разрешении дела Pruneyard Shopping Center v. Robins ^[30] Верховный суд США подтвердил решение Верховного суда штата Калифорния, который встал на сторону группы лиц, собиравших подписи в торговом центре. Почему это дело является важным? В соответствии с Конституцией США штаты могут предоставлять своим гражданам более широкие права в своих конституциях, чем в соответствии с федеральной конституцией, при условии, что эти права не нарушают какие-либо федеральные конституционные права. Это решение стало возможным, потому что конституция Калифорнии содержит право на свободу слова, которое было широко истолковано Верховным судом Калифорнии.

Вся продемонстрированная аналогия, могла бы быть применима к защите распространяемой информации в цифровом пространстве, если бы в США не применялись положения указанной ранее ст. 230. В Сенате США даже были предложения о проведении независимого аудита для крупнейших компаний, являющихся платформами для распространения информации, в результате которого они могут быть наделены иммунитетом ст. 230, но лишь при условии, что их модерация информации свободна от политической цензуры ^[31], однако законопроект не прошел.

Нужно отдельно подчеркнуть, что при существующем регулировании крупнейшие ресурсы не подпадают под действие первой поправки, так в деле Prager University v. GOOGLE LLC, FKA Google, Inc.; YOUTUBE, LLC ^[32] рассматривался иск о цензуре информации на видео хостинге, что, по мнению заявителя, нарушает его права, гарантированные первой поправкой. Федеральный суд Калифорнии постановил, что технические платформы, такие как YouTube, не связаны первой поправкой при принятии решения об удалении оскорбительного контента, так как первая поправка запрещает ограничивать свободу слова правительству, а не частным организациям, которой является YouTube.

Как утверждает автор книги «Двадцать шесть слов, которые создали Интернет», посвященной ст. 230 Д. Коссефф: «Мы действительно просто не знаем, как суды истолковали бы защиту первой поправки без ст. 230, потому что мы не видели, чтобы эта норма применялась к социальным сетям» ^[33]. К сожалению, изданный Д. Трампом указ, в котором, в частности, отмечалось, что: «Twitter, Facebook, Instagram и YouTube обладают огромной, если не беспрецедентной, властью формировать интерпретацию публичных мероприятий, подвергать цензуре, удалять или скрывать информацию, контролировать то, что люди видят или не видят» ^[34] не был реализован и положения ст. 230 не были реформированы, в связи с чем, необходимо время, чтобы узнать, по какому пути будет развиваться американское регулирование рассматриваемых правоотношений.

Существующая российская практика ограничений, связанных со свободой слова в Сети, в основном состоит из судебных решений по запрету доступа к сайту, на котором распространяется запрещенная информация, к которой относится: детская порнография, о способах изготовления и использования наркотических средств, о способах совершения самоубийства, а также призывов к совершению самоубийства, о деятельности по организации азартных игр и лотерей с использованием сети Интернет и иных средств связи, содержащая предложения о розничной продаже алкогольной продукции дистанционным способом, направленная на склонение или иное вовлечение несовершеннолетних в совершение противоправных действий, распространяемая с нарушением авторского права, содержащая призывы к экстремизму или массовым беспорядкам, при неисполнении обязанностей организатора распространения информации.

Еще одним основанием является решение суда или постановление судебного пристава-исполнителя об ограничении доступа к информации, распространяемой в сети Интернет, порочащей честь, достоинство или деловую репутацию гражданина либо деловую репутацию юридического лица. На обязанность владельца сайта в сети Интернет удалять информацию, порочащую честь и достоинство человека, указал Конституционный суд Российской Федерации в своем Постановлении от 09.07.2013 г. № 18-П ^[35]. В данном Постановлении суд также указывает, что эта обязанность является не мерой ответственности за виновное действие, а способом законной защиты своих прав. Однако у правоведов возникают резонные вопросы, каким образом владелец сайта в сети Интернет, не являющегося СМИ, может проверить достоверность той или иной информации о конкретном человеке и правомерна ли санкция в отношении владельца Интернет-ресурса? Ответ на эти вопросы дать крайне сложно, ведь на большинстве сайтов размещение информации может происходить без согласования с администрацией, а также без какой-либо информации о лице, ее размещающем, однако суд посчитал более приоритетным восстановление личного достоинства, чем права администратора Интернет-ресурса.

Рассматривая вопросы, связанные с возможностью ограничения прав человека, необходимо указать, что в конституционно правовой доктрине они относятся к разряду исключительной меры конституционно-правового воздействия. Защитный характер ограничительных мер проистекает из правила, что свобода одного индивида заканчивается там, где начинается свобода другого.

Существуют разные подходы к пониманию условий ограничения прав, например, К.А. Экштайн в качестве основных условий выделяет: «необходимость, пригодность и соразмерность», при этом он отмечает, что: «не исключены ситуации, когда даже допустимое с точки зрения, критериев необходимости и пригодности ограничение прав может быть антиконституционным исходя из принципа соразмерности» ^[36]. Конституционный суд Российской Федерации, на основании существующей правоприменительной практики выделил в качестве критериев ограничения следующие условия: соразмерность ограничений конституционно признаваемым целям и сохранение существа и реального содержания права. Формулировкой подобной терминологии Суд устранил недостатки содержания положений ст. 55 Конституции Российской Федерации, которые, в связи с размытостью своего содержания, оставляло большую свободу усмотрения при регулировании правоотношений в сфере прав человека.

Ограничение прав чаще всего связано с наступлением экстраординарной ситуации, например войны или чрезвычайной ситуации, так ограничению могут подлежать те права человека, которые не ущемлялись до их наступления, а те права, которые ограничивались и до их наступления могут ограничиваться более серьезно, чем это было раньше. При наступлении таких ситуаций чаще всего ограничению подлежат личная неприкосновенность и неприкосновенность жилища, свобода слова, печати, право на информацию, тайна переписки, свобода передвижения и выбора места жительства, свободы частной собственности ^[37]. Однако в последнее время все чаще цензуре подвергаются распространители информации, в том числе и крупные российские СМИ, осуществляющие свою деятельность в сети Интернет.

В целях противодействия нарушениям основополагающих прав и свобод человека, а также для ограничения возможного влияния на осуществление политических прав на территории России, был принят закон, дающий право блокировать Интернет-ресурсы, осуществляющие цензуру в отношении российских СМИ. Согласно нововведениям, Генеральный прокурор РФ по согласованию с МИД РФ вправе признании владельца ресурса в сети Интернет причастным к нарушениям основополагающих прав и свобод человека, прав и свобод граждан Российской Федерации, гарантирующих в том числе свободу массовой информации, что повлечет наложение санкций в виде частичной или полной приостановки деятельности такого ресурса.

В пояснительной записке к законопроекту указано, что основанием для его внесения является многократные злоупотребления со стороны иностранных Интернет-площадок Twitter, Facebook и Youtube. А именно, цензуре подверглись такие средства массовой информации как Russia Today, РИА Новости, Крым 24. Всего за период с апреля по ноябрь 2020 г. зафиксировано порядка 20 фактов подобной дискриминации ^[38].

Действенным механизмов защиты от необоснованного посягательства на права человека в Сети, видится также определение стандартов в содержании пользовательских соглашений. Исследую возможность введения на законодательном уровне стандартов содержания основных положений пользовательских соглашений важно учитывать, что в настоящее время указанные соглашения представляют из себя документ, которому большинство пользователей не уделяет никакого внимания соглашаясь с любыми его положениями практически без ознакомления. В связи с этим стоить ответить на вопрос, а есть ли у современного человека реальная возможность выбора при одобрении соглашения в интернет-пространстве, может ли он не пользоваться популярными социальными сетями, мессенджерами и почтовыми сервисами? Ответ на данный вопрос скорее будет разочаровывающем, при этом необходимо учесть, что для значительного количества населения развивающихся и развитых стран мира сеть Интернет является единственным источником информации ^[39].

Фактически, рассматривая незаконное ограничение доступа к информационным правам в современных условиях можно соотносить с ограничением иных, наиболее важных прав. Различное содержание пользовательских соглашений в некоторых случаях может оставлять индивида без фактической возможности защиты своих прав. Скорее всего, не все пользователи сети Facebook знают, что, принимая положения пользовательского соглашения, предоставляют владельцам ресурса международную лицензию на использование своего IP-контента, который размещается или создается с помощью указанной социальной сети. Названное положение разрешает Facebook транслировать в другие профили или на все посторонние интегрированные сайты, социальный плагин, все фото, видео, обновления статусов и т. д., при этом пользователь разрешает перенаправлять в США свою персональную информацию. В качестве еще одного опасного положения хотелось бы отметить, что зачастую в содержании пользовательских соглашений Интернет-платформы ограничивают свою ответственность за утечку информации пользователей, что может рассматриваться в качестве попытки снизить возможные последствия от утраты информации ^[40].

Возвращаясь к вопросу о возможном ограничении защиты своих прав стоит отметить, что согласно пользовательскому соглашению Facebook, все споры с администрацией Интернет-ресурса будут рассматриваться по законодательству штата Калифорния, что хоть и не юридически, но фактически может ограничивать возможность на защиту прав пользователем, в связи со сложностью подобной процедуры. Для уменьшения таких спорных положений на международном уровне формулируются позиции по вопросам обеспечения прав человека в интернете. Например, Комитетом министров совета Европы было принято Руководство по правам человека для Интернет-пользователей ^[41], в котором в том числе раскрываются некоторые нормы Европейской конвенции по правам человека.

Стоит учитывать и необоснованное ограничение прав человека в связи с возможной субъективностью принимаемых решением со стороны администрации Интернет-ресурсов, руководствующихся в своей деятельности положениями пользовательских соглашений, довольно часто содержащими размытые формулировки. Так, например, в целях недопущения распространения экстремистских материалов, в пользовательском соглашении сервисов Яндекс указано: «запрещено загружать, посылать, передавать или любым другим способом размещать и/или распространять контент, который является незаконным… пропагандирует ненависть и/или дискриминацию людей по расовому, этническому, половому, религиозному, социальному признакам, содержит оскорбления в адрес каких-либо лиц или организаций» ^[42], похожие положения содержатся и в правилах сообщества популярного сервиса twitch ^[43]. В свою очередь, прямой запрет на размещение экстремистских материалов содержится, например, в пользовательском соглашении сервиса vk ^[44], что выглядит более целесообразно. В целом слишком большая свобода усмотрения интернет-площадок открывает возможности для цензуры уже с их стороны, что продемонстрировал американский опыт. Приведенные примеры свидетельствуют об отсутвии единого стандарта в содержании рассматриваемых документов, что, без сомнения, несет негативные последствия.

Как отметил судья Оливер Уэнделл Холмс в деле Abrahams v. United States в 1919 г.: «Мы всегда должны быть бдительны в отношении попыток препятствовать высказыванию мнений, которые нам не по нраву и как мы считаем, ведут к гибели, если только они настолько неизбежно угрожают немедленным вмешательством в законные и неотложные цели права, что требуется немедленное пресечение этих действий, чтобы спасти страну» ^{[45, с. 630]}.

Подводя итог, хотелось бы отметить, что конституционный законодатель и органы, обладающие полномочиями в сфере конституционного контроля, оказались в крайне неприятной ситуации, решать которую безусловно придется, при этом апеллировать существующими прецедентами и зарубежным опытом не удастся в связи с новизной рассматриваемых правоотношений. Какой будет выход из сложившейся ситуации пока непонятно, однако хотелось бы верить, что привычная свобода слова в сети в дальнейшем не будет ограничиваться без веских оснований и мы увидим новые правовые конструкции, защищающие права человека в сети Интернет в такой же степени, в какой они защищаются и в офлайн-пространстве.