Доступ к правосудию и проблемы его ограничения в уголовном судопроизводстве России

Публикация подготовлена в рамках научного проекта № 18-29-16018 «Концепция построения уголовного судопроизводства, обеспечивающего доступ к правосудию в условиях развития цифровых технологий» при финансовой поддержке РФФИ

Доступ к правосудию и проблемы его ограничения является одним из актуальнейших вопросов современной уголовно-процессуальной теории и практики уголовного судопроизводства. В обществе растет недовольство населения России сложностью достижения правосудия в случае совершения преступления. Взгляд населения на достижение правосудия в уголовном судопроизводстве имеет принципиальное значение для оценки его эффективности, для оптимизации уголовного судопроизводства.

Изучение и анализ 435 жалоб, поступивших в отдел защиты прав потерпевших и иных участников уголовного процесса аппарата Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации в 2019-2020 годы, подтверждают наличие серьезных препятствий (ограничений) у граждан России на пути к правосудию в уголовном судопроизводстве. При чем эти препятствия носят как внешний, не связанный с системой уголовного судопроизводства, характер, так и внутрисистемный, то есть связанный с архитектурой уголовного судопроизводства характер.

Для разрешения проблем ограничения доступа к правосудию в уголовном судопроизводстве необходимо определиться с пониманием таких понятий как «доступ к правосудию», «доступность правосудия», «право на доступ к правосудию», «обязанность обеспечить доступ к правосудию».

В литературе понятие «доступ к правосудию», как правило, используется как феномен без раскрытия его содержания, тем более без учета специфики доступа к правосудию в гражданском и уголовном судопроизводстве. Чаще всего феномен «доступ к правосудию» упоминается в контексте «право на доступ к правосудию». Впервые анализ права на доступ к правосудию был дан в 1975 г. Европейским Судом по правам человека, который рассмотрел право на доступ к правосудию как составляющую права на судебное разбирательство и раскрыл содержание права на доступ к правосудию как возможность инициировать судебное производство ^{[1, 2]}.

Понятие «право на доступ к правосудию» в юридической литературе толкуется весьма неоднозначно: как принцип уголовного судопроизводства ^{[3, 4]}, как гарантия иных прав (права на судебную защиту) ^[5], как составляющая права на справедливое судебную защиту ^[6], как составляющая права на справедливое судебное разбирательство ^[7], как идентичное по содержанию права на справедливое судебное разбирательство ^[8], как возможность инициирования судебного разбирательства ^{[9, 10]}, как возможность реализации права на судебную защиту ^{[11, 12, 13]}, как возможность притязать на деятельность суда по восстановлению нарушенных преступлением прав и законных интересов ^{[14, 15]}.

Зачастую в уголовно-процессуальной теории понятия «право на доступ», «доступность правосудия к правосудию», «доступность суда», «доступ к суду» используются как синонимы, не разграничиваются, употребляются как равнозначные.

Различны позиции и по определению лица, который имеет право на доступ к правосудию. Авторы считают, что правом на доступ к правосудию обладает: лицо, чье право нарушено преступлением; каждый пострадавший от противоправного деяния лица ^[16]; лицо, чьи права и законные интересы были нарушены преступлением либо ущемлены в процессе осуществления уголовного преследования, разрешения уголовного дела по существу и проверки судебного решения вышестоящим судом ^[17]; всякое заинтересованное лицо ^[12]; лицо, чьи права и законные интересы нарушены ^{[18, 19]}; лицо, считающее, что его права нарушены преступлением, а равно неправомерными действиями (бездействием), решением должностного лица, незаконным, необоснованным обвинением или осуждением ^{[3, c. 234]}.

У зарубежных исследователей также нет единого подхода к пониманию того, что представляет из себя право на доступ к правосудию. В странах англо-саксонской правовой семьи проблему доступа к правосудию связывают с проблемой различного уровня дохода у населения ^[20], понимания языка ^[21].

Право на доступ к правосудию (access to justice) часто рассматривается как способность человека обеспечить себе адвоката и решить в суде вопросы, уже сформулированные в юридических терминах ^[22]. При этом, как отмечает Дебора Л. Род, основная дискуссия о праве на доступ к правосудию строится вокруг понимания того, что именно является проблемой ^[23]. Обобщая существующие позиции относительно понимания доступа к правосудию, Дж. Дж. Прескотт отмечает, что обычно это означает наличие юридических «прав» и свободы требовать средств правовой защиты от гражданских правонарушений или, когда они сталкиваются с уголовным обвинением или гражданским правонарушением, наличие справедливого и прозрачного «форума» для защиты себя и возможность быть услышанным беспристрастным лицом, принимающим решения ^[24]. При этом он также резюмирует, что право на доступ к правосудию в государственных судах в настоящее время в значительной степени зависит от доступа к физическим судам и личной доступности лиц, принимающих решения в системе правосудия в режиме реального времени, например правоохранительных органов, прокуроров и судей ^[24].

Аналогичное понимание проблемы права на доступ правосудию прослеживается в дореволюционной российской юридической доктрине. М.В. Духовский рассматривал доступность суда с точки зрения близости к населению ^[25]. В.А. Рязановский, формулируя принцип доступности суда, включал в его содержания достаточное количество судей, близость суда к населению, осуществление судопроизводства понятным для всех языком, дешевизну процесса ^[26]. А.Д. Градовский отмечал, что правосудие должно находиться «у дверей» каждого гражданина ^[27]. Однако, по нашему мнению, близость суда, приемлемая стоимость юридических услуг характеризует правосудие как доступное. В связи с этим следует остановиться на вопросе соотношения понятий «право на доступ к правосудию» и «доступность правосудия», который неоднократно исследовался в юридической науке.

Проблема формирования определения «права на доступ к правосудию» также связана с тем, что зачастую, авторы используют понятия «право на доступ к правосудию», «доступность правосудия», «доступность суда», «доступ к суду» как синонимичные ^[28]. Л.С. Мирза ^{[12, c. 35]}, М.А. Рожкова ^[29], М.Е. Глазкова ^[29] понятия «доступ к правосудию» и «доступность правосудия» не разграничивают и используют как равнозначные. А.Н. Алисов разграничивает данные понятия, исходя из анализа использования в законодательстве терминов «доступ» и «доступность» ^[30].

Л.Л. Шамшурин полагает, что доступность правосудия – это доступность процессуально-правового механизма, обеспечивающего правильное и своевременное рассмотрение и разрешение спора, а в итоге защиту действительно нарушенного или неправомерно оспариваемого права ^[31].

По мнению В.Л. Варламовой, доступность правосудия определяется в качестве обеспечиваемой нормами международного и национального законодательства справедливой и равной возможности осуществления оперативного рассмотрения и разрешения судом обращения, инициируемого заинтересованным лицом в порядке процедур конституционного, административного, гражданского и уголовного судопроизводства, с последующим безотлагательным исполнением судебного акта, вступившего в силу ^[32].

А.Н. Алисов ^[18], У.И. Гибадатов ^[19], А.Ф. Гараева ^[19] понимают под доступностью правосудия его «качественную характеристику, свидетельствующую о степени открытости, публичности судебной системы, ее эффективном функционировании, обеспечивающем восстановление в нарушенных правах в разумные сроки, верное толкование применяемых в деятельности суда правовых норм».

Д. Козак определяет доступность правосудия как «наличие институциональных и процессуальных гарантий, обеспечивающих права потенциальных участников процесса получить справедливое правосудие» ^[33].

М.А. Рожкова, М.Е. Глазкова доступность суда рассматривают как «совокупность условий, создающих возможность для беспрепятственного обращения всякого заинтересованного лица в национальный суд за защитой своих нарушенных или оспоренных прав» ^{[29, c. 183]}.

Обязанность обеспечить доступ к правосудию не нашла своё отражение в УПК РФ, в отличии от других стран постсоветского пространства. Так, право на доступ к правосудию закреплен в ч. 3 ст. 12 Уголовно-процессуального кодекса Республики Казахстан (далее - УПК РК) ^[34], ст. 10 Уголовно-процессуального кодекса Кыргызской Республики (далее - УПК КР) ^[35], ст. 21 Уголовно-процессуального кодекса Украины (далее - УПК Украины) ^[36], ч. 8 ст. 42 Уголовно-процессуального кодекса Республики Таджикистан (далее - УПК РТ) ^[37], ч. 2 ст. 11 Уголовно-процессуального кодекса Туркменистана (далее - УПК Туркменистана) ^[38], ст. 19 Уголовно-процессуального кодекса Республики Молдова (далее - УПК РМ) ^[39], ч. 2 ст. 27 Уголовно-процессуального кодекса Республики Беларусь (далее - УПК РБ) ^[40], ст. 22 Уголовно-процессуального кодекса Азербайджанской Республики (УПК АР) ^[41]. Стоит отметить, что из всех стран СНГ право на доступ к правосудию ни в основном законе государства, ни в уголовно-процессуальном законодательстве не закреплено только в Республике Армения ^{[42, 43]}.

Текстуально обязанность обеспечить доступ к правосудию, закрепленная в ст. 52 Конституции Российской Федерации, практически совпадает с позднее принятыми положениями УПК РК, УПК КР, УПК РТ, УПК Туркменистана, УПК РБ. Вместе с тем детальный анализ положений уголовно-процессуальных кодексов этих стран свидетельствует, что не везде данный принцип используется в контексте обязанности государства обеспечить доступ к правосудию. Например, ст. 21 УПК Украины, несмотря на её название «доступ к правосудию и обязательность судебных решений», содержит гарантию на справедливое рассмотрение и разрешение дела в разумные сроки независимым и беспристрастным судом, обязательность приговора, постановления суда, право на участие в рассмотрении в суде любой инстанции дела. Статья 19 УПК РМ, несмотря на её название «свободный доступ к правосудию», также содержит гарантию на справедливое рассмотрение и разрешение его дела в разумные сроки независимым и беспристрастным судом, а также запрет на участие в рассмотрении дела лицу, осуществляющее уголовное преследование, и судье в случае заинтересованности в исходе дела, и обязанность всестороннего, полного и объективного расследования обстоятельств дела.

В ч. 3 ст. 12 УПК РК, ст. 22 УПК АР право на доступ к правосудию закреплено за каждым лицом без выделения кого-либо из участников уголовного процесса. В ч. 8 ст. 42 УПК РТ, ч. 2 ст. 11 УПК Туркменистана, ч. 2 ст. 27 УПК РБ право на доступ к правосудию закреплено только за потерпевшим.

В УПК РК право на доступ к правосудию установлено в главе 2, которая называется «Задачи и принципы уголовного процесса». В УПК КР статья, которая закрепляет право на доступ к правосудию, называется «Принцип обеспечения доступа к правосудию» и располагается в главе 2, имеющей наименование «Задачи и принципы уголовного судопроизводства». Согласно п. 14 ч. 1 ст. 7 УПК Украины, доступ к правосудию является принципом уголовного судопроизводства. В УПК Туркменистана право на доступ к правосудию закреплено в главе 2, которая называется «Задачи и принципы уголовного процесса». Статья 19 УПК РМ расположена в главе 2, которая называется «Общие принципы уголовного судопроизводства». Согласно ст. 22 УПК АР «органы, осуществляющие уголовный процесс, обязаны обеспечить право каждого требовать проведения справедливого и открытого судебного разбирательства в связи с предъявленным ему обвинением или с примененными в его отношении мерами процессуального принуждения», при этом также установлено, что «недопустимо отклонение права требования судебного разбирательства ни по какой причине». Данное право закреплено в главе 2 УПК АР, которая называется «Задачи, основные принципы и условия уголовного судопроизводства». Несмотря на то, что в ст. 22 УПК АР прямо не указано на право доступа к правосудию, право требования судебного разбирательства по смыслу совпадает с ним.

Т.Ю. Вилкова выделила следующие отличительные особенности российской конституционной нормы, закрепляющей право потерпевшего на доступ к правосудию: указание потерпевшего от преступления как лица, которому обеспечивается доступ к правосудию; возложение на государство обязанности по обеспечению доступа к правосудию ^[44].

Стоит отметить, что несмотря на то, что обязанность обеспечить доступ к правосудию закреплена в тексте Конституции Российской Федерации, содержание и сущность данной обязанности в УПК РФ не раскрывается. В литературе неоднократно ставился вопрос о необходимости закрепления обязанности государства обеспечить доступ к правосудию потерпевшему в УПК РФ ^[3].

Э.В. Талапина отмечает, что все чаще приходится слышать об ослаблении государства, чуть ли о не его распаде ^[45]. Не удивительно, что в обществе возникают подобные волнения. Личность сейчас развивается не только в обществе, но и в цифровом мире, приобретая навыки взаимодействия с властью в виртуальном пространстве. Учитывая данные обстоятельства, государство должно трансформировать государственные институты для исключения разрыва между ним и развивающимся информационным обществом.

Не вступая в научную дискуссию относительно содержания понятий «доступность правосудия», «доступ к правосудию», «право на доступ к правосудию», «обязанность обеспечить доступ к правосудию», отметим, что все эти понятия наполнены своим глубинным смыслом и не могут рассматриваться как синонимы.

Мы полагаем, что понятие «доступность правосудия» выражает внешний объективный фактор, не связанным с системой уголовного судопроизводства. Доступность правосудия определяется, прежде всего, правовой культурой общества, информированностью его членов, куда, каким образом следует обращаться в случае необходимости разрешения споров судом, наличием возможностей подобных обращений. Во многом значение имеет возможность сначала обратиться к адвокату, наличие специальных сайтов, разъясняющих различные пути, обеспечивающие достижение правосудия в зависимости от содержания возникшей проблемы и, соответственно, от вида судопроизводства.

Из 435 жалоб, поступивших в отдел защиты прав потерпевших и иных участников уголовного процесса аппарата Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации в 2019-2020 гг. 279 содержат информацию о наличии препятствий на пути к правосудию в уголовном судопроизводстве, 112 по своему содержанию представляют из себя заявления о преступлении, а 44 - поданы по иным вопросам.

Таким образом, 64 % жалоб своим предметом имели различные обстоятельства, ограничивающие доступ к правосудию в уголовном судопроизводстве, и свидетельствует о серьезных внутрисистемных обстоятельствах уголовного судопроизводства, препятствующих доступу к правосудию.

Значительный объем жалоб (26%) фактически представляют собой заявления о преступлении. При этом, исходя из содержания данных жалоб, можно сделать вывод, что заявители не обращались ранее в правоохранительные органы и не имеют представлений о порядке таких обращений, о возбуждении уголовного дела и т.д. При этом заявители, как правило, осознают, что пишут о преступлении (в заявлениях содержатся указания на преступления, их квалификацию, виды и размер уголовной ответственности, иногда само заявление обозначено как «заявление о преступлении»).

Обращение с такими заявлениями к Уполномоченному по правам человека свидетельствует о том, что заявители либо затрудняются при определении полномочий государственных органов, либо в силу каких-то причин не доверяют правоохранительным органам. В любом случае доступность правосудия в уголовном судопроизводстве становится призрачной, ибо не наступает оперативное решение вопроса о возбуждении и расследовании, которые выступают внутрисистемным фактором уголовного судопроизводства, обеспечивающим доступ к правосудию.

Для обеспечения доступности правосудия полезен опыт зарубежных стран по созданию сервисов для населения ^{[46, 47, 48]}, которые носят скорее информационный характер и пошагово позволяют обеспечить направление заявления о преступлении наиболее простым образом в компетентные органы.

Если доступность правосудия можно рассматривать как внешний объективный фактор, обеспечивающий достижение правосудия, то доступ к правосудию в уголовном судопроизводстве следует рассматривать как внутренний объективный фактор, внутрисистемный фактор, связанный с самой архитектурой построения уголовного судопроизводства, обусловленной его публично-правовой природой.

«Коли один человек обидел другого, пакость ему какую-нибудь учинил, то это уже очень опасный и для других человек: одного обидел, пожалуй и другого обидит. Надо его наказать. Вот и постанавляют за такие-то скверные поступки наказывать. Особые власти следят, чтобы в Государстве таких поступков не было. А кто попадется в таких делах, тог судят в суде и наказывают. Вот такие поступки, воспрещенные законом под страхом наказания, называются преступлениями или проступками. Проступки это мелкие нарушения закона, а преступления – серьезные важные. Самое дело о каком-нибудь преступлении или проступке, начатое им по жалобе потерпевшего от обиды человека или по усмотрению властей, называется уголовным делом» ^[49].

Вот так бесхитростно и просто объяснял сельский ходок крестьянам взаимосвязь публичного и частного начал в уголовном судопроизводстве в своих беседах о гражданских правах и обязанностях в начале ХХ в.: «Преступника изловить надо, потому что он для всех опасный» ^{[49, c. 11]}. В этой фразе кратко, но весьма точно отражена сущность публичного начала в уголовном процессе ^[50].

Именно необходимость «изловить преступника» обуславливает в архитектуре уголовного процесса наличие начального этапа, который является проходом к рассмотрению уголовно-правового спора, обеспечивает доступ к правосудию формированием государственными органами уголовно-правовой претензии государства о нарушении уголовно-правового запрета конкретным лицом (обвиняемым) путем доказывания совершения этим лицом конкретного преступления, обеспечения надлежащего его поведения применением мер процессуального принуждения, применением иных обеспечивающих правосудие мер и др.

В современном российском уголовном процессе этот начальный этап (проход к правосудию, требующий установления наличия преступления и лица, его совершившего) представлен двумя стадиями (возбуждение уголовного дела и его расследование), в свою очередь расследование проводится в форме следствия, дознания, сокращенного дознания в зависимости от предмета преступления. Именно этот этап и обеспечивает доступ к правосудию по делам публичного, частно-публичного и частного обвинения при определенных обстоятельствах.

В современной уголовно-процессуальной литературе этот начальный этап подвергается разнообразной критике, поскольку в силу ряда причин блокирует в определенной степени доступ к правосудию при таком архитектурном построении и ненадлежащем выполнении своих обязанностей представителей государственной власти, ответственных за возбуждение и расследование уголовных дел, прокурорский надзор и судебный контроль, которые в силу возложенных обязанностей должны обеспечивать доступ к правосудию ^{[51, 52, 53, 54]}.

Если доступ к правосудию рассматривать как начальный этап уголовного судопроизводства, позволяющий установить основания для рассмотрения судом уголовно-правового спора о преступлении и лице его совершившем (то есть состав преступления), то право на доступ к правосудию следует рассматривать прежде всего как право на деятельность государственных органов по возбуждению и расследованию уголовного дела в целях установления состава преступления путем доказывания и применения обеспечительных мер в интересах правосудия. Соответственно обязанность обеспечить доступ к правосудию, возложенная Конституцией Российской Федерации на государство, это обязанность обеспечить деятельность суда по рассмотрению уголовно-правового спора путем установления состава преступления, выдвижения уголовно-правовой претензии государства о нарушении уголовно-правового запрета конкретным лицом (обвиняемым) и принятия обеспечительных мер в интересах правосудия.

Проблема ограничения доступа к правосудию связана прежде всего с ненадлежащим исполнением государственными органами этой обязанности.

Как уже было сказано выше, 64 % исследованных жалоб имели свои предметом различные препятствия, с которыми сталкиваются заявители при реализации права на доступ к правосудию, то есть при реализации права на возбуждение и расследование уголовного дела. Из них 160 (57 %) заявителей жалуются на неоправданную волокиту при возбуждении и расследовании уголовного дела.

Стадия возбуждения уголовного дела в ее современном виде, так называемое квазирасследование, представляет серьезное препятствие для граждан на пути к правосудию. 68 % заявителей жалуются на наличие препятствий (ограничений) именно при реализации права на доступ к правосудию на стадии возбуждения уголовного дела. Исходя из анализа содержания жалоб на наличие препятствий при реализации права на доступ к правосудию, 162 (84 %) заявителя столкнулись с отказом в возбуждении уголовного дела, 102 (53%) – с волокитой при принятии решения о возбуждении либо отказе в возбуждении уголовного дела.

Большое количество из этих жалоб 108 (56 %) связано с непроведением необходимых проверочных действий на стадии возбуждения уголовного дела : органы расследования не истребуют видеозапись, документы, предметы, не назначаются экспертизы, не опрашивают свидетелей, не разрешают ходатайства, то есть не стремятся установить основания к возбуждению уголовного дела, а просто отказывают в возбуждении уголовного дела.

39 заявителей (20 %) указывали, что ими использовалась процессуальная возможность обжаловать отказ в возбуждении уголовного дела в порядке ст. 124 УПК РФ. Однако после отмены решения об отказе в возбуждении уголовного дела руководителем следственного органа, прокурором следователи не выполняют требования прокурора или руководителя следственного органа либо делают это формально и снова принимают решение об отказе в возбуждении уголовного дела, препятствуя доступу к правосудию.

В отдельных случаях (27 жалоб, то есть 14 %) заявители жалуются на не направление им решения об отказе в возбуждении уголовного дела, что не позволяет оценить законность такого решения и воспользоваться при наличии оснований правом его обжалования. Интересно заметить, что в своих жалобах заявители не прилагают копию талона – уведомления. Возможно, заявители и не знают, как должен происходить прием и регистрация заявления о преступлении, а потому и не требуют выдачи талона-уведомления. В подобных случаях есть основания усомниться, что заявление вообще было зарегистрировано, а не сокрыто от учета.

Особый интерес представляют заявления о мошенничестве (85 заявлений, то есть 30 %), по которым принято решение об отказе в возбуждении уголовного дела со ссылкой на гражданско-правовые отношения. По нашему мнению, причина в сложности доказывания умысла у лица на неисполнение договорных обязательств. Однако считаем, что доказывание наличия (отсутствия) состава преступления — это задача расследования, а не возбуждения уголовного дела. Не желание государственных органов расследовать подобные заявления — это серьезное препятствие для граждан на пути к правосудию.

Большое число жалоб (53, то есть 65 %) связано с бездействием государственных органов на стадии предварительного расследования, выраженное в непроведении необходимых следственных действий. Бездействие следователей и дознавателей как при решении вопроса о возбуждении уголовного дела, так и при расследовании уголовного дела в конечном итоге приводит к необоснованным решениям об отказе в возбуждении уголовного дела, о приостановлении производства по делу или о его прекращении. Все эти решения блокируют доступ к правосудию.

Анализ жалоб показывает, что сложилась устойчивая практика, повторно выносить решения об отказе в возбуждении уголовного дела, о приостановлении производства, о прекращении уголовного дела несмотря на то, что ранее подобные решения отменялись.

Таким образом, существенным ограничением доступа к правосудию является сама модель досудебного производства, представляющая собой растянутую во времени и пространстве деятельность государственных органов, не стремящихся исполнить конституционную обязанность по обеспечению доступа к правосудию. Органы расследования скорее всего имитируют свою деятельность по рассмотрению сообщения о преступлении и его расследованию с целью создания ложных представлений о позитивных показателях этой деятельности.

Необходимо усиливать роль прокурора на начальном этапе уголовного процесса как государственного органа, на который возложена обязанность поддерживать государственное обвинение в суде. Соответственно, ответственность за формирование государственной претензии о нарушении уголовно-правового запрета на начальном этапе уголовного судопроизводства, должна быть возложена на прокурора, осуществляющего прокурорский надзор за процессуальной деятельностью органов расследования. Прокуроры обязаны пресекать бездействие органов расследования в силу предоставленных им полномочий. Бездействие прокурора - основание для обращения в суд, на который тоже должна быть возложена обязанность по обеспечению доступа к правосудию путем рассмотрения процессуальных споров о правоприменении на пути к рассмотрению уголовно-правового спора и принятию обеспечительных мер в интересах правосудия.

Необходима новая парадигма досудебного производства, в соответствии с которой начальный этап уголовного судопроизводства, предшествующий рассмотрению дела судом первой инстанции, должен рассматриваться как начальный этап, обеспечивающий доступ к правосудию органами расследования, прокурором и судом.

В соответствии с этой парадигмой архитектура начального этапа должна быть максимально упрощена и представлять собой законодательный алгоритм, позволяющий создать государственную автоматизированную систему ГАС «Доступ к правосудию» как платформу электронного взаимодействия населения и государственных органов по направлению сообщений, заявлений, ходатайств, копий решений, рассмотрения прокурором и судом этих решений ^{[55, 56, 57]}.

Доступность правосудия должна обеспечиваться информационной платформой о судопроизводстве, в том числе уголовном, возможностью направлять через эту платформу заявления и сообщения.

Доступ к правосудию должен обеспечиваться деятельностью государственных органов по регистрации сообщения о преступлении и его расследованию, прокурорским надзором и судебным контролем за этой деятельностью ^{[58, 59, 60]}. Основные действия и решения, обеспечивающие доступ к правосудию, должны осуществляться в режиме онлайн и находить свое выражение в электронных документах, в своей совокупности образующих электронное дело.

Цифровая трансформация досудебного производства будет возможна лишь при условии создания принципиально нового алгоритма (законодательной модели) начального этапа уголовного судопроизводства, обеспечивающего доступ к правосудию.

Эта модель (алгоритм) должна предусматривать правовые возможности, подачи электронного сообщения о преступлении, получения электронных копий процессуальных решений, обеспечивающих или блокирующих доступ к правосудию (о регистрации сообщения и начале расследования, об отказе в начале расследования, о приостановлении и прекращении производства по делу и т.д.). Заинтересованные лица должны иметь правовую возможность не только электронного взаимодействия с судом (судьей), но и с прокурором и следователем (дознавателем).

Принципиально должна измениться роль суда в обеспечении доступа к правосудию. На начальном этапе уголовного судопроизводства независимый судебный орган должен рассматривать жалобы и ходатайства, причем не только следователя (дознавателя), но и любого заинтересованного в правосудии лица.

Необходимо установление электронного взаимодействия как по горизонтали – между государственными органами и заинтересованными лицами, так и по вертикали (между государственными органами).

При любых новых явлениях, основанных на современных информационных технологиях, в сфере уголовного судопроизводства следует не разрушать принципиальную основу уголовного судопроизводства, сохранять оптимальное соотношение между публичным и диспозитивным началами уголовного судопроизводства, не допустить цифрового неравенства ^[61]. С учетом фактического неравенства населения России, разного положения в субъектах Российской Федерации электронное взаимодействие государственных органов и заинтересованных лиц не должно исключать (очевидно, достаточно долго) и традиционного, основанного на личном обращении с бумажными носителями.