«Я – солдат, в политику не мешался и не мешаюсь»: генерал А. Е. Эверт и Февральская революция

Сергушкин Сергей Сергеевич Соискатель, кафедра истории России XIX - начала XX веков, Московский Государственный Университет 119192, Россия, г. Москва, пр. Ломоносовский, 27, корп. 4 Sergushkin Sergey PhD Candidate, Section of Russian History of the 19th - Early 20th Centuries, History Department, Lomonosov Moscow State University 119192, Russia, g. Moscow, pr. Lomonosovskii, 27, korp. 4 sergs934@mail.ru Другие публикации этого автора

Историографическая традиция, посвященная участию высшего командного состава русской армии в событиях Февральской революции, весьма обширна. Особое внимание исследователей приковывала фигура начальника штаба Верховного главнокомандующего генерал-адъютанта М. В. Алексеева. Мотивы и действия генерала в те судьбоносные для Российской империи дни оценивались историками по-разному: можно выделились как группу сторонников ^{[1, 9]} концепции политического заговора против царя с целью организации дворцового переворота, так и ее противников ^{[3, 11, 14]}.

Дискуссия развернулась вокруг двух основных вопросов: имел ли Алексеев зимой 1917 г. контакты с лидерами оппозиции и какую роль он сыграл в отречении Николая II. В последнем случае диапазон оценок весьма широк. Он варьируется от представления о начальнике штаба как лояльном верноподданном, который лишь информировал императора о тяжелом положении в стране ^{[14, с. 285]} до полярного, согласно которому именно Ставка лишила Николая II возможности действовать энергично ^{[2, с. 120]}.

Важнейшим эпизодом в цепи событий, которые привели к отречению императора стали телеграммы главнокомандующих армиями фронтов, высланные 2(15) марта в ответ на запрос Алексеева. Каждый из них выступил за отречение, хотя за данным решением стояли различные мотивы и соображения. Политическая позиция генерала от инфантерии Н. В. Рузского ^[5] и генерал-адъютанта А. А. Брусилова ^[3] неоднократно становилась объектом исследования, чего нельзя сказать о генерале от кавалерии В. В. Сахарове и генерал-адъютанте А. Е. Эверте. В историографии у них сформировалась репутация наиболее лояльно настроенных по отношению к царю главнокомандующих, которые, однако, не решились его поддержать ^{[10, c. 249]}. При этом детально этот вопрос не анализировался. Генерал Эверт с начала Первой мировой войны занял должность командующего 4-й армии. В августе 1915 г. он был назначен главнокомандующим армиями Западного фронта, под его руководством были проведены две крупнейшие операции – Нарочская и Барановичская. Должность главнокомандующего он занимал вплоть до трагических событий Февральской революции.

Цель данной статьи – раскрыть роль главнокомандующего армиями Западного фронта А. Е. Эверта в событиях Февральской революции. Это позволит не только детализировать биографию Алексея Ермолаевича, но и скорректировать представление о единстве взглядов высшего командного состава русской императорской армии на судьбу династии Романовых в марте 1917 г. Объектом исследования в данном случае является роль высшего командного состава русской армии в событиях Февральской революции, а предметом – действия, предпринятые главнокомандующим армиями Западного фронта в этот период и их мотивы.

Основой источниковой базы статьи является телеграфная переписка между Ставкой и главнокомандующим армиями Западного фронта. В статье использованы две публикации данных документов: одна из них вышла в 1927 г. в журнале «Красный архив» ^[13], другая – вошла в недавно изданный сборник документов «Ставка и революция» ^[12]. Преимущество последнего заключается в том, что в нем более полно покрываются события, последовавшие после отречения Николая II. Существенно дополнить картину позволяют источники личного происхождения, в первую очередь, переписка генерала с женой – Н. И. Эверт ^[7], а также ее воспоминания ^[6], написанные в эмиграции в городе София в 1926-1928 гг. Хронологические рамки исследования охватывают период с 26 февраля (11 марта) 1917 г., когда главнокомандующий армиями Западного фронта получил сведения о событиях в Петрограде до оставления Эвертом занимаемой должности 11(24) марта 1917 г.

Свою политическую позицию Эверт обозначил задолго до Февральской революции. Еще в сентябре 1915 г., когда Алексея Ермолаевича посетил видный деятель партии Союза 17 октября Н. И. Антонов (он являлся уполномоченным Красного Креста в 4-й армии). В разговоре с ним генерал заявил, что Дума встала на «скользкий путь». Эверт сравнил думцев с жирондистами и призвал помнить, какова была их судьба ^{[7, л. 25, 25 об, 34.]}. По всей видимости, главнокомандующий армиями Западного фронта не пошел на контакт с представителями оппозиции и в дальнейшем ^{[10, с. 250]}.

26 февраля (11 марта) 1917 г. Эверту стало известно о волнениях в Петрограде. Он подал рапорт, в котором четко выразил свою позицию: «Я – солдат, в политику не мешался и не мешаюсь». Он просил лишь принять «надлежащие военные меры» для обеспечения железнодорожного движения и подвоза продовольствия ^{[12, с. 139-140]}. Генерал был поставлен в безвыходное положение, продовольственных запасов фронта хватало лишь на 3 дня. Их нехватка могла привести к волнениям ^{[6, л. 4, 4 об.]}.

Вечером следующего дня пришло распоряжение командировать войска в распоряжение генерала Н. И. Иванова с целью подавления волнений в столице ^{[12, с. 144]}. Главнокомандующий Западного фронта сомневался в успехе подобного мероприятия: "2 года идет пропаганда на фронте. Я уверен, что эти надежные части до Петрограда не дойдут…» ^{[6, л. 4]}. Через несколько часов поступило распоряжение Алексеева во что бы то ни стало обеспечить работу железных дорог ^{[12, с. 148]}. Эверт отдал самые решительные распоряжения по этому вопросу, приказав в каждой армии немедленно подготовить подвижные резервы в необходимом размере, с пулеметами и под начальством энергичных, твердых командиров, обеспечив быструю посадку этих резервов на поезда ^{[13, с. 17]}.

В 11.00 1(14) марта 1917 г. Эверт связался по прямому проводу с генерал-квартирмейстером штаба Верховного главнокомандующего Лукомским с целью согласовать с ним ответ председателю Государственной Думы. Генерал получил две телеграммы от М. В. Родзянко, в которых говорилось, что ввиду «устранения от управления» всего состава бывшего Совета министров, правительственная власть перешла к Временному комитету Государственной Думы.

Сначала Алексей Ермолаевич предполагал ничего не отвечать, но, по его мнению, это могло иметь вид принятия телеграмм к сведению. Эверт предлагал ответить просто: «армия присягала своему государю и родине, ее обязанность – исполнять повеления верховного вождя и защищать родину». Но перед этим генерал хотел знать мнение Алексеева. Лукомский передал Эверту, что тот пока не ответил Родзянко (хоть и составил достаточно резкий ответ), а послал телеграммы генералу Иванову, где указывал, что «желательно» воздержаться от применения силы, и императору, где просил «об издании акта, который мог бы успокоить население». Алексей Ермолаевич счел, что его ответ Родзянко как раз «имеет в виду необходимость скорейшего успокоения» ^{[13, с. 36-37]}.

Тем не менее, Эверт не решился его отправить, он хотел четкого решения от Алексеева. К вечеру 1(14) марта Ставкой была разослана телеграмма, в числе адресатов которой значился и Эверт. В ней сообщалось следующее: «Генерал Алексеев докладывает (императору – С.С.), что спасение России (подчеркнуто в тексте – С.С.) и возможность продолжать войну будет достигнуто только тогда, когда во главе правительства будет стоять человек, который будет пользоваться доверием населения и который образует соответствующий кабинет» ^{[12, с. 223-224]}. Но до главнокомандующего армиями Западного фронта телеграмма не дошла.

Позднее начальник штаба Западного фронта генерал-лейтенант М. Ф. Квецинский инициировал разговор по прямому проводу с Лукомским, чтобы прояснить позицию Алексеева и получить актуальные сведения о местонахождении императора и генерала Иванова. В ходе разговора выяснилось, что телеграмму не передали якобы по ошибке штаб-офицера. Позиция начальника штаба Верховного главнокомандующего явно расходилась по духу с запланированным ответом Эверта, хотя Лукомский и заявил, что он «в общем» не противоречит взгляду Алексеева. По всей видимости, это расхождение побудило Алексея Ермолаевича свой ответ Родзянко не отправлять ^{[13, с. 50-51]}.

Эверт отдал распоряжение до выяснения внутреннего положения в стране пресечь проникновение в войска телеграмм, которые рассылаются членами Временного Правительства, равно как и агентских телеграмм и газет, в которых они могли быть напечатаны. Кроме того, Алексей Ермолаевич запросил в ночь с 1(14) на 2(15) марта мнение Ставки по этому вопросу, так как считал необходимым добиться единства на всех фронтах. Вскоре он получил ответ от Алексеева, в котором тот призывал последовать примеру главнокомандующего Северным фронтом и разрешить к печати все те из заявлений, «кои клонятся к успокоению, к призыву порядка и к усилению подвоза продовольствия и припасов» ^{[13, с. 62, 64-65]}. Из двух приведенных выше примеров видно, что Эверт весьма настороженно воспринял революционные события и отнюдь не спешил следовать в их фарватере, однако, он стремился действовать с оглядкой на Ставку, которая вела свою игру. В связи с этим нельзя согласиться с тезисом, что «…Алексеев и не мог, и не хотел ни в какой степени поддерживать мятежников, засевших в Думе во главе с Родзянко…» ^{[14, с. 285]}.

Алексеев поручил своему помощнику Клембовскому связаться с главнокомандующим Западным фронтом, дабы просить (а судя по развернутой аргументации – уговорить) того советовать императору отречься от престола. Не имеет смысла приводить текст этого обращения, важнее процитировать замечание Эверта на него: «Этот вопрос (династический — С. С.) может быть разрешен безболезненно для армии, если только он будет решен сверху. В противном случае, несомненно, найдутся элементы, враждебные тому или другому решению, а может быть, и желающие ловить рыбу в мутной воде» ^{[13, с. 67-68]}. Таким образом генерал дал понять, что последнее слово должно остаться за императором.

В итоге, Алексей Ермолаевич написал на имя императора телеграмму с просьбой об отречении: «Ваше Императорское Величество. Начальник штаба Вашего Величества передал мне обстановку, создавшуюся в Петрограде, Царском селе, Балтийском море и Москве, и результат переговоров генерал-адъютанта Рузского с председателем Государственной Думы. Ваше Величество, на армию в настоящем ее составе рассчитывать при подавлении внутренних беспорядков нельзя. Ее можно удержать лишь именем спасения России от несомненного порабощения злейшим врагом родины при невозможности вести дальнейшую борьбу. Я принимаю все меры к тому, чтобы сведения о настоящем положении дел в столицах не проникли в армию, дабы оберечь ее от несомненных волнений. Средств прекратить революцию в столицах нет никаких. Необходимо немедленное решение, которое могло бы привести к прекращению беспорядков и к сохранению армии для борьбы против врага. При создавшейся обстановке, не находя иного исхода, безгранично преданный Вашему Величеству верноподданный умоляет Ваше Величество, во имя спасения родины и династии, принять решение, согласованное с заявлением председателя Государственной Думы, выраженным им генерал-адъютанту Рузскому, как единственное, видимо, способное прекратить революцию и спасти Россию от ужасов анархии» ^{[13, с. 73]}.

В действительности Эверт оценивал ситуацию иначе. Свои мысли он выразил во время прощания с женой, которая по его настоянию уезжала в Смоленск (там оставались 2 дочери и внучка генерала, и он боялся, что Надежда Игнатьевна может оказаться отрезанной от них): «Знаешь, что мне пришлось сделать – нарушить клятву, обратившись к Государю с просьбой отречься от престола, все главнокомандующие обратились с этой просьбой, считают, что это единственное, что может спасти Россию и сохранить фронт. Я плохо в это верю, но открыть фронт мы не имеем права перед Родиной» ^{[6, л. 4 об., 5]}. Алексей Ермолаевич не видел необходимости в смене монарха, но не считал возможным в сложившейся ситуации снять войска с фронта для его поддержки. Кроме того, вполне очевидно, что генерал не хотел идти против других представителей высшего военного командования.

Впоследствии, когда генерал поселился в Смоленске, он часто беседовал об этом с В. А. Друцким-Соколинским, бывшим минским губернатором. Они знали друг друга не первый год и их беседы носили достаточно доверительный характер. Поэтому содержание этих разговоров представляется весьма интересным: «А. Е. Эверт полагал, что, свалив Императора Николая II и даже, пожалуй, саму монархию, петроградские революционеры вместе с тем не тронут армии, не явятся на фронт и не коснутся дисциплины, оставшись верными лозунгу: "Война до победного конца". ... "Какое легкомыслие!" – заканчивал всякий раз наш разговор А. Е. Эверт. "Как я мог думать и рассчитывать, что, потеряв монархию и оставив Россию в руках Родзянко и его присных, я смогу продолжать войну с немцами… Надо было оголить хотя бы фронт, но идти во главе верных частей на Петроград, чтобы защитить Государя и восстановить нарушенный порядок. Я, как и другие главнокомандующие, предал Царя и за это злодеяние все мы должны заплатить своею жизнью…"» ^{[8, с. 58-59]}.

2 марта 1917 г. Николай II подписал манифест об отречении от престола. В 18.30 3(16) марта Эверт отправил Алексееву крайне откровенную телеграмму №6245. Он заявил, что тот путь, на который встала Государственная дума, т. е. создание Временного правительства и проведение выборов в Учредительное собрание, ввергнет страну на продолжительное время в анархию. Главнокомандующий Западным фронтом предлагал, как и в случае с отречением императора, сформулировать единую позицию по вопросу о власти в стране. Эверт считал необходимым отказаться от Учредительного собрания и немедленно объявить манифест об отречении в пользу Михаила Александровича. В противном случае, он предлагал выразить коллективный протест и просить об освобождении от «…тяжкой ответственности перед родиной за успех борьбы с врагом…» ^{[12, с. 401-402]}. Эверт считал, что конституция по образцу английской гораздо лучше подходила России при сложившихся условиях, и более подходящего конституционного монарха, чем великий князь Михаил Александрович, трудно было желать ^{[6, л. 8]}. Ответа главнокомандующий армиями Западного фронта так и не получил.

Алексея Ермолаевича одолевали вполне объяснимые сомнения в способности нового правительства навести порядок в стране. Он опасался, «что от России останутся восточные губернии с республиканским управлением, а все наши исконные русские владения будут порабощены немцами» ^{[6, л. 34, 34 об.]}.

За несколько часов до отправки своего сообщения Алексееву, главнокомандующий армиями Западного фронта послал председателю Государственной думы приветственную телеграмму с пожеланием здоровья «государю императору Михаилу Александровичу». При этом Эверт мимоходом заметил, что объявил войскам манифест государя императора ^{[12, с. 360]}. Представляется, что эта оговорка допущена Алексеем Ермолаевичем не случайно. По-видимому, Эверт решил не дожидаться ответа от Алексеева и в этот раз начал действовать сам, пытаясь лишить думцев свободы маневра. Примечательно, что Ставка телеграмму задержала. Примерно в это же время Родзянко обратился к Алексееву с просьбой задержать объявление манифеста об отречении ^{[12, с. 361]}.

Не позднее 1.45 4(17) марта Алексеев разослал главнокомандующим манифест о непринятии власти великим князем Михаилом Александровичем. Он распорядился немедленно опубликовать его во всех армиях фронта и крупных населенных пунктах ^{[12, с. 421]}. Глубокой ночью по инициативе Квецинского состоялся разговор с Лукомским. Начальник штаба Западного фронта сообщил о сомнениях Эверта в подлинности полученного документа и просил подтверждения верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича. Без получения подобного подтверждения Алексей Ермолаевич был готов объявить его только в том случае, если остальные главнокомандующие были согласны опубликовать данный документ. Лукомский ответил, что манифест подлинный и передан Алексееву Родзянко и подтвержден Гучковым. При этом он подчеркнул, что начальник штаба верховного главнокомандующего находит его опубликование необходимым. Но командование Западного фронта отказалось подчиняться приказу. Квецинский сообщил, что Эверт считает возможным опубликовать манифест только после того, как это сделают другие главнокомандующие армиями фронтов, причем начальник штаба Западного фронта требовал сообщить им текст данного разговора. Не рассчитывая на то, что Ставка сделает это, Эверт разослал телеграммы своим коллегам самостоятельно, присовокупив запись разговора ^{[12, с. 426-428]}.

Эверт предлагал определить дальнейшую судьбу России не исходя из распоряжений новой власти, а на основе консолидированного решения высшего военного командования, как это предполагалось в упомянутой выше телеграмме №6245. Осознав, что Алексеев готов покорно подчиняться распоряжениям Родзянко, главнокомандующий Западным фронтом пошел на открытый саботаж, надеясь заручиться поддержкой своих коллег. В этом способе действий было свое рациональное зерно, так как реальная власть находилась в руках главнокомандующих армиями фронтов и вместе они вполне могли изолировать Ставку. Но и Рузский, и Брусилов однозначно высказались за опубликование манифеста ^{[12, с. 431, 433]}.

После этого Эверт начал думать об отставке, но мысль, что «капитан не имеет права оставлять гибнувшего корабля», остановила его. Он писал жене: «буду делать свое дело, пока не свалюсь, или пока меня не заменят свыше или снизу. На все Божья воля, молю Его – сохрани, Господи, Россию!» ^{[6, л. 35]}.

Эверт пытался поддерживать дисциплину на фронте, в частности, когда одна из частей решила самостоятельно сменить начальника, он принял энергичные меры для того, чтобы восстановить порядок. Обратившись к Гучкову с просьбой санкционировать его распоряжения, генерал получил отрицательный ответ, в котором указывалось, что изменившееся положение вещей требует и новых правил и что взаимоотношения высших и низших чинов в армии «будет зависеть от такта начальствующих лиц» ^{[6, л. 14, 14 об.]}.

6(19) марта Эверт провел парад Минскому гарнизону и представителям города и торжественное шествие по улицам города. Парад прошел в полном порядке. Он обратился к гарнизону с краткой речью по поводу совершившихся событий, в которой призывал всех к порядку и указывал на необходимость сохранить фронт, и тем довести войну до победного конца ^{[6, л. 9 об.]}.

Лояльность Эверта не без основания ставилась новой властью под сомнение. 4(17) марта к Алексею Ермолаевичу явился Н. Н. Щепкин – товарищ председателя главного комитета Всероссийского союза городов, который заведовал всеми учреждениями этой организации на Западном фронте. Он заявил, что он уполномочен Гучковым для того, чтобы «предупредить» Эверта о том, что он, «как честный человек, обязан уйти со своего поста, так как не пользуется доверием армии, и даже – конечно, благодаря только его иностранной фамилии – раздаются голоса об измене». На это генерал заметил, что демагогические приемы в армии неприемлемы, что они приведут ее неминуемо к разложению, и «через 2 – 3 месяца та же армия сметет и вас» ^{[6, л. 8 об., 9]}.

7(20) марта Эверт написал письмо Гучкову, где, сославшись на разговор с Щепкиным, просил уволить его со службы ^{[12, с. 539]}. Уже после отправки письма, главнокомандующий Западным фронтом подал в Ставку рапорт, в котором заметил, что его приветственная телеграмма Родзянко была задержана. Он просил содействия в опубликовании информации о том, что Западный фронт одновременно с прочими присоединился к новому правительству ^{[12, с. 545]}. Эверт, по всей видимости, прекрасно понимал, почему была задержана его телеграмма. Он смирялся со своим политическим поражением и капитулировал перед Временным правительством.

Заставило Эверта спешить с оставлением должности письмо Алексеева, полученное 8(21) марта. В нем говорилось, что имеются точные сведения из Петрограда о предполагаемом «походе» против высшего командного состава, в первую очередь против него, что постановлено удалить его во что бы то ни стало, не останавливаясь даже перед «насильственными мерами» ^{[6, л. 9 об., 10, 10 об.]}. 9(22) марта гарнизон Минска во главе с Эвертом и его штабом принесли присягу на верность новому правительству ^{[12, с. 614]}. 11(24) марта Алексей Ермолаевич сдал командование армиями Западного фронта генералу от инфантерии В. В. Смирнову ^{[12, с. 601]}.

Таким образом, получив первые сведения о волнениях в Петрограде, Эверт занял осторожную выжидательную позицию. Главнокомандующий Западного фронта стремился действовать с оглядкой на Ставку, считая, что в столь непростой обстановке высшему военному командованию следует выработать консолидированную позицию.

Эверт не верил, что отречение Николая II будет способствовать достижению победы в войне. Но, во-первых, он сомневался в лояльности подчиненных ему войск, а, во-вторых, опасался снимать значительные силы с фронта для подавления волнений в тылу. Алексей Ермолаевич рассчитывал, что император станет лишь разменной монетой, уступкой оппозиции. Уже 4(17) марта главнокомандующий Западным фронтом понял, что ошибся. Если конституционная монархия с Михаилом Александровичем вполне устраивала Эверта, то Временное правительство с перспективой выборов в Учредительное собрание – категорически нет. Борьба развернулась вокруг публикации манифеста о непринятии власти великим князем Михаилом Александровичем: Алексей Ермолаевич пошел на открытый саботаж, отказавшись выполнять распоряжения Ставки и Временного правительства. Он рассчитывал на поддержку со стороны остальных главнокомандующих, но не получил ее. Генерал Эверт вынужден был смириться с политическим поражением и покинуть армию.