Антон Владимирович Карташев как публицист и общественный деятель начала ХХ в.: аналитический обзор статей в "Русском слове" 1911–1913 годов

Воронцова Ирина Владимировна кандидат исторических наук кандидат богословия, старший научный сотрудник, НИО НИРПЦ, богословский факультет, ПСТГУ 121359, Россия, г. Москва, ул. Новокузнецкая, 23 Б, каб. 2 Vorontsova Irina Vladimirovna PhD in History senior researcher of the Scientific Department of Contemporary History of the Russian Orthodox Church, Theological Faculty at Saint Tikhon's Orthodox University of Humanities 121359, Russia, Moscow, Saint Tikhon's Orthodox University of Humanities, str. Novokuznetskaya, 23 B, room No. 2 irinavoronc@yandex.ru Другие публикации этого автора

Личность и деятельность Антона Владимировича Карташева долгое время оставалось на периферии научных интересов. В начале 2000-х гг. интеллектуальная и общественная биография А. В. Карташева привлекла внимание отечественных ^{[4, 5, 6, 9]} и зарубежных ^[37] историков. Их интересовала судьба А.В. Карташева как русского церковного историка ^{[4, 5, 9]}, его деятельность в год Февральской и Октябрьской революции (1917) на посту товарища министра вероисповеданий при Временном правительстве, а также период его эмиграции и профессорской деятельности в Свято-Сергиевском Богословском институте. При этом ранний период его творческой деятельности учитывался ^[38], но подробно не исследовался. В 2006 г., исследуя историю и философию движения «новое религиозное сознание» (далее – НРС), мы описали годы (1906–1907) сотрудничества А.В. Карташева с организовавшими движение «неохристианами». В последнее время появился ряд новых научных работ на материалах эпистолярного наследия А.В. Карташева ^{[1, 2]}, собравший значительные сведения о нем в 1919–1930-х гг. Интеллектуальная биография А.В. Карташева начала века в контексте участия в вышеупомянутом религиозном движении так и осталась неописанной, и непроанализированной – личная позиция Антона Владимировича по отношению к Русской Церкви в начале ХХ в., т.е. с учетом и преследуемой НРС цели – глубокой церковной реформы. В 2019 г. нами были проанализированы статьи А.В. Карташева 1906–1907 гг. ^[7], показано начало его общественно-публицистической деятельности. Еще остаются лакуны, одна из которых – деятельность А.В. Карташева как председателя (1909–1917) Религиозно-философского общества, другая – его публицистическая деятельность в 1911–1913 гг. В эти годы он вплотную занят журналистикой, пишет проблемные статьи, сотрудничает в либеральных газетах, – «Русском слове» и, отчасти, в «Речи». Структурный анализ тематики статей А.В. Карташева за тот период – возможность описать следующий этап его интеллектуальной биографии, когда укрепляется его реноме религиозного и общественного деятеля. 1911–1913 гг. интересны тем, что в религиозном движении за церковную реформу в России наступает кризис, в стране – реакция, надежды лидеров движения на поддержку общественных групп (христианских социалистов и церковных реформаторов) терпят крах. И в этом плане позиция А.В. Карташева, все еще остававшегося верным идее внешней и внутренней реформы Русской Церкви, представляет чрезвычайный интерес.

В 1902 г. 26-летний доцент С.-Петербургской духовной академии и начинающий церковный историк Антон Владимирович Карташев, в числе других профессоров СПбДА был приглашен на Петербургские религиозно-философские собрания интеллигенции и представителей господствующей Русской Церкви (священников, богословов-профессоров, епископов). Он увлекся высказанной интеллигенцией идеей глубокого церковного обновления и проявил неподдельный интерес к заявленному на Собраниях учению о «новом религиозном сознании» – о ноуменальном единстве духовного и тварного миров, «небесного» и «земного». Принимая участие в продвижении ^[7] этого отвергнутого Церковью в процессе Собраний учения, он сблизился с религиозной интеллигенцией, в кругу которой принцип творческого подхода к какой бы то ни было области культуры, был превыше всего, а христианство и его церковь постулировались как постоянно эволюционирующие системы. Увлекшись идеей церковного развития, А.В. Карташев вышел из ставших для него узкими схем схоластического мышления, обрел связи в среде творческой интеллигенции, ощутив после академической "мертвенности" пульс общественной жизни, и начал пробовать себя в журнальных публикациях. Это были заметки в защиту «нового религиозного сознания». В 1905 г. в СПбДА ему предложили или оставить это занятие, или уволиться из академии. А. В. Карташев охотно выбрал второе и вошел в круг доверенных лиц основателей «неохристианства» – Д.С. Мережковского, Д.В. Философова и З. Н. Гиппиус. В 1906 г. отъезжавший за границу журналист Д.В. Философов передал ему свое место сотрудника Публичной библиотеки и рекомендовал его издателю газеты «Страна». Здесь занятие журналистикой стало для Антона Владимировича возможностью высказаться по церковной реформе ^{[10, 12, 13, 14, 15]}. Мало по малу, к моменту выбора (1909) его на должность председателя Петербургского религиозно-философского общества А.В. Карташев зарекомендовал себя в печати как церковный критик ^[17] и журналист, остро реагирующий на события социально-политического плана и постоянно оценивающий позицию по ним официальной Русской Церкви. В поле его зрения были отношение Церкви к русскому самодержавию, действиям правительства и «освободительному движению» в стране, проблема отделения Церкви от государства и введения свободы совести. После закрытия газеты «Страна», благодаря «неохристианину» Д.В. Философову, у него появилась возможность сотрудничать на постоянной основе в «Русском слове». Здесь в течение трех лет он не только укрепил свое лидерство в религиозном движении, оперативно реагируя на все острые события церковной жизни, но и стал известным общественным деятелем.

Первая значительная, т.е. объемная и проблемная статья А.В. Карташева вышла в «Русском слове» в декабре 1911 г. ^[21] Видимо, зная требовательность редакции этой газеты, и дорожа ее приглашением, Антон Владимирович, считавший свой слог «косным» ^{[36, л. 7]}, готовил ее продолжительное время. В 1908–1910 гг. болезненной темой для религиозного движения было отношение общества к Русской Церкви – как к союзнице реакции. НРС предполагало, что именно христианская церковь станет цементирующим центром будущего, теократического, российского государства. Для А.В. Карташева образ этого грядущего государства ассоциировался с образом новой Святой Руси, социальная жизнь в которой будет регулироваться христианскими ценностями. И когда в 1910–1911 гг. стало явно, что в ближайшее время церковной реформы не будет, а остающаяся в зависимости от государства синодальная Русская Церковь поддерживает действия правительства, одни участники религиозного движения полностью отказались поддерживать Русскую Церковь как исторический религиозный институт (и запланировали новую церковь), другие, в числе которых был А.В. Карташев, решили дать исторической православной Церкви в России новый, «прогрессивный» образ.

Однако вместо того, чтобы восстанавливать авторитет православной Церкви в России, он, как и все «неохристиане», разделяет ее на устаревшую синодальную и ту, в которой предстоит восстановить истинную «церковность», установить тесную связь с общественностью, ввести догматическое правило о спасительном единстве «духа» и «плоти», любви к «земле» и «земному», христианизировать жизнь социума и заняться решением социальных проблем. В «Русском слове» он усиливает свою критику пассивного отношения Русской Церкви к социальным движениям и запросам общественной жизни, считая, что все это должно быть внесено в церковь, получить ее признание и освящение. Очевидно, что он надеялся, что убедительная критика заставит «церковников» усомниться в правильности выбранной ими позиции, и, прежде всего, в поддержке самодержавия, ограничивавшего церковную инициативу. В статье «О партиях в церкви» А.В. Карташев провел и отстаивал мысль о том, что наличие различных течений в Церкви – показатель жизненности ее учения и жизнеспособности самого церковного института. «Древняя свободная Церковь, – писал он, – жила в беспрерывной смене партий и взаимно спорящих течений. ...Наличность партий – не парламентская пошлость, как скажут некоторые, даже искренние ...церковники, а естественный спутник жизни Церкви» ^[21]. А.В. Карташев убежал, что «если суждено Русской Церкви хотя медленно идти к освобождению, дифференциация партий в ней неизбежна», противном же случае, Церковь «очутится в незавидной роли “ереси синодальной”, оберегающей под своим кровом все религиозно неподвижное, приговоренное к исторической смерти» ^[21]. Одной из таких «партий», по А.В. Карташеву, мог стать «Союз ревнителей церковного обновления». В 1906 г. в Союз входили церковные реформаторы, поддерживавшие идею НРС о воцерковлении всех сторон культурной и общественной жизни. Этот росток «партийно-религиозной жизни» (Карташев), как и либерализовавшийся в годы церковного реформаторства «Церковный вестник» и «Церковно-общественная жизнь», был заглушен, писал он, под предлогом церковного «единонравия» ^{[21, 18]}.

Таким образом, сотрудничество в либеральном «Русском слове» началось с напоминания о сохраняющих свое значение, но заглушенных центрах церковной реформы: религиозном и интитуциональном. В целом, в «Русском слове» в продолжение 1911–1913 гг. А.В. Карташев поднимал следующие темы: Русская церковь и черносотенное духовенство ^[19], что такое религиозная свобода ^{[18, 31]}, реакционная ли Русская Церковь, Поместный собор и способность православной Церкви к развитию ^{[23, 34]}, Афонская смута («имяславие»), независимость Церкви от государства. В одной статье у него органично сочетались несколько тем, и особенно потому, что они пересекались и взаимодействовали меж собой в реальности текущей истории. Та манера, в которой автор рассматривал эти проблемы, делала его общественным мыслителем, вершившим суд над неспособной к преобразованию и развитию находящейся в параличе Русской Церкви. Причины этой «неспособности», по Карташеву, разнообразны. Одна из них – наблюдавшаяся им «псевдоцерковность», другая – незнание русским обществом того, что есть христианская церковь. Оба порока, по Карташеву, равно присущи и священнослужителям, и светскому обществу, и церковной интеллигенции. В статье «Вредное непонимание церкви», прибегнув к случаю со священником, по личной инициативе помолившимся об отлученном от Церкви Л.Н. Толстом и посчитавшем, что писатель этой молитвой уже спасен, Антон Владимирович показал религиозную неграмотность священника и несоблюдение в духовной среде церковных законов. Принцип церковности как общей религиозной жизни в России не существует, писал он, нет «общего слова церковного, общих вопросов, общих воздыханий и молитв», потому что «они отвергнуты обществом, живущим в лоне эмансипированной от религии культуры» ^{[32, с. 1]}. Упомянутый священник попытался перейти эту пропасть, и сразу же оказался виноватым. Паралич Церкви в России усиливают «теоретики личной бесцерковной религиозности», не имеющие ничего общего с православием, не интересующиеся «церковной догмой» но пишущие и теоретизирующие по вопросу совести и проблемам Церкви. Не протестантизм, как принято у нас считать, разлагает Церковь, писал Карташев, а всеобщее равнодушие – «священников, не признающих церковные законы, богословов-профессоров, безразличных к догматам, но допускающих Л.Н. Толстого в церковь, несмотря на отвержение им догматов, интеллигентов-агностиков, причисляющих себя к господствующей Церкви»^{[32, с. 2]}. Безразличием больно все общество.

В этой большой по объему статье, размещенной на 1-й (и частью 2-й) странице газеты, где редакции обычно помещают важнейшие материалы, А.В. Карташев выступил с призывом ко всем слоям русского общества, Церкви, всем, кто интересуется религиозной жизнью в России изменить существующее положение дел глубокой реформой Церкви. И вместе с этим вновь заняться преобразованием социальным. «Разделитесь на конкурирующие партии в поисках общей церковной истины и совершенных форм церковно-общественной жизни. А если ваша борьба... встретит роковой отпор со стороны церковной власти, познайте драму церковного суда над собой. Дойдите... до трагедии полного отрыва от Церкви поместной. В бездействии – ваше преступление пред христианством, пред православием, пред Церковью, – перед Россией» ^{[32, c. 2]}. Здесь автор уже выступал не только как мыслитель, но как бунтарь, зовущий к действию, и как пророк, предостерегавшей, что без Церкви и религиозного единства для Росси нет будущего.

Третьей причиной «неспособности» Русской Церкви к развитию, А.В. Карташеву виделась ее связь с самодержавием. В контексте христианской традиции эта связь, при которой монарх являлся главой Русской Церкви, была не каноничной, но кроме русских монархистов мало кого пугало то, что расторжение ее может подорвать основы православной русской государственности. «Неохристиане» и религиозное движение в целом были настроено на поддержку изменения политического строя в стране, потому что это приближало реформистов и реформаторов к воплощению мечты о Царстве Божием на земле. В 1911–1913 гг. критика поддержки Церковью самодержавия была под запретом цензуры, и А.В. Карташев продолжил ее обсуждение фрагментарно в содержании близких по теме статей, а также публикуя многочисленные короткие заметки, раскрывавшие, по его мнению, негативные стороны союза православной Церкви с пусть и ограниченным Конституцией, самодержавием и представлявшим его правительством ^{[15, 18, 33]}. Он настаивает на отделении Церкви от государства, считая, что это не только даст возможность Церкви внутренне обновится, но вместе с ее обновлением произойдет возрождение религиозное и социально-политическое ^{[28, 31]}.

Понятие «религиозная свобода» становится в эти годы одним из опорных в его статьях. По А. В. Карташеву, «религиозная свобода» в конституционной России – это демократическое право на выражение «внутренней религиозной жизни личности», и право на «религиозное творчество». Религиозной свободы нет в России, писал он, толерантность и веротерпимость, как и свобода совести, не есть религиозная свобода. Религиозная свобода выражается в «праве религиозных союзов на основе свободно создаваемых ими программ» расширять свою сферу влияния, путем собраний и свободной открытой проповеди. Только в такой полноте очертания должна быть мыслима подлинная свобода религии», которая по своим «характерным признакам обозначается также… терминами “свобода культа” и “свобода пропаганды”» ^[10]. Очевидно, что под такую формулировку религиозной свободы подпадала свобода религиозной пропаганды нетрадиционных конфессий и сект. «Неохристиане» с начала века выступали за братски-любовное отношение Русской Церкви к народному сектантству, считая, что такая позиция вернет сектантов в православие и привлечет в Церковь. Возможно, эта позиция сказалась и впоследствии на представлении А. В. Карташева о религиозной свободе в государстве как об особой нравственной ценности, но как церковный историк с богословским образованием он не мог не знать, что свобода пропаганды разнообразных религиозных культов разрушит российское государство, или, по крайней мере, ослабит позицию государственной Церкви. А.В. Карташев писал, что власть должна порвать с «прогнившей традицией поддерживания внешнего господства за одной Церковью». Означало ли это, что А. В. Карташев поддерживал ослабление внутригосударственных позиций церковного православия? Как мы видели, он считал, что не все причисляющие себя к господствующей православной Русской Церкви, верят в нее и христианские догматы ^[11], и... начиная… с белого духовенства идет уже ослабленное понимание и ощущение Церкви, переходящее в полное [ее, – И.В.] непонимание. …Это легко становится всеобщим, потому что совпадает с современным рационалистическим осмысливанием христианства и в общем гуманитарном мировоззрении, и в массе протестантски-морализующих течений на верхах и в народе» ^[11]. Выросший в церкви, певший на клиросе и бывший в детстве алтарником, Антон Владимирович в 1911–1913 гг. сохранял любовь к христианству, мечтал о новом витке его развития, в том числе в форме социальной адаптации к современности. Отсюда и исходили его наставления священникам: пастырь должен помнить, писал он, что все формы общественной жизни и обычаи не суть какой-либо непреложный догмат, что они с развитием общества и повышением общественного самосознания ветшают и меняются на новые, чтобы в свою очередь со временем уступить свое место другим формам. Было бы бесцельным насилием остановить рост и развитие физического организма личности и общества ^[11]. Он поднимал и дискутировавшийся в церковной прессе вопрос об участии духовенства в политической борьбе ^{[12, c. 456]}.

В «Русском слове» Антон Владимирович, как мы отмечали, трудился на постоянной основе, туда отсылались те работы, в которые он вкладывал основные силы и время, они содержали и его убеждения 1911–1913 гг., и поддерживали остроту нерешенной проблемы церковно-государственных отношений. В газету «Речь» он пересылал те статьи и заметки, которые не принимало «Русское слово». Он сразу предупредил И. В. Гессена, что за крайней занятостью может давать в «Речь» лишь отклики на «примечательные случаи», или «периодические» статьи «по текущим церковно-общественным вопросам» ^{[36, л. 1–2]}. В «Русском слове» вскоре заметили, что статьи А. В. Карташева появляются и в «Речи», и он вынужден был оправдываться, что туда идут только возвращенные ему материалы. Так сотрудничество с «Речью» в 1912–1913 гг. пришло в форму передачи туда статей и заметок, по цензурным соображениям не принятых в «Русском слове». В этом отношении показательна история статьи Антона Владимировича о жестком изгнании с Афона русских «имяславцев», посланными туда солдатами (при экспедиции, под руководством архиепископа Никона (Рождественского)) после того, как Синоду не удалось убедить «имяславцев» в богословской полемике отступиться от своего религиозного учения. После переговоров и «увещеваний», 3 июня 1913 г. на Афоне развернулась операция по выдворению с острова зачинщиков смуты и перемещению их на пароход (греки требовали удалить их с острова), а 13 июля экспедиция с первой партией афонских монахов вернулась в Россию. Очевидно, А.В. Карташев по старым церковно-академическим связям быстро узнал о печальных подробностях операции, и статья была готова уже в 10-х числах, а 13 июля ее вернули из «Русского слова». «“Карательная экспедиция на Афон” – блестящая, вполне отвечающая существу дела статья, – но увы! Совершенно нецензурная для “Русского Слова”» ^{[36, л. 4]}. И 15 июля А.В. Карташев переслал статью в «Речь». Но порой А.В. Карташев настолько резко высказывался по церковной теме, что статьи, даже подправленные, не проходили и в «Речи» ^{[36, л. 7]}. Такое сотрудничество, поначалу устраивало редакцию, но конфликт с «Русским словом» привел к тому, что в ближайшие годы статьи А. В. Карташева публиковались только в этой газете. Здесь он откликался на события внутрицерковной жизни ^{[15, 16, 17, 18]}, критиковал иерархию ^{[17, 22]} и синодальную Церковь ^{[18, 33]}, писал о проблемах церковно-государственных и церковно-общественных отношений ^[18], подчеркивая пассивность и безынициативность Церкви ^{[32, 33, 34]} и приветствовал введение свободы совести. Отсылы к метафизическим вопросам в годы реакции обозначались в его статьях строкой, абзацем, образом. Иногда статья или заметка подводили к ним издалека, как бы невзначай, в общей теме перспектив православия ^{[21, 22]}. Как и многие, он продолжал надеяться на церковную реформу, и досадовал, что все официальное обсуждение реформ в Церкви свелось в 1911–1913 гг. к «вопросам администрации да жалования». Итак, приходится сделать вывод, писал он, что «подлинных церковных реформ все равно не будет» ^[21]. В эти годы он возобновил в Петербургском религиозно-философском обществе обсуждение реформы Русской Церкви.

Вопрос о Поместном церковном соборе Русской Церкви, дебатировавшийся в обществе с 1906 г. волновал его так же, как и все православное сообщество: восстановление соборности и патриаршества, состав Собора, хотя и входили в его круг представлений о внешней церковной реформе, но по мере возможности, он высказывался по ним в печати ^{[23, 24]}. Когда в 1912 г. Синод учредил Предсоборное совещание, Антон Владимирович пессимистично написал, что «Собор не может быть значительным… у него нет никакой внутренне назревшей, неотложной, единой и объединяющей конкретной задачи», и за ее отсутствием Собору готовят участь некоторого проходного события, вместо «единого на потребу», которое есть религиозная проблема, «связанная с корнями церковной веры» ^{[24, c. 6]}. Его расстраивало, что вместо того, чтобы «высечь» огонь «из своего догматического веросознания, Церковь готовится обсуждать свое внутреннее административное устройство. «Ни митрополичьи округа, ни епархиальное управление, ни духовно-учебная реформа, ни приход, ни обеспечение духовенства, ни вся эта будничная заурядная, административная и хозяйственная дребедень, выдвигаемая в качестве единственной задачи русского церковного собора, не имеет никакого права на достоинство религиозного интереса» ^{[24, c. 6]}. Так, и через 6 лет после выработки Предсоборным присутствием вопросов для их решения на Соборе, он писал, что «не имея в запасе религиозной темы для Собора, Церковь тем самым, расписывается в своем религиозном омертвении и доказывает, что до настоящего Собора и настоящей соборности она еще внутренне не доросла» ^{[24, c. 6]}.

Оставаясь церковным интеллигентом, расширявшим свою научную эрудицию (Антон Владимирович с 1906 г. преподавал на Высших женских курсах), Карташев в 1910-е гг. выступал и за свободу научного богословского и религиозного поиска. Но стоявший во главе угла принцип «религиозное развитие – прежде всего», заставлял обращаться за примером прогрессивных богословов к подозревавшимся в неправославии академическим профессорам В.И. Экземплярскому и М.М. Тарееву, что только укрепляло за А.В. Карташевым реноме религиозного реформатора. Так, в заметке о неправомерном отстранении от должности киевского профессора В. И. Экземплярского за статью «Лев Толстой и св. Иоанн Златоуст в их взгляде на жизненное значение заповедей Христовых», А. В. Карташев замечал, что русское церковное православие расходится с евангельскими ценностями ^[25], а «нормы церковные ярко выступают в своей диаметральной непримиримости с норами человеческими» ^[25]. Действительное и «истинное» христианство (православие) виделось ему не только в космическом масштабе спасенности в Церкви всего мирского, общественного, человеческого (этот масштаб и был для него масштабом Царства Божьего на земле), но и в открытости православия навстречу любой творческой мысли и благословении самого процесса культурного развития (в данном случае – теологии). Все события в Церкви и государстве, в той или иной мере относящиеся к реформированию «устаревшего» способа взаимодействия религии с жизнью общественности, в его представлении должны были соответствовать этому масштабу.

Таким образом, в 1911–1913 гг. центром публицистики А.В. Карташева была проблема церковно-общественного взаимодействия. Высказываясь о неспособности церковного православия в России быть «нервом» проходившей в стране исторической модернизации, и сочетая свою проблематику со злободневными событиями в церковной и политической жизни, А.В. Карташев в статьях этих лет конкретизировал те области церковной жизни, где, по его мнению, это взаимодействие отсутствовало или функционировало неверно, лишая Церковь общественного доверия и перспектив стать центром нового этапа развития государства. А.В. Карташев трудился в «Русском слове» над тем, чтобы указать исторической православной Церкви в России черты ее нового, с его точки зрения, «прогрессивного» образа. Все это время он ставил себе задачей напоминать о том, что семена глубокой церковной реформы были брошены в России, их ростки заглушены реакцией, но если Церковь изменит свою позицию по отношению к запросам социально-общественной жизни и включится проблему социального благосостояния в свои религиозные задачи, эти ростки могут распрямиться, и вновь набрать силу.

После 1913 г. сотрудничество А.В. Карташева в «Русском слове» стало утрачивать свою интенсивность. 1914–1915 гг. стали временем осмысления им военного положения в стране и накалявшейся общественной атмосферы, осмысления, приведшего А.В. Карташева к мысли о том, что реформистам следует не принижать, а поддерживать предполагавшуюся синодальной Церковью внешнюю церковную реформу, как наиболее возможную в ближайшее время, так как она в сложной внутриполитической обстановке открывала возможность для реформы внутренней ^[8].

Журналистско-публицистическая деятельность А. В. Карташева сделала его популярным церковно-общественным деятелем, а критичное отношение к проправительственной позиции Русской Церкви способствовало тому, что после Февральской революции ему предложили пост товарища министра вероисповеданий при Временном правительстве, начавшем церковную реформу. А.В. Карташев был наиболее подходящей кандидатурой для поста обер-прокурора Синода в его новом составе (настроившимся на церковную модернизацию), объявившим о введении выборного начала в церковном управлении и рядом постановлений активизировавшим жизнь Церкви и введшим свободу совести, независимость Православной Российской Церкви от государства. Одна из последних, волновавших А.В. Карташева задач для проведения в жизнь церковной реформы – созыв Поместного собора была осуществлена при его содействии в августе 1917 г.

Статья подготовлена при поддержке гранта РФФИ № 18–09–00172 («В поисках Святой Руси: биография А.В. Карташева 1875–1960 годов»).