Рус Eng Cn Перевести страницу на:  
Please select your language to translate the article


You can just close the window to don't translate
Библиотека
ваш профиль

Вернуться к содержанию

Филология: научные исследования
Правильная ссылка на статью:

Номинация лиц в башкирском языке по речевому поведению: склонность к грубости

Ягафарова Гульназ Нурфаезовна

доктор филологических наук

ведущий научный сотрудник, Ордена Знак Почета Институт истории, языка и литературы Уфимского федерального исследовательского центра Российской академии наук

450045, Россия, республика Башкортостан, г. Уфа, ул. Пр.октября, 71

Iagafarova Gul'naz Nurfayezovna

Doctor of Philology

Leading Scientific Associate, the Institutes of History, Language and Literature of Ufa Federal Research Center of the Russian Acaemy of Sciences

450045, Russia, respublika Bashkortostan, g. Ufa, ul. Pr.oktyabrya, 71

rishrinat@mail.ru
Шарафутдинова Зульфия Тальгатовна

аспирант, отдел языкознания, Ордена Знак Почета Институт истории, языка и литературы Уфимского федерального исследовательского центра Российской академии наук

450054, Россия, республика Башкортостан, г. Уфа, ул. Проспект Октября, 71

Sharafutdinova Zul'fiya Tal'gatovna

Postgraduate student, the department of Linguistics, Institute of History, Language and Literature of Ufa Federal Research Center of the Russian Academy of Sciences

450054, Russia, respublika Bashkortostan, g. Ufa, ul. Prospekt Oktyabrya, 71

silvia.arm@list.ru
Арсланова Миляуша Сынбулатовна

кандидат филологических наук

доцент, кафедра башкирской филологии, Стерлитамакский филиал Башкирского государственного университета

453103, Россия, республика Башкортостан, г. Стерлитамак, ул. Проспект Ленина, 49

Arslanova Milyausha Synbulatovna

PhD in Philology

Docent, the department of Bashkir Philology, Sterlitamak Branch of Bashkir State University

453103, Russia, respublika Bashkortostan, g. Sterlitamak, ul. Prospekt Lenina, 49

m.arslanowa@yandex.ru

DOI:

10.7256/2454-0749.2020.6.33052

Дата направления статьи в редакцию:

24-05-2020


Дата публикации:

31-05-2020


Аннотация: Объектом предлагаемого исследования является понятие "грубиян" и его выражение в башкирском языке. Предметом исследования выступают лексические и фразеологические единицы, репрезентирующие понятие «грубый человек» в башкирском языке и его говорах. На основе материалов толковых, двуязычных, диалектологических словарей, а также «Машинного фонда башкирского языка» нами выявлен целый пласт слов и выражений, называющих грубого человека. В статье проведено исследование мотивов именования слов изучаемой тематической группы, что дает возможность составить представление об особенностях видения характера человека в языковой картине мира ее носителями на основе речевых характеристик.      Новизна исследования заключается в том, что впервые в башкирском языкознании выявляется данная группа слов как отдельный лексический пласт, исследуются мотивы их именования. Основными выводами проведеного исследования является выделение 45 слов и выражений, обозначающих понятие "грубиян". Образ такого человека создается посредством лексических единиц вторичной номинации, а также устойчивых словосочетаний с соматическими компонентами "ауыҙ" (рот) и "тел" (язык). Их подробный анализ позволил нам выявить традиционные представления носителей говоров о речеповеденческих особенностях грубых людей, номинации которых основываются на представлениях о тупости, необработанности, безвкусии, твердости, грязи, жестокости и ограниченности грубых на язык людей.


Ключевые слова:

номинация, тюркские языки, башкирский язык, мотив именования, диалектизм, башкирский говор, грубый человек, грубость, речь, репрезентация

Abstract: The object of this research is the concept of “rude person” and its expression in Bashkir language. The subject of this research is the lexical and phraseological units, representing the concept of a “rude person” in Bashkir language and its jargons. Based on the materials of definition, multilingual and dialectological dictionaries, as well as the “Electronic database of Bashkir language” the authors identify a layer of words and expressions denoting a rude person. This article presents the research on the motives for nominations of words in this topic, which allows understanding the peculiarities of the perception of human character in the language picture of the world by its native speaker based on verbal characteristics. The novelty of this research consists in the fact that for the first time in Bashkir linguistics this group of words is highlighted as a separate layer. The main conclusions of the conducted research include discovery of 45 words and expressions denoting the concept of “rude person”. The image of such person is created through lexical units of secondary nomination.


Keywords:

nomination, Turkic languages, Bashkir language, naming motive, dialecticism, Bashkir dialect, rude person, rudeness, speech, representation

Речевое поведение человека и способы его представления в языке (репрезентанты) в последнее время часто становятся объектом лингвистических исследований. Речь является чрезвычайно ёмким понятием и включает в себя такие параметры, как «болтливость», «ворчливость», «льстивость», «хвастливость» и т. д. В данной статье рассматриваются лексические и фразеологические единицы, репрезентирующие понятие «грубиян» в башкирском языке и его говорах. На основе материалов «Машинного фонда башкирского языка» (mfbl2.ru) [1] нами выявлено 45 слов и выражений, называющих грубого человека.

Номинации лица в башкирском языке в значении ‘грубый человек’.

В башкирском литературном языке грубый человек номинируется следующими лексемами: тупаҫ, тупаҫ телле, ҡаты, торпа, торпа(й), кешегә ҡаты бәрелеүсән.

В говорах башкирского языка функционирует довольно большое количество слов с подобным значением: ағас тел (ай., менз.), көрбөйан (сакмар.) «грубиян», ботоҡ (гайн., среднеур.), йалпаҡ (арг.), ҡалабат, тупим (караид.), лыҫтыр (гайн.), мортаҡ (сев.-зап. говоры), тоҡан, тоҡом (сред.), тоҡмаҡ (салъют., арг.), тоҡмоҡ (гайн.), тоҡон (ай., дём., арг., салъют., гайн.), топ-тоҡон (дём.), тумар (сред., миас., киз., арг., среднеур.), тупар, топаҫ (ик-сакм.), түмәр (среднеур., сред., миас., киз., арг.), тәмһеҙ (ай.), тәмһеһ (салъют.) «грубый», толаҫ (сред.) «грубый, тёмный», ыҡшымһыҙ (миас.) «грубый на язык», туҡмаҡ (дём.) «грубый, жестокий», ағасауыҙ (караид.) «невоспитанный, грубый», бырт (караид.) «резкий, грубый», дорфа (сред., ток-суран., ик.-сакм.) «высокомерный, грубый», төрпө (сакмар.) «грубо», ырҡлы-тырҡлы (сред.) «непочтительно, грубо», олауыҙ (киз.) «сквернословный», этауыҙ (ай.) «бранчливый».

Как видим, большинство наименований в анлауте имеют согласный звук [т], который в языковой картине мира тюрков отражал такие свойства, как твердость, грубость, насилие, даже можно сказать, преимущественно отрицательную коннотацию. «Связано это, видимо, с тем, что в артикуляционном (произносительном) аспекте данный звук образуется посредством натыкания на преграду из зубов и языка, язык упирается в верхние зубы, что далее передается на семантику слов, а звуковая (акустическая) сторона этого звука отражает глухой звук, издаваемый при хлопании, падении, стучании и т. д. предметов» [12, с. 49]. Поэтому неудивительно наличие звука [т] в анлауте слов изучаемой тематики.

Мотивы именования человека грубого в башкирском языке.

В башкирском языке наиболее употребительным словом для называния грубого человека является прилагательное тупаҫ «грубый». Как фонематический вариант в ик-сакмарском говоре бытует лексема топаҫ, отличающийся от литературного чередованием гласных у//о. Следует отметить, что в башкирском языке слова с компонентом туп- имеют общую сему «завершенный, круглый, тупой, неострый»: туп «мяч», тупан «тупой, круглый», тупсыу «тупой, закругленный конец кости», тупаҡ «тупой, с тупым концом, затупленный» и т. д. Семантика грубости у адъективов тупаҫ (лит.), топаҫ (ик.-сакм.) возникло на базе прямого значения «тупой, ненаточенный». Расширение значения происходило по линии: «округлый, не сужающийся на конце» → «тупой, ненаточенный» → «грубый». Мотив затупления актуален и для лексемы тупар. Слово имеет два омонима: тупар I «грубый» (ик-сакм.); тупар II «клубника» (сред.), т. е. ягода овально-круглой формы. Полагаем, что диалектное значение «грубый» семантически мотивировано литературным тупар «тупой, затупленный, неострый», который, прежде всего, характеризует режущий и рубящий край или конец орудия. Новое значение появилось в результате метафорического переосмысления: язык грубого человека подобен затупленному орудию труда.

Мотив неотёсанности реализуется в наименовании тупим (караид.) «грубый». С. Ф. Миржанова в монографиях «Северо-западный диалект башкирского языка», «Южный диалект башкирского языка» приводит ещё один фонетический вариант этого слова: туфим (караид., гайн., сред.) «тупой, неразвитый, невежа»; туфим сүләшәләр «язык у них неотёсан» [9, с. 43, 265]; [10, с. 107]. Номинация осуществлялась путем отождествления невежливого поведения с необработанным, неотёсанным материалом. «…Грубость в любом значении – это всегда нарушение правил, отклонение от общепринятой нормы, опять же некая «шероховатость» [5, с. 29].

Для обозначения грубого человека часто привлекаются деревянные образы: ағасауыҙ (караид.) букв. «деревянный рот», тумар (сред., миас., киз., арг., среднеур.), түмәр (среднеур., сред., миас., киз., арг.) букв. «чурбан». Все они ассоциируются с понятием «твердый», т. е. называют человека неспособного к гибкому, вежливому общению. Не менее интересным является и литературное ҡаты «грубый», у которого имеется исходное значение: «твердый, крепкий, дубовый». Слово ҡаты входит и в состав описательной конструкции кешегә ҡаты бәрелеүсән «грубый», букв. «твердо ударяющийся об человека» и сложных глаголов: ҡаты бәрелеү (ҡағылыу) «обращаться с кем-л. грубо, сказать грубо», букв. «твердо удариться об кого-л.»; ҡаты һүҙ әйтеү «говорить резкие слова», букв. «говорить твердые слова». Язык говорящего воспринимается как одереневелый, затвердевший, утративший гибкость. Мотив твердости проявляется и в устойчивых словосочетаниях ағас тел (ай., минз.), ағас телле (лит.), теле ағас (лит.) букв. «деревянный язык».

В диалектной лексике, рисующей грубого человека, часто встречается образ колотушки: тоҡмаҡ (салъют., арг.) «грубый», туҡмаҡ (дём.) букв. «колотушка, деревянный молоток». Сюда нужно отнести и устойчивое словосочетание туҡмаҡ тел букв. «язык как колотушка». В основе номинации лежит мотив битья: резкая, суровая речь грубияна отождествляется с ударами молотка.

Мотив боли выражается в лексеме төрпө (сакмар.) «грубый». Известно слово и в кизильском говоре, но в другом значении: «орудие для чистки борти». Вероятно, оно восходит к древнетюркскому törpigü «терпуг, напильник» [3, с. 581]. Работа с таким инструментом требует определенного навыка, так как соскабливание происходит только за счет физической силы человека. Эта особенность способствовала развитию переносного значения, т. е. төрпө характеризует грубого человека как причиняющего физическую боль при общении.

В номинациях тәмһеҙ (ай.), тәмһеһ (салъют.) «грубый», букв. «невкусный, несладкий» образ грубого человека создается на основе вкусовых ощущений. Бестактная, невежливая речь ассоциируется с невкусной, неприятной едой.

Мотив ограниченности отражается в наименовании тоҡон. В говорах обнаруживаются омонимы: тоҡон I 1) «загон» (ай., гайн.); 2) «хлев» (дём., гайн.); 3) «сеновал» (ай., арг., салъют.); тоҡон II 1) «лассо» (киз.); 2) «петля» (киз.); тоҡон III 1) «неграмотный» (ай., дём., арг., салъют., гайн.); 2) «грубый» (ай., дём., арг., салъют., гайн.). Первые два омонима рассматриваемой лексемы объединены общей семой «ограниченный», что стало главным признаком для образования новых значений. Невежливый, грубый человек понимается как ограниченный, закрытый: он не владеет нормами общения, не способен научиться уважать других. Значения «загон», «хлев», «сеновал» у слова тоҡон связаны с содержанием домашнего скота. Это дает нам возможность предположить, что грубое поведение воспринимается как скотское, некультурное. Следовательно, наименование тоҡон можно считать полимотивированным, т. к. в нём обнаруживается и сема пейоративной оценки. В дёмском говоре бытует однокоренное с ним прилагательное топ-тоҡон «грубый». В состав слова входит морфема топ-, подчеркивающая усиление признака.

Мотив ограниченности характерен и для лексемы тоҡан: тоҡанI 1) «ограниченный, недалёкий» (сред., миас., караид.); 2) «грубый» (сред); тоҡан II «верёвочка на древке кнута» (сред.); тоҡанIII «верёвка, которой при дойке подтягивают заднюю ногу кобылы к её шее» (сред.); тоҡан IV «последний узелок на тканом полотне» (сред.). В башкирском литературном языке слово используется в значении «узел», «петля», от которого, по-видимому, развились диалектные значения. Отсюда проясняется, что у говорящего язык продет в петлю, что ограничивает возможности говорить, а речь получается грубая и некрасивая.

Мотив недостаточности реализуется в номинации тоҡом: тоҡом I 1) «короткий» (сев.-зап. говоры); 2) «грубый» (сред.); тоҡомII «совсем, отнюдь, нисколько» (киз.); тоҡомIII «пристяжной ремень» (арг.). Все три омонима содержат идею измерения, которая имплицитно присутствует и в значении «грубый». Ведь люди с такой чертой характера не обладают навыками вежливого общения в достаточной мере.

У слова тоҡмоҡ, свойственного гайнинскому говору, зарегистрировано два омонима: тоҡмоҡI «безрогий»; тоҡмоҡII «грубый». В значении «безрогий» оно употребляется в отношении домашнего скота, не имеющего рогов, т.е. указывает на физическую ущербность. Здесь снова встречается мотив недостаточности, т. к. язык грубияна уподобляется тупоконечным, неразвившимся бугоркам на голове животных.

Лексема толаҫ в «Машинном фонде башкирского языка» представлена в трёх значениях: 1) «неаккуратный» (киз., иргиз., сакмар.); 2) «неряшливо» (киз., иргиз., сакмар.); 3) «грубый, тёмный» (сред.). В третьем значении слово может характеризовать человека и по речевому поведению, и по интеллектуальному состоянию: телебеҙ толаҫ «язык наш грубый», элгәре бит толаҫ йәшәгәннәр «раньше народ был тёмный (т. е. необразованный)». В «Древнетюркском словаре» он зафиксирован в форме tulas «бледный» [3, с. 585]. В данном наименовании отражен мотив грязи: грубость ассоциируется с чем-то темным, нечистым. В башкирском литературном языке имеются два схожих по семантике фразеологизма: яман ауыҙ «сквернослов», букв. «скверный рот» и ауыҙынан сыҡҡанды эт ашамаҫ «сквернослов», букв. «того, что вышло из его рта, собака есть не будет». Слова, произнесенные сквернословом, уподобляются чему-то грязному, поганому, что даже собака его в рот не возьмёт.

Наименования торпа, торпа(й) (лит.) «грубый», дорфа (сред., ток-суран., ик.-сакм.) «высокомерный, грубый» имеют восточное происхождение: турфэ (перс.) «удивительно, удивительная вещь, диковина» < турфä-т (араб.) «то, что бросается в глаза» (трф «бросаться в глаза») [11, с. 247]. Мотивом номинации становится удивление: грубиян своим поведением вызывает недоумение, изумление, он воспринимается как полудикий человек.

Мотив жёсткости воплощён в слове мортаҡ (сев.-зап. говоры) «грубый», произошедшего от персидского морт «усы». Как видим, номинатор замечает сходство между грубостью и жесткостью щетины.

Мотив умственной отсталости выражается в наименовании ботоҡ. Это слово в значениях «недалёкий (о человеке)» и «грубый» свойственно гайнинскому и среднеуральскому говорам. В понимании носителей говоров каузатором грубости является скудость ума говорящего. Подобная семантическая связь наблюдается и в лексеме ҡалабат (караид.), известной в значениях «придурковатый, глуповатый» и «грубый». В обеих номинациях подчеркивается интеллектуальная недоразвитость говорящего, не осознающего, что он ведет себя неподобающим образом.

Причиной грубости может стать форма языка. Подтверждением этому служит диалектизм йалпаҡ (арг.) «грубый». В башкирском литературном языке йалпаҡ//ялпаҡ имеет следующие значения: 1) «сплюснутый, плоский»; 2) «широкий». В некоторых говорах (киз., миас., иргиз.) так называют широколицего человека. Очевидно, что семантика грубости развилась на основе значения «широкий». Здесь проявляется мотив формы: носители говоров связывают грубость с широким языком, который не помещается во рту, что становится причиной некрасивой речи. Сюда включается слово олауыҙ (киз.) «сквернословный», букв. «большеротый», содержащий компонент-соматизм ауыҙ «рот». Рот – орган речи, поэтому появление его в наименованиях по речевому поведению вполне объяснимо. Сквернословный человек характеризуется как тот, у кого большой рот: Аның кеүек олауыҙ кешене таба алмаҫһың «Не найдешь такого большеротого человека, как он».

Мотив негодности характерен для номинации лыҫтыр (гайн.) «грубый». По материалам «Машинного фонда башкирского языка», в говорах сосуществует два омонима: лыҫтыр I 1) «плохой» (ай.); 2) «неряшливый» (ай.); 3) «грубый» (гайн.); лыҫтыр II «лохматое покрывало для стула, сундука, сшитое из кусочков ткани» (ай.). Во всех значениях явно сквозит представление о ком-то, о чем-то безобразном, неправильном, дефектном. Человек, склонный к грубости, уподобляется чему-то плохому, некачественному, непригодному.

Диалектное ыҡшымһыҙ в говорах башкирского языка выступает как полисемант: 1) «несуразный, неуклюжий» (ай.); 2) «грубый на язык» (миас.); 3) «молчаливый» (миас.). Семантика данного слова варьируется в башкирских говорах, но при этом сохраняется общий семантический компонент «неполноценный». В исследуемой лексеме реализуется мотив отталкивания. Если первое значение указывает на отклонения от нормы во внешности, то последние два – на невежливость и трудность в общении. Но все они социально тождественны, т. к. вызывают у окружающих отталкивающую реакцию.

Мотив резкости находим в номинациях бырт (караид.) «резкий, грубый», ырҡлы-тырҡлы (сред.) «непочтительно, грубо». Оба слова образованы от образоподражательных основ, где звукосочетание рт передает значение резкости. Грубый человек склонен к внезапным переменам в настроении. Он любит возражать, огрызаться, позволяет себе непозволительное поведение, может пинаться, толкаться, хвататься. Поэтому семантика грубости фиксируется через изменения в поведении говорящего.

Мотив злости воплощен в лексеме этауыҙ «бранчливый», букв. «собачья пасть», состоящего из двух компонентов: эт «собака» и ауыҙ «рот, пасть». Неадекватное речевое состояние, выкрикивание нелицеприятных слов напоминает злой, яростный лай собаки.

Среди диалектных наименований грубого человека встречается русское заимствование: көрбөйан (сакмар.) < рус. грубиян, в свою очередь, восходящее к немецкому Grobian «грубый человек». Слово подверглось сложному фонетическому видоизменению в соответствии со звуковым строем башкирского языка.

В башкирском фольклоре зафиксированы пословицы и поговорки, в которых осуждаются и отрицаются грубость, резкость, невежливость: үҙеңә-үҙең ҡаты бул, кешеләргә йомшаҡ бул букв. «будь к себе жёстким, а к людям мягким»; ҡаты һүҙҙән тал һына, йомшаҡ һүҙҙән таш ирей букв.«от жёсткого слова ломается ива, от мягкого слова плавится камень»; ағас ауыҙ, балта тел букв. «рот как дерево, а язык как топор» [2]. Башкирским народом всегда ценилась вежливость, любезность и почтительность. Грубая же лексика, инвективные высказывания характерны для разговорного стиля речи, поскольку на формирование диалога влияют настроение говорящих, их гендерные различия, межличностные отношения и т. д.

Выводы.

Таким образом, в башкирском языке и его говорах наличествует большое количество синонимов с общим значением «грубый». Образ такого человека создается посредством лексических единиц вторичной номинации, а также устойчивых словосочетаний с соматическими компонентами ауыҙ «рот» и тел «язык». Их подробный анализ позволил нам выявить традиционные представления носителей говоров о речеповеденческих особенностях грубых людей, номинации которых основываются на представлениях о тупости, необработанности, безвкусности, твердости, грязи, жестокости и ограниченности грубых на язык людей.

Список сокращений

Языки, говоры

ай. – айский говор

араб. – арабский язык

арг. – аргаяшский говор

гайн. – гайнинский говор

дём. – дёмский говор

ик.-сакм. – ик-сакмарский говор

иргиз. – иргизский подговор

караид. – караидельский говор

киз. – кизильский говор

миас. – миасский говор

менз. – мензелинский говор

перс. – персидский язык

рус. – русский язык

сакмар. – сакмарский подговор

салъют. – салъютский говор

сев.-зап. говоры – северо-западные говоры

среднеур. – среднеуральский говор

сред. – средний говор

ток-суран – ток-суранский говор

Библиография
1. http://mfbl2.ru/ Машинный фонд башкирского языка.
2. Башҡорт халыҡ ижады. 10-сы том. Мәҡәлдәр һәм әйтемдәр / Төҙ. Ф.А. Нәҙершина. Өфө: Китап, 2006. 543 б.
3. Древнетюркский словарь / Под ред. В. М. Наделяева, Д. М. Насилова, Э. Р. Тенишева, А. М. Щербака. Ленинград: Наука, 1969. 677 с.
4. Егинова С. Д. Прилагательные, характеризующие человека: этимология и семантика // Вопросы когнитивной лингвистики. 2012. №1 (030). С.124 — 129.
5. Жельвис В. И. «Грубый» / Rude: Опыт лингвокультурного русско-англо-французского сопоставительного анализа // Вестник Новосибирского государственного университета. Серия: Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2011. Том 9. Вып.1. С.28 — 41.
6. Зайнуллина Г. Д. Башкирско-русский, русско-башкирский терминологический словарь по животноводству. Уфа: Китап, 2006. 168 с.
7. Леонтьев В. В. Понятия невежливости и грубости в современной лингвистике // Экология языка и коммуникативная практика. 2013. № 1. С. 131 — 141.
8. Максютова Н. Х. Восточный диалект башкирского языка (в сравнительно-историческом освещении). М.: Наука, 1976. 292 с.
9. Миржанова С. Ф. Северо-западный диалект башкирского языка (формирование и современное состояние). Уфа: Китап, 2006. 296 с.
10. Миржанова С. Ф. Южный диалект башкирского языка. М.: Наука, 1979. 272 с.
11. Әхмәтьянов Р. Г. Татар теленең этимологик сүзлеге: Ике томда. I том (А — Л). Казан: Мәгариф — Вакыт, 2015. 543 б.
12. Ягафарова Г. Н. Принципы номинации в башкирском языке. Уфа: ИИЯЛ УФИЦ РАН, 2018. 200 с.
References
1. http://mfbl2.ru/ Mashinnyi fond bashkirskogo yazyka.
2. Bashҡort khalyҡ izhady. 10-sy tom. Mәҡәldәr һәm әitemdәr / Tөҙ. F.A. Nәҙershina. Өfө: Kitap, 2006. 543 b.
3. Drevnetyurkskii slovar' / Pod red. V. M. Nadelyaeva, D. M. Nasilova, E. R. Tenisheva, A. M. Shcherbaka. Leningrad: Nauka, 1969. 677 s.
4. Eginova S. D. Prilagatel'nye, kharakterizuyushchie cheloveka: etimologiya i semantika // Voprosy kognitivnoi lingvistiki. 2012. №1 (030). S.124 — 129.
5. Zhel'vis V. I. «Grubyi» / Rude: Opyt lingvokul'turnogo russko-anglo-frantsuzskogo sopostavitel'nogo analiza // Vestnik Novosibirskogo gosudarstvennogo universiteta. Seriya: Lingvistika i mezhkul'turnaya kommunikatsiya. 2011. Tom 9. Vyp.1. S.28 — 41.
6. Zainullina G. D. Bashkirsko-russkii, russko-bashkirskii terminologicheskii slovar' po zhivotnovodstvu. Ufa: Kitap, 2006. 168 s.
7. Leont'ev V. V. Ponyatiya nevezhlivosti i grubosti v sovremennoi lingvistike // Ekologiya yazyka i kommunikativnaya praktika. 2013. № 1. S. 131 — 141.
8. Maksyutova N. Kh. Vostochnyi dialekt bashkirskogo yazyka (v sravnitel'no-istoricheskom osveshchenii). M.: Nauka, 1976. 292 s.
9. Mirzhanova S. F. Severo-zapadnyi dialekt bashkirskogo yazyka (formirovanie i sovremennoe sostoyanie). Ufa: Kitap, 2006. 296 s.
10. Mirzhanova S. F. Yuzhnyi dialekt bashkirskogo yazyka. M.: Nauka, 1979. 272 s.
11. Әkhmәt'yanov R. G. Tatar teleneң etimologik sүzlege: Ike tomda. I tom (A — L). Kazan: Mәgarif — Vakyt, 2015. 543 b.
12. Yagafarova G. N. Printsipy nominatsii v bashkirskom yazyke. Ufa: IIYaL UFITs RAN, 2018. 200 s.

Результаты процедуры рецензирования статьи

В связи с политикой двойного слепого рецензирования личность рецензента не раскрывается.
Со списком рецензентов издательства можно ознакомиться здесь.

Рецензируемая статья «Номинация лиц в башкирском языке по речевому поведению: склонность к грубости» написана по канонам научного исследования, повествование разворачивается последовательно. Статья носит практикоориентированный характер, что скорее является преимуществом, нежели чем недостатком. Однако, думается что было бы не лишнем начать со всестороннего изучения проблемы, приведения основных трудов по изучаемой теме как отечественных, так и зарубежных, что обеспечило бы целостность разрабатываемой темы с общемировой наукой. К сожалению, в списке литературы автор апеллирует, в основном, к словарям и нескольким источникам, которые трудно назвать фундаментальными в исследуемой области. Думается, было бы интересным привести ряд работ по схожей тематике и проанализировать авторские выводы.
В то же время, автор представляет интересный материал с научной точки зрения, который имеет весомое значение как для прагмалингвистики и теории речевых актов, так и для общей теории языкознания, а также для лексикологии, лексикографии и стилистики башкирского языка и тюркологии. Особая ценность исследования заключается во внимании автора к языкам народов Российской Федерации, а именно башкирскому языку, по которому не столь обширно проводятся исследования и публикуются научные работы в последние годы. В статье теоретические положения и выводы автора иллюстрируются практическим языковым материалом из разнообразных говоров башкирского языка, выверяя значения по различным авторитетным словарям (источники в библиографии 3,6), что исключает возможность привнесения субъективного авторского суждения.
Исследование выполнено в русле современных подходов. Подобные работы с применением различных методологий являются актуальными и, с учетом фактического материала, позволяют тиражировать предложенный автором принцип исследования на иной языковой материал.
Тема, несомненно, представляется актуальной ввиду рассмотрения как прагматических особенностей языковых единиц, семантики слов, ареальной вариативности языка. Автором была проведена масштабная лексикографическая работа по выборке иллюстративного языкового материала, верификации значений, и хотелось бы чтобы нашла логическое оформление и продолжение в создании корпуса башкирского языка, диалектных словарей, а также словарей синонимов.
Теоретические выводы иллюстрируются языковыми примерами, что позволяет провести валидацию манифестируемого автором, что повышает ценность исследования в дальнейшем в области прагматических, концептологических и лингвокультурных исследований.
Текст статьи логично выстроен и структурно связан, статья написана научным языком, приведенный материал может быть интересным как для филологов-преподавателей, так и для магистрантов, обучающихся по филологическим и лингвистическим направлениям подготовки, аспирантам и языковедам. Отдельный интерес материал статьи представляет для исследователей-тюркологов, специалистам по говорам и диалектам, лексикографам. Выводы автора обоснованы и логичны, поэтому статья рекомендуется к печати.