Конфликтное взаимодействие Турции и Сирии: история и современность

Для республиканской Турции Сирийская Арабская Республика, с которой государство делит не только общую границу протяженностью более 900 километров, но и ряд затрагивающих оба государства проблем, всегда была скорее соперником на пути к региональному лидерству, чем союзником. Подобное соперничество и нерациональное стремление Турецкой Республики к превосходству нередко порождали конфликтные ситуации, влияющие в равной степени как на состояние двусторонних отношений государств, так и на общественно-политическую стабильность в региональном масштабе. Турецко-сирийский конфликт, который приобрел особую актуальность в 2010-х гг. в связи с изменившейся расстановкой сил на Ближнем Востоке, является одним из наиболее продолжительных кризисов современности и остается одной из главных проблемных точек внешнеполитической линии Анкары. Как и большинство межгосударственных конфликтов, турецко-сирийский основан на столкновении интересов и несовпадении ключевых ценностей вовлеченных в него сторон. В основе конфликтного взаимодействия Турции и Сирии лежат неразрешенные территориальные споры, проблема использования водных ресурсов, противоположные взгляды на существующие политические реалии, разные подходы к формированию системы региональной безопасности, вопрос беженцев ^{[4, С. 54]}, а также ряд других факторов, осложняющих двустороннее взаимодействие государств и уходящих своими корнями в далекое прошлое.

Турецко-сирийские отношения имеют достаточно длительную историю – в начале XVI в. Сирия была завоевана турками, а в 1571 г. вошла в состав османских владений ^[7]. События Первой мировой войны и распад Османской империи предопределили для образованной в 1923 г. Турецкой Республики длительный период территориальных противоречий с некоторыми приграничными государствами, которые оказались под контролем европейских держав. Одним из таких государств стала Сирия, мандат на управление которой в послевоенное время был передан Франции, начавшей политику децентрализации и дробления сирийских территорий ^{[17, C. 24-25]}. Турецко-сирийские противоречия тогда были обусловлены вопросом Александреттского санджака – приграничного с Турцией района, преимущественно населенного алавитами и ставшего частью Сирии по итогам Лозаннской конференции 1923 г. В 1936 г. по настоянию М. К. Ататюрка, не признававшего Александретту частью сирийских земель, санджак был переименован в Хатай и получил широкие автономные права ^[9].

Власти Турции в то время ориентировались на положения принятого еще в 1920 г. «Национального Обета», который очерчивал границы турецкого государства несколько иначе – включая в них в том числе Сирию ^{[12, C. 128]}. В 1938 г. в Хатае приняли государственный флаг, весьма схожий с турецким, а в результате подписанного в следующем 1939 г. турецко-французского соглашения, по которому Франция дала гарантию не предъявлять претензий в случае присоединения Хатая к Турции, данная территория вскоре вошла в состав Турецкой Республики на основании решения регионального парламента. В целом именно это событие и положило начало многолетним турецко-сирийским разногласиям. При этом интересно, что по итогам проведенных в 1938 г. выборов из 40 депутатов парламента 22 были турками, 8 – алавитами, 5 – армянами, 2 – арабами и 2 – греками ^{[20, C. 67]}. Такое несправедливое с точки зрения этнической принадлежности распределение представителей парламента, а также «протурецкое» решение александреттского вопроса спровоцировали в Сирии массовые беспорядки протестующих националистов, которые не признали действия турецкого руководства, назвав произошедшее аннексией.

Начало Второй мировой войны заставило стороны на время забыть о территориальных претензиях, а в послевоенный период Турция и Сирия оказались «по разные стороны баррикад» биполярного миропорядка. Так, Сирия была вовлечена в арабо-израильское противостояние и налаживала связи с Советским Союзом; Турция, в свою очередь, в 1952 г. вступила в НАТО и в целом выстраивала западоцентричный внешнеполитический курс. Однако стоит отметить, что в 1998 г. позитивным моментом, предопределившим этап нормализации двусторонних отношений как минимум в сфере безопасности, стала выдача Сирией лидера Рабочей партии Курдистана (РПК) А. Оджалана и подписание Аданского соглашения, по которому Дамаск взял на себя обязательства запретить въезд Оджалана на территорию страны, закрыть размещенные в Сирии лагеря РПК и признать данную организацию террористической ^{[20, C. 248]}.

Импульс к дальнейшему развитию отношений страны получили в 2000-е гг., когда в Сирии главой государства был избран Б. Асад, а к власти в Турции пришла Партия справедливости и развития (ПСР) во главе с Р. Т. Эрдоганом, нацеленная на проведение реформ, в том числе внешнеполитических. О нерешенных исторических территориальных спорах в те годы предпочитали не вспоминать как в Анкаре, так и в Дамаске: Б. Асад, и Р. Т. Эрдоган на заре своей политической карьеры были заинтересованы в укреплении своего влияния, и осложнять этот процесс развязыванием новых конфликтов на основе неурегулированных старых сторонам было в крайней степени невыгодно. По этой причине период бесконфликтного турецко-сирийского взаимодействия, в частности, сопровождался активизацией политических контактов на высшем и высоком уровнях и ускоренным развитием двусторонних экономических и культурных связей ^{[19, С. 88]}.

Предполагалось, что принятая в 2008 г. Министерством иностранных дел Турецкой Республики стратегия «Ноль проблем с соседями», разработанная экс-министром иностранных дел и премьер-министром страны А. Давутоглу, будет содействовать дальнейшему укреплению контактов со всеми региональными странами и, прежде всего, с одним из главных внешнеполитических партнеров в лице Сирии. Идеи Давутоглу преимущественно основывались на невмешательстве во внутренние дела суверенных государств и проведении миролюбивой внешней политики с приграничными странами в целях достижения региональной стабильности ^[8].

Однако последующие события, связанные с началом в регионе «арабской весны», внесли значимые коррективы в дружественные намерения Анкары ^[2]. Вскоре после начала антиправительственных демонстраций в соседней Сирии правящие круги Турецкой Республики приняли сторону протестующих, а Б. Асад перестал рассматриваться турецкими властями в качестве представителя легитимной сирийской власти, что обусловило новый виток напряженности в отношениях Анкары и Дамаска. В те годы политический курс Турции претерпел изменения по нескольким причинам: во-первых, Турецкая Республика во многом была зависима от своих западных коллег и не видела возможности проводить несогласованную с ними политику, при этом сохраняя союзнические отношения; во-вторых, Турция уже тогда предпринимала попытки выйти на надрегиональный уровень развития, считая себя безоговорочным лидером региона, и «арабская весна» стала рассматриваться руководством страны как своевременно возникший шанс для укрепления своего влияния и имиджа ^{[5, С. 139-140]}. Помимо «мягкой силы» и политических механизмов ^{[1, С. 121]}, в этом контексте все активнее начал использоваться религиозный фактор, отныне ставший дополнительным инструментом Анкары для оказания давления на мусульманские круги – некогда светская ПСР, примкнув к «суннитскому фронту», начала возрождать исламские ценности, а вместе с тем предъявлять претензии в адрес Дамаска по поводу притеснений суннитского населения со стороны алавитской власти Сирии ^{[14, С. 89]}.

Кроме того, на решение Анкары сменить партнерство с Сирией на конфронтацию, вероятно, также повлияло другое обстоятельство, напрямую затрагивающее стратегические экономические интересы страны. Незадолго до начала цветных революций на пространстве Ближнего Востока Сирия отказалась от реализации на своей территории масштабного энергетического проекта – катаро-турецкого газопровода, что нанесло серьезный удар по среднесрочным планам и амбициям обоих государств, заинтересованных в его реализации. Впоследствии именно эти страны –Турция и Катар – объединили свои усилия для создания крупнейшей базы сирийской оппозиции – Национальной коалиции оппозиционных и революционных сил (НКОРС) ^{[16, C. 411]} – и открыто выступали за свержение правительства Б. Асада, поддерживая его противников.

Политика Турции по выстраиванию рациональных бесконфликтных отношений с соседями в те годы потерпела неудачу и привела к возникновению новых противоречий с приграничными государствами ^{[11, С. 75]}. На смену отчасти пацифистским идеям А. Давутоглу со временем пришли бескомпромиссные идеи Р. Т. Эрдогана, отражающие его имперские амбиции и стремление войти в историю великим реформатором. В этой связи стоит отметить, что А. Давутоглу в своих работах не отрицал важную роль Турции в регионе, подчеркивая мысль о том, что ей уготовано будущее лидера не только региональных, но и мировых процессов. Однако если А. Давутоглу при обосновании своих идей в основном опирался на дипломатию, то Р. Т. Эрдоган является сторонником «жесткой силы» и предпочитает использовать более радикальные, в частности, военные методы для достижения своих целей.

При этом с точки зрения некоторых турецких исследователей «переломный момент» в современных турецко-сирийских отношениях наступил не столько в период арабских восстаний, сколько в 2012 г. в результате инцидента с турецким военным самолетом F-4, который был сбит силами сирийской армии за нарушение воздушного пространства Сирийской Арабской Республики. Помимо того, 2012-2013 гг. сопровождались бомбовыми атаками приграничных районов Турции, в частности, под обстрелы попадали расположенные на границе с Сирией Шанлыурфа и Рейханлы ^{[21, C. 328-329]}, что обостряло и так нестабильную обстановку в регионе.

Тем не менее, вплоть до 2016 г. вмешательство Анкары в дела Сирии было в большей степени косвенным. Турция открыто заявляла о неприемлемости нахождения Б. Асада у власти, оказывала содействие действующей в Сирии антитеррористической коалиции во главе с США, однако избегала прямой военной конфронтации с сирийским правительством. В какой-то степени в Сирии Турция играла по правилам гибридной войны, нередко используя в своих целях так называемую «Сирийскую свободную армию» и формирования туркоманов ^{[13, C. 150]}. Ситуация в значительной степени изменилась после пережитой в июле 2016 г. попытки военного переворота, с которого началась коренная трансформация не только внутри-, но и внешнеполитического курса Турции.

Катализатором к активным действиям на региональной арене стали отход от прозападной внешнеполитической линии и резкое ухудшение отношений с Соединенными Штатами. Р. Т. Эрдоган решил действовать независимо от своих западных союзников и проводить более активную политику на Ближнем Востоке, которая окончательно перечеркнула выдвинутые ранее концепты о «беспроблемном соседстве». Президента Турции, вероятно, также беспокоил тот факт, что за 2014-2016 гг. на ближневосточном пространстве появилось большое количество внешних игроков (в том числе США и Россия), которые неизбежно будут оказывать доминирующее влияние на процесс формирования постконфликтной расстановки сил в регионе, мешая Анкаре воплощать свои амбиции. По этой причине задача укреплять свои позиции в масштабе региона приобрела для Турции характер первостепенной важности.

В августе 2016 г. после теракта в приграничном Газиантепе Турецкая Республика объявила о намерении вести единоличную борьбу с террористической угрозой, исходящей от дислоцированных в Сирии боевиков ИГИЛ (запрещенная в России террористическая организация), и ввела в регион войска, начав там свою первую военную операцию «Щит Евфрата». Несмотря на благородные намерения по зачистке границы от террористических элементов и предотвращению создания террористического коридора, с точки зрения турецко-сирийских отношений военная компания Турции не только не способствовала нормализации двусторонних отношений, но и, вероятно, была заведомо направлена на углубление противоречий. Помимо того, что в ходе операции в Сирии Турция фактически преследовала исключительно свои цели по решению актуального курдского вопроса, одним из усугубляющих положение факторов стало совместное осуществление военных действий ВС Турции с членами «Сирийской свободной армии» ^{[21, C. 333]} – одной из крупнейших группировок, представляющих вооруженную сирийскую оппозицию. При этом правительство Б. Асада изначально заняло вполне ожидаемую решительную позицию относительно военных маневров Анкары, объявив их незаконными и выдвинув требование по выведению войск.

Тем не менее, по мере укрепления в сознании правящей элиты Турции неоосманских настроений количество приграничных операций, проводимых государством в соседней Сирии, только росло. Трехсторонний формат переговоров в Астане с участием в том числе и Турции частично позволил контролировать ситуацию в Сирийской Арабской Республике, но проблему опасных для региональной стабильности турецких военных операций при этом не решил. Турецкая Республика по-прежнему позволяет себе осуществлять ввод войск на территорию суверенной Сирии под предлогом обеспечения собственной безопасности. Реальные же цели трансграничных действий Анкары в Сирии заключаются не столько в желании обезопасить себя от террористических атак или устранить Б. Асада от власти, сколько в стремлении восстановить контроль над бывшими владениями Османской империи или как минимум над северной частью современной Сирии, богатой природными ресурсами, а также не допустить возникновения на этом пространстве курдских анклавов ^{[3, С. 54]}. Данная точка зрения, в частности, подтверждается тем, что еще в 2017 г. в ходе «Щита Евфрата» Турция осуществляла наступление преимущественно в районах, контролируемых именно курдскими «Сирийскими демократическими силами», которые позиционируются ей как террористические ^{[15, С. 144]}.

При этом проблема возможного формирования национальных автономий на приграничных территориях является единственным вопросом, в котором интересы обеих стран частично сходятся: Анкара и Дамаск в равной степени заинтересованы в сохранении территориальной целостности своих государств, а перспектива возникновения единого Курдистана, несмотря на свою эфемерность и маловероятность, ставит под угрозу принцип неделимости территорий этих стран. По этой причине Турецкая Республика стремится взять данный вопрос под свой контроль, апеллируя к историческим событиям и рассматривая сирийские земли в качестве своей зоны влияния, что встречает противодействие со стороны официального Дамаска, не согласного с такими убеждениями.

Таким образом, конфликтное взаимодействие Турции и Сирии на современном этапе обусловлено наличием взаимосвязанных друг с другом исторических противоречий, которые в условиях новых политических реалий приобрели черты и форму полноценного трудноразрешимого конфликта. Основные разногласия Турции и Сирии сводятся к:

· взаимным претензиям на приграничные территории (со стороны Сирии – исторические претензии по вопросу Хатая, со стороны Турции – стремление установить контроль над нефтеносными районами Сирии, подкрепленное неоимперскими амбициями Р. Т. Эрдогана);

· нелегитимной с точки зрения международного права военной активности Турции в Сирии (операции «Щит Евфрата» 2016 г., «Оливковая ветвь» 2018 г., «Источник мира» 2019 г., «Весенний щит» 2020 г.);

· разнонаправленным позициям относительно регионального устройства Ближнего Востока, в рамках которого Турция считает себя лидером, а также политического будущего Сирийской Арабской Республики.

Конечная цель современной ближневосточной политики Турецкой Республики заключается не столько в факте разрешения сирийского кризиса, сколько в получении максимального количества преференций от процесса его политического урегулирования. В данном контексте частичный переход Турции в орбиту влияния Москвы, с одной стороны, сделал Анкару более договороспособной, с другой – повысил ее региональное значение, а вместе с тем и без того завышенные амбиции, по причине чего турецкая политика в Сирии во многом остается маятниковой. Так, при посредничестве России Турция впервые села за один стол переговоров со своим геополитическим конкурентом в лице Ирана и совместно с Москвой предприняла ряд принципиально важных мер в области обеспечения безопасности ^{[6, С. 119]}, которые, казалось, должны были начать в том числе и процесс турецко-сирийского сближения.

Однако действия Турецкой Республики в сирийском Идлибе – последнем регионе, где сосредоточены боевики вооруженной оппозиции, свидетельствуют о том, что Анкара не намерена идти на уступки в сирийском вопросе и, более того, не желает вести прямой диалог с официальным Дамаском, нередко провоцируя силы правительственной армии на новые столкновения. Особенно важно, что ради демонстрации своего влияния Турция пренебрегла обязательствами перед Россией, не выведя из идлибской демилитаризованной зоны членов террористических структур, которые осуществляют военные действия против сирийской армии ^{[10, C. 135]}, а в феврале 2020 г. и вовсе допустила серьезную эскалацию конфликта, атаковав позиции сирийских военных в ответ на совершенный, по словам администрации президента Р. Т. Эрдогана, обстрел ^[18]. Стоит отметить, что действия ВС Турции тогда поставили под угрозу не только сам процесс мирного урегулирования, но и достигнутые ранее российско-турецкие договоренности, над достижением которых стороны работали в течение нескольких лет.

Таким образом, учитывая наблюдаемую в последние годы тенденцию к росту турецко-сирийских противоречий, в том числе в военном измерении, и нежелание Турецкой Республики устанавливать контакт с правительством Б. Асада, в краткосрочной перспективе взаимодействие Турции и Сирии с наибольшей долей вероятности сохранит определенную степень конфликтности. Примирение сторон будет возможно в том случае, если в Сирии произойдет смена власти, однако даже этот процесс, вероятно, будет труднореализуем без вовлечения в него посредников, которыми на данном этапе могут стать Россия и Иран. Очевидно, что властные круги современной Турции не изменят свою позицию касательно легитимности нахождения Б. Асада у власти. Тем не менее, в контексте существующих сегодня реалий можно констатировать, что со временем Турецкая Республика будет вынуждена смягчить свою политику в отношении Сирии – какой бы непреклонной позиции официальная Анкара ни придерживалась, в политических и экспертных кругах осознают, что постоянные столкновения на границе требуют затраты большого количества ресурсов и подрывают внутригосударственную стабильность близлежащих регионов. В этой связи стоит иметь в виду, что в 2023 г. Турцию ждут всеобщие выборы, по итогам которых на смену антагонистической политике ПСР и лично Р. Т. Эрдогана может прийти политическая сила, нацеленная на более выгодное обеим сторонам выстраивание конструктивных двусторонних отношений с Сирийской Арабской Республикой.