Мелкое хулиганство: quo vadis?

Супонина Елена Александровна кандидат юридических наук доцент, руководитель обособленного подразделения ООО "Национальная Юридическая Служба" в г. Воронеже. 394026, Россия, Воронежская область, г. Воронеж, Московский проспект, 4, оф. 701 Suponina Elena Aleksandrovna PhD in Law Docent, Head of separate subdivision of  "National Legal Service" LLC  in Voronezh. 394026, Russia, Voronezhskaya oblast', g. Voronezh, Moskovskii prospekt, 4, of. 701 suponina.amulex@mail.ru Другие публикации этого автора

Долгих Игорь Петрович независимый исследователь 394062, Россия, Воронежская область, г. Воронеж, ул. Антокольского, 14 Dolgikh Igor' Petrovich Independent Researcher 394062, Russia, Voronezhskaya oblast', g. Voronezh, ul. Antokol'skogo, 14 idolgikh36@mail.ru

Вопрос, вынесенный в название статьи, вовсе не случаен. За последнее время и административистами, и представителями высшего законодательного органа страны вносится немало предложений по оптимизации статьи 20.1. Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях, устанавливающей ответственность за мелкое хулиганство. Однако, несмотря на законотворческие потуги и доктринальную активность, проблем, связанных с правоприменением данной статьи, вряд ли стало меньше. Остановимся на некоторых из них.

Во-первых, у практических работников при документировании фактов мелкого хулиганства, сопряженного с использованием нецензурной брани, возникают проблемы с идентификацией последней. И, действительно, словосочетание «нецензурная брань» в законе есть, но что под ней понимать – ни сам КоАП РФ, ни другие федеральные законы и подзаконные акты соответствующего уровня разъяснений не дают. На этот «нормативный вакуум» обращали внимание многие учёные, внося свои предложения по его ликвидации, однако воз и ныне там.

В 2013-м году Роскомнадзором совместно со специалистами Института русского языка имени В.В. Виноградова Российской академии наук были разработаны Рекомендации по применению Федерального закона от 05.04.2013 г. №34-ФЗ, в которых, в частности говорится, что единого перечня нецензурных бранных слов на сегодняшний день не существует, однако по мнению специалистов к нецензурным словам и выражениям относятся четыре общеизвестных слова («х…», «п…», «б…» и «е…»), а также образованные от них слова и выражения ^[1].

Отдавая должное разработчикам данных Рекомендаций, следует все же скептически отнестись к их позиции. Как нам кажется, авторы неверно трактуют значение понятия «нецензурная брань», отождествляя его со словосочетанием «матерные слова». Семантика рассматриваемого понятия гораздо шире, а, значит, и анализировать его надо более скрупулезно, тем более, когда речь идет о юридической ответственности.

Постараемся подтвердить высказанный тезис весьма распространённым примером. Футбольный матч. Молодёжная фанатская группировка, не довольная действиями арбитра встречи, не назначившего очевидный (по их мнению) пенальти, скандирует в его адрес: «Судья – п…..с (бранное слово, жаргонный вариант от термина «педерастия» (от др.-греч. παις, род. п. παιδος — «мальчик», «ребёнок» и ἐραστής - «любящий»)). Можно ли усмотреть в выкриках футбольных фанатов нецензурную брань? С точки зрения здравого смысла – можно. С позиции упомянутых рекомендаций Роскомнадзора – нельзя, поскольку происхождение ругательного слова не вписывается в четверку, определённую Федеральной службой.

Впрочем, Рекомендации Роскомнадзора – не более, чем ведомственная инструкция, не претендующая на роль нормативного акта федерального значения, а вот отсутствие последнего как раз и создает проблему. Предложения о разработке соответствующих нормативно-правовых актов для ведомств, сотрудники которых уполномочены составлять протоколы об административных правонарушениях по ст. 20.1. КоАП РФ, сегодня выглядят наивными и смешными, но мы уверены, что уже в обозримом будущем государственная власть будет вынуждена прибегнуть к подобного рода инновациям.

В спорных ситуациях, связанных с сомнениями в табуированности фигурирующих в рамках дела слов и выражений, возможно привлечение профессиональных лингвистов, компетентных дать соответствующее экспертное заключение.

К слову, выражение «нецензурная брань» понятие весьма условное и не совсем корректное. Можно ли вообще с правовой точки зрения говорить о нецензурной брани, если часть 5 ст. 29 Основного закона нашего государства декларирует отсутствие в стране какой бы то ни было цензуры? И есть ли необходимость для квалификации деяния по ст. 20.1. КоАП РФ говорить именно о нецензурной брани? Нет ли здесь лингвистической избыточности? Ведь, если из хулиганских побуждений в общественном месте субъект будет грубо бранить проходящих мимо граждан, используя при этом лексику, не выходящую за рамки известного табу, его действия также следует признать хулиганскими.

Кроме того, не решён вопрос, каким образом отразить нецензурное слово или выражение в протоколе об административном правонарушении и других материалах дела. Замена отдельных букв с большой долей вероятности приведет к невозможности идентифицировать слово (выражение), а, следовательно, и к потере доказательной базы. С другой стороны, писать дословно в процессуальных документах нецензурные слова, согласно разъяснениям ВС РФ, недопустимо.

В этой связи разумным нам кажется следующий вариант. Лицу, в отношении которого осуществляется производство по делу об административном правонарушении, должно быть предложено собственноручно зафиксировать нецензурные (табуированные) слова (выражения), о которых идёт речь, на отдельном листе. В случае его отказа, слова отражаются уполномоченным должностным лицом в присутствии двух понятых. Данный лист должен быть опечатан и приложен к протоколу об административном правонарушении. Хранение указанного приложения следует осуществлять в условиях, исключающих доступ к нему посторонних лиц.

Второй проблемой мелкого хулиганства, активно обсуждаемой в научном сообществе, является отсутствие чёткости и прозрачности его разграничения от схожих административно- и уголовно-наказуемых деяний, предусмотренных ч. 1 ст. 5.61 КоАП РФ, ст. 7.17 КоАП РФ и ч. 2 ст. 167 УК РФ.

Большинство авторов критерием разграничения мелкого хулиганства от административно-наказуемого оскорбления (ч. 1 ст. 5.61 КоАП РФ) признаёт цель, которую ставит перед собой правонарушитель. Так, А.И. Смоляков утверждает, что «если целью является унижение чести и достоинства конкретного человека, то административное правонарушение следует квалифицировать как оскорбление… если же цель – нарушение общественного порядка, то правонарушение квалифицируется как мелкое хулиганство ^{[2, с. 81]}. Казалось бы, всё очень просто, но…

Федеральным законом от 18 марта 2019 года №28-ФЗ статья 20.1 КоАП РФ была дополнена частями 3-5, устанавливающими ответственность за мелкое хулиганство для лиц, распространяющих в сети Интернет материалы, в неприличной форме выражающие явное неуважение к обществу, государству, официальным государственным символам, Конституции России и органам, осуществляющим в нашей стране государственную власть ^[3]. Практика применения инновационных норм свидетельствует о том, что у правонарушителей в момент совершения инкриминируемых им деяний, как правило, не только отсутствует обозначенная цель – нарушить общественный порядок, но нет и хулиганского мотива.

Кроме того, квалификация деяния как мелкого хулиганства (по ч. 3 ст. 20.1) либо как оскорбления может зависеть и от того, какую должность на момент совершения деяния занимает «потерпевший». Например, грубый и оскорбительный пост в социальной сети в адрес Президента России образует состав мелкого хулиганства, а публикация там же аналогичного высказывания по отношению к мэру муниципального образования такого состава не образует. На этом, в частности, акцентировало внимание Министерство внутренних дел РФ, разработав для своих сотрудников соответствующие методические рекомендации ^[4].

Таким образом, законодатель в части разграничения мелкого хулиганства и оскорбления не только не прояснил ситуацию, но сделал её ещё менее прозрачной.

Что касаемо размежевания мелкого хулиганства и уничтожения либо повреждения чужого имущества, то и здесь его условием, по мнению большинства административистов, выступает направленность умысла правонарушителя. Как отмечает А.И. Каплунов, при хулиганстве (и административно-, и уголовно-наказуемом) уничтожение либо повреждение чужого имущества выступает лишь способом совершения правонарушения ^{[5, с. 67]}. С данным утверждением нельзя не согласиться. Однако и это, казалось бы, аксиоматичное положение, после принятия в 2003 году Федеральных законов №161-ФЗ ^[6] и №162-ФЗ ^[7] уже не выглядит абсолютной истиной. Особенно это очевидно при сопоставлении мелкого хулиганства и преступления, связанного с уничтожением или повреждением имущества, совершенного из хулиганских побуждений (ч. 2 ст. 167 УК РФ).

Руководствуясь положениями, закреплёнными в пункте 14 Постановления Пленума ВС РФ от 15 ноября 2007 года №45 ^[8], правоприменитель будет, в первую очередь, оценивать не факультативные признаки субъективной стороны состава, а размер причинённого ущерба. После чего и сделает вывод о наличии в деянии лица посягательства либо на общественный порядок, либо на собственность. Поразительно, но факт, уже второе десятилетие в подобного рода противоправных деяниях объект состава напрямую зависит от размера ущерба! Иными словами, если в ходе производства по делу о мелком хулиганстве, сопряженном с повреждением чужого имущества, выяснится, что размер ущерба значителен, то деяние из категории «хулиганств» перейдёт в категорию преступлений против собственности. Но это же нонсенс! Направленность умысла у субъекта, а главное – мотив, которым он руководствовался в момент совершения деяния, остались прежними. И этот мотив – хулиганский! Подобная трансформация объекта посягательства не в пользу хулиганства – одно из свидетельств слабеющей нормативной основы последнего. Причем это характерно и для уголовного и для административно-деликтного закона. Не случайно в последнее время всё громче слышны аргументы сторонников полной декриминализации хулиганства ^{[9, с. 37-40]}.

Отсутствие в обозначенных нами случаях четкой грани между административно-деликтным и уголовным законом, а также весьма условные границы между различными разделами единого кодифицированного нормативно-правового акта по сути своей подрывают доверие не только к законодателю, но и к правоприменителю.

Следующей серьёзной проблемой мелкого хулиганства является отсутствие единообразного и чёткого закрепления в законе понятия общественного места.

Прежде всего, необходимо подчеркнуть, что далеко не все исследователи считают общественное место обязательным признаком объективной стороны правонарушения, предусмотренного ст. 20.1 КоАП РФ. В частности, О.Г. Горскина из семи возможных, по её мнению, вариантов мелкого хулиганства (по состоянию законодательства на 2011 год) лишь четыре соотносит с общественным местом ^{[10, с. 13-14]}. Анализ закрепленной в кодифицированном законе нормы, приводит нас к такому же выводу. Мало того, введенные Федеральным законом от 18.03.2019 №28-ФЗ части 3, 4 и 5 статьи 20.1 КоАП РФ вообще не упоминают не только об общественном месте, но и об общественном порядке.

Тем не менее, традиционно именно общественное место воспринимается правоприменителем в качестве места совершения рассматриваемого правонарушения и именно там в действительности совершается львиная доля мелких хулиганств. К тому же, с точки зрения самого закона, нецензурная брань только в общественном месте образует состав мелкого хулиганства.

Однако, несмотря на столь важную роль общественного места в структуре правонарушения, предусмотренного ст. 20.1 КоАП РФ, его легального определения Кодекс не содержит. Это тем более странно на фоне закрепленных в кодифицированном законе понятий должностного лица (примечание к ст. 2.4), средства индивидуальной защиты (примечание к ст. 5.27.1), специальных технических средств поиска (примечание к ст. 7.15), грубого нарушения требований промышленной безопасности опасных производственных объектов (примечание к ст. 9.1) и ряда других. Важным является и то обстоятельство, что идентификация места в качестве общественного не только способствует верной квалификации деяния, но и подчас служит мерилом для определения органа (должностного лица), в компетенцию которого входит рассмотрения дела об административном правонарушении (например, органы внутренних дел (полиция) вправе рассматривать дела об административном правонарушении, предусмотренном статьей 6.24 КоАП РФ только в том случае, если последние совершены в общественных местах).

Безусловно, понятие общественного место весьма объемное и любая попытка представить в законе исчерпывающий перечень таких мест обречена на провал. Известны случаи, когда на основании судебных решений общественными местами признавались берег реки ^[11], помещение в здании районного суда ^[12], железнодорожная станция ^[13] и прочие объекты, на которых находятся либо потенциально могут находится люди.

Тем не менее, законодатель в Кодексе РФ об административных правонарушениях указывает на некоторые из возможных общественных мест: улицы, стадионы, скверы, парки, транспортное средство общего пользования. Удивление вызывает тот факт, что частичное раскрытие понятия «общественное место» дано законодателем в статьях 20.20 и 20.21 КоАП РФ, в то время как оно уже упомянуто им ранее в ч. 1 ст. 3.9, ч. 1 ст. 20.1, ч. 1 ст. 20.2.1, ч. 1 ст. 20.2.2 Кодекса. Это можно объяснить лишь «традицией», или, называя вещи своими именами, инертностью законодателя, перенесшего указанные нормы, из КоАП РСФСР в КоАП РФ с соответствующими «вкраплениями».

Уверены в том, что именно ликвидацией подобного рода нормативных пробелов должны быть в первую очередь озадачены представители высшего законодательного органа страны, а не перманентными заявлениями о необходимости увеличения административных штрафов за мелкое хулиганство ^[14]. Кстати, аналогичной «болезни» подвержены и некоторые «ведомственные» административисты.

И последнее. Мы уже упоминали в настоящем исследовании Федеральный закон от 18.03.2019 №28-ФЗ, дополнивший статью 20.1 КоАП РФ частями 3-5, устанавливающими ответственность за мелкое хулиганство для лиц, распространяющих в сети Интернет материалы, в неприличной форме выражающие явное неуважение к обществу, государству, официальным государственным символам, Конституции России и органам, осуществляющим в нашей стране государственную власть.

По нашему мнению, принятие данного закона ошибочно, как с точки зрения юридической техники вообще, так и в отношении мелкого хулиганства - в частности.

Во-первых, вызывает удивление решение законодателей разместить анализируемые нормы в рамках статьи, предусматривающей ответственность за мелкое хулиганство. Как известно, мелкое хулиганство - понятие нормативное, и ему чужды элементы доктринальной вариативности. Согласно части первой статьи 20. КоАП РФ, мелкое хулиганство представляет собой нарушение общественного порядка, выражающее явное неуважение к обществу, сопровождающееся нецензурной бранью в общественных местах, оскорбительным приставанием к гражданам, а равно уничтожением или повреждением чужого имущества. Иными словами, деяние может быть признано мелким хулиганством только при наличии хотя бы одного из указанных выше признаков, а именно:

- нецензурной брани в общественном месте;

- оскорбительного приставания к гражданам;

- уничтожения либо повреждения чужого имущества.

Поскольку Федеральный закон от 18.03.2019 №28-ФЗ само понятие «мелкое хулиганство» не затронул, мы склонны считать, что его нормативный вид остался незыблемым. Следовательно, административная ответственность за распространение в сети Интернет материалов, в неприличной форме выражающих явное неуважение к обществу, государству, официальным государственным символам, Конституции РФ и органам, осуществляющим государственную власть в России, также возможна лишь при наличии хотя бы одного из трех обозначенных выше признаков. Тем самым законодатель искусственно сузил сферу действия инновационных норм.

По нашему мнению, оскорбительное приставание к гражданам в сети Интернет в принципе исключено, поскольку приставание – это всегда действия, непосредственно направленные на потерпевшего. В противном случае у последнего имеется возможность с легкостью избавится от них путем отключения своего компьютера (ноутбука, гаджета и т.п.) от соответствующего Интернет-ресурса. Как указывает профессор А. Б. Агапов, оскорбительное приставание характеризуется дерзкими, навязчивыми действиями правонарушителя, причиняющими моральный или физический вред потерпевшему, несмотря на его противодействие ^{[15, с. 628]}. В анализируемом нами случае подобное явно не прослеживается.

Также маловероятно рассматриваемое деяние посредством использования информационно-телекоммуникационных сетей при наличии признака уничтожения или повреждения чужого имущества.

Казалось бы, остается единственный способ совершения административного правонарушения, предусмотренного частью 3 статьи 20.1 КоАП РФ, - использование нецензурной лексики.

Однако проведенный нами анализ интернет-материалов, распространяемых, в первую очередь, через социальные сети «Твиттер» и «Фейсбук» и содержащих признаки правонарушения, предусмотренного ч. 3 ст. 20.1 КоАП РФ, показал, что в подавляющем большинстве случаев в них отсутствует нецензурная лексика (тем более – брань). Как правило, речь идет о неуважении к государству и его должностным лицам, которое вербализуется стилистически сниженной лексикой, иногда – грубыми и просторечными словами, и в меньшем числе случаев - матом.

Практика реализации частей 3-5 статьи 20.1 КоАП РФ наглядно демонстрирует обозначенный нами нормативный диссонанс, возникший в результате некорректного правотворчества. Не случайно средства массовой информации, сообщая о привлечении того или иного лица к административной ответственности по инновационным частям статьи 20.1 КоАП РФ, указывают на совершение виновными лицами правонарушений, связанных с неуважением к власти, а не с хулиганскими действиями ^[16].

Подводя итог, хотелось бы признать очевидным, что с точки зрения юридической техники статья 20.1 Кодекса РФ об административных правонарушениях действительно находится в перманентном движении. Однако движение это хаотичное и непоследовательное. Внесенные в текст кодифицированного закона изменения и дополнения, а также высказываемые представителями высшего законодательного органа страны предложения по «оптимизации» мелкого хулиганства не только не усилили охрану общественной безопасности и общественного порядка, но и создали дополнительные сложности для правоприменителя.