Очерки А.А. Фета "Из деревни" и статья Павла Медведева «Мечты и действительность»: к истории полемики

Целикова Екатерина Викторовна кандидат филологических наук доцент, ФГБОУ ВО "Череповецкий государственный университет" 162626, Россия, Вологодская область, г. Череповец, ул. Годовикова, 19, оф. Godovikova 19-158 Tselikova Ekaterina Viktorovna PhD in Philology Docent, Cherepovets State University 162626, Russia, Vologodskaya oblast', g. Cherepovets, ul. Godovikova, 19, of. Godovikova 19-158 evts80@yandex.ru Другие публикации этого автора

В первом и третьем номерах «Русского вестника» за 1863 г. были напечатаны публицистические очерки А. А. Фета «Из деревни». Демократические журналы ответили поэту множеством статей и фельетонов, наибольшее количество которых было напечатано в «Искре». Одним из первых и наиболее обстоятельных откликов на статьи А. Фета «Из деревни» стали пародии П. Медведева «Мечты и действительность» (1863). Павел Андреевич Медведев (1836-1856) не был профессиональным журналистом и литератором. Он учился на медицинском факультете Московского университета. Выдержал экзамен на кандидата юридических наук. В студенческие годы написал ряд пародий, критических статей и рецензий, стихотворных и прозаических переводов ^{[5, с. 25]}.

Цикл «Мечты и действительность» П. А. Медведева состоит из двенадцати пародий, каждая из которых интерпретирует главы либо отдельные эпизоды очерков Фета «Из деревни». Центральный герой пародийного цикла номинируется в текстах-интерпретаторах как «мудрец», «Я», «поэт», Фет и отождествляется автором с личностью Фета. Таким образом пародист учитывает и переосмысливает обе стороны творческой деятельности А. Фета: поэт и публицист. В пародиях Медведева эти ипостаси творческой личности Фета оказываются в состоянии непримиримого конфликта.

Основной целью статьи П. Медведева «Мечты и действительность» является стремление вскрыть и показать диссонанс между содержанием лирики А. Фета («мечты») и его общественно-политической позицией («действительность»). В программном прозаическом введении, предваряющем пародийные тексты, Медведев дает оценку предмету фетовской поэзии, высмеивая эстетическую программу и творчество Фета как художника «чистого искусства». Такое прозаическое вступление, а также авторский комментарий являются характерной структурной особенностью всех пародийных циклов, посвященных Фету.

А. А. Фет, по мнению пародиста, явился представителем нового направления в литературе – «плюшкинской поэзии». Дар А. Фета, считает П. Медведев, заключается в удивительной способности видеть красоту там, где ее в принципе быть не может, там, где следует не восхвалять, а обличать: «И напрасно г-н Фет до сих пор воспевал только вакханок, Диан, да орловских или петербургских барышень; у него хватило бы таланта на воспроизведение носовых волос какого-нибудь Плюшкина; своим острым чутьем он сумел бы найти поэзию даже в сырых чуланах, где храниться хозяйство Плюшкина, ибо и там есть поэзия, плюшкинская, какая бы ни была, но поэзия» ^{[3, с. 317]}. Материал очерков «Из деревни» позволяет Медведеву выстраивать перспективы развития лирики Фета. По мнению пародиста, потенциальные возможности ее таковы, что она могла бы перейти и к поэтизации помещичьего хозяйства.

Кроме того, отождествляя Фета и гоголевского персонажа Плюшкина, патологического собственника, у которого стремление к накопительству доведено до абсурда, пародист тем самым стремиться показать внутреннюю, психологическую близость этих помещиков. Фет, по мнению Медведева, - это тот же Плюшкин, все помыслы и устремления которого сосредоточены на защите своего имущества.

«Плюшкинская поэзия» Фета, как поясняет Медведев, призвана славословить собственность, доходы, землю, она напрямую касается самой реальной, а не поэтической действительности. Чтобы преуспеть в этом новейшем направлении необходимо только, как считает пародист, «не отрываться от почвы, ужиться со средой, быть крепким землевладельцем, не уносится в области беспечального созерцания, не отдаваться никаким веяниям минуты, надо только относится как можно проще к жизни» ^{[3, с. 317]}, - словом необходимо отказаться от всех тех эстетические принципы, которые декларирует А. А. Фет в своем творчестве. Медведев замечает, что «плюшкинское» направление проявилось столь ярко только сейчас потому, что прежде Фета не волновали «предметы мира действительного», поскольку не приносили ему никакого дохода. Теперь же, рассуждает пародист, все изменилось: Фет узнал, как приятно быть землевладельцем, иметь возможность взимать штрафы и постоянно пополнять свою казну: «г. Фет понял это, и его поэтическая деятельность стала шире, знаменательнее, плодотворнее. Радости и страдания настоящие, неизмышленные, неподдельное негодование и нероманическая любовь волнуют и вдохновляют его» ^{[3, с. 317]}. Как саркастически замечает Медведев, именно под влиянием такого «истинного» вдохновения и были созданы статьи А. Фета «Из деревни».

Подробно проанализировав содержание фетовских очерков, Медведев, обобщая свои наблюдения, пишет: «Г. Фет обвинил народ, разумеется, в невежестве. Литературу, искусства, г. Фет все разгромил, даже скульптуре досталось. “Ныне, говорит, в драме, в статуте, в картине нет уже ни драмы, ни статуи, ни картины, а торжествует один мочальный хвост с кислым запахом рогожи!” Не правда ли как сильно и живописно сказано! И все это из-за 11 рублей и 6 гусей с гусенятами. Вот настоящая реальная поэзия!» ^{[3, с. 318]}.

Для большей аргументации пародист создает воображаемую фигуру подражателя Фета - это некий молодой человек, «страстный поклонник г. Фета – агронома, художника, экономиста, юриста и публициста» ^{[3, с. 318]}, совмещение, с точки зрения Медведева, несовместимое. Говоря о неизвестном почитателе «Фета, агронома и художника», Медведев применяет излюбленный прием поэтов «Искры» - выдавать пародии за неизвестные стихотворения обличаемого автора либо маскировать свои произведения авторством различных псевдопоклонников и благонамеренных читателей, а, следовательно, представлять пародии как серьезные произведения, добиваясь, таким образом, дополнительного сатирического эффекта ^{[16, с. 46]}.

Предваряет пародийный цикл П. Медведева эпиграф, взятый из второй главы очерков «Из деревни» под названием «Литератор». Появление в очерках Фета главы с подобным названием не случайно. В главе «Литератор» А. Фет излагает некоторые свои наблюдения и мнения по поводу состояния современной демократической периодической печати.

Очевидно, желание высказаться по этому поводу зрело у А. Фета давно. В письме Я. П. Полонскому 21 мая 1861 г. Тургенев заметил, что Фет «журналы ругает с энтузиазмом», имея в виду, очевидно, высказывания Фета в адрес революционно-демократических печатных изданий. 14 июля 1861 г. Тургенев пишет следующее: «… надоели свистуны, критиканы, обличители, зубоскалы – черт бы их всех побрал! Надо послушать Фета об них!» ^{[13, с. 365]}.

Действительно, по мнению автора записок «Из деревни», «орган общественного самосознания», будь то газета, или журнал, в лице своего сотрудника, литератора, должен, прежде всего «уяснять темному человеку его грядущий путь», популяризировать различные полезные нововведения (связанные в частности с сельскохозяйственной деятельностью) и тем самым способствовать развитию общества. В жизни, по убеждению Фета, все происходит совершенно наоборот: «Приходит почта – вы вскрываете периодические издания и бросаете беглый взгляд на их страницы. Конечно! Вы непременно наткнетесь на такие диковинки, что вам сделается вдруг и грустно, и смешно, и стыдно, и противно. Перед вами выступает ваш собеседник, русский литератор, во всей красоте своего безобразия» ^{[10, с. 159]}.

А. Фет противопоставляет человека, «отклонившегося от всех партий», и занимающегося конкретным делом и литератора-демократа (сотрудника демократического журнала, писателя-демократа). Отличительными чертами такого человека, как считает Фет, являются непрофессионализм, выражающийся в «непонимании самых простых вещей» ^{[11, с. 442]}, касается ли это явлений социальных, экономических, общественного устройства или области искусства. «Пассивное безмолвие перед тем или другим нововведением» ^{[11, с. 442]}, стремление накладывать veto на всякий вопрос, не разобравшись в сути его, желание объяснить любое явление исключительно политическими причинами, а также слепая приверженность тенденции, которую Фет именует «мочальным хвостом, для назидания прикрепленным к произведению» ^{[11, с. 442-443]}. В своей оценке демократической публицистики А. Фет оказался близок Ф. М. Достоевскому, писавшему в статье «Г. – бов и вопрос об искусстве» (1861), что иначе как «кабинетными мечтателями», плохо знающим действительность, но при этом неизменно «требующим», «предписывающим» писать «об этом, а не об этом», таких литераторов и назвать нельзя ^[4].

А. Фет до конца жизни был убежден, что «бесчинства» литераторов-демократов имели пагубное влияние на русское общество 1960-х гг. XIX века. Упоминание об этом есть и в книге «Мои воспоминания»: «Хотя во время, о котором я говорю, вся художественно-литературная сила сосредоточивалась в дворянских руках, но умственный и материальный труд издательства давно поступил в руки разночинцев, даже и там, где, как, например, у Некрасова и Дружинина, журналом заправлял сам издатель. <…> Что же сказать о той среде, в которой возникли “Искра” и всемогущий “Свисток” “Современника”, перед которым должен был замолчать сам Некрасов. Понятно, что туда, где люди этой среды, чувствуя свою силу, появлялись как домой, они вносили и свои приемы общежития. Я говорю здесь не о родословных, а о той благовоспитанности, на которую указывает французское выражение: “enfant de bonne maison”, рядом с его противоположностью» ^{[9, с. 295]}.

По мнению автора записок «Из деревни», литератору-демократу не помешает шире взглянуть на вещи, его окружающие, руководствоваться не только житейским, но и научным знанием, реальным опытом, а не «судачить свысока», делая при этом ложные выводы. Иллюстрируя свою мысль, поэт пишет: «Фантазия древних недаром избрала эмблемой мудрости сову, которая только тогда поднимается на своих беззвучных крыльях для ночных поисков, когда смолкает и замирает день с его жизненным блеском и шумом. Глаза науки, как и глаза совы, не созданы для того, чтобы видеть днем, а для того чтобы в ночи, мрачной для всех, отыскивать свою добычу. Витая в своем безмолвном мире, наука, по существу своему, не может заботиться о том, какое приложение получит ее открытие в жизни общей. Наука существует для науки, как благо для блага, истина для истины. Но какое до этого дело литератору? Ему не нравиться известный вывод науки, он с размаху прибавляет к ней эпитет скаредная и радостно плещет в своем шумном ручейке» ^{[11, с. 442]}. Последняя часть фетовского высказывания имеют конкретного адресата. Она апеллируют к Г. З. Елисееву, сатирику и фельетонисту, постоянному сотруднику «Свистка» и «Искры». В восьмом номере «Свистка» за 1862 г. Елисеев напечатал стихотворение «Requiem», которое является сатирой на деятельность профессора истории и права Московского университета Б. Н. Чичерина. В этом тексте есть такие строки:

И ты, о читатель, о нем не жалей!

Ведь он не погибнет, страдая

За брата; карьеры не сгубит своей.

И если б вся Русь, проклиная,

Стонала от скаредных знаний его,

Москва приголубит сынка своего. ^{[8, с. 255]}

Б. Н. Чичерин считал, что подлинный ученый должен сосредоточиться на поиске истины, отринув все житейские треволнения и страсти. В одной из своих лекций Чичерин замечает: «В стены этого здания, посвященного науке, не должен проникать шум страстей, волнующих внешнее общество» ^[15].

Спор о «чистой» науке и науке «практической», «тенденциозной», отвечающей стремлениям времени, являлся органичным продолжение полемики между «чистым искусством» и гражданской поэзией. А. Фет, очевидно, разделял взгляды Б. Н. Чичерина на предназначения науки, считая, в свою очередь, что научное знание не должно отвечать на социальный заказ и веление минуты. В статье А. Фета «Два письма о назначении древних языков в нашем воспитании» (1867) читаем: «… мы находим двух близнецов: искусство и науку. <…> Для обоих общая цель – отыскать истину. <…> Для обеих, кроме искомой истины, к которой они стремятся, не существует ничего в мире. Истина! безотносительная истина! самая сокровенная суть предмета – и больше ничего» ^{[13, с. 315]}. Образцом «настоящего» ученого, для которого истина является высшим и непреложным законом, по мнению А. Фета, был Ф. И. Буслаев (также подвергавшийся критике со стороны революционно-демократической журналистики), которому посвящен очерк «Друг союза», опубликованный в 3 номере «Русского вестника» за 1863 г. в составе цикла «Из деревни».

Глава «Литератор» получила высокую оценку друзей А. Фета. И. П. Борисов в письме И. С. Тургеневу сообщает о своих впечатлениях после ее прочтения: «Особенно хороша глава о литераторах. Вы так и видите, к кому он подбирается и какому воробью готовит камень, ну, вероятно, и они поклюют его поля, в этой статье или в Солдатенковском издании его сочинений» ^{[13, с. 371]}. Эти слова Борисова оказались пророческими.

П. Медведев использует в качестве эпиграфа своих сочинений фетовские строки о науке («Глаза науки, как и глаза совы…»), подписывая их словами: «Рассуждения восточного поэта». Эта небольшой комментарий многое говорил читателю-современнику. Осенью 1859 г. А. А. Фет начинает работать над переводами из Гафиза. А. Фет переводит стихотворения немецкого философа-идеалиста и поэта Г.- Ф. Даумера (1800-1875), которые он считает точным переводом из Гафиза. В действительности это были оригинальные произведения Даумера в «духе Гафиза», как он понимался в немецкой романтической поэзии ^{[2, с. 754-757]}. В действительности тексты Даумера в «духе Гафиза» имеют мало общего с творчеством великого персидского поэта XIV в. Шамседдина Мохаммеда Хафиза (Хафеза) (ок. 1325-1389 или 1390). В оригинальной лирике Хафиза преобладают традиционные темы вина и любви, мистического озарения, славословия, жалобы на бренность и непознаваемость мира. Центральной в творчестве Хафиза становится тема неистового эгоцентричного наслаждения, которая отражает стремление поэта уйти от современной жестокой действительности. Лирический герой Хафиза – человек, одержимый кипением противоречивых страстей (он то аскет, мистик и духовидец, то скептик вольнодумец и мечтатель, то дебошир и нарушитель спокойствия, грубо и резко обличающий духовенство и власть имущих. ^{[1, с. 236-238]}; ^{[14, с. 20-24]}.

После публикации в шестом номере «Современника» разгромной статьи Д. Л. Михайловского «Шекспир в переводе г. Фета» (посвященной разбору фетовского перевода трагедии У. Шекспира «Юлий Цезарь») у публики, по словам И. С. Тургенева, выработалось «предубеждение» против переводов А. А. Фета. И. С. Тургенев, А. В. Дружинин и П. В. Анненков, дружественно настроенные к Фету люди, по просьбе поэта, редактируют его переводы из Гафиза и, действительно, находят, что из тридцати пяти стихотворений, представленных их вниманию, заслуживают одобрения лишь десять - тринадцать. А. В. Дружинин сообщает об этом в письме к Л. Н. Толстому: «Был недавно Фет со своим Гафизом, из которого стихотворений десять превосходны, но остальные ерунда самая бессмысленная… Тургенев тут не виноват, и он и я – мы отговаривали Фета от Гафиза» ^{[13, с. 354]}. На Л. Н. Толстого переводы из Гафиза также произвели неблагоприятное впечатление: «Дай Вам бог гафизить благополучно, коли вы уж без этого не можете, - пишет он в недатированном письме 1859 г. А. Фету. – Бывают ведь всякие, другие и на одной ноге по пять лет стоят» ^{[7, с. 62]}. Заметим, что И. П. Борисов и И. С. Тургенев в переписке иронично называли Гафизом самого Фета в минуты, когда его посещало особенно сильное вдохновение. В письме 17 января 1861 г. Тургеневу Борисов замечает: «… недавно видел его [Фета] у Боткиных таким Гафизом, каким в жизнь мою не видывал его, да и он сам не помнит, чтобы ему так когда-либо приходилось вдохновляться <…>» ^{[13, с. 367]}.

После публикации переводов в «Русском слове» «Искра» откликнулась на них рядом сатирических фельетонов и пародий. Особенно резкому осмеянию подверглось небольшое четверостишие из Гафиза:

Ты в мозгу моем убогом

Не ищи советов умных:

Только лютней он веселых,

Только флейт он полон шумных. ^{[12, с. 532]}

Стихотворение это было воспринято сатирической журналистикой как самообличение Фета, признание поэтом сумбурности, нелепости и даже бессмысленности своих творений. Одна из многочисленных искровских пародий на этот отрывок из Гафиза перекликается с фетовским текстом следующим образом:

Я в мозгу твоем убогом

Не ищу советов умных:

Только лютней он веселых,

Только флейт он полон шумных. ^{[6, с. 730]}

Сразу после четверостишия неизвестный автор поясняет аудитории свою интерпретацию фетовских строк: «Разница только в том, что у меня говориться “я в мозгу твоем убогом не ищу”, тогда как у г. Фета “ты в мозгу моем убогом не ищи” и прочее. Так как я не поэт, то и не мог предположить в голове своей подобного концерта из лютней и флейт. Г. Фет – дело другое. Он и из седьмого этажа готов броситься вниз головою» ^{[6, с. 730]}. По мнению неизвестного пародиста, содержание стихотворения, форма выражения авторского сознания (от первого лица), способ организации поэтического материала (текст представляет собой обращение, фрагмент некоего диалога) выбранные Фетом, как нельзя лучше отражают внутреннее состояние этого «чистого» лирика, в душе (как и в поэзии) которого царит сумбур и неопределенность.

Таким образом, подпись «Рассуждения восточного поэта», поставленная Медведевым под эпиграфом, (целиком заимствованным из главы «Литератор» очерков «Из деревни») призвана как дискредитировать в глазах читателя содержание фетовских статей (ведь создавал их тот же «убогий ум», что и переводы из Гафиза), так и настроить публику на верное восприятие пародий.

Вслед за эпиграфом следует стихотворение, интерпретирующее его [эпиграф] в сатирическом ключе. Заметим, что, ориентируясь в целом на содержание абзаца о науке из главы «Литератор», Медведев, также, для создания своего текста заимствует, очевидно, ритмическую структуру и размер (чередование строк пятистопного и трехстопного ямба) стихотворения А. Фета «Notturno» (1842), в котором, кроме того, упоминается и сова:

Ты спишь один, забыт на месте диком,

Старинный монастырь!

Твой свод упал; кругом летают с криком

Сова и нетопырь. ^{[12, с. 149]}

Это стихотворение, на наш взгляд, единственно близкое пародии по ритмической организации. Заметим, что нами учитывались стихотворения А. Фета, созданные до 1865 г. (год смерти П. Медведева).

Перелагая стихами фетовскую прозу, Медведев по-своему интерпретирует предложенную поэтом аллегорию («глаза науки, как и глаза совы…»):

Когда угаснет день и ляжет тьма ночная

Над спящею землей,

Для поисков ночных, трущобу покидая,

Летят сычи с совой.

Всю ночь они порхают над полями,

Охотясь на мышей;

И веют тихими, беззвучными крылами

До первых дня лучей

Но небо лишь зарей рассветною займется

Редеть начнет лишь тень:

В трущобу сыч свою опять с совой забьется

И спят весь день.

И ты мудрец! имей совы премудрой очи,

Сычу ты подражай:

При свете не трудись, но только в мраке ночи

Предметы изучай.

Когда ж узнаешь ты, что с смехом все толкуют

О мудрости твоей:

То стой в своем, что, мол, науки существуют

Совсем не для людей. ^{[3, с. 319]}

П. Медведев видит в сове вовсе не эмблему мудрости, а символ «близорукости», умственной и душевной слепоты. Бывший студент медицинского факультета, обладатель кандидатской степени по юриспруденции, последователь идей Н.Г. Чернышевского и Д.И. Писарева, Медведев считал важным свойством науки именно ее практическое применение, способность приносить действительную пользу обществу. Мудрец, знающий окружающий мир только по книгам или рассуждениям других подобных ученых, по его мнению, смешон и даже жалок, поскольку все его знания ложны, надуманны, а значит, не имеют ничего общего с действительностью. Точно также жалок и смешон, по убеждению Медведева, Фет, отстаивающий ложные идеалы, так называемой, «чистой» науки и «чистого искусства».

Приступая к изложению в пародиях основного содержания очерков А. Фета, Медведев поясняет специфику текстов, представленных читательскому вниманию: «Автор подражал г. Фету. Ни одной мысли в них [стихотворениях] не принадлежит ему – все заимствовано из произведений г. Фета “В деревне” <…> Автор писал из желания славы, но не себе, а г. Фету» ^{[3, с. 319]}. Разумеется, этот иронический комментарий был необходим для того, чтобы настроить читательское восприятие на верное, с точки зрения пародиста, восприятие текста-интерпретатора. П. Медведев называет свои произведения «подражаниями», и этим во многом определяется особенность выбранного им жанра. Используя в качестве текста-источника публицистику Фета, Медведев облекает ее содержание в стихотворные формы, так или иначе характерные для лирики А. Фета. Рассчитывая на читательское сознание, воспринимающее А.А. Фета исключительно как лирика, пародист добивается, таким образом, узнавания (публика узнает знакомые мотивы стихотворений Фета), - а вслед за этим трансформации в сознании читателя закрепившегося мнения о поэзии А. Фета. Медведев, таким образом, подменяет сложившиеся представление о содержании фетовской лирики его пародийной интерпретацией.

В текстах Медведева несомненна связь с прецедентным текстом - то есть с циклом очерков «Из деревни», а в ряде случаев одновременно и со стихотворениями А. Фета. Однако механизм создания текста-интерпретатора основывается в основном на пародийном воспроизведении общих особенностей фетовской лирики (ее тематики, строфики, ритмики), поэтому зачастую оказывается достаточно трудным проследить четкую взаимосвязь прототекста и оригинала, ведь Медведев пишет стихотворные пародии на прозаический текст. Важную роль играет и внелитературная направленность медведевских текстов: обращение к личности реального литератора А. Фета, стремление пародиста обличить реакционность, по его мнению, общественно-политических взглядов идейного противника, идеализацию им старых, дореформенных порядков, мечты о возвращении крепостного права.