Библиотека
|
ваш профиль |
Genesis: исторические исследования
Правильная ссылка на статью:
Коровин К.С.
Формирующаяся политико-правовая доктрина советского конституционализма и особенности ее изучения в истории политических и правовых учений
// Genesis: исторические исследования.
2020. № 12.
С. 138-149.
DOI: 10.25136/2409-868X.2020.12.34719 URL: https://nbpublish.com/library_read_article.php?id=34719
Формирующаяся политико-правовая доктрина советского конституционализма и особенности ее изучения в истории политических и правовых учений
DOI: 10.25136/2409-868X.2020.12.34719Дата направления статьи в редакцию: 24-12-2020Дата публикации: 31-12-2020Аннотация: Предметом исследования в статье является политико-правовая доктрина советского конституционализма в период становления советского государства. Автор представляет свое понимание политико-правовой доктрины как специфической формы материального воплощения идеи о государстве. Ее советский вариант имел свои как исторические, так и концептуальные особенности. Это, прежде всего, идеология марксизма-ленинизма, которая полностью определяла содержание основных понятий и концептов политико-правовой доктрины, разрабатываемой в конституционной комиссии 1918 г. Основы советского конституционного строя также отразились в ней, как и в тексте самой Конституции РСФСР. Представляется, что идеократия стала основным вектором самоидентификации советской России. Изучение основных идеологических постулатов Конституции РСФСР 1918 г. привело автора к такому выводу, что советское государство является типичным примером идеократического государства, под которым стоит понимать общественный строй, основанный на доминирующей идеологии. Ее базисом являлась советская конституционная идентичность, предопределяющая степень восприятия и одобрения населением действий власти. Методологические особенности анализа советской политико-правовой доктрины отразились в ее логико-теоретической основе и программных положениях. Логико-теоретическая основа изучалась посредством морфологического (структурного) подхода, представляющего собою метод, сосредоточенный на изучении структуры идеологий на микроуровне. Программные положения политико-правовой доктрины выражались в дискуссиях и дискурсивных практиках в рамках конституционной комиссии, которые исследовались в статье посредством изучения речевых актов и политического языка. Ключевые слова: доктрина, история политических учений, советское государство, марксизм-ленинизм, конституционная идентичность, морфологический анализ, дискурс-анализ, политический язык, конституционный строй, конституционализмСтатья подготовлена при поддержке гранта РФФИ № 20-011-00779 «Историография, источниковедение и методология истории политических и правовых учений: теоретические и прикладные проблемы исследовательских практик». Abstract: The subject of this research is the political legal doctrine of Soviet constitutionalism during the period of establishment of the Soviet State. The author presents his interpretation of the political legal doctrine as a specific form of material incarnation of the idea of the state. Its Soviet version had certain historical and conceptual peculiarities. First and foremost, it implied the ideology of Marxism-Leninism, which fully determined the content of the fundamental notions and concepts of the political legal doctrine, developed in the constitutional commission of 1918. The framework of the Soviet constitutional system were reflected therein, as well as in the text of the Constitution of the RSFSR. It appears that ideocracy became the key vector of self-identification of the Soviet Russia. The analysis of the main ideological postulates of the Constitution of the RSFSR of 1918 allowed concluding that the Soviet State is a typical example of the ideocratic state, which should be interpreted as a social system founded on the dominant ideology. Its basis was the Soviet constitutional identity that predetermined the level of perception and approval of the government actions by the population. Methodological specificities of the analysis of the Soviet political legal doctrine reflected in its logical-theoretical framework and provisions. The logical-theoretical framework was analyzed via morphological (structural) approach that focuses on studying the structure of ideologies on the micro-level. The provisions of the political legal doctrine were reflected in the discussions and discursive practices in terms of the constitutional commission, which were examines in the course of this research via studying speech acts and political language. Keywords: doctrine, history of political doctrines, soviet state, marxism-leninism, constitutional identity, morphological analysis, discourse analysis, political language, constitutional order, constitutionalism
1. Советская политико-правовая доктрина как исследовательский предмет Доктринальные основы любого государства во все эпохи представляли особый интерес для интеллектуалов. Если же говорить о советском периоде истории России, то с данных позиций историки права ни объект (советский конституционализм), ни предмет (советская политико-правовая доктрина) не рассматривали. Поэтому целью статьи является полит-ученческое освещение проблематики, связанной с историей советских конституционных идей. На протяжении всей статьи использовался системный метод, который позволил выделить понятие советской политико-правовой доктрины, структурировать ее особенности и обозначить методологические подходы для ее изучения. Понятие доктрины. Доктринальные основы советского конституционализма заключены в её политико-правовой доктрине. Любая доктрина основывается на определённых идеологических постулатах и теоретических положениях, разработанных как политиками, так и юристами. Советское государство является ярчайшим примером идеократии, где политическая идеология направляла все сферы социума и непосредственно определяла юридическое содержание политико-правовой доктрины. Тем не менее, не сложилось единого подхода к пониманию доктрины в юридической науке. Это вызывает определённые разногласия и разные её трактовки: от правовой до политической и политико-правовой доктрин. Единство только видится в суждении Р.Дж. Коллингвуда о том, что «у предметов, отличных от мысли, не может быть никакой истории» [18, с. 291-292]. Исследователи истории политических и правовых учений едины в том, что понятия «учение» и «доктрина» тождественны. Под учением (доктриной) В.С. Нерсесянц понимал теоретическую форму исторического знания, теоретическую концепцию, идеи, положения и конструкции, в которых выражается в логико-понятийном виде «исторический процесс углубления познания политических и правовых явлений» [15, с. 1; см. подробнее про предмет истории политических и правовых учений: 24, с. 10; 16, с. 2-3]. Правовая доктрина, как считает В.Д. Перевалов, - это «система научных юридических знаний, аккумулированных в определённую теорию, направленную на формирование и совершенствование реальных правовых явлений». Любая правовая доктрина внешне будет проявляться в форме научных трудов (статьи, монографии, учебники, комментарии к законам) и нормативных правовых актов (правовые принципы, юридические конструкции, позиции и процедуры) [27, с. 195-196; см. подробнее определение доктрины: 4, с. 403; 35, с. 147; 37, с. 270; 30; 5, с. 70-79]. Очень тесно доктрина переплетается с правовыми принципами, представляющими собою моральные нормы, выраженные в категориях правового сознания и мышления юридического сообщества [34, с. 14-15; см. подробнее про правовые принципы: 20, с. 27; 7, с. 112; 21, с. 681]. Через них она связана с идеологией, поскольку принципы, имея моральную природу, составляют основу как первой, так и последней. Любая правовая теория, чтобы стать доктриной, должна иметь непосредственную связь с юридической практикой [3, с. 191-192]. Правовая доктрина является наиболее проработанным в юриспруденции понятием среди других похожих, таких как «политическая доктрина» и «политико-правовая доктрина» [29, с. 16-17]. Безусловно, правовая и политическая доктрины - явления разных уровней. Классическим примером политико-правовой доктрины выступает конституционная доктрина государства. Однако в авторитарных странах происходит слияние двух систем социума - политической и правовой [2, с. 6]. Справедливо заметил Р. Давид то, что только в советском государстве, в отличие от других стран романо-германского права, «в качестве юридически значимых доктрин выступали не только правовые, но и политические доктрины (решения съездов КПСС, партийных пленумов и др.)» [8, с. 189-190]. Как юриспруденция, так политическая философия и философия права изучают идеи, представленные в форме различного рода доктрин. Поэтому необходимо выработать концепцию, приемлемую для изучения доктринальных основ советского конституционализма. Итак, «политико-правовая доктрина» представляет собою научно-обоснованные, признаваемые в политическом и юридическом сообществах идеи о государстве и праве, направленные на решение прикладных проблем, выражающиеся как в политических и правовых принципах, так и в научных трудах, программно-политических документах и юридических нормах. Доктринальные положения могут быть закреплены в законодательстве в форме дефинитивных, декларативных норм; в документах политико-правового характера; в актах доктринального толкования права; в правоприменительной практике. Политико-правовая доктрина советского конституционализма определяется автором в качестве его ключевого компонента, а именно: как научно обоснованные, признаваемые в политическом и юридическом сообществах идеи о советском государстве и праве, (1) построенные на идеологии марксизма-ленинизма; (2) раскрывающие основы конституционного строя советского идеократического государства и его конституционную идентичность, выражающуюся в культурных, политических и правовых традициях советского народа; (3) направленные на решение прикладных проблем; (4) выражающиеся как в политических и правовых принципах социалистического государства, так и в работах В.И. Ленина и иных идеологов коммунистической партии, научных трудах советских юристов, партийных программно-политических документах и юридических нормах советской конституции и конституционного законодательства. Советская политико-правовая доктрина имеет свои исторические особенности, прежде всего связанные с её возникновением. Она создавалась в несколько этапов. На VI съезде РСДРП(б), проходившем с 26 июля по 3 августа 1917 г., был выдвинут исторический лозунг «Вся власть Советам!» [12, с. 23]. На II Всероссийском съезде Советов рабочих и солдатских депутатов, прошедшем 7 ноября 1917 г., были приняты декреты «О мире», «О земле» и иные конституционные акты, сформированы центральные органы государственной власти - Всероссийский центральный исполнительный комитет (ВЦИК) и Совет народных комиссаров (СНК). Первые узаконения - декреты советской власти и Декларация прав трудящегося и эксплуатируемого народа - создали «конституционную ткань» нового государства. В них была отражена идеологическая основа пролетарского государства, которая полностью основывалась на политико-правовых идеях В.И. Ленина и других партийных деятелей. На III съезде Советов были сформулированы основные идеологические положения будущей политико-правовой доктрины, затем в конституционной комиссии, созданной при ВЦИК, были разработаны её содержательная и юридическая составляющие. Решающим штрихом в утверждении советской власти было принятие 10 июля 1918 г. на V Всероссийском съезде Советов первой пролетарской конституции. По мнению В.М. Сырых, её утверждение поставило имущие слои в такое положение, что единственным выходом стала Гражданская война и попытка насильственного свержения большевиков [38, с. 116]. Особенности советской политико-правовой доктрины состоят, по мнению автора, в следующем. 1. Идеология марксизма-ленинизма полностью определяла содержание основных понятий и концептов политико-правовой доктрины. Под идеологией А.Д. де Траси понимал совокупность представлений, оторванных от реальности [10]. Позже идеология была реанимирована марксистской философией с позиций классового подхода и получила, по Ф. Энгельсу, статус «ложного сознания», т. е. стала означать совокупность идей, призванных отражать и защищать интересы определённого класса [41, с. 83]. Ложность идеологии, по мнению С. Жижека, не вызывает сегодня никакого сомнения [52, p. 3-7]. Г.И. Мусихин предложил рассматривать идеологию не как «когнитивное», а как «аффективное» явление, поскольку это отодвигает на второй план вопрос истинности или ложности программных положений марксизма-ленинизма. Ведь наиболее интересно посмотреть, как идеология организует вымышленный мир, заново создаёт историю. Идеологические дискурсы многообразны, и они меняются в зависимости от той или иной социальной практики [25, с. 17, 26, 28, 59]. По словам С. Жижека, идеологические понятия вызывают удовольствие у народа только от их произнесения, вне зависимости от того, что они обозначают на самом деле [53, p. 201]. Понятие «пролетариата» в марксизме формирует своё зеркальное отражение - «буржуазию». Поэтому отчасти идеологию можно сравнить с верой, так как религия создаёт аналогичные бинарные оппозиции - ад и рай. Господствующая идеология вырабатывает своеобразные «имена-маркеры», такие как «диктатура пролетариата», «Советы». Ещё в «Критике Готской программы», написанной в апреле - начале мая 1875 г., К. Маркс писал, что беззаконие возвеличивается, для того чтобы составить окончательный этап коммунизма, который должен предшествовать периоду, в котором государство может быть ничем иным, как революционной диктатурой пролетариата [23, с. 27]. Это утверждение подтвердил Г. Кельзен, говоря о том, что «антинормативный подход к социальным явлениям является существенным элементом марксистской теории права» [48, p. 36]. Закон при социализме работал в интересах правящей партии, а вовсе не был средством защиты от угнетения [45, p. 33]. В советской политико-правовой доктрине критиковались такие общедемократические постулаты, как правовое государство, естественное право [40, с. 137]. Фактически отрицались правовые ценности западноевропейского конституционализма, неприемлемого для советского государства. Советская политико-правовая доктрина была основана на утопических представлениях В.И. Ленина. «Мы записываем то, что уже завоёвано, мы заносим на бумагу то, что уже было прочно в сознании масс» [14, с. 8-15]. «Советская конституция … вырастала из хода развития классовой борьбы, по мере созревания классовых противоречий» [13, с. 66-67]. Он считал, что революционная диктатура пролетариата должна управляться, завоёвываться и поддерживаться рабочим классом посредством применения насилия против буржуазии, которое не ограничено никакими законами [19, с. 101-110]. Такие концепты, как «Парижская коммуна», «диктатура пролетариата», «бесклассовое общество», являются утопическими по своему содержанию. В сущности, идеи, развиваемые в рамках марксизма, как говорил Р. Дарендорф, прошли путь не только от утопии к социализму, но и обратно - от социализма к утопии научного коммунизма [9, с. 332, 343, 350]. 2. Основы советского конституционного строя отразились в политико-правовой доктрине, разрабатываемой в конституционной комиссии 1918 г., а также в тексте самой Конституции РСФСР. Она, по словам Ю.Л. Шульженко, имела такие черты, как ярко выраженный идеологический и интернациональный характер, направленность на мировое социалистическое сообщество; была введена в действие в условиях Гражданский войны и иностранной интервенции [36, с. 30-35]. Автору удалось выявить несколько тематических блоков, вокруг которых были дискуссии в комиссии, и которые имели наиболее важное значение для развития советской России. Первый блок был связан с параметрами организации государственной власти в советском конституционализме, которые определяли характеристики политических и правовых институтов. Социалистическая идея будущего общественного строя была фундаментом всей советской политико-правовой доктрины. Вопросы политической и юридической надстройки (Советы и диктатура пролетариата) были связаны с базисом - социалистическим строем. Советы являлись формой правления в понимании В.И. Ленина и определяли суть пролетарского государства уже по названию – советское государство (РСФСР). Помимо этого, это были публичные институты власти, сочетающие в себе законодательные и исполнительные функции. Они выступали ядром как пролетарского мировоззрения, так и всей советской политической системы. Диктатура пролетариата считалась специфическим режимом, характеризующим особенности политического представительства, степень участия населения в принятии важных решений, а также определяла субъектов общественно-политической жизни в советском государстве. Второй блок был посвящён исключительно параметрам федеративного устройства государства в советском конституционализме, поскольку вопросы федерализма заняли львиную долю дискуссий в комиссии. Советская федерация как модель государственно-территориального устройства являлась отражением идеи В.И. Ленина о многонациональном социалистическом государстве, которое является крупным, централизованным, единым и нераздельным территориальным объединением - союзом равных национальностей. Право наций на самоопределение было политическим лозунгом, стратегически используемым В.И. Лениным с целью объединения пролетариата угнетаемых народов, которые смогут создать свою державу, в одну многонациональную федерацию. Административно-территориальные единицы федерации и их органы власти, виды представительства в них являлись взаимосвязанными между собой вопросами для целей построения системы советских учреждений. 3. Идеократия стала основным вектором самоидентификации советской России. Л.С. Мамут под этим понятием понимал «постоянно совершающийся процесс сопоставления, сличения того состояния, в котором находится субъект (индивид, группа людей, их общность), с другим, жизненно нужным состоянием (реальным или воображаемым)». Важным ее критерием, безусловно, выступает традиция как модель поведения и набор определённых ценностей, сложившихся исторически. Государственная самоидентификация происходит именно в конституциях [22, с. 92-93]. Г. Кельзен указывал на тот факт, что советское государство как никакое другое тесно связано с политической идеологией, воплощающей философию К. Маркса и Ф. Энгельса в специфической ленинской интерпретации. Идеология здесь выступает ничем иным, как «интеллектуальным орудием» «для самооправдания» [49, p. 1-2]. Такого рода политические режимы в политической науке назвали идеократией. Это такая политическая система, по словам Э. Геллнера, которая отличается от здравого гражданского общества тем, что в ней нет открытых рамок для познания действительности, обществу навязываются абстрактные модели будущего, государственная власть сакрализована и нацелена на достижение идеального утопического устройства [6, с. 160-163]. Идеократия как тип государства, где власть основывалась не на законах, а на определённой системе идей, характерна в целом для российской истории [17, с. 270-272]. Изучение основных идеологических постулатов Конституции РСФСР 1918 г. привело автора к такому выводу, что советская Россия является типичным примером идеократического государства, под которым стоит понимать общественный строй, основанный на доминирующей идеологии. Связь «идеология-право», по замечанию А. Ханта, проявлялась здесь в нахождении самого права в рамках идеологического поля [46, p. 355]. Эти положения подтверждают то, почему большевики стремились закрепить основные идеи В.И. Ленина в советской конституции. Острая необходимость в легитимации власти большевиков после революции 1917 г. вызвала резкое повышение роли идеологии в советском конституционализме. 4. Советская конституционная идентичность предопределяла степень восприятия и одобрения населением действий власти. Как показала история, советский человек представлял собою новый тип - феномен человека-массы, возникший в результате Первой мировой войны. В этот период развернулась критика рационализма в связи с начавшимся культурным кризисом. Это привело к распространению такой массовой идеологии, как марксизм-ленинизм, упрощающей представления о мире, который идёт в направлении социализма и будущего коммунизма, и приводящей к формированию массового общественного сознания. Первая Мировая война стала культурной катастрофой для всего человечества. Иррациональная страсть к убийству, порождённая войной, пошатнула самоуверенность личности в самом себе как в человеке разумном, находящемся на стороне добра. Итогом этих процессов стало развитие иррационализма, начавшего свой путь ещё в XIX в. Суицидальные тенденции культуры вели к парадоксальному нарциссизму жертвенности у человека, который считает себя «единственным существом во Вселенной, способным осмыслить трагичность своего положения, и в этом качестве он возвращает себе пафос исключительности» [42]. XIX век, как считал Х. Ортега-и-Гассет, создавал человеческую массу, претендующую на доступную жизнь в материальном благополучии, которая неограниченно удовлетворяла бы его жизненные запросы [26, с. 15-59]. Благодаря либеральной демократии человечество коренным образом поменялось - избалованный обыватель к началу XX века оказался перед реальностью катастрофической ломки привычного ему мира. Именно в этих условиях и при наличии такого типа человека становится привлекательным социалистический миф. 2. Методологические особенности анализа советской политико-правовой доктрины Логико-теоретическую основу советской политико-правовой доктрины [16] составляет политическая идеология, под которой М. Фриден понимает явление, рождающееся и существующее в борьбе смыслов за доминирование в основных концептах политической среды [50, p. 120]. Его морфологический (структурный) подход представляет собою метод, сосредоточенный на изучении структуры идеологий на микроуровне [39, с. 213]. В нем «рассматриваются концепты, в то время как они сталкиваются друг с другом, оставляя обломки и фрагменты одного концепта прикреплёнными к другому» [50, p. 120]. Идеологии здесь различаются не наличием тех или иных концептов, а их содержательным весом и значимостью. Любая идеология обладает трёхъярусной структурой, состоящей из ядерных (core), примыкающих (adjacent) и периферических (peripheral) концептов [50, p. 125]. К ядерным концептам относятся ключевые понятия идеологии, которые являются для неё смыслообразующими и обеспечивают её содержательное единство. Для марксизма-ленинизма это «социализм». При помощи смежных концептов, носящих вспомогательный характер, происходит конкретизация ядерных концептов. Такими понятиями являются «коммуна», «Советы», «диктатура пролетариата». Периферийные концепты не совсем присутствуют в идеологии, а находятся на её периферии, являются маргинальными, эфемерными и изменяются с большой скоростью, а также могут покидать идеологию. Это «советская федерация», «административно-территориальное устройство», «представительство» и «право наций на самоопределение». В целом эти концепты и составляют морфологическую структуру политико-правовой доктрины советского конституционализма. Программные положения советской политико-правовой доктрины [16] выражаются в дискуссиях и дискурсивных практиках. Политико-дискурсивный подход является достаточно новым для истории политических и правовых учений. Он стал развиваться на Западе в связи с увеличивающейся ролью нарратива в исторических работах и критикой научной традиции, а также благодаря в прямом смысле «научной революции» Т. Куна. Эти события поставили роль языка и риторики на первое место и сделали политический язык двигателем истории [51, p. 86-87; 47, p. 78-94]. «Путь к истине в науке истории политических и правовых учений - своеобразный коммуникативный процесс». Только в процессе задавания вопросов и получения ответов, т.е. в диалектике, понимаемой в древнегреческой философии, заложен путь к истине. Интерпретатор, исследуя какую-либо политико-правовую доктрину, вступает в диалог с её автором [47, p. 130]. Если при изучении текстов правовед сам задаёт себе вопросы и отвечает на них, то при анализе стенограмм конституционной комиссии 1918 г. вопросы и ответы находятся в самой конституционной дискуссии. Правовая коммуникация, в отличие от иных видов, по словам С.И. Архипова, есть специфическая форма социального взаимодействия, охватывающая всех членов социума. Её отличия в рамках советского конституционализма проявляются в таких признаках [1, с. 7-13]: члены конституционной комиссии при ВЦИК выступали субъектами права; они были от разных политических сил, имели отличающиеся проекты конституции и преследовали различные цели; конституционная комиссия была своего рода союзом, созданным с целью разработки конституции и институционально объединяющим своих членов; председатель конституционной комиссии Я.М. Свердлов выступал арбитром в спорах между участниками конституционного процесса; в конституционной комиссии на каждом заседании устанавливался регламент, порядок выступлений, место прений и обсуждений. Автором предпринимается попытка расширить инструментарий отечественного правоведения таким методологическим подходом, как исторический анализ дискурса. Среди юристов актуализировал эту проблематику А.Б. Дидикин, специализирующийся на аналитической философии права [11, с. 109-115]. Английские историки Дж.Г.А. Покок и Кв. Скиннер популяризировали это направление в западноевропейской социальной науке, и вот недавно история политических языков в их интерпретации стала известной в России [33; 28]. Анализ дискурсивных практик основывается на двух предпосылках: контекстуальное истолкование и истолкование утверждений. Метод контекстуального истолкования, который начинает активно развиваться благодаря Дж.Г.А. Пококу, состоит в понимании идеи через обстоятельства, в которых субъект делал высказывания тем или иным образом для конкретного сообщества, которое хотел убедить. Существует необходимость исследования социальных и политических условий для понимания текста, а также исторических обстоятельств, в которых и был создан текст. Взаимосвязь контекста утверждения и самого утверждения проявляется как взаимосвязь причин и последствий: социальный контекст влияет на формирование идей, идеи влияют на эволюцию контекста [32, с. 98-99]. В свою очередь, Л.П. Репина заявляет, ссылаясь на Дж. Ливайна, что «помещение мысли в контекст времени и установление связей с тем, что было до неё и что пришло после» является главной задачей не только интеллектуальной истории, но и «истории вообще» [31, с. 9]. К. Скиннер является сторонником лингвистического интертекстуального анализа текстов. Его подход строится на позиции Дж.Л. Остина, который говорил, что утверждение тождественно действию, так как для понимания утверждения нужно осознать не только его значение, но и его илллокутивную силу (намерение автора), которая коррелирует со значением [43]. Помимо условий, вызывающих действие - речевой акт, важен смысл этого действия для субъекта. К. Скиннеру важен вопрос соотношения того, что автор сказал и что он имел в виду. Автор мог вкладывать в понятия несколько иное значение, чем его читатель. Также он может использовать тактики маскировки текста, и нужно понимать, какие стратегии избрал автор и почему [32, с. 72-81]. Как иллокутивная сила высказывания, так и его значение, по К. Скиннеру, не могут быть получены из анализа только социального контекста [32, с. 72-81]. Например, лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» понятен и без социального контекста, который может лишь добавить то, что в период его возникновения шли революции в разных государствах. Первое обоснование этого утверждения будет состоять в том, что это высказывание характерно для коммунистических текстов и плакатов; второе - это утверждение носит интернационалистский характер. Однако его иллокутивная сила будет состоять в том, что этот лозунг был выдвинут большевиками с целью объединения народов в одно государство - СССР, а также ради создания международных коалиций социалистических государств. Оно вовсе не означало то, что коммунистическая партия рассчитывала на создание единого мирового пролетарского государства. Однако, если учитывать взгляды Л.Д. Троцкого, тогда социальный контекст того времени допускает уже два варианта иллокутивных актов. Выводы Итак, ключевым компонентом советского конституционализма, связанным с тем, что он является продуктом идеократического государства, являлась его политико-правовая доктрина. Она имела свои исторические особенности, прежде всего связанные с её возникновением. Стоит заметить, что она очень сильно переплеталась с идеологией марксизма-ленинизма и в большей степени основывалась именно на ней. В ней были закреплены основы советского конституционного строя, выражающиеся как в идеологических началах советского конституционализма, которые определяли политические и правовые институты государства, так и в федеративных принципах советского конституционализма, поскольку вопросы федерализма заняли львиную долю дискуссий в конституционной комиссии 1918 г. Доктрина советского конституционализма имеет определённые особенности её изучения. Логико-теоретическая основа исследовалась при помощи морфологического подхода, программные положения - в соответствии с политико-дискурсивным подходом. Он выступает особенно важным, так как связан с изучением риторики и дискурса в конституционной комиссии 1918 г. Он представляется полезным с такой позиции, что те или иные высказывания, сделанные политиком или юристом, за ширмой языковой стилистики содержат в себе истинные мотивы говорящего. Библиография
1. Архипов С.И. Понятие правовой коммуникации // Российский юридический журнал. 2008. №6(63). С. 7-17.
2. Архипов С.И. Представления о праве Никласа Лумана // Электронное приложение к «Российскому юридическому журналу». 2016. №1. С. 5-12. 3. Богданова Н.А. Система науки конституционного права. М., 2001. 256 с. 4. Большая советская энциклопедия: в 30 т. / под ред. А.М. Прохорова. Т.7. М., 1972. 607 с. 5. Бошно С.В. Доктрина как форма и источник права // Журнал российского права. 2003. №12. С. 70-79. 6. Геллнер Э. Условия свободы. Гражданское общество и его исторические соперники. М., 2004. 240 с. 7. Грибанов Д.В. Разумность как принцип правового регулирования // Бизнес, менеджмент и право. 2015. №1(31). С. 112-115. 8. Давид Р., Жоффре-Спинози С. Основные правовые системы современности. М., 2009. 456 с. 9. Дарендорф Р. Тропы из утопии. Работы по теории и истории социологии. М., 2002. 536 с. 10. Дестют де Траси А.-Л.-К. Основы идеологии. Идеология в собственном смысле слова. М., 2013. 334 с. 11. Дидикин А.Б. Витгенштейн и метаморфозы юридического языка // Омский научный вестник. Серия Общество. История. Современность. 2020. Т.5. №2. С. 109-115. 12. Заседание второе (Утреннее) 27 июля (9 августа) // Шестой съезд РСДРП (большевиков). Август 1917 года. Протоколы. М., 1958. С. 23. 13. Заседание второе. 5-го июля 1918 г. // Пятый Всероссийский Съезд Советов рабочих, крестьянских, солдатских и казачьих депутатов. Стенографический отчет. М., 1918. С. 67-68. 14. Заседание второе. 7 марта, утреннее // Седьмой экстренный Съезд РКП/б/. Март 1918 г. Стенографический отчет. М., 1962. С. 66-67. 15. История политических и правовых учений. Учебник для вузов / под общ. ред. В.С. Нерсесянца. Изд. 4-е. М., 2004. 944 с. 16. История политических и правовых учений. Учебник для вузов / под ред. О.Э. Лейста и В.А. Томсинова. Изд. 3-е., доп. М., 2009. 584 с. 17. Кожинов В.В. Россия. Век XX-й (1901-1939). История страны от 1901 года до «загадочного» 1937 года. (Опыт беспристрастного исследования). М., 1999. 448 с. 18. Коллингвуд Р. Дж. Идея истории // Его же. Идея истории. Автобиография. М., 1980. 486 с. 19. Ленин В.И. Пролетарская революция и ренегат Каутский. 9 октября 1918 г. // ПСС. Т.37. М., 1974. С. 101-110. 20. Мадаев Е.О. Доктрина в правовой системе Российской Федерации: дисс. ... канд. юрид. наук: 12.00.01. М., 2012. 254 с. 21. Мальцев Г.В. Социальные основания права. М., 2007. 800 с. 22. Мамут Л.С. Самоидентификация государства // Государство и право. 2012. №7. С. 92-95. 23. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т.19. М., 1961. С. 9-32. 24. Марченко М.Н., Мачин И.Ф. История политических и правовых учений: Учебник. М., 2005. 495 с. 25. Мусихин Г.И. Очерки теории идеологий. М., 2013. 288 с. 26. Ортега-и-Гассет Х. Восстание масс. М., 2002. 509 с. 27. Перевалов В.Д. Правовая доктрина: человеческое измерение // В.Д. Перевалов – основатель человеческого измерения государства и права: Юбилейное издание. Екатеринбург, М., 2016. С. 195-204. 28. Покок Дж.Г.А. Момент Макиавелли: Политическая мысль Флоренции и атлантическая республиканская традиция. М., 2020. 888 с. 29. Полякова Т.М. К вопросу о политико-правовой доктрине России // История государства и права. 2006. №1. С. 17-21. 30. Пряхина Т.М. Конституционная доктрина современной России. Саратов, 2002. 140 с. 31. Репина Л.П. Контексты интеллектуальной истории // Dialigue with Time. 2008. №25-1. С. 5-11. 32. Скиннер К. Значение и понимание в истории идей // Кэмбриджская школа: теория и практика интеллектуальной истории. М., 2018. С. 53-123. 33. Скиннер К. Истоки современной политической мысли: в 2 т. (Т. 1. Эпоха Ренессанса; Т. 2. Эпоха Реформации). М., 2018. 1030 с. 34. Скурко Е.В. Принципы права: монография. М., 2008. 192 c. 35. Словарь русского языка / под ред. С.И. Ожегова. М., 1952. 848 с. 36. Советский государственный строй: реалии, проекты, идеи, споры (1917-1940 гг.): Монография / под ред. Ю.Л. Шульженко. М., 2010. 544 с. 37. Современный толковый словарь русского языка / под ред. С.А. Кузнецова. Спб., 2000. 959 с. 38. Сырых В.М. Неизвестный Ленин: теория социалистического государства (без пристрастия и подобострастия). М., 2017. 520 с. 39. Чутков С.С. Морфологический анализ идеологии М. Фридена // Политическая концептология. 2017. №2. С. 333-346. 40. Шульженко Ю.Л. Отечественный конституционализм. Историко-юридическое исследование. М., 2010. 152 с. 41. Энгельс Ф. Францу Мерингу в Берлин. Лондон, 14 июля 1893 г. // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т.39. М., 1966. С. 82-86. 42. Якимович А.К. На пороге двадцатого века: беседы о проблемах искусства и культуры. М., 2019. 288 с. 43. Austin J. How to Do Things with Words. Oxford, 1962. 166 p. 44. Gramsci A. Selections from the Prison Notebooks. London, 1971. 483 p. 45. Hughes R.A., Leane G.W.G., Clarke A. Australian Legal Institutions – Principles, Structures, Organisation. Sydney, 2003. 337 p. 46. Hunt A. Marxist Theory of Law // A Companion to Philosophy of Law and Legal Theory. Singapore, 2010. P. 355-366. 47. Hunt L. The Rhetoric of Revolution in France // History Workshop Journal. 1983. №15. P. 78-94. 48. Kelsen H. The Communist Theory of Law. London, 1955. 203 p. 49. Kelsen H. The Political Theory of Bolshevism. A Critical Analysis. Berkeley, 1949. 60 p. 50. Oxford Handbook of Political Ideologies / Edited by M. Freeden and M. Stears. Oxford, 2013. 736 p. 51. Stone L. The Past and the Present Revisited. L., 1981. 453 p. 52. Žižek S. Introduction: The Spectre of Ideology // Mapping Ideology. L., 1994. P. 1-33. 53. Žižek S. Tarrying with the Negative. Kant, Hegel, and the Critique of Ideology. Durham, 1993. 300 p. References
1. Arkhipov S.I. Ponyatie pravovoi kommunikatsii // Rossiiskii yuridicheskii zhurnal. 2008. №6(63). S. 7-17.
2. Arkhipov S.I. Predstavleniya o prave Niklasa Lumana // Elektronnoe prilozhenie k «Rossiiskomu yuridicheskomu zhurnalu». 2016. №1. S. 5-12. 3. Bogdanova N.A. Sistema nauki konstitutsionnogo prava. M., 2001. 256 s. 4. Bol'shaya sovetskaya entsiklopediya: v 30 t. / pod red. A.M. Prokhorova. T.7. M., 1972. 607 s. 5. Boshno S.V. Doktrina kak forma i istochnik prava // Zhurnal rossiiskogo prava. 2003. №12. S. 70-79. 6. Gellner E. Usloviya svobody. Grazhdanskoe obshchestvo i ego istoricheskie soperniki. M., 2004. 240 s. 7. Gribanov D.V. Razumnost' kak printsip pravovogo regulirovaniya // Biznes, menedzhment i pravo. 2015. №1(31). S. 112-115. 8. David R., Zhoffre-Spinozi S. Osnovnye pravovye sistemy sovremennosti. M., 2009. 456 s. 9. Darendorf R. Tropy iz utopii. Raboty po teorii i istorii sotsiologii. M., 2002. 536 s. 10. Destyut de Trasi A.-L.-K. Osnovy ideologii. Ideologiya v sobstvennom smysle slova. M., 2013. 334 s. 11. Didikin A.B. Vitgenshtein i metamorfozy yuridicheskogo yazyka // Omskii nauchnyi vestnik. Seriya Obshchestvo. Istoriya. Sovremennost'. 2020. T.5. №2. S. 109-115. 12. Zasedanie vtoroe (Utrennee) 27 iyulya (9 avgusta) // Shestoi s''ezd RSDRP (bol'shevikov). Avgust 1917 goda. Protokoly. M., 1958. S. 23. 13. Zasedanie vtoroe. 5-go iyulya 1918 g. // Pyatyi Vserossiiskii S''ezd Sovetov rabochikh, krest'yanskikh, soldatskikh i kazach'ikh deputatov. Stenograficheskii otchet. M., 1918. S. 67-68. 14. Zasedanie vtoroe. 7 marta, utrennee // Sed'moi ekstrennyi S''ezd RKP/b/. Mart 1918 g. Stenograficheskii otchet. M., 1962. S. 66-67. 15. Istoriya politicheskikh i pravovykh uchenii. Uchebnik dlya vuzov / pod obshch. red. V.S. Nersesyantsa. Izd. 4-e. M., 2004. 944 s. 16. Istoriya politicheskikh i pravovykh uchenii. Uchebnik dlya vuzov / pod red. O.E. Leista i V.A. Tomsinova. Izd. 3-e., dop. M., 2009. 584 s. 17. Kozhinov V.V. Rossiya. Vek XX-i (1901-1939). Istoriya strany ot 1901 goda do «zagadochnogo» 1937 goda. (Opyt bespristrastnogo issledovaniya). M., 1999. 448 s. 18. Kollingvud R. Dzh. Ideya istorii // Ego zhe. Ideya istorii. Avtobiografiya. M., 1980. 486 s. 19. Lenin V.I. Proletarskaya revolyutsiya i renegat Kautskii. 9 oktyabrya 1918 g. // PSS. T.37. M., 1974. S. 101-110. 20. Madaev E.O. Doktrina v pravovoi sisteme Rossiiskoi Federatsii: diss. ... kand. yurid. nauk: 12.00.01. M., 2012. 254 s. 21. Mal'tsev G.V. Sotsial'nye osnovaniya prava. M., 2007. 800 s. 22. Mamut L.S. Samoidentifikatsiya gosudarstva // Gosudarstvo i pravo. 2012. №7. S. 92-95. 23. Marks K., Engel's F. Sochineniya. T.19. M., 1961. S. 9-32. 24. Marchenko M.N., Machin I.F. Istoriya politicheskikh i pravovykh uchenii: Uchebnik. M., 2005. 495 s. 25. Musikhin G.I. Ocherki teorii ideologii. M., 2013. 288 s. 26. Ortega-i-Gasset Kh. Vosstanie mass. M., 2002. 509 s. 27. Perevalov V.D. Pravovaya doktrina: chelovecheskoe izmerenie // V.D. Perevalov – osnovatel' chelovecheskogo izmereniya gosudarstva i prava: Yubileinoe izdanie. Ekaterinburg, M., 2016. S. 195-204. 28. Pokok Dzh.G.A. Moment Makiavelli: Politicheskaya mysl' Florentsii i atlanticheskaya respublikanskaya traditsiya. M., 2020. 888 s. 29. Polyakova T.M. K voprosu o politiko-pravovoi doktrine Rossii // Istoriya gosudarstva i prava. 2006. №1. S. 17-21. 30. Pryakhina T.M. Konstitutsionnaya doktrina sovremennoi Rossii. Saratov, 2002. 140 s. 31. Repina L.P. Konteksty intellektual'noi istorii // Dialigue with Time. 2008. №25-1. S. 5-11. 32. Skinner K. Znachenie i ponimanie v istorii idei // Kembridzhskaya shkola: teoriya i praktika intellektual'noi istorii. M., 2018. S. 53-123. 33. Skinner K. Istoki sovremennoi politicheskoi mysli: v 2 t. (T. 1. Epokha Renessansa; T. 2. Epokha Reformatsii). M., 2018. 1030 s. 34. Skurko E.V. Printsipy prava: monografiya. M., 2008. 192 c. 35. Slovar' russkogo yazyka / pod red. S.I. Ozhegova. M., 1952. 848 s. 36. Sovetskii gosudarstvennyi stroi: realii, proekty, idei, spory (1917-1940 gg.): Monografiya / pod red. Yu.L. Shul'zhenko. M., 2010. 544 s. 37. Sovremennyi tolkovyi slovar' russkogo yazyka / pod red. S.A. Kuznetsova. Spb., 2000. 959 s. 38. Syrykh V.M. Neizvestnyi Lenin: teoriya sotsialisticheskogo gosudarstva (bez pristrastiya i podobostrastiya). M., 2017. 520 s. 39. Chutkov S.S. Morfologicheskii analiz ideologii M. Fridena // Politicheskaya kontseptologiya. 2017. №2. S. 333-346. 40. Shul'zhenko Yu.L. Otechestvennyi konstitutsionalizm. Istoriko-yuridicheskoe issledovanie. M., 2010. 152 s. 41. Engel's F. Frantsu Meringu v Berlin. London, 14 iyulya 1893 g. // Marks K., Engel's F. Sochineniya. T.39. M., 1966. S. 82-86. 42. Yakimovich A.K. Na poroge dvadtsatogo veka: besedy o problemakh iskusstva i kul'tury. M., 2019. 288 s. 43. Austin J. How to Do Things with Words. Oxford, 1962. 166 p. 44. Gramsci A. Selections from the Prison Notebooks. London, 1971. 483 p. 45. Hughes R.A., Leane G.W.G., Clarke A. Australian Legal Institutions – Principles, Structures, Organisation. Sydney, 2003. 337 p. 46. Hunt A. Marxist Theory of Law // A Companion to Philosophy of Law and Legal Theory. Singapore, 2010. P. 355-366. 47. Hunt L. The Rhetoric of Revolution in France // History Workshop Journal. 1983. №15. P. 78-94. 48. Kelsen H. The Communist Theory of Law. London, 1955. 203 p. 49. Kelsen H. The Political Theory of Bolshevism. A Critical Analysis. Berkeley, 1949. 60 p. 50. Oxford Handbook of Political Ideologies / Edited by M. Freeden and M. Stears. Oxford, 2013. 736 p. 51. Stone L. The Past and the Present Revisited. L., 1981. 453 p. 52. Žižek S. Introduction: The Spectre of Ideology // Mapping Ideology. L., 1994. P. 1-33. 53. Žižek S. Tarrying with the Negative. Kant, Hegel, and the Critique of Ideology. Durham, 1993. 300 p.
Результаты процедуры рецензирования статьи
В связи с политикой двойного слепого рецензирования личность рецензента не раскрывается.
"Формирующаяся политико-правовая доктрина советского конституционализма и особенности ее изучения в истории политических и правовых учений" Название соответствует содержанию материалов статьи. В названии статьи просматривается научная проблема, на решение которой направлено исследование автора. Рецензируемая статья представляет научный интерес. Автор разъяснил выбор темы исследования и обозначил её актуальность. В статье не сформулирована цель исследования, не указаны объект и предмет исследования, методы, использованные автором. На взгляд рецензента, основные элементы «программы» исследования просматриваются в названии и тексте статьи. Автор условно представил результаты анализа историографии проблемы и обозначил новизну предпринятого исследования. При изложении материала автор продемонстрировал результаты анализа историографии проблемы в виде ссылок на актуальные труды по теме исследования и апелляции к оппонентам. На взгляд рецензента, автор грамотно использовал источники, выдержал научный стиль изложения, грамотно использовал методы научного познания, соблюдал принципы логичности, систематичности и последовательности изложения материала. В качестве вступления (раздел «Советская политико-правовая доктрина») автор, опираясь на актуальную научную литературу, разъяснил мысли о том, почему «доктринальные основы советского конституционализма заключены в её политико-правовой доктрине» и что «правовая доктрина является наиболее проработанным в юриспруденции понятием среди других похожих», заключив, что «политико-правовая доктрина» представляет собою научно-обоснованные, признаваемые в политическом и юридическом сообществах идеи о государстве и праве, направленные на решение прикладных проблем, выражающиеся как в политических и правовых принципах, так и в научных трудах, программно-политических документах и юридических нормах» т.д. Автор сформулировал определение термина «политико-правовая доктрина советского конституционализма» и описал её «исторические особенности». Затем автор последовательно описал «особенности советской политико-правовой доктрины»: разъяснил, почему «идеология марксизма-ленинизма полностью определяла содержание основных понятий и концептов политико-правовой доктрины» т.д., сообщил, что «основы советского конституционного строя отразились в политико-правовой доктрине, разрабатываемой в конституционной комиссии 1918 г., а также в тексте самой Конституции РСФСР» т.д., что «идеократия стала основным вектором самоидентификации советской России» т.д., наконец, обосновал мысль о том, что «Советская конституционная идентичность предопределяла степень восприятия и одобрения населением действий власти». Во втором разделе основной части статьи («Методологические особенности анализа советской политико-правовой доктрины») автор обстоятельно, опираясь на актуальные источники и научную литературу, разъяснил мысли о том, что «логико-теоретическую основу советской политико-правовой доктрины составляет политическая идеология» и почему «программные положения советской политико-правовой доктрины выражаются в дискуссиях и дискурсивных практиках». Выводы автора носят обобщающий характер, обоснованы, сформулированы ясно. Выводы позволяют оценить научные достижения автора в рамках проведенного им исследования. Выводы отражают результаты исследования, проведённого автором, в полном объёме. В заключительном абзаце статьи автор сообщил, что «ключевым компонентом советского конституционализма… являлась его политико-правовая доктрина», которая «очень сильно переплеталась с идеологией марксизма-ленинизма и в большей степени основывалась именно на ней» и в которой «были закреплены основы советского конституционного строя, выражающиеся как в идеологических началах советского конституционализма… так и в федеративных принципах советского конституционализма» т.д. Автор пояснил, почему её «логико-теоретическая основа исследовалась при помощи морфологического подхода, программные положения - в соответствии с политико-дискурсивным подходом». На взгляд рецензента, потенциальная цель исследования автором достигнута. Публикация может вызвать интерес у аудитории журнала. |